Астраханская осень

(лирический рассказ с небольшими отступлениями)

Для меня осень начинается тогда, когда становится прохладно, когда по утрам поёживаешься от холода в летней рубашке, когда на базаре появляются помидоры «пикули». А главное – когда я начинаю осознавать, что лето, увы, закончилось.
Какое-то странное чувство овладевает мной каждый год в конце августа: я вдруг понимаю, что вижу мир вокруг по-другому. Я смотрю на эти дома, на деревья, на проезжающие мимо автомобили и проходящих людей. Вроде – всё вокруг, как и летом: и люди одеты так же, и стены никуда не делись, но ощущение такое, что я вижу это всё через какой-то светофильтр. И однажды я понял: это солнце слишком низко и освещение иное, чем летом, когда оно светит чуть ли не с зенита.
Уже в середине августа, когда ещё жарко, я чувствую запах осень. Никто не чувствует (во всяком случае те, с кем я откровенничал на эту тему), а я чувствую. Этого не возможно объяснить, но я улавливаю запах осени. Ещё жарко, ещё работают сплит-системы и конденционеры, ещё люди изнывают от жары, а я, потянув носом по ветру, вдруг отчётливо улавливаю какой-то скрытый холодок, который приносит ветром. И понимаю, что лето кончается.
А потом начинаются ветры. Астраханская жара страшна не тем, что температура около сорока, а безветрием. Но даже если и будет ветерок, то он не освежает - он горячий. Город, одетый в асфальт и бетон, лишённый раскидистых деревьев на улицах, скверах и парках, накаляется так, что чувствуешь себя как в сауне. И вот, в середине августа, начинают дуть ветра. Я называл это «августовский ветродуй», в противоположность ветродую «мартовскому», весеннему (тоже особое явление в Астраханском климате). Листва на деревьях, до которых (слава Богу) ещё не дошли руки у наших «зелентрестников», шелестит тревожно и, как мне кажется, прощально. Вроде бы – как обычно, но мне в этом шелесте слышится: скоро осень!
И осень настаёт. И обычно – совершенно неожиданно: вдруг резко холодает и один-два дня непривычно прохладно. Некоторые даже надевают пиджачки или лёгкие курточки. Но потом снова тепло, хотя и не так, как было: в свои права вступает «бабье лето». Днём может быть и жарко, и пот катится ручьём, но утром – прохладно, и вечером не жарко. И спать под вентилятором не обязательно, а под утро нужно укрываться лёгким одеялом.  Таков Астраханский сентябрь.
Бабье лето сменится «золотой» осенью, а потом придёт пора «серой» осени, которая в Астрахани может продлиться до Нового года (как было в 2010 году после аномально жаркого лета). А пока… пока Астраханцы наслаждаются сентябрём. Жары уже нет, морозов ещё нет. Единственное, что не даёт радоваться в полную силу – это осознание близкой зимы. Весной лучше: впереди лето. Весна полна надежд, а осень – ожидания зимы. Именно поэтому в детстве, я Первомайские демонстрации любил больше, чем ноябрьские.

Первое небольшое отступление.

В «Советские» времена два раза в год мы ходили на демонстрацию: 1 мая и 7 ноября. И, разумеется, всем нам Первомай нравился больше. Это весна, это пора цветения, пробуждения, оптимизма и надежды. Помню этот праздник в детстве - ясное Первомайское утро, когда меня вели по улице Мечникова мимо старого здания Мединститута и я видел ещё людей с разноцветными шарами и маленькими красными флажками, на которых было написано «Мир. Труд. Май.»
Собирались у магазина «Каспий», где формировались колонны. Играли духовые оркестры, то там, то тут лопались шары. Флаги, транспаранты, движущиеся объёмные «агитки», оформленные по разному, но в одной теме. По началу я думал, что это специальные агрегаты для демонстраций, и лишь потом узнал, что это обычные грузовые автомобили, закрытые бутафорией.
Колонны двигались по улице Советской к Кремлю, часть сворачивала на улицу Михаила Аладьина или «Коммунистическая», и потом шла по улице Ленина. На примыкающих улицах стояли грузовые автомобили, с которых велась торговля: лимонад «Буратино» и мороженное - для детей, пиво «Жигулёвское» - для взрослых… А ещё (правда – очень редко) продавали мороженное… не помню название, но точно помню его цену: 28 копеек. Было оно, в шоколадной с орехами глазури, и в самом мороженном были орешки, а внутри была палочка – я не сразу понял для чего она. Потом дошло – за неё держать.
А дома по транзисторному приёмнику целый день звучали первомайские песни:

