02-16. Друзья по несчастью

Вскоре оказалось, что в связи с поздним часом ближайшую станцию метро уже закрыли, и Вике с Шуриком пришлось идти пешком до следующей. Несмотря на позднее время, народу у входа в метро оказалось много, и пришлось пробиваться в двери, чтобы войти внутрь. С большущими сумками это сделать было особенно трудно. Александр предложил пройти пешком ещё одну остановку, чтобы можно было войти в метро без толкотни. Шагая по дороге, они постепенно начали привыкать друг к другу. Между ними завязался разговор.

– На нашем факультете вообще сложно учиться, – рассказывала Вика, – Почему-то многие думают, что мы, художники, только и делаем, что малюем красками в свое удовольствие. На самом деле мы каждый день сидим допоздна в университете, где приходится заниматься сразу многим: и рисовать, и писать, и работать с глиной, тканью, нитками, готовить экскурсии в музеях, не говоря уже обо всех обычных, теоретических предметах: педагогике, психологии, и куче всяких разных… Вот моя подруга тоже учится здесь, в университете, только на другом факультете. Там их ничем этим абсолютно не мучают, живут спокойно, а занимаются только во время сессий.

– Ну, уж прямо только во время сессии!? Это что ж такой за факультет бездельников?

– Факультет начального образования!

– Э-э, нет, у тебя ложная информация: как раз на этом факультете у меня есть знакомая, уж я-то хорошо знаю, как они учатся и чем занимаются. Факультет, как факультет. И, вообще, в каждой избушке – свои зверушки!

– Это твоя знакомая, наверное, просто зубрила, – пошутила Вика. Лицо Александра резко изменилось:

– Не говори о том, о чём не знаешь.

Вика притихла. Некоторое время они шли молча.

– А, вообще, – тихо продолжил он, – может ты и права, в каком-то смысле она, действительно, зубрила.

– Это почему?! – не поняла Вика.

– Она всё время говорит мне, что занята, как я к ней не позвоню, всячески  пытается увильнуть от встречи.

– Так ты её л… – начав фразу Вика тут же замолчала: она догадалась о чувствах своего нового знакомого.

Александр как будто ничего не заметил и продолжил дальше:

– А сегодня я решил создать вид занятости. Я мог бы в этот вечер быть с ней, – тут Александр на секунду остановился, – но этого не сделал. Быть может, я поступил не правильно, но я устал её уговаривать.

– Устал? – спросила Вика. – От чего?

– От всего. От напрасных ожиданий, от вечных надежд, которые всегда остаются лишь надