Связь

Осенью 1940-го года в селе  Н-ском играли свадьбу. Высокий, ладно скроенный автослесарь Михаил Белозерцев сочетался законным бра­ком с хрупкой, задумчивой девушкой Мариной. Три дня и три ночи пела и плясала свадьба, а на четвертый день на рассвете Михаил куда-то засобирался.
       - Куда ты, Миша? - с недоумением спросила моло­дая жена. - Или тебе плохо со мной?
      - Все хорошо, Маринок, - ответил, тихо посмеиваясь в усы, Белозерцев. - Я скоро вер­нусь, только съезжу в город.
  И действительно, часа че­рез четыре он вернулся с ог­ромным букетом цветов. А еще чуть позже глазам Марины предстала такая картина: Ми­хаил с лопатой в руках возился за забором.
      - Задумка есть, - сказал он жене, кивая на лежащие рядышком тоненькие прути­ки саженцев. - Посажу возле дома березку, клен и тополек. Примутся - все будет у нас хорошо,   родятся два сына и
дочь.
   Подивилась молодая жена мужниной забаве, а вскоре и вовсе забыла про слова Михаила. Хочется ему - пусть сажает.
   По весне из трех прутиков зазеленел лишь один тополек.
    - Значит, сын будет! - уверенно сказал Михаил. - Назовем Тарасом.
    …22 июня боец 4-й роты 8-го мотострелкового полка Ми­хаил Белозерцев прощался с Мариной, дожидаясь отправ­ки на фронт на железнодорож­ной станции села Н-ского.
- Я вернусь, Маринок! - кричал он из "теплушки", и голос его тонул среди прощаль­ных выкриков других солдат, женских рыданий, грохота тро­нувшегося состава. - Война скоро кончится, ты жди меня. Береги себя и сына!
    Без Михаила дом сразу опустел. Вечерами Марина сидела на лавочке возле поро­га, сбитой мужем, и слушала легкий шелест листвы тополь­ка, а в ее округлившемся жи­воте толкалось и ворочалось маленькое существо.
    В середине лета Марина родила.
- Малыш-крепыш! - сказала акушерка, принимая ребенка. - Просто красавец!
    Маленький Тарас дей­ствительно рос крепким, здо­ровым мальчуганом. Немец­кая оккупация и голод, сопут­ствовавший военному вре­мени, никак не отражались на нем.
    После освобождения села Марина стала регулярно по­лучать с фронта, отодвигав­шегося все дальше на запад, письма от Михаила, полные тепла и любви, ждала, надея­лась. Но судьба распорядилась иначе. В феврале 1945 года пришла похоронка на мужа. Михаил так и не увидел своего сына.
     Беда, как известно, не хо­дит одна. Весной Тарас, играя с соседними ребятишками, сорвался с крыши сарая. Два долгих месяца мальчик лежал в больнице, находясь между жизнью и смертью. Лечащий хирург сказал: "Жить будет, но вот ходить - пока не знаю. Будем   надеяться".
     Все это время Марина по­чти безвылазно провела в больнице у постели сына. День Победы, все другие события проходили мимо ее сознания, как будто их и не было. Меха­нически, как заведенная, шла она в больницу и возвраща­лась домой.
     Только к концу лета Та­раса привезли домой. Мало-помалу маль­чик возвра­щался к жизни, стал сидеть, а потом и пытать­ся ходить с самодельными костылями, со­бранными со­седским стари­ком-плотником специально для Тараса.
     Лицо Мари­ны, совсем еще молодой по го­дам, уже пере­секли глубокие морщинки. По­теря мужа, ноч­ные бдения возле кровати больного сына, работа на кон­сервном заводе - все это не могло не отразиться на ней. Она выглядела теперь намно­го старше своих лет.
         Как-то, выйдя за калитку, Марина увидела Тараса. Сын, опершись на костыли, внима­тельно рассматривал тополек.
         - Глянь, мама, он, как и я, тоже болел, а теперь выздо­равливает, - показал Тарас тонкой белой ручкой на деревце. - Если я буду его поливать, я поправлюсь быстрее, да, мам?
     Тополек, несмотря на то, что на дворе был август, стоял совсем без листвы, только на двух верхних веточках нача­ли разворачиваться малень­кие клейкие листочки. Кора с южной стороны растрескалась и свисала лохмотьями. На тонком стволике были видны ходы жуков-древоточцев.
      Марина вспомнила слова мужа: "Примутся саженцы - все будет хорошо..." С этого момента засела у нее в голове мысль: жизнь и здоровье ее сына связаны с этим дере­вом. До тех пор, пока растет и зеленеет этот тополь, будет жить счастливо и Тарас.
       Поделилась она этой мыс­лью с соседкой, бабой Аней. Та, жалостливо посмотрев на Ма­рину, покачала головой:
   - Ох, Маришка, кабы так было... Счастье-то не от энтого дуба или осины зави­сит. Оно людскими руками куется. Собственными рука­ми. Будя у твово Тарасика голова на плечах - не пропа­дет в жизни. А нравится ему с зеленью возиться - пущай. Может, лесным начальником станет...
        Весной тополек покрылся густой зеленью. И Тарас, от­бросив костыли, после тяже­лой болезни сделал свои пер­вые самостоятельные шаги.