«Зори московские!
Звенят, поют часы кремлёвские…»

Или:

«Утро красит нежным светом,
Стены древнего Кремля…»

И конечно же –

«Широка стана моя родная…»

А по телевизору – целый день весёлые  кинокомедии, а вечером – праздничный  концерт. И настроение было приподнятым. То ли от этих песен, от этих фильмов, то ли от того, что от «взрослых» исходила какая-то «аура» в этот день, но я чувствовал себя счастливым! До сих пор, вспоминая эти праздничные дни, меня охватывает сладкая истома…
А осенью всё было как-то уныло. И не было этого мороженного по 28 копеек, и лимонад пить на холоде было не особо комфортно, и погода иногда не баловала – порой демонстрации 7 ноября проходили под холодным осенним дождём. Настроение у взрослых было не очень праздничным, да и по телевизору фильмы только про революцию и гражданскую войну.

На этом первое небольшое отступление закончилось.


 Особый день осени – 1 сентября. В этот день я иду на работу и вижу много детей. Иные с родителями, с цветами, мальчики в белых рубашках, девочки в нарядных белых бантах… На следующий день я тоже их вижу, правда не таких нарядных. А потом они куда-то исчезают…
Нет, в школу они продолжают ходить, но… то ли я перестаю их замечать, то ли у них меняется график учёбы, но я с ними больше не сталкиваюсь, когда иду на работу…
О школьные годы! Это пора, когда я был счастлив, но не замечал этого, потому, что хотел поскорее вырасти. Счастье было не в том, что просыпаясь утром, меня уже ждал чай с карамелькой, а вернувшись со школы – разогретый обед. Счастье было в том, что всё было впереди. Жизнь только начиналась. И планов на эту жизнь было «громадьё».
А ведь я помню своё первое «Первое сентября». И было это в 1972 году. И день был ясный, солнечный. Помню, что у входа в школьный двор старшеклассники раздавали буклеты по правилам дорожного движения. А на торжественной линейке нам, первоклашкам, подарили маленькие пластмассовые счёты. Обод был чёрный, а костяшки – синие и чёрные…
Сейчас молодёжь уже и не знает, что такое счёты и как ими пользоваться. Сейчас все настолько привыкли к калькуляторам, что умножать и делить «столбиком» никто не хочет. А подсчитать что-то «в уме» - тем более. Продавщицы в магазине даже самые простые числа складывают на калькуляторе.

Второе небольшое отступление.

Валера копался в сарае, пытаясь освободиться от ненужного хлама, когда к нему пришёл его друг Андрей с сыном Женей.
- Привет! Ты что это здесь устроил? – с шутливым укором спросил Андрей.
- Да так… - нехотя отвечал Валера, вынося на свет божий очередной хлам – старую эмалированную кастрюлю с ржавыми болтами и гайками всех размеров.
- Ясно! – констатировал Андрей, оглядев уже вынесенное из сарая «хозяйство». – Слушай, я к тебе по делу.
Семнадцатилетний долговязый Женя застенчиво стоял позади отца, который брал в руки разные предметы, вынесенные Валерой из сарая, и оценивающим взглядом смотрел на них. Иногда с восхищением, а иногда и презрительно.
- Что за дело? - поинтересовался  Валера, но тут же нырнул в глубь сарая.
Андрей дождался, когда он снова появится - на этот раз в его руках был старый транзисторный приёмник.
- О! – воскликнул Валера, подняв приёмник над головой, - Узнаёшь? «Океан»! Кстати – должен работать.
Отойдя немного в сторону, он сдул с приёмника пыль и, вернувшись, спросил:
- Так что за дело?
- Да вот, - Андрей показал на сына, - мой оболтус на бюджетное место не попал, а платить не хочет. Ему бы на работу устроиться. До следующего сентября. Там, у тебя нельзя его каким-нибудь разнорабочим на подай-принеси?
- Так у нас работать надо. – Валера поставил радиоприёмник на землю рядом с другими вещами. – Приходится всё делать: и кирпичи таскать, и машины с цементом разгружать. Скучать некогда.
- Слышал? – Андрей обратился к сыну, который сидел на корточках, вертел в руках старые бухгалтерские счёты, с интересом их разглядывая. – Женька!
Парень резко повернулся к отцу, встал и со счётами в руках подошел ближе.
- Да! – ответил он, виновато улыбаясь.
- Ну, тогда завтра я поговорю с прорабом, и вечером тебе перезвоню. – Валера снова исчез в сарае.
Когда он оттуда вышел с большой картонной коробкой, полной каких-то проводов, Андрей, держа в руках счёты, объяснял сыну:
- …Вот раньше, когда не было калькуляторов, везде, где нужно было считать – в магазинах, в бухгалтериях - были такие счёты. На них считали.
- Как считали? – не понял Женя.
Андрей тяжело вздохнул и обратился к другу:
- Нет, ты понял? Они не знают, как считать на счётах!
- А что ты хотел? Это же другое поколение! – Валера по очереди вытаскивал из коробки зарядные устройства от давно потерянных телефонов, шнуры от сгоревших электроприборов, куски проводов, сохранённые «на всякий случай». – Это нас в школе учили, как этим пользоваться. Ты помнишь, когда Марья Семёновна, математичка наша, принесла в класс калькулятор? А я помню – в четвёртом классе.
- Не помню.
- А я помню. Я же на первой парте сидел, прямо перед ней.
- А вот это помню. А я на «камчатке».
- Во-о-о-от она! – победно потянул Валера, вытянув из коробки очередной электрошнур. – Она, родимая!
И, взяв в руки отысканный ранее транзисторный приёмник, подсоединил к нему провод.
- Теперь можно слушать? – усмехнулся Андрей.
- Потом проверю. – Валера снова залез в сарай.
Когда он вернулся с очередной коробкой, Андрей продолжал рассказывать про счёты:
- Вот смотри. Это – единицы, это десятки, это сотни, и так далее. Допустим, надо сложить двести пятьдесят три рубля сорок шесть копеек и сто семьдесят девять рублей семнадцать копеек… - он защёлкал костяшками. – Так, так, так и… чёрт! Давай снова. Сколько я сказал? Двести пятьдесят… Да что ты будешь делать! Слушай, Валера! А я забыл!
- Ну-ка! Дай сюда! - Валера подошёл к ним и деловито взял счёты. – Как ты говоришь? Двести пятьдесят…
И он тоже стал щёлкать костяшками счётов. Женя смотрел на это заворожённо, а когда Валера сложил две большие цифры, достал из кармана сотовый телефон, настроил калькулятор и проверил. Глаза его заблестели, он взял счёты и попробовал сам складывать и вычитать.
Валера  с Андреем отошли в тень и закурили.
- Витьку Кораблёва недавно видел, – сообщил Валера. – В мебельном салоне работает продавцом-консультантом. Я что-то туда зашёл от нечего делать - так, посмотреть. Цены там, сам знаешь какие. Смотрю: он!
- Вот как? – удивился Андрей. - Он же после школы в педагогический подался?! Я даже слышал, что он учителем в каком-то селе работал.
- Да уж лет пятнадцать, как ушёл. Сначала «челноком» пробовал, потом купил машину – таксовал. Вот уж который год Белорусской мебелью торгует. С первой женой развёлся, алименты на дочь платил. Сейчас со второй живёт, сына растит. Семь лет уже пацану.
Они вспомнили ещё насколько своих одноклассников – кто кем стал. Вспомнили и про Мишу, который в школе был «тихим троечником», а в 90-е стал предпринимателем и развил бизнес так, что стал очень известным в городе человеком. Его торговые дома были в каждом районе. А в 1996 году его застрелили.
А Женя в это время сидел в сторонке на лавочке и сосредоточенно щёлкал костяшками счёт. Время от времени он брал телефон и проверял результат на калькуляторе. Андрей посмотрел на сына и вдруг засмеялся:
- Слушай, как быстро прогресс развивается? Вроде только вчера все на счётах считали, или столбиком. А сейчас – компьютеры!
Женя повернулся к нам:
- Пап, а на них только складывать и вычитать можно?
- Ну да.
- А как вы умножали и делили?
- Столбиком.
- Ну, это нам в школе показывали. А как вы квадратные корни извлекали, синусы-косинусы?
- Как… - Андрей повернулся к Валере. – А действительно – как? Ты не помнишь?
Валера улыбнулся и ответил:
- Для этого были таблицы Брадиса. Книжки такие.
- А! Да-да-да! Точно! – хлопнул себя по лбу Андрей.
- Вот там было всё. Стой! – Валера стрелой бросился у одной из коробок, вынесенных из сарая, и лихорадочно стал вытаскивать из неё книги. – Вот она! – победно воскликнул он, держа в руках потрёпанную брошюру. – На! Просвещайся! Дарю.
И Валера торжественно протянул Жене потрёпанную книжку, на которой было написано: «Таблицы Брадиса».

На этом второе небольшое отступление закончилось.

Ранней осенью я вдруг спохватываюсь: а ведь лето-то прошло! Всю зиму мечтаю о лете, а когда оно настаёт - не успеваю насладиться. Я не люблю зиму, особенно Астраханскую. Год на год не приходится и каждая зима своеобразная, не похожая на предыдущую: то морозы за тридцать, то дожди в январе, но в основном – зимы в Астрахани грязные, унылые и со слякотью.
Зиму я не люблю потому, что:
Во-первых - зимой темно. Темнеет рано и светает поздно. Утром идёшь на работу – ещё ночь, вечером после работы идёшь – уже ночь.
Во-вторых - зимой холодно, и поэтому на тебе много одежды. Майка, свитер, тёплое трико, брюки, куртка. На голове – шапка, на ногах тёплые носки и меховые полусапожки. Руки постоянно в карманах, чтобы не мёрзли.
В-третьих – зимой скучно. Выйти после работы погулять не хочется: на улице темно, а уличные фонари в Астрахани горят только в центре. Идти по улице на ощупь… кому же хочется? И посидеть на лавочке - не посидишь: они холодные, к тому же – быстро остываешь и начинаешь мёрзнуть. Приходится сидеть дома.
Но менять свой город на другой я никогда не хотел. Знаю, что есть другие места, где и зима снежная и лето не душное. А есть города, где тепло и на улицах растут пальмы. Но я привык к Астрахани. Здесь я родился, здесь вырос. Здесь прошли лучшие мои годы. И с этим городом у меня связано многое. И чем дольше я живу в Астрахани, тем больше срастаюсь с ним. Становлюсь «закоренелым» Астраханцем.

Третье небольшое лирическое отступление.

