Старый дом. Повесть. Часть 3-я

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


1. Рассказ Игоря.

— Я начну издалека, — начал Игорь, слегка волнуясь, — Еще со школьных лет, которые нас всех здесь объединяют, — Как вы помните, я был довольно необычным ребенком. Если все наши любили проводить время в компании, то я больше любил «углубляться в себя». Помню, я любил проводить время один, в каких-то одиноких внутренних размышлениях. Многое в окружающей жизни казалось мне неправильно, «не так». Я как будто стремился построить свою жизнь иначе, в соответствии с тем внутренним чувством правды жизни, которое было во мне заложено. Может быть, поэтому я стремился проводить время один, и чуждался любой шумной, в том числе и вашей, довольно культурной компании.
Лена быстро взглянула на него.
— Да, мы замечали, что ты живешь какой-то особой, своей жизнью, — взволнованно сказала она, — Но только теперь слышим, в чем же эта жизнь заключалась.
— Я много любил читать, — продолжал Игорь, — В книгах я как бы находил то, что искал и чего не встречал в окружающей жизни. Но главное выражение мой характер нашел в другом. Вы, конечно, помните наш маленький вокально-инструментальный ансамбль. Для меня это было лишь маленьким отражением моей главной любви того времени — любви к музыке.
— Да, мы помним это время, — сказал Виталий, — Для нас это было одним из многих увлечений, мы все тогда этим немного «баловались». Но уже тогда было видно, что ты относился к этому более серьезно, что для тебя в этом было что-то особенное.
— Музыка стала главным выражением моего характера, — повторил Игорь, — В ней я нашел тот порядок и гармонию, которых искал в те годы. Это была та отдушина, в которую, в этих поисках, устремлялась моя душа. Я много тогда слушал, и даже сам пробовал учиться. В нашем районе была музыкальная школа. Когда эта потребность, или стремление, стали особенно сильными, я пошел туда, и, несмотря на возраст, пробовал туда поступить.  Меня, как ни странно, приняли. Два или три года я там занимался — и эти занятия были лучшим, что было в моей жизни того времени.
— Но почему же ты не посвятил этому жизнь? — спросила Лена, — Почему ты не стал заниматься музыкой, так сказать, профессионально?..
Игорь грустно вздохнул.
— По тем или иным причинам это не сложилось. Наверное, все-таки правда, что занятие музыкой, или другими искусствами у нас считают делом в каком-то смысле несерьезным. Должно быть что-то более прочное и определенное в жизни, что позволит крепко стоять на ногах, зарабатывать на хлеб… Странным кажется, что этим дело может быть извлечение невесомых звуков. Поэтому я пошел по более обычному пути и поступил в технический институт.
— Как и Виталий! — воскликнула Лена.
— Да, — тонко улыбнулся Игорь, — Только не в этом сходство моей истории с его историей. Я буду говорить только о моих музыкальных увлечениях.
— Сначала все было хорошо, — продолжал он, — Хотя «хорошо» — конечно, не то слово. Я тоже очень уставал, как и наш друг Виталий. «Хорошо» — я имею в виду, с точки зрения моих музыкальных интересов. Я просто не имел возможности посвящать им никакого времени.  Вскоре я попробовал серьезно заниматься музыкой, параллельно моей учебе — но это требовало достаточно серьезных занятий, и было практически нереально. Но какая-то подспудная потребность жила. Так прошло два или три года. Со мной на курсе учился один парень, который хотел организовать вокально-инструментальный ансамбль. Во мне по-прежнему жила потребность как-то реализовать свои музыкальные способности. Поэтому я принял его предложение, чтобы удовлетворить этой потребности. Начались обычные заботы, которые приходится переживать таким  самодеятельным музыкантам. Какие-то дворовые клубы, подвалы, где мы все стремились устроиться, какие-то люди, которые хотели на этом деле «погреть руки», видимо, заработать на нашей скромной группе какие-то барыши… Какие-то юные гитаристы, с известным набором известных песен, принятых в таких подвалах (я имею в виду популярные в то время «подпольные» группы, вроде «Машины времени»), девушки, которые устраивались к нам солистками, какие-то незнакомые ребята, которые все время приходили к нам на репетиции — все это представляло собой целый новый, незнакомый мир. Надо сказать, что это действительно целый мир — мир «подпольной» музыки — даже не тех групп, которые со временем «выплыли на поверхность», стали известными (вроде той же «Машины» или «Наутилуса») — а людей попроще, каких-то дворовых ребят, которые любят бренчать на гитарах, исполняя в основном песни таких известных групп, и, быть может, какие-то свои, и пытающихся сделать что-то более серьезное, когда им вдруг попадутся в руки электронные инструменты. Большинство из них так ни до чего и не доходят, не обретают известности, кончают «ничем». Может быть, и получают какое-то удовольствие от общего дела и совместных репетиций — но планы их и мечты так и остаются нереализованными. Мне достаточно в то время пришлось наблюдать таких людей. В этот мир я теперь и погрузился.
— Год или два мы занимались этим делом, — продолжал рассказчик, — Разумеется, все это кончилось ничем. Руководство клуба, в котором мы в то время занимались, в чем-то к нам придралось — и нас выгнали из этого зала. Продолжать эти попытки, так и не приведшие ни к чему, у нас к тому времени заряда больше не было. Так закончился мой опыт приобщения к области жизни, которая в то время меня интересовала — к области «низшей», «простой», или, как у нас говорят, эстрадной музыки. Из всего этого времени я вынес ощущение какого-то тумана,  гонки неизвестно зачем и неизвестно куда, какой-то торопливости и беспорядка. Мы будто сами не знали, чего хотим, зачем это все делаем, нас вело скорее желание вырваться из обычной рутины, из обычной тоски институтской жизни. Но и здесь обретенная свобода была призрачна. Это был лишь суррогат, лишь заменитель настоящей жизни, которой я искал. Все это оставило во мне ощущение какой-то иллюзии, подмены. Мы все это время будто жили в каком-то чаду.
Сказав это, рассказчик вдруг замолчал. Это казалось странным — он будто оборвал свой рассказ на полуслове. Сидевшая рядом компания смотрела на него с некоторым недоумением. Никто не мог бы предположить, что это и было все, что он собирался сегодня всем рассказать.
— Что ж, очень интересные впечатления от этой почти незнакомой нам области жизни, — первый прервал молчание Иванов, — Особенно ценно то, что ты сам так тесно в ней участвовал. Но только какой во всем этом смысл? Что ценного и законченного мы можем извлечь из твоего рассказа?
Игорь смущенно усмехнулся.
— Подождите, это еще не весь рассказ, — сказал он, — Это только его начало, или, лучше сказать, половина. Кстати сказать, неужели и из этой половины нельзя ничего ценного извлечь? Виталий описал одну область жизни — науку,  а я выбрал музыку, причем пока лишь «нижнюю», дилетантскую ее часть. Я попробовал в ней спастись от скуки в первой сфере — и тоже ничего не нашел. Правда, пример довольно частный, эта область не исчерпывает всей музыкальной жизни, и тем более всей культуры — но ведь и эта область  пользуется интересом и достаточным уважением. Я бы даже сказал, что большинство людей, в основном, знакомы именно с ней. И вот — я столкнулся с ней близко, встретился, так сказать, вплотную —  и теперь свидетельствую, что ничего интересного для своей жизни и души в ней не нашел. Правда, повторю, что я не был знаком с «профессиональной» эстрадой, с людьми, которые действительно чего-то добивались — но, быть может, это-то как раз и придает достоверности моему рассказу.  Таких «редких счастливчиков» — единицы, а в основном вокруг нас то, о чем я рассказал.
— И все равно мне кажется, что твоему рассказу чего-то не хватает, — сказал Иванов, — По-моему, он менее серьезный, чем рассказ Виталия. Неужели в твоей жизни действительно не было чего-то более существенного,  чем просто попытки спастись от скуки и развлечься, чем по-настоящему хотелось бы поделиться с другими?
Игорь грустно вздохнул.
— Хорошо, я — просто как дополнение — расскажу и вторую половину моей истории, — сказал он, — Только это все снова из той же области. Дело в том, что потом, уже после института я решил испытать свои силы и в серьезной музыке. Так что опыт общения в классических музыкальных кругах у меня тоже есть. Но общение это тоже не принесло в мою жизнь никакой радости. Эти бесконечные репетиции, уроки, концерты… Это постоянное желание сыграть или спеть что-то лучше других… Мне пришлось наблюдать тоже какую-то искусственную, иллюзорную жизнь.  Об этом еще писатель Орлов в романе «Альтист Данилов» писал. Знаете, по-моему, все они, или, по крайней мере, большинство — я имею в виду этих студентов консерватории и их преподавателей — люди не слишком счастливые. Как будто из жизни вынуто что-то главное, что делает человека человеком, а оставлено… что-то второстепенное, какая-то игра… Я не знаю, как это правильней сказать… Да, кстати, об этом ведь и Жванецкий шутил — помните те истории, которые начинаются в консерватории, а кончаются совсем в других местах — а он бы, наверное, не стал бы просто так говорить… Короче, с этой сферой жизни тоже что-то не совсем в порядке… У меня есть одна знакомая — приехала в Москву из провинции, имела музыкальный талант. Пять лет отучилась — а теперь ни семьи, ни квартиры, скитается где-то по углам и подрабатывает на  второстепенных концертах. Хорошо еще, что устроилась где-то в церковный хор — поет в каком-то храме по воскресеньям. А так, посудите сами – можно ли сказать, что жизнь удалась?..