        ...Прошли годы. Тарас вы­рос, женился, окончил инсти­тут и уехал на север. Марина, теперь уже Марина Львовна, давно на пенсии по состоянию здоровья. Во второй раз замуж она не вышла, так и жила оди­ноко в старом доме. Летними вечерами она по-прежнему подолгу сидела на лавочке возле дома и слушала, что нашептывает ей листва гро­мадного теперь тополя, воз­несшего стрелу своей верши­ны на тридцатиметровую высоту.
       "Все хорошо, все хорошо", - шелестел гигант, навевая дре­му, и успокоенная Марина Львовна уходила спать...
       ... 26 июля 2000 года с утра в воздухе над селом повисла гнетущая тишина. Не кричали на рассвете петухи, кот Лео­польд куда-то исчез и не отзы­вался на зов, а пес на цепи то суетился, слабо повизгивая, то, навострив уши, застывал на месте, словно прислушивался к чему-то, пока еще далекому и едва уловимому. На землю, словно одеяло, опустилась жара. Еще вчера влажная пос­ле недавнего дождя почва вмиг высохла и растрескалась, будто все лето стояла засуха.
       В полдень с юга по небу побежали ажурные легкие об­лачка, а навстречу им задул довольно крепкий ветер, впро­чем, не принесший никакого облегчения. Воздух, казалось, еще больше сгустился и хлес­тал теперь по лицам редких прохожих клубами горячей пыли, противно скрипевшей на зубах, забивавшей глаза и нос. Потом вдруг снова на­ступила полная тишина. Толь­ко потерявшее блеск пыльное солнце неподвижно висело в сером небе, начинающем тем­неть с южной стороны. Оттуда надвигались сплошной стеной мрачные лиловые тучи. Их длинные изогнутые языки быстро слизали солнце с не­босвода, а на почерневшем горизонте засверкали вспыш­ки бесчисленных молний.
       Марина Львовна, не на шутку обеспокоенная, двину­лась было к порогу, чтобы при­крыть ставни, и в этот момент началась буря.
       Степь тяжело вздохнула, заколыхалась, словно втяги­вая в себя мощь готовой раз­гуляться стихии. Захлопали ставни и двери, где-то посы­пались стекла. Песок, бумаж­ки, мусор, листья и сломан­ные сучья деревьев - все, сме­шавшись, роем понеслось по улице. Со стороны березовой аллеи раздался треск. Поса­женные с десяток лет назад молодые березки ломались как спички, одна за другой, и падали, побежденные мощными порывами ветра, на землю. Дом ходил ходуном, стены и крыша скрипели, куски шту­катурки сыпались с зазмеившегося трещинами потолка. Грохоча, повалилась секция забора. С ужасом, в каком-то оцепенении Марина Львовна наблюдала, как с соседнего дома медленно приподнялась крыша и парашютом сосколь­знула в огород.
       "Тарас!" - молнией взор­валась мысль в старческом мозгу. Марина Львовна бро­силась наружу с непостижимо откуда взявшейся для ее восьми десятков лет проворностью. Ветер мо­ментально сбил ее с ног. На четвереньках, обдирая руки и колени, забрасываемая рас­секающим кожу, впивающим­ся в тело песком, она поползла к тополю, который, согнув силь­но потрепанную крону почти параллельно земле и роняя громадные сучья, все еще цеп­лялся уже рвущимися корня­ми за землю. Еще несколько секунд - и он целиком рухнул бы, поверженный стихией, вдоль улицы. Но вместо этого на высоте трех-четырех мет­ров, там, где ствол раздваи­вался, что-то глухо треснуло. Переломившийся у развилки более тонкий ствол налег всей тяжестью на другой, потолще. Не выдержав дополнительной нагрузки, тот тоже сломался. Прочертив по небу огромную дугу, вершина дерева, увле­кая за собой провода, с грохо­том низверглась на землю.
        Марина Львовна ничего этого не видела и не слышала.
С разбитыми очками, на ощупь находя дорогу, она на­конец добралась до обезглав­ленного гиганта и прильнула к грубой толстой коре.
       Еще около получаса сви­репствовал ураган, постепен­но утрачивая силу. Изуродо­ванный, наполовину вывернутый из земли четырехметровый ствол с несколькими сохранивши­мися сучьями теперь уже без особого напряжения противо­стоял слабеющим порывам ветра. Сухая гроза уносилась прочь, не уронив на землю ни капли дождя.
       ...Тарас приехал в Н-ское только осенью. У него не было руки, а лицо наискось, проходя от щеки через перено­сицу к виску, рассекал страш­ный шрам.
        - Не хотел тебе говорить, мама, о том, что случилось. Попал в конце июля в аварию. Думал уже, что не выкарабка­юсь. Но вот, как видишь, хоть и в усеченном варианте, но живой, - говорил Тарас, сидя на лавочке с Мариной Львов­ной возле нового забора. - Мистические какие-то совпа­дения. В детстве-то я и вправ­ду верил, что между нами, - он кивнул в сторону тополя, ствол которого, словно дикобраз иг­лами, был усеян десятками тоненьких молодых побегов, - существует какая-то взаимо­связь. После, конечно, и ду­мать об этом забыл. А вот поди ж ты, как получилось...
                Олег Северин.