Сентябрьский вечер. Придя домой с работы, я увидел свою соседку Ларису, сидевшую во дворе на низенькой лавочке у своего забора, вытянув вперёд ноги, В то время я снимал в их дворе домик. Сначала – под художественную мастерскую, а потом, когда обострились отношения дома, и я решил жить отдельно – переоборудовал его под жильё.
Мы поздоровались. Лариса, стройная и привлекательная женщина бальзаковского возраста, сама предложила мне посидеть с ней рядом, и я, совершенно вымотавшийся за день, подсел к ней. Не скрою – мне хотелось поговорить. И мы разговорились.
- Как у тебя на работе? – спросила она.
Я пожал плечами:
- Да обычно. Клеим, красим, мажем, строим…
- А я вот за целый день устала, вышла посидеть, пока тепло ещё.
- М-да! Скоро зима.
- Ой, не люблю я зиму!
- Я тоже…
- Здесь зимы какие-то «грустные»… – посетовала Лариса.
Я знал, что раньше она жила где-то в Средней полосе.
- А у вас там по-другому? – спросил я.
- А у нас там снег. И морозы не такие «жгучие». Вроде 15 – 20 градусов, а терпеть не возможно.
- А я привычный, – я достал сигарету и закурил. – Но зиму тоже не люблю.
- Вот-вот! Но у нас там всё по-другому. Например, зимой там светает позже, а темнеет раньше, чем здесь. А летом наоборот – темнеет оченьпоздно. Здесь в девять часов вечера уже темно, а там чуть ли не до полуночи светло. Так здорово! Я здесь долго не могла привыкнуть, что темнеет рано.
- И к грязи на новый год тоже не сразу привыкла? – усмехнулся я. – У вас там  нег всю зиму.
Лариса вытянулась вперёд и почесала щиколотку.
- Я как-то на поезде возвращалась от родителей, как раз на новый год. В купэ со мной были три девушки. Одна – Астраханка, а две другие – в первый раз приезжали сюда. Какие-то родственники пригласили их Новый год встречать. Так вот они постоянно спрашивали: а когда же будет Астрахань? И  девушка-астраханка сказала им: смотрите в окно, как только снег кончится – значит подъезжаем. А за окном было белым бело… И действительно, где-то после Волгограда снег исчез и за окном была голая земля. А когда приехали на вокзал – вообще шёл дождь. Вот девчонки удивились!
Я улыбнулся. Лариса вдруг хопнула себя по шее и посетовала:
- Комары здесь злые.
- А вот интересно, трудно привыкать у другому месту? – спросил я.
Лариса пожала плечами:
- Ну… кому как!
- Ну, вот ты – долго привыкала к Астрахани?
Лариса засмеялась:
- Да я особо-то и не заметила. Надо было строить семью, отношения со свекровью и свёкром… они у меня замечательные люди были, царство им небесное. Сашку вон уже носила. Как-то не задумывалась даже. А потом, когда приезжала в гости к родителям… ну была какая-то ностальгия, но понимаешь… я Астрахань приняла как свою дальнейшую жизнь, а свой город – как своё детство и юность. Так что у меня сейчас две «малые» Родины – Астрахань и Владимир.
Я знал её историю. Её муж, коренной Астраханец, служил в армии в их городе, где они познакомились и он, после демобилизации, привёз её к себе.
- А вот я бы ни за что не согласился бы переехать в другой город, –горько усмехнулся я.
- Просто ты уже не в том возрасте, когда можно всё менять…
- Да я и раньше не мог привыкнуть к другому городу. Вот я служил в Чите, и ни за что там не остался бы. Все два года я думал только о том, чтобы вернуться в Астрахань.
- Ну, а если бы ты влюбился в какую-нибудь «читинку», а она не захотела бы уезжать? Остался бы?
- Нет, - твёрдо сказал я. – Страдал бы, если она со мной не поехала, но не остался бы там.
- Просто ты мужчина. Нам, бабам, проще.

На этом третье небольшое лирическое отступление закончилось.

Сентябрьская ночь. Уже за полночь. Я стою у открытого окна и слушаю город. Где-то лает собака, где-то далеко ревут моторы – это «бесятся» любители ночных гонок на автомобилях со спортивными двигателями. Иногда слышится далёкий стук вагонных колёс. Но всё стихает, только деревья шумят листвой. Каждую осень я слышу их тревожный и беспокойный шум! И каждый раз ловлю себя на мысли, что это и есть голос ранней осени. Астраханской ранней осени.

Из цикла "Астраханские рассказы"

17 - 30. 09. 2012.