Все это проговорил он совершенно обычным тоном, разве что только несколько недовольным и раздраженным.  Но последние его фразы вдруг совершенно необычное впечатление произвели на Лену. Сидя до того совершенно тихо и, очевидно, не собираясь вступать в разговор, она вдруг при последних его словах встрепенулась и, быстро взглянув на Игоря, переспросила:
— В церкви?.. Ты говоришь, она поет в церкви?..
Рассказчик запнулся в своем  рассказе и удивленно взглянул на нее.
— Ну да, в церкви, — удивленно повторил он, — Она сама так говорила. Что ж тут такого?..
— Да нет, нет, ничего, — смущенно заторопилась Лена, — Это я так… Ничего особенного, не обращайте внимания…
— Да, в церкви, — повторил Игорь, — Это у них обычная практика. Если кто не находит себе работы — концертов, или места в обычном хоре — то идут и устраиваются подрабатывать в храм. Академические артисты часто так делают. В церкви тоже к этому хорошо относятся. У них после гонений своих певчих не было, в храмах петь некому — вот они и приспособились для этого дела брать наших. Правда, говорят, что обычный артист многого в церкви не понимает и поет не совсем так – но все же хор есть, и служба идет… Я сам не знаю, не участвовал — но я знаю, что так делают…
С Леной в это время происходило что-то странное. Она будто не слыхала его. Она будто перенеслась своими мыслями в какой-то другой мир и видела что-то только ей одной известное. Странно было видеть эту ее глубокую задумчивость и отрешенность по такому пустячному поводу, видимо, совсем обычному. Иванов тоже устремил на нее удивленный взгляд… Но это продолжалось всего лишь одну минуту. Наконец, Лена глубоко вздохнула, будто стряхнула с себя что-то и сказала.
— Нет-нет, ничего… Не обращайте внимания, друзья! Это я так, задумалась… кое-что вспомнила…
Иванов отвел от не взгляд и снова обратился к собравшимся.
— Хорошо, — откашлявшись, сказал он, — Кажется, я теперь понял основной смысл  сегодняшнего рассказа. Так же, как Виталий представил нам картину научной жизни, так и Игорь попытался нам сегодня представить картину музыкальной, артистической жизни, или, я бы даже сказал шире – культурной. Ибо что же такое музыка, если не высшее выражение той области жизни, где имеют дело с культурой, творчеством — короче, с высшими проявлениями человеческой жизни? Только мне бы теперь хотелось услышать его собственное мнение по этому поводу — как же он сам все это оценивает? Каковы его собственные выводы? А главное — как все это относится лично к нему, как это отразилось на его дальнейшей, и главное — теперешней жизни?
Игорь мрачно кивнул.
— Я как раз к этому и веду. Прикосновение к этой области не оставило в моей жизни никаких добрых следов. Несмотря на то, что это было предметом моих главных стремлений и интересов, я так и не нашел себя в этой области. Наоборот, я теперь стараюсь держаться от нее подальше. Уж лучше делать что-то попроще и зарабатывать на кусок хлеба! Моя теперешняя работа далека от занятий искусством — но позволяет жить, и, что самое главное — приносить пользу людям. Нет, конечно, мои внутренние интересы не угасли – но я теперь не стремлюсь сделать их своим занятием, а возвращаюсь к ним изредка, время от времени, «для себя». Вот, собственно, и все для меня выводы из этой истории, — закончил он.
— А ты не думал, что дело здесь, может быть, в тебе самом? — спросила Лена, — Что ты сам шел не тем путем, или не приложил достаточно усилий, чтобы добиться успеха? Ведь многие люди этой жизнью живут, и достигают в ней неплохих результатов?..
— Может быть, и во мне, — мирно согласился Игорь, — Я сам тоже на эти темы размышлял. Но я ведь ничего и не доказываю! Я просто рассказал свою жизненную историю — с тем, чтобы представить ее на ваш суд.
— Что ж, спасибо за рассказ, — снова взял слово Иванов, — Мне кажется, что в нем было кое-что интересное – и все же не так, как у предыдущего рассказчика. Там все же — чудовищные условия жизни в общежитии, покончивший с жизнью самоубийством студент и прочие ужасы… По сравнению с рассказом Виталия твой рассказ выглядит более скромным, камерным… И все же здесь тоже, безусловно, есть некоторая «область жизни» и судьба человека в ней. И все же я хотел бы уточнить — почему ты в самом начале сказал, что твой рассказ чем-то похож на рассказ Виталия? Что это как бы попытка изложения той же темы — но только с другой стороны?..
— Ну, это-то как раз понятно, — вступила в разговор Лена, — И в том и в другом случае речь идет о некоторой сфере, в которой «герой» не находит себя. Он приобщается к ней с надеждой — но в конце концов вынужден устраниться и занять позицию «внешнего наблюдателя». Так что здесь, мне кажется, есть несомненное сходство.
— Но что общего между наукой и искусством? — продолжал Иванов, — По-моему, нет областей жизни, более далеких!..
— Ну уж не скажи, — тут уже вступил в разговор Виталий, — Это-то как раз очень можно понять! Несмотря на всю видимую разницу, обе сферы принадлежат к «вершинам» человеческого духа — неважно, идет ли речь о разуме, или об эстетике, культуре. И то и другое является одновременно и «вершинами» нашей общественной жизни.
— Как, ты считаешь, что научная и культурная жизнь — вершины?.. — тут уже не выдержал Игорь, — Как можно назвать вершинами то, что так далеко от реальности, от практики — области, где занимаются производством голых идей, или каких-то неуловимых впечатлений, неощутимых, невесомых звуков!..
— Почему же нет? — отвечал ему Виталий, — По-моему, так как раз в нашей жизни и бывает.  Понятно, что мы не собрались бы в этой комнате, если бы кто-нибудь не построил этот дом, и не сколотил бы эти стулья — и все же вершинами человеческой деятельности испокон веков считаются неуловимые произведения ума и чувства. Я как раз очень согласен, что наши истории сходны и тем, что в них речь идет о сферах, признанных вершинами человеческой жизни — будь то в области интеллектуальной деятельности, или культуры.
— Итак, вырисовывается главное содержание наших бесед! — воскликнул Иванов, — Они оказываются посвящены “вершинам” духовной и общественной жизни! Если не ошибаюсь, в том же ключе они и будут и продолжены, потому что у Лены — своя, особая вершина… Кстати, тебе ведь в следующий раз рассказывать… Ты как, Лена, готова? Тебе ведь есть что нам рассказать, я верен. Будем ли мы слушать тебя завтра вечером — или, как в прошлый раз предлагал Игорь, подождем два дня? Знаете, мне кажется, что это тоже было бы неплохо. (он обвел взглядом собравшихся) А то мы за последние дни устали. Каждый вечер такие серьезные разговоры — у меня, например, уже голова идет кругом. Мы могли бы сделать перерыв, сходить куда-нибудь — а потом уже с новыми силами собраться. Что вы об этом думаете? Ты как, Лена?..
Она опустила глаза и смущенно молчала.
— Я н-не знаю, — наконец, сказала она, — Мне почему-то так трудно готовиться к этому рассказу…
— Тебе, Лена?!.. – удивленно воскликнул Иванов, — Ты, которая лучше нас всех все понимаешь и знаешь, которая одним словом способна разрешить все наши недоумения – ты в данном случае испытываешь неуверенность и смятение?.. Я что-то тебя не узнаю.
Это же не укрылось и от взглядов всех собравшихся. Все были удивлены — не такой они привыкли видеть свою постоянно спокойную и уверенную Лену.
— Не знаю, друзья, – развела руками Лена, — Я действительно чуствую себя не очень уверенно. Но знаю, смогу ли я Вам что-то полезное рассказать…
— Ну тогда, может быть, действительно подождем два дня? — вновь предложил Иванов, — Заодно и будет время получше подготовиться...
Лена нахмурилась и провела рукой по лбу.
— Не знаю… — вновь повторила она, — Завтрашний день покажет. Я подумаю — и к вечеру вам скажу.
Все по-прежнему были удивлены. Но, кроме этого, между друзьям оставалось и кое-что еще недоговоренное, что нужно было разрешить. Это первый высказал Игорь.
— Да ты сам-то когда будешь рассказывать?! — весело крикнул он Иванову, — А то вот ты все роли распределяешь, времена назначаешь – а сам в кусты?.. Когда мы, наконец, сможем выслушать и твою увлекательную историю?..
— А я что, — весело улыбнулся Иванов, — я и не отказываюсь… Вот выслушаем вас троих – тогда и я расскажу. Хозяин ведь должен быть завершающим…
— Вот то-то! — шутливо погрозил ему пальцем Игорь, — А то знаем мы тебя – мы здесь стараемся, все свои истории рассказываем, а ты послушаешь-послушаешь, все себе на ус намотаешь, а сам в последний день – на поезд и в Москву!.. Ну уж нет, мы тебя так не отпустим!..
На этой шутливой ноте и закончился вечер. Все встали из-за стола, вышли на крыльцо, чтобы подышать свежим вечерним воздухом – и потом стали устраиваться спать. Очередной день жизни в старом доме был закончен.


2. Летние приключения. 

На следующий день два соседских мальчика — Коленька и Витя — снова встретились на знакомой дорожке. Как обычно, они отправились, куда глаза глядят, еще не зная, что в этот день их ожидает. В этот раз ноги занесли их на окраину поселка.  Здесь все заросло крапивой и лебедой, а около забора стоял  полуразрушенный сарай. Мальчики  сквозь болтающуюся деревянную дверь скоро проникли внутрь. Здесь лежали  какие-то кучи старого угля, какие-то тряпки, старая обувь, пахло собачьим пометом. День был жаркий, и в сарае тоже было жарко, пыль плясала в лучах солнца,  пробивающихся между досками сарая.
Повозившись в сарае, мальчики снова вышли на улицу. Теперь они устроились прямо в траве,  недалеко от забора. Здесь было уютное место, заросшее самыми разными цветами. Среди травы виднелись цветки незабудок, ромашки, колокольчиков, большие листья и цветы лопуха. Мальчики сели в траву и стали глядеть на облака. Небо было ясное, чисто-голубое — и по нему, как большие горы из ваты, плыли белоснежные кучевые облака. Если приглядеться, они обязательно кого-то напоминали. Одно было похоже на зайца, другое — на крокодила, третье — на слона. Попадались на небе и трактор, и машина, и самолет. Мальчики стали разглядывать облака, стараясь угадать, какое из них кого напоминает. За этим занятием прошло, наверное, с полчаса. Было жарко, кругом в траве звенели кузнечики,  за все это время на окраине поселка так никто и не появился...

Во время обеда выяснилось, что во второй половине дня вся семья Коленьки собралась за грибами. Родители об этом решили еще с вечера, но, поскольку мальчик каждый день рано утром выбегал из дому, он об этом еще не знал. Это, однако, его вовсе не огорчило, и никак не расстроило его планы, поскольку он их и не строил. С той же радостью, с какой бы он побежал играть с друзьями, он теперь принялся вместе с родителями готовиться к  «походу».
Скоро, собрав все необходимое, вышли. В руках у всех были корзинки и сумки. В каждой корзинке лежал небольшой ножик, у родителей, кроме того, были продукты, чтобы прямо там, в лесу на траве, перекусить.
Пройдя через “ближний” лес, перешли большое шоссе, и углубились в лес большой, «дальний». Здесь росли большие ели, осины и березы.  День был все такой же ясный, и лес был пронизан насквозь косыми лучами солнца. Там, куда не доставало солнце, в тенистых местах, было более влажно. Здесь на некоторых листьях и иголках даже блестели капли. Кругом были листья, трава, земля была устлана слежавшимися  хвойными иголками. Воздух был пропитан запахом хвои и смолы.
Однако, грибов пока еще не попадалось. Грибники шли по отдельности, внимательно разглядывая землю и поднимая  нижние лапы елей. Время от времени они перекликались, чтобы никто не ушел слишком далеко. Так прошла некоторая часть пути.
Вдруг в лесу раздался первый радостный крик. Все сразу сбежались к счастливчику, немного ему в душе завидуя, и стали рассматривать находку. Едва прикрытый травой, стоял большой подосиновик. Крепкая ножка, оранжевая круглая шляпка, посередине перерезанная травинкой. Весь поход сразу приобрел больший интерес и смысл. Все разошлись в разные стороны, с удвоенной энергией вглядываясь в землю и поднимая траву палками. Грибы действительно стали попадаться. Сначала еще кричали, оповещая друг друга о новых находках — но потом перестали. Каждый теперь сосредоточенно шел своим путем, внимательно разглядывая листья и траву.
Коленьке тоже удалось найти «свои» грибы. Вскоре после того, как мать и отец стали находить, он вдруг совершенно неожиданно наткнулся на гриб, росший прямо на его пути. Это был настоящий белый. После этого он начал находить, и собрал довольно много, так что почти наполнил свою корзинку. В этот, самый удачный период их похода все шли по отдельности, уже не сообщая друг другу о своих находках, и только изредка коротко покрикивая, чтобы не потеряться.
После этого вышли на большую поляну. Здесь решили подкрепиться.  Бродя по лесу на свежем воздухе удивительно скоро «нагуляли аппетит» — как будто и не обедали сегодня. Прямо на траве расстелили клеенку, достали продукты,  и  расселись вокруг нее. Пища на свежем воздухе казалась удивительно вкусной — и родители, и сын поглощали ее с каким-то особым удовольствием. Подкрепившись, Коленька принялся ходить вокруг по поляне и рассматривать травы и цветы. Он нашел лекарственную ромашку, пустырник и зверобой, которые он очень любил заготавливать для лекарственных целей. На одном из кустов он нашел большую паутину, прямо в середине которой сидел большой паук. Он был какой-то  огромный (мальчик таких никогда не видел), с большими коленчатыми лапами,  и на спине у него виднелся большой крест. Паутина вокруг него была усыпана мелкими капельками росы. Мальчик был так удивлен этим зрелищем, что остановился и долго его рассматривал.
После привала собрались  в обратный путь. Шли назад тем же лесом, по пути продолжали попадаться грибы. На обратной дороге никаких приключений не случилось. Разве что в одном месте попалась еще земляника, которой наполнили две небольшие банки. Скоро вернулись домой. Не откладывая в долгий ящик, сразу принялись разбирать грибы. Нужно было очистить их от травы и листвы, разобрать по видам, отделить плохие. Этим тоже занялись все вместе. Сколько радости было теперь достать из корзинки гриб, вспомнить, кто  и где его нашел — и уж только потом очистить его, разрезать и помыть!.. С этим делом провозились чуть ли не до вечера. Когда, наконец, поужинали, было еще совсем темно. Коленька хотел было еще выйти на улицу, разыскать Витю — но вместо этого почти без сил упал на диван. Он настолько устал за день, что уже не мог никуда идти. Стоило закрыть глаза — и перед ними начинался привычный хоровод всех впечатлений, которые он испытал за этот день — старый дощатый сарай, цветы колокольчиков и репейника в траве, небо и похожие на различных зверей облака, потом лес и грибы, которые он находил (один за одним, в той же последовательности и так ярко, будто он их только сейчас нашел), цветы на поляне и паук в своей паутине, привал на траве, ягоды земляники, которые они нашли на обратном пути, и потом как они дома снова рассматривали каждый гриб… И все это так и крутилось перед ним, так и текло своей непрерывной чередой… Он сам не заметил, как заснул. Так закончился  этот, конечно же, с какой-то точки зрения единственный и неповторимый, но с другой, самый  естественный и обычный его летний день. 

Накануне ночью, сразу после общего разговора на кухне,  Игорю не спалось. Он все вспоминал подробности своего рассказа и то, что высказали его друзья во время обсуждения. Ему казалось, что Иванов был прав — да, его рассказ был не столь интересен, как рассказ его друга, и собственные его проблемы, да и вся эта область жизни казались ему не слишком глубокими. И все же именно это произошло с ним в действительности, и именно это он мог рассказать своим друзьям. Теперь он чувствовал некоторое облегчение — будто какой-то камень упал с плеч. Да, давно было пора все это высказать, и обсудить — и как хорошо, что Иванов затеял эти «вечера обсуждений»! Он чувствовал себя как бы освобожденным, облегченным, готовым куда-то плыть дальше… но куда?..
Он долго не мог заснуть. Виталий уже давно спал.  За окном шуршали кусты сада, где-то в подвале скреблась мышь. Но он сам все лежал с открытыми глазами и смотрел в темноту. В мыслях его была какая-то особая легкость. Будто это была и не ночь, а какое-то другое время, вовсе не предназначенное для сна, или будто он сам вовсе и  не привык спать ночью.
Наконец, он решил выйти из дома и пройтись. Он надеялся, что свежий воздух как-то успокоит его, снимет возбуждение. Стараясь никого не разбудить, он встал, вышел из комнаты, прошел по общему коридору и оказался на крыльце. Во дворе было совершенно тихо. Темнели под луной стена соседнего дома и окрестные кусты. Нигде не было видно ни огонька, все окна были темны — и в этой темноте было как-то особенно свежо.
Он постоял на крыльце, глядя на звезды и на темнеющие кусты. Что он собирался делать, он не знал. Сначала он хотел было вернуться в дом — но ощутил, что ему хочется еще побыть во дворе. Потом он прошелся вдоль дома, потом отошел от него. Перед ним уже темнели крайние деревья леса. Вдоль него шла довольно широкая грунтовая дорога, которая, как он знал, вела к соседней деревне. Он решил немного пройтись. Еще раз взглянув на окраинные дома, он ступил на нее и пошел в неизвестность, в темноту.
Скоро дорога завернула и показалось большое поле. Дул слабый  ветер, кругом колыхалась сухая трава. Впереди показался какой-то огонек — это была расположенная примерно в километре деревня. Он все шел и шел, вдыхая свежий ночной воздух. Все вокруг него теперь было открыто, как на ладони. В поле росла трава, высокая и сухая, кое-где группами виднелись невысокие кусты.
Вдруг за кустами раздался какой-то шум и промелькнула цепочка огней. Он сразу вспомнил, что и  прежде ночью часто слышал здесь такой шум, и еще отметил про себя, как приятно под такой шум засыпать. Поезд начал сбавлять ход и тормозить, видимо, подъезжая к станции.
Он дошел до деревни, которая стояла прямо на железной дороге. Виднелись какие-то вагончики, окраинные дома. Далее поднималась железнодорожная насыпь. Он постоял, подумал, куда ему дальше идти — а потом вдруг поднялся на насыпь.
Блестели стальным блеском в темноте железнодорожные пути. На той стороне, ближе к станции, виднелся небольшой город. Кстати сказать, он обратил внимание, что уже начало светать. Летние ночи короткие — а они к тому же сегодня сидели допоздна, да еще он долго не мог заснуть… Край неба над городком уже посветлел. Становилось все яснее вокруг видно — недалекую станцию, тихие улицы, одно- и двухэтажные дома. Он подумал немного, и спустился в город. Сна по-прежнему не было ни в одном глазу, возвращаться ему не хотелось. Дойдя до крайней улицы, он направился в глубину. Скоро стали попадаться фонари. Он приближался уже к центральному району.
Вот он уже на центральной площади. С краю площади стоит какое-то официальное здание, рядом виднеется рынок, а на противоположной стороне расположена высокая церковь. Игорь перешел площадь и направился к церкви. Ему вдруг будто пришла какая-то мысль. Он подошел к воротам, прочитал какой-то листок или объявление — и взглянул на часы. До начала ранней утренней службы было еще полтора часа.
Это время он снова провел в городе, гуляя по его улицам и разглядывая дома. К нужному времени он снова был на площади. К этому часу уже погасли  фонари, на улицах стали появляться первые прохожие. Некоторые из них направлялись в уже открывшуюся церковь. Игорь постоял в нерешительности —  все это было для него непривычно — и потом вслед за этими людьми вошел внутрь.
Здесь уже шли приготовления к службе. Понемногу собирался народ. Бабушка уже продавала свечи, у икон уже теплились лампадки.
Игорь с удивлением рассматривал все вокруг. Все здесь ему казалось так  странно, незнакомо!.. Кто эти люди, что это за место, зачем они сюда пришли?.. Но ведь и его самого привела сюда какая-то сила!.. Но теперь твердо решил побыть здесь и все это узнать.  Чтобы не мешать никому, он встал в сторонке, у какой-то иконы, где его совсем не было видно, и стал ждать начала службы.
Скоро богослужение началось. Слышались голоса священника и чтеца, пение хора, высоко к куполу поднимался дым кадила… все это казалось ему странным, непривычным — и в то же время  как-то странно, бессознательно привлекало... Иногда все это производило на него даже очень благоприятное  впечатление... По крайней мере, он теперь не мог бы сказать, что зашел сюда совершенно зря… Что-то как будто незнакомое и неизвестное ему проникало в  душу, касалось его, так что он иногда даже полностью погружался в эту необычную атмосферу... Игорю почему-то не хотелось отсюда уходить. А неторопливая служба все шла и шла…

Когда он вернулся к дому Иванова (от церкви он узнал дорогу до станции, а оттуда прошел к знакомому месту тем путем, каким шел  туда в первый день), он застал всех наших друзей у крыльца, занятых одним очень важным делом. Они развешивали на веревке вещи, перестиранные ими, наконец, теперь, на пятый день после приезда. Был жаркий день, солнце палило, время приближалось уже к обеду.
— А я думаю, как бы нам не испортить свои вещи, — говорила Лена, — Платье-то, которое я сушила позавчера, наутро все оказалось в репейниках. Еле смогла очистить.
— Местные детишки шалят!.. — небрежно ответил Виталий, — Хотят с нами познакомиться!.. Видно, мы их заинтриговали.
— Да, но нам-то что делать? — продолжала Лена, — Платье пришлось снова стирать.
В это время на дорожке показался Игорь.
— А, вот и наш «путешественник»! — воскликнул Иванов, — А мы уж тут замучались в догадках. Ночью куда-то ушел, утром не появляется... Видно, что-нибудь интересное нашел…
Лицо Игоря сияло. Друзья даже с удивлением смотрели на него —  таким они его никогда не видели.
— А я в церкви был... — только и смог сказать он.
— В церкви? Где ж ты ее нашел? Тут вроде и церкви кругом никакой нет… —  продолжал Иванов.
— В самом городе, — отвечал Игорь, — на центральной площади. Я ходил, гулял ночью – и как-то невзначай туда дошел.
— Странно, — задумался Иванов, — я что-то не помню здесь никакой церкви… Я ведь не раз в городе гулял – но что-то никогда не видел… Ах да, понятно – видно, она в те годы была закрыта, был какой-то склад, так что не узнать  — а теперь открыли.
— И что же ты там видел? — подхватил Виталий.
— Я… внутрь заходил… И на службе был…
Друзья глядели на него с удивлением.
— Вот это да! — воскликнул Иванов, — В нашем приятеле вдруг проснулась духовность. Что-то никогда мы за тобой раньше этого не замечали!
— Там... свечи горят… — восторженно продолжал тот, — И все поют… 
— Ну да, разумеется — и что ж тут такого?..
— И священник  такой простой-простой, и глаза у него такие ясные-ясные, — продолжал вспоминать Игорь.
— Так ты и со священником говорил? — спросил Виталий.
— Нет… К сожалению, не успел. Как служба кончилась — я сразу вспомнил про вас и поспешил домой — а к нему подойти не успел. Да я, честно говоря и не собирался – тут же добавил он, — для меня ведь все это так ново, я ведь и в церкви-то был, считай, в первый раз…
— Да нет, это я так просто, — сказал Виталий, — Я ведь в таких местах и вовсе никогда не был. Просто слышал, что есть священники, и что люди с ними разговаривают… А так я в этом совершенно не разбираюсь…
— Так что же, там теперь действительно идут службы?.. — задумчиво спросил Иванов, — И всякий, кто хочет, может зайти?
— Наверное, да, — ответил Игорь, — Там полон был храм народу. И люди мне там понравились — в них, кажется, есть что-то особенное…
— А ты расписание не посмотрел? — как бы с какой-то особой целью спросил Иванов. При этом он тоже с каким-то особым выражением взглянул на Лену.
Но Лены рядом с ними не было. Когда начался разговор, она послушала-послушала — а потом вдруг оставила друзей и ушла в дом. Всем было странно такое  неожиданное ее исчезновение. Постояв немного во дворе, Иванов тоже пошел в дом вслед за Леной. Он нашел ее в большой комнате. Она сидела у окна и задумчиво смотрела в окно. Иванов окликнул ее, но она не  отозвалась. Иванов осторожно прошел через комнату и встал рядом с ней.
— Ну, что случилось, Лена? – спросил он, — Я чувствую, что тебя эта тема смущает — но не пойму, в чем дело… Ты ведь во всем этом лучше всех нас разбираешься…
Лена молчала. Иванова поразило выражение ее лица — она будто была не здесь. Она смотрела прямо перед собой и видела, наверное, что-то только одной ей известное.
— Может быть, это связано как-то с твоим предстоящим рассказом? — продолжал он, — Я и вчера вечером заметил, что тебя что-то смущает… Мы ведь все прекрасно знаем, о чем будет твой рассказ… Но если… — вдруг необычайно горячо заговорил Иванов, — если тебя действительно здесь что-то смущает, если для тебя этот рассказ представляет… некоторую сложность, то… в чем же дело — не рассказывй!.. Мы это как-нибудь переживем! Ведь все у нас здесь — полностью добровольно. Никто тебе даже слова не скажет!..
Лена все так же задумчиво смотрела на него.
— Спасибо, Александр, — сказала она, — Ты так добр!.. Ты так трогательно обо мне заботишься! Но, честное слово, не надо так переживать и беспокоиться.  Я буду рассказывать, чего бы мне это ни стоило, потому что… я так решила. Я буду рассказывать, даже если все вы будете меня упрашивать молчать. Мне это самой нужно, для меня самой в этом есть что-то… важное. Но для меня действительно есть в этом некоторая проблема. Я ее не буду сейчас объяснять, а лучше… подождем до вечера. Тогда, надеюсь, и станет все ясно. А пока… не обращайте на меня внимания, друзья!
— Повторяю, — серьезно продолжал Иванов, — что ты можешь и вовсе ничего нам не рассказывать!.. Я чувствую, что для тебя с этим связана некоторая проблема!.. Ты здесь совершенно свободна, и это никак не нарушит нашего договора!
— Ну  уж нет, — грустно улыбнулась Лена, — Теперь уж я от своего решения не отступлю. Поторяю, что если вы все даже будете меня упрашивать не рассказывать – я все равно должна буду вам это рассказать!..
Иванову пришлось смириться.
— Ну что ж, воля твоя… — грустно сказал он, — Будем ждать твоего рассказа. Хотя я, честно говоря, по-прежнему ничего не понимаю… Ты не могла бы себя вести проще и яснее, Лена?..
Она неловко пожала плечами.
— Не обращайте внимания… Это вас не должно касаться… Это все мое… внутреннее…
— Ну хорошо, Лена… — подытожил разговор Иванов, — Не будем больше поднимать этот вопрос… А теперь — не пора ли нам вернуться к друзьям — а то они, наверное,  ума не могут приложить, чем же мы здесь занимаемся…
Они снова вышла к друзьям.
— Ну, интересно, что у вас там за секреты?.. встретил их веселый голос Виталия.
— Да нет, ничего, — спокойно ответил Иванов, —  Мы просто обсуждали предстоящий вечер.
— А я знаю, почему у нас здесь все какие-то проблемы! — воскликнул Игорь, — Это потому что мы почти все время дома сидим! Только иногда пройдемся по поселку — а в остальном все отдых, да разговоры… А ведь здесь кругом прекрасные места! Ты ведь сам говорил, Александр, что здесь есть неподалеку большой лес с грибами! Вот надо нам всем  взять и туда пойти! А то что все дома-то сидеть? Так и просидим все время в четырех стенах, и потом нечего будет рассказать в Москве друзьям!
— Это он потому, что сам ушел сегодня ночью шляться, и дошел даже до соседнего города! — смеясь, подхватил Виталий.
— Может быть, и так, но для меня главный вопрос сейчас — кто «за»?
Друзья переглянулись.
— Я — «за», — сказал Лена.
— И я «за», — подхватил Игорь.
—Что ж, и я «за», — сказал Иванов.
— И предлагаю не откладывать, а идти прямо сейчас, после обеда! — весело закончил Игорь.
Так родилась идея этой прогулки. Возможность провести остаток дня на природе всех очень увлекла. Друзья энергично занялись приготовлением обеда. Скоро уже все насытились и принялись готовиться к выходу. Взяли небольшой запас еды — чтобы можно было сесть и подкрепиться на природе. Взяли клеенку и одеяло для этих же целей, пару корзинок для грибов.  Все решили идти налегке, поскольку погода была прекрасная.
Слегка отдохнув после обеда, сложили все это в корзинки, и были готовы уже к выходу. Так началась эта замечательная «большая прогулка».


3. «Большая прогулка».

 
Сначала шли по поселку, потом через ближний лес. Скоро перед ними предстала та же синяя лента шоссе. Перейдя ее, углубились в большой лес по ту сторону — но немного не там, где недавно вошли наши грибники.
Лес перед ними был широкий и светлый, целиком березовый. Земля была устлана шелковой невысокой травой. Весь лес оставлял впечатление свободы и широты, какого-то простора и света.
Компания шла между высокими, редко стоящими деревьями, и каждый из шедших то и дело оглядывался. Вверху, между кронами, громоздились ватные кучевые облака, голубело ослепительно-ясное и прозрачное небо.
Незаметно, уже через полчаса после начала прогулки, все четверо как-то успокоились и расправились. Даже Лена шла бодро и спокойно, глядела вокруг открытым и ясным взглядом — и в ней не чувствовалась та тревога, которая так смутила всех недавно. Души наших друзей как бы расширились, раскрылись навстречу природе, в их компании царили мир и спокойствие.
Сначала даже не говорили друг с другом.  Лесная атмосфера и впечатления на время полностью захватили их души. В какой-то момент Игорь вдруг вздохнул и сказал Иванову:
— Теперь я понимаю, зачем ты нас сюда позвал…
Тот смущенно улыбнулся.
— Ведь в самом деле, должна же была быть в этом какая-то цель! — взволнованно продолжал Игорь, — Не просто же так мы сюда приехали!.. Я бы нарочно сюда приехал даже за две сотни километров, чтобы только увидеть такое место и пройтись по нему!..
Он ждал какого-то ответа от Иванова. Но тот  был тоже поглощен рассматриванием окружающего пейзажа, что в ответ на слова Игоря только неопределенно пожал плечами.
В это время Лена вдруг громко воскликнула:
— Ой, какой хорошенький! Смотрите, смотрите!..
Все быстро повернулись в ту сторону, куда она показывала рукой. Там в траве что-то шуршало, и потом вдруг на какое-то время показался серый колючий ежик.
— Ёжик, ёжик! — радостно восклицала Лена, — Какой хорошенький!.. Я, наверное,  живого ёжика видела в последний раз в детстве!..
Все остановились и принялись рассматривать ежика. Он был самый обыкновенный, весь в иголках, и, когда друзья собрались вокруг него и обступили, быстро свернулся в клубок. Игорь сел на корточки и попробовал его «развернуть» — но у него ничего не вышло, от этого ежик только сильнее сворачивался. Наконец, друзьям стало неловко, что они нарушили его покой — и они, пожалев о своей бестактности, отправились по тропинке дальше.
Тут уже началась беседа — легкая и непринужденная, в основном на материале внешних впечатлений. Каждый замечал что-нибудь вокруг и привлекал к этому внимание остальных, и они живо  обсуждали волнующие детали окружающей природы.
Березовый лес кончился, начался соснячок, потом ельник. Не было конца новым видам и впечатлениям, и “путешественники” шли все вперед и вперед, забыв об усталости и о времени. 
Неожиданно лес кончился, и показалось большое поле. Впереди было огромное открытое пространство. Колыхались высокие травы, над ними раскинулось огромное небо, по нему плыли кучевые облака. В низине вилась речка, окруженная кустами. За кустами, на той ее стороне прилепилась деревня. Все это огромное пространство пересекала высоковольтка, опоры которой на той стороне поля казались маленькими, будто сделанными из спичек.
Наша компания остановилась на краю поля, у всех захватило дух. Весь этот вид внушал такое ощущение широты и простора, что невольно голова кружилась.
— Да, теперь я понимаю, зачем ты нас сюда позвал… — вновь, вздохнув, сказал Игорь.
После этого “путешественники” продолжили путь по идущей через поле тропинке, все оглядываясь и восхищаясь окружающим видом. Не доходя примерно половины пути до речных кустов, решили сделать привал. Здесь недалеко от тропинки виднелась небольшая группа деревьев, к которой наши путешественники и свернули. Здесь, под одной из берез и расстелили свое одеяло. Кругом мягко шелестела трава, виднелись веселые полевые цветы. Достали из сумки термос и чашечки для чая, поскольку бродили, наверное, уже полтора часа. Впрочем, и пить особенно никому не хотелось — все уселись в непринужденных позах и пока просто отдыхали. В небе по-прежнему складывали свои фигуры большие кучевые облака. Солнце светило ярко — но край одного большого облака к нему неумолимо приближался.
Сидеть в траве было спокойно и приятно. Над головами друзей качались ветви берез, вокруг навевала сон своим шелестом трава. Друзья то глядели в поле, на колыхающиеся бесконечные травы, то в бескрайнее небо и на облака, то  доброжелательно взглядывали друг на друга. Жаркий солнечный день располагал к отдыху, к тому, чтобы забыть все тревоги и неурядицы, а вместе с тем — к спокойной, неторопливой  беседе.
 
Первым подал голос Виталий.
— Честное слово, мне здесь нравится, — задумчиво сказал он, — Пожалуй,  так бы и сидел на этом поле. Я вполне согласен с Игорем — ты сюда не зря нас пригласил.
— Да, чтобы увидеть такое, стоило оставить привычную обстановку, — подхватила Лена.
— В самом деле, в городе мы устали, — продолжал размышлять Виталий, — Обстановка там не располагает к трезвому взгляду на свою жизнь и осмыслению ее. Нужно было вырваться в это тихое, никому не известное место, успокоиться здесь и отдохнуть — и потом взглянуть на свое прошлое, попробовать разобраться в нем. Александр предоставил нам такую возможность. Если даже в этом заключается единственная цель нашей поездки и ее результат, я благодарен ему.
— Я тоже согласна с такой версией, — поддержала его Лена, — Я не требую сейчас ответа от Александра, каковы же именно были его цели — но если это было именно так, то  мне это очень по душе. Именно — успокоиться, взглянуть на все со стороны — и потом уже на основании этого решить, как жить дальше.
— Но ведь мы пока этого не решили! — подхватил Игорь, — По крайней мере, не пытались решить!.. Истории свои мы рассказали, прошлое свое мы обдумали — но о будущем у нас пока речи не шло!
— Но у нас еще есть время, — возразила Лена, — Мы еще пробудем здесь несколько дней, будем слушать нас с Александром — и, кроме того, можно было бы попробовать обдумать будущее, как дальше жить!..
— Неплохая мысль! — воскликнул Виталий, — Если цель нашего приезда сюда — разобраться в своей жизни, наметить какие-то планы на будущее — то я еще больше уважаю Александра! Вот было бы здорово — рассмотреть эти узлы — а потом развязать их!
— Так, Александр? — воскликнула Лена.
— Так, Александр? — подхватили и двое других друзей.
— Ведь если ты нас сюда позвал, то, наверное, сам знаешь, зачем! Вот и расскажи, чтобы нам было ясно — почему мы все здесь оказались?
Иванов сделал недоуменное лицо.
— Да вы что, друзья!  Что за странные, мистические предположения! Да я просто так, совершенно без всякой цели вас сюда пригласил!
— Нет, не может быть, — не унималась Лена, — Это не могло быть совершенно просто так! Не зря же ты сам сюда на столько времени уехал — да еще взял с собою трех таких вовсе не деревенских людей! 
Иванов лукаво смотрел на них, ковыряя в зубах травинкой.
— Не хочет говорить! — показал на него пальцем Игорь, — Он хитрый! Сначала посмотрит, чем здесь все это с нами кончится — и только потом выложит на стол свои карты!
— Он проводит над нами эксперимент! — подхватил Виталий, — Собрал троих людей в незнакомой обстановке — и смотрит, как они это переживут. А потом напишет отчет, покажет это в своем институте, что-нибудь там защитит…
Иванов только неопределенно пожал плечами.
— Да вы что, друзья!.. В чем вы меня подозреваете!.. И потом — вы пытаете меня раньше времени. У нас ведь договор — рассказывать всем по порядку,  так вот, пусть сперва Лена расскажет — а уж потом я.
Виталий кивнул.
— Иванов прав. Не будем забегать вперед. В конце концов, нам осталось здесь не так много — еще два-три дня — и все равно нам придется ехать домой.
— А почему? — не согласилась с ним Лена, — Мне здесь так понравилось, что я, может быть, и дольше осталась.
— Это нереально, — покрутил головой Виталий, — Мы сюда приехали всего лишь отдыхать. Наша жизнь — там, в этом большом городе, там наши проблемы, которые требуют решения. Это было бы неправильно, если бы мы все это оставили, и окунулись бы в эту нереальную жизнь, в эту иллюзию патриархальности…
— Да, — вздохнул Игорь, — скоро нам всем возвращаться — и как-то там сложится наша дальнейшая жизнь?..
— Ладно, Иванов молчит, — перебил разговор Виталий, — Я попробую за него что-нибудь сказать. Видите ли, мы все сюда приехали с какими-то бедами,  проблемами. Мы все в каком-то смысле в жизни чем-то ранены. И вот Александр предоставил нам возможность взглянуть на все это со стороны, и в каком-то смысле — залечить эти раны. Не думаю, что это лечение самое действенное и окончательное. Ведь на самом деле мы здесь своих проблем не решаем. Это просто передышка, «тайм-аут» — и потом нам все равно эти проблемы решать. Но, по крайней мере, эта передышка дана, начало положено — а дальше уж как Бог даст… Если в этом была цель Александра, то я ему очень благодарен. Так, Александр?
Иванов снова неопределенно пожал плечами.
¬— Ты загадочный человек!.. — рассмеялся Виталий, — Никогда от тебя ничего путного не добьешься! Ну скажи, скажи наконец, зачем ты нас всех  притащил сюда!?
Иванов смотрел на него и улыбался. Кругом была полная тишина. В вышине плыли облака, рядом колыхались высокие летние травы. Было жарко, слабый ветер шумел в траве и в листве. Вдруг большое облако скрыло от них солнце. На огромное поле наползала большая тень. Облако, по краям белое, в середине было темным и походило скорее на тучу. Вдруг на лица друзей упали первые капли дождя. Скоро сверкнула молния, пророкотал гром. Друзья еле успели скрыться в группе деревьев, где листва была погуще. Скоро вовсю уже лил пусть и не слишком сильный, но достаточно ощутимый летний дождь. К счастью, продолжалось все это недолго. Туча оказалась небольшой и скоро прошла. Друзья даже не успели толком намокнуть. Скоро  из-за края тучи показалось солнце, и весь огромный пейзаж вокруг снова засиял. Друзья снова расстелили одеяло на траве и на этот раз, наконец, попили чай. После этого собрали свои вещи и пошли обратно к лесу.
В этот день еще довольно долго бродили в «большом лесу» за шоссе. После дождя было свежо, на траве и листьях дрожали крупные капли. Друзьям попались даже грибы, так что они наполнили немного свои корзины. Ближе к вечеру стали постепенно направляться к дому. Туда вернулись довольно поздно, уже на закате. Здесь немного отдохнули и стали готовить ужин. После ужина, как всегда, принялись пить чай. Все были немного заинтригованы — все ожидали в этот вечер рассказа Лены. Ее странные слова, вырвавшиеся у нее вчера вечером, и ее странная реакция на сегодняшний рассказ Игоря о посещении церкви подогревали интерес. Иванов знал, что она вовсе не отказывается от рассказа, и с интересом поглядывал на нее. Сама Лена была собрана и задумчива. Впечатление было такое, что она много обдумывала сегодня днем и на что-то решилась. Тем интереснее было собравшимся содержание ее рассказа.
Снова стояли на столе наполненные чаем чашки. Снова горела лампа под потолком и вокруг нее кружился вечерний мотылек. Снова за распахнутым окном темнели и шумели деревья сада. Все собравшиеся уже выпили по чашке и с интересом поглядывали друг на друга. Наконец, слово взял Иванов.


4. Исповедь Лены.

— Я снова повторяю, — сказал он с некоторой тревогой, — что ты можешь и не рассказывать. Мы ведь прекрасно понимаем, что для тебя с твоим рассказом связано некоторое… затруднение, и вовсе не думаем от тебя ничего требовать. Если сейчас мы просто попьем чай и разойдемся, то никто вовсе не будет разочарован.
Но Лена выглядела решительно.
— Нет уж, теперь я чувствую, что даже должна вам все это рассказать, — сказала она   твердо, — Признаюсь, что этот вечер действительно поставил передо мной некоторые затруднения. Я даже еще днем не знала окончательно, как поступить. Но наша прогулка и ее впечатления сделали свое дело — я, наконец, все всесторонне  обдумала, и, наконец, решила — да, я буду рассказывать.
Вид ее был чрезвычайно решительный и твердый. Видно было, что эти слова дались ей непросто,  что за всем этим действительно стояла какая-то глубокая внутренняя борьба. Смысл этой борьбы был собравшимся неясен — но необычный вид рассказчицы, ее уверенность побудили их ни о чем не спрашивать, и все сидели молча, ожидая дальнейшего рассказа. Помолчав, она продолжала.
— Да, это решение действительно далось мне непросто. Еще в первый день, когда мы решили устроить здесь эти «вечера», я, признаюсь, встревожилась — я уже предчувствовала все связанные для меня с этим проблемы. Дело даже не в самом содержании моего рассказа — оно, в некотором смысле, вполне обычное — сколько в составе слушателей. Я предчувствую, что вряд ли кто-нибудь из собравшихся сможет мой рассказ до конца понять. Да, не обижайтесь, друзья — но действительно есть в мире такие истории, которые можно рассказать далеко не всякому. Есть такие области жизни, понимание которых дается далеко не сразу. Но из вас, здесь присутствующих — разве что Игорь проявил лишь сегодня утром некоторый интерес к этой области жизни, да и то в первый раз — а двое других, по-моему, с ней вообще никак не связаны, и не проявляют к ней особого интереса.
— Почему же, — несмело возразил Иванов, — Я тоже… проявляю к ней… некоторый интерес. По крайней мере, я с интересом жду твоего рассказа, ожидая от него… некоторого откровения, или некоторого… разрешения наших проблем…
— И вот — оказывается, что я такого разрешения не могу дать… — грустно усмехнулась Лена, — Извините, друзья! Я знаю, как вы меня уважаете, как цените мои еще со школьных лет развившиеся некоторые особые интересы! Да, действительно, мои интересы  именно таковы, я это не отрицаю — и, тем не менее, похоже, что я сегодня не смогу ваши ожидания оправдать!..
— Но мы и не ждем этого, Лена, — робко возразил Иванов (не замечая, что только что он говорил совершенно противоположное), — Мы просто договорились, что каждый расскажет какую-нибудь историю из жизни, то, что он считает самым важным — и только этого и ожидаем от тебя…
— Ну хорошо, — задумчиво сказала Лена, — Может быть, все будет и нормально. В конце концов, как я уже сказала, содержание моего рассказа вполне обычное — и я уверена, что что-то главное в нем вы сможете понять. Но знаете, друзья — если в нем вам покажется что-то странное, или он вас смутит — то прошу вас, не придавайте ему серьезного значения, забудьте его, как будто бы го не было! В этом случае, я думаю, даже при самом неблагоприятном варианте этот рассказ не принесет вам вреда.
— Мы заинтригованы, — сказал Иванов, — С таких предисловий у нас еще никто не начинал. Теперь мы уже с нетерпением ждем твоего рассказа. Только вот удивительно будет, если в нем не окажется ничего необычного и странного!
— В самом деле, друзья! — воскликнула Лена, — Хватит предисловий! Уж вы извините, что я в данном случае исполнила перед вами свой долг и все же кое о чем предупредила. И извините заранее за эти неоправданные ожидания и за то, что я буду просто «изливать перед вами свою душу».
При последних словах она как-то нервно и болезненно улыбнулась. Ничего не понимающие друзья приготовились слушать. Некоторое время Лена молчала. За окном тихо  стрекотали вечерние кузнечики. В раскрытое окно вновь влетел мотылек и принялся кружиться около лампы.  Все сидели тихо, задумчиво, ожидая, по-видимому, довольно необычного рассказа. Было впечатление, что все находятся как бы «вне пространства и времени», где-то «на окраине вселенной», и что здесь присутствует Кто-то, кроме них четверых. Лена еще раз обвела взглядом всех собравшихся. Наконец, она, вздохнув, начала.

— Я должна начать, как и предыдущие рассказчики, с того времени, как мы  расстались, — сказала она, — Мы все поступили в разные институты, и после этого связь между нами прервалась. Игорь с Виталием довольно интересно рассказали о впечатлениях, связанных для них с этим новым периодом их жизни — и мой рассказ, в сущности, о том же. Только область моих впечатлений другая.
— Вы помните, что еще в школе у меня были некоторые необычные интересы. Меня влекло к себе все необычное, высокое — или, как все это одним словом выражается, духовное. Вы помните, я читала какое-то время восточные философские книги — вы же не проявляли ни к чему такому особого интереса. Впоследствии эти мои интересы углублялись и развивались. Восточные книги были оставлены, и меня полностью и нераздельно привлекла к себе более глубокая и совершенная вера — Христианство. Через некоторое время я так же несомненно и ясно поняла, что из христианских течений самым глубоким и чистым, и одновременно самым близким мне является Православие. С этого, собственно, и начался мой  духовный путь.
Она остановилась и оглядела слушателей.
— Я не знаю, все ли вам будет здесь понятно, — сказала она, — Я стараюсь рассказывать как можно более просто и ясно — и все же, чтобы до конца это понять, нужно об этом кое-что знать. Но я буду рассказывать, как получится — в надежде, что вы пусть и не все, но все же что-то, самое главное знаете.
Она немного помолчала и продолжала.
— Христианство — это, если можно так сказать, «ключ» ко всем нашим жизненным  проблемам. Все вопросы человеческого бытия, пусть даже самые головоломные, находят в нем разрешение. Это — вершина нашей цивилизации, культуры, синтез и средоточие всего, что знало и знает до сих пор человечество. Как возник мир?.. Для чего живет человек?.. Что такое добро и зло?.. Для чего в мире смерть?.. Все эти вопросы и многие другие находят здесь разрешение — причем не абстрактное, а самое реальное, имеющее к каждому из нас самое прямое отношение. Я понятно говорю? — прервала она вдруг свой рассказ.
— Ммм… Более-менее… — ответил Иванов, — Хотя…
— Ну, я так и знала!.. — нервно усмехнулась Лена, — Я предчувствовала, что у нас с вами получится разговор «в одну сторону». Но что делать! Я ведь уже решила рассказывать! Так вот, — продолжала она, — Тогда я только начинала этот путь. Это происходило как раз во время моей учебы в институте. Кончилось тем, что я совершенно утвердилась в этой новой области, именно от нее стала ждать решения всех моих жизненных проблем. Все прежние интересы со временем как-то сами собой «отпали», и я окончательно связала свою жизнь с Церковью. Тут-то и началось самое интересное.
Она замолчала, видимо, собираясь с мыслями.
— Мы тебя внимательно слушаем, — произнес Иванов.
— Сначала, правда, все было хорошо, — продолжала она, — Даже замечательно. Я скоро нашла себе подходящую общину. Вы, кстати, знаете, что такое община? — вновь спросила она.
— Ммм… Более-менее… — вновь ответил Иванов.
— Община — это такая тесная, сплоченная группа верующих людей, — охотно принялась объяснять Лена, — В этой жизни существует закон — что  человек ни в коем случае не должен оставаться один. Если он пришел к вере, то через некоторое время он начинает искать других верующих людей, в общении с которыми его вера только и может достигнуть совершенства. Если не так — то она навсегда останется ущербной, как бы неполноценной. Потому Церковь и существует в форме общин, в которых люди знают друг друга и тесно общаются, в этом и достигая осуществления своего назначения. И вот, я нашла такой круг людей. Он полностью отвечал всем моим ожиданиям. Да что я говорю! — воскликнула она вдруг в волнении, — Он не просто отвечал им — он намного превосходил их, так, как я даже и представить себе не могла!..
Она снова немного помолчала.
— Представьте себе людей, — сказала она сосредоточенно, подбирая слова, — внешне во всем похожих на нас, но которые внутренне, в глубине души имеют нечто, что большинству окружающих людей не свойственно. Это «нечто» — присутствие Божие. Я не собираюсь вам здесь читать лекции по богословию, объяснять, что такое Бог. Но представьте, что та сила, которая сотворила мир, которая все пронизывает собой и всем вокруг управляет, может некоторым невидимым образом присутствовать в человеке. А значит — и в некоторой группе людей. И вот тогда достигается то, чего невозможно описать словами! Это —  подлинная, совершенная жизнь, в максимальной доступной для человека  глубине и полноте. Люди чувствуют себя как единый организм, между ними нет тех разделений о противоречий, которые разъедают всегда нашу обычную жизнь. У всех здесь действительно «одно сердце и одна душа». Здесь достигается полнота как внутренней жизни, так и человеческого общения — и все несомненно чувствуют, что между ними обитает Сам Бог!.. Сотни и даже тысячи людей обретали здесь спасение, исцеление от болезней, находили здесь, как и сказано в Евангелии, «новых матерей и отцов, братьев и сестер»! Среди них были и похожие на Игоря или Виталия, разочаровавшиеся в том, чем они прежде занимались. Здесь выяснялось, что ничто в мире не дает человеку подлинной опоры в жизни— а только Сам Творец мира, Бог!.. Никогда ни до, ни после я не встречала ничего подобного! Такое может быть только там, где искренне верующие люди собрались на основе своей веры! Любые наши слова  недостаточны, чтобы описать эту жизнь, они дают лишь слабое ее подобие!.. И вот, эти люди жили здесь же, среди нас, они ходили по этим же улицам, спускались в это же метро — а внутри себя и между собой хранили высшую, окончательную Истину! Жили, поддерживая друг друга, заботясь друг о друге — и при этом зная, что везде в мире, в самых разных его концах, в самых разных местах живут люди, подобные им. Это была непостижимая, удивительная жизнь! Ничего подобного я уже после в своей жизни не встречала. Да и те слова, которые я вам сейчас говорю — они лишь отчасти ее выражают, являются лишь ее бледным, жалким подобием!..
Она вновь прервалась. Тут вдруг в разговор вступил Иванов.
— Но постой… — удивленно сказал он, — Почему ты все время говоришь «была»?.. Так, как будто всего этого теперь нет, как будто все уже в прошлом?.. Что произошло?..
Лена снова как бы пришла в себя. Она грустно взглянула на Иванова и сказала:
— А вот об этом-то и будет главный мой рассказ.
Еще немного помолчав, она продолжала.
— Несколько лет все шло хорошо. Вы, конечно, понимаете, что все это происходило не сразу, а годами — только за такой срок и может произойти в жизни что-то существенное.  Я наслаждалась жизнью среди моих духовных братьев и сестер. Погрузившись в эту жизнь, я на многое вокруг не обращала внимания — какое-то время пребывание в этом кругу мне это позволяло. Но прошло время — и я начала кое-что замечать. Да и не только я, но и многие братья стали замечать, что жизнь наша стала не столь счастливой и безмятежной. Какие-то процессы произошли снаружи, вне нашего круга — и вот теперь и на нашей жизни это все более и более отражалось. Как бы вам это объяснить?.. Ну ладно, попробую по-порядку. Еще давно я стала замечать, что этот наш круг, во многих отношениях столь замечательный, как бы слишком замкнут на себе, слишком отгорожен от других людей. И это касалось не только неверующих — но, как ни странно, и других верующих. Это, конечно, имело свои причины — еще в те времена, когда вера у нас была под запретом, и веровали люди тайно и только в очень узких кругах — но в эти тонкости и обстоятельства я здесь не буду вникать. Создавалось впечатление, что правильная, истинная вера — только у нас. Что все другие люди веруют неправильно, в т.ч. и православные. С некоторой настороженностью, даже недоверием относились к прихожанину любого другого храма, даже священнику. Все они представлялись как представители какой-то вторичной, неполноценной веры, в каком-то смысле даже «неистинной». Я не знаю, насколько вы сможете это понять. Даже я далеко не сразу в этом разобралась. Но уж зато когда разобралась, то никак не могла с этим смириться. Дело в том, что во мне чрезвычайно глубоко уже тогда было чувство единства всех верующих. Я пришла к христианской вере от неверия. Я очень хорошо осознала, чем верующие люди отличаются от прочих, которые их окружают. Я видела, что главное, что их выделяет — это то удивительное единство, которого просто не могут иметь другие, обычные люди. И я считала, что вполне могу ожидать, не вникая в особенности жизни иных конфессий и христианских групп, что, по крайней мере, Православная Церковь, пережившая основную тяжесть гонений и, тем не менее, выжившая, сохранившая свои храмы, будет представлять собой некое единое целое. Поэтому я и не могла простить своим «возвышенным и культурным» братьям и сестрам того, что они это целое разрушали. Сначала с удивлением все это наблюдая, я потом поняла, что не могу об этом не говорить. Я пробовала говорить с моими братьями и сестрами — но они меня не понимали. Более того, я начала чувствовать с их стороны отчуждение и неприязнь. Так начались первые мои испытания.
— Что ж, мне кажется, это вполне можно понять, — не очень уверенно сказал Иванов, — Это обычная ситуация, когда человек принадлежит к какой-либо группе людей, и потом начинает говорить то, чего они от него не ждут — и тогда они его «вытесняют».
— Да, похоже, что так, — согласилась Лена, — И, признаюсь, что я их за это даже не осуждаю. Но дело в том, что главное-то началось после. Пока мы наслаждались высотами духовной жизни в своем элитарном кругу, в окружающей церковной жизни произошли сложные процессы, в результате которых к вере начали приходить все больше новых людей. И вот, эти люди, пока еще неопытные и «непросвещенные», в конце концов обратили внимание и на наш круг — и вскоре заметили в нем то же, что уже давно начала замечать и  я. Реакцию легко себе представить. Нигде вообще не любят никаких «выскочек», элиту, людей, которые по каким-то своим особенностям и обстоятельствам вырвались в общем деле далеко вперед. В этом самом, собственно, неловко даже их осуждать. Но я не хочу идеализировать также и этих людей. Много, много здесь было детского, презрения и недоверия к тем, кто лучше и выше, стремления самим «быть лучшими» и утвердить себя. Было и детское, несбыточное желание вернуть все вновь к тому, «как было прежде» — и потому глухое недоверие к тем, кто искал новых путей, кто научился жить с верой здесь и сейчас. Короче, нас начали травить. Появились «разгромные» статьи в газетах, в которых нас объявляли сектой и чуть ли не неправославными. Иногда, с целью нас «разогнать», приходили к нам  прямо в храм. Тут уж приходилось только держаться. Нас иногда «раскачивало» так, что приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы не «сорваться с корабля». Мои страдания усугублялись тем, что я, быть может, лучше многих вокруг  сознавала, что в данном случае наши «гонители» тоже по-своему правы. Но и свой круг я в то же время не могла оставить, потому что все мне здесь было близко и знакомо, и здесь находились дорогие мне люди. Так оказалась я «между двух огней» — одновременно и участвуя в этих событиях, и как бы со стороны их наблюдая. Никому я бы не пожелала такой ситуации! Но в действительности мои собственные ощущения оказываются здесь уже не столь важными, поскольку речь идет о беде, к которую оказалось вовлечено множество самых разных людей.
Лена снова ненадолго прервалась. Видно было, что рассказ дается ей очень непросто. Разбуженные воспоминаниями, эти события вновь встали перед ней, и вновь мучали ее, тревожили.
— Но в действительности самое тяжелое было то, — продолжала она, — что я разочаровалась и в самих этих людях. Они открылись передо мной как бы «с новой стороны». И еще ладно, если бы так проявили себя те, другие — это можно было понять, от них этого вполне можно было ожидать! Но эти — такие возвышенные, интеллигентные, культурные!.. Как они были непримиримы, как уверенны в своей правоте!.. Как теряли вдруг всю свою «возвышенность», когда речь заходила о тех, кого они считали врагами!.. Как внезапно вдруг мертвели и искажались их лица! Нет, дух противоречия, разделения, несомненно жил в них — несмотря на все их несомненные достоинства! Они, несомненно, считали истинно верующими, в полном смысле людьми только себя! И я — я перестала верить людям!.. Я не могла уже считать их больше «своими» — но и к другим не могла прибиться, потому что они все еще были мне чужими.  Так оказалась я «сброшенной с корабля». В этот период, когда все вокруг шаталось и рассыпалось, мне просто не за что было держаться, не на что опереться. Так же продолжается и теперь. Я как бы осталась в пустоте, без опоры. Правда, споры вокруг моих прежних братьев и сестер поутихли — но я не хочу к ним возвращаться. Я знаю, что их единство по-прежнему существует, несмотря на все испытания и беды — это значит, кстати, что основа его все-таки была здоровая, добрая. Но общаться с ними как прежде, после того, что я пережила и видела, я уже не могу. Но и с теми, другими я тоже  быть не могу — поскольку понятия и взгляды у меня остаются все те же, прежние. Я убедилась, насколько «воспитание» оказывает влияние на жизнь человека. Я «сформировалась» там, среди них — и это накладывает на меня бессознательный отпечаток, который, однако, прекрасно замечают все, кто со мной общается. Уже не раз я пробовала примкнуть к другим верующим людям — но они замечали во мне что-то чуждое, и сторонились меня. Так оказалась я совсем одна. Я думаю, вера в моей душе есть — но все эти происшедшие события сильно меня «потрепали». Я по-прежнему хожу в церковь, даже очень это люблю — но вот круга людей, которых я бы могла назвать «своими», у меня теперь нет. Я не чувствую себя к кому-либо «принадлежащей» — и, конечно, от этого страдаю. Вот, собственно, и весь мой рассказ, — неловко улыбнувшись, закончила она, — Не знаю, насколько он вам понравился. Наш Александр ждал, что в нем будет разрешение стоящих перед нами вопросов — но, в сущности, я его вам дать не могу. Конечно, я могла бы обратиться к вам с обычным призывом «прийти в Церковь» — и это было бы совершенно правильно — но, к сожалению, подкрепить его я ничем не могу. Поэтому извините, друзья! Вы ждали от меня разрешения всех своих вопросов — а мой рассказ, скорее, может разочаровать вас, или смутить. Но мы уж договорились здесь все самое важное о своей жизни рассказывать — поэтому и я решила рассказать. Еще раз — простите меня!
Рассказчица замолчала. За окном было уже совсем темно, там негромко шумели ночные деревья. Мотылек, влетевший в окно с улицы, все кружился вверху около лампы, его тень тревожно металась по стенам маленькой кухни.
Некоторое время все сидели молча. Никто не решался первый  сказать. Лена сидела совершенно поникшая и смущенная. Виталий нервно помешивал ложечкой чай в своей чашке. Наконец, слово  взял Иванов.
— Действительно, очень необычная история… — не слишком уверенно сказал он, — Даже не знаю, что о ней сказать… Ведь эта область жизни нам совершенно не знакома... Что бы мы не сказали здесь о ней — наверняка будет неправильно, или невпопад…
— Действительно, — подхватил Виталий, — Чтобы обсуждать что-то, нужно иметь в этом хотя бы какой-то опыт. Мы же к этой области жизни, по существу, даже и не прикасались… Поэтому спасибо, конечно, рассказчице за «информацию к размышлению» — но какое-либо обсуждение здесь вряд ли возможно.
— Я вот еще что думаю, — добавил Игорь, — Чтобы обсуждать какую-либо тему, нужно хотя бы в какой-то степени быть «выше» ее. Но та область жизни, о которой нам  рассказала Лена, несомненно, является высшей из всех существующих — и поэтому мы никак не смогли бы подняться выше ее.
— Единственное, что мы можем спросить, — закончил Иванов, — А что ты сама-то об этом думаешь?..
Лена грустно развела руками.
— Вот только то и думаю, — сказала она, — что осталась совершенно одна, и кругом —  пустыня… Да вот еще о том, что не смогла ничего полезного и утешительного вам рассказать. А если серьезно сказать, то для меня самой до сих пор вся эта история — большая загадка. Эта область жизни и сама по себе наиболее таинственная из всех — а уж если говорить об отношениях между большими группами верующих — то тут, как говорится, «и сам черт ногу сломит». Увольте меня от того, чтобы разбираться в этой теме!..
Некоторое время все снова помолчали.
— Но почему, почему они стали врагами? — воскликнул вдруг Виталий.
— А ты разве не понял? — в ответ спросил его Игорь, — Они по-разному понимали Истину.
— А что такое Истина?.. — не унимался Виталий, — И если она, предположим, одна — то разве можно по-разному ее понимать?
— Ну, вот видите, в какие мы заходим области!.. — прервал их Иванов, —  Я же говорил, что мы не сможем сейчас эту тему обсуждать. А вот ты, кстати, — обратился он к Виталию, — мог бы в этой теме и разобраться… Если уж бог недавно завел тебя в церковь — то мог бы как следует во все это углубиться — и нам всем здесь же на следующий год рассказать. Но сейчас, здесь мы не готовы в это углубляться.
— Еще раз простите, друзья! — сказала Лена, — Я, видимо, задала вам задачку «не по силам»! Я, в действительности, и не ожидала ваших обсуждений и ваших советов. Однако, я вам должна еще кое-что напоследок сказать. Мне так бы не хотелось, чтобы мой рассказ оставил в вас неприятное впечатление, посеял бы какие-то разочарования и сомнения! Поэтому прошу вас — не придавайте ему значения!.. Как было бы нехорошо, если бы он отвратил вас от того, что несет людям надежду и спасение — независимо от тех сложностей и проблем, о которых я сегодня вам рассказала! Поэтому прошу вас — относитесь дальше к этой области так, как будто вы сегодня ничего не слышали! Пусть у каждого из вас, если Бог приведет,  будет в ней свой путь, свои открытия, свои беды и радости. Вот и все, что я сегодня хотела вам сказать.
На кухне снова повисла тишина. Ночной мотылек все кружился и бился около  лампы. Все сидели, опустив головы, Виталий был как-то особенно задумчив.
— Что же, спасибо за сегодняшний рассказ, — произнес Иванов, — Я думаю, на сегодня тема исчерпана.
Все поднялись из-за стола. Быстро помыли чашки и разошлись по своим местам. Скоро в доме воцарилась полная тишина. Наши друзья устроились каждый в своей постели — Иванов на чердаке, Лена на веранде, Игорь и Виталий — на двух кроватях в комнате. Засыпая, каждый думал о своем. Виталий еще долго лежал в темноте с открытыми глазами, и о чем-то размышлял. На улице за окнами тихо спал поселок. Кругом чернела непроглядная ночь. Наконец, каждый из них заснул — до следующего утра.
____________________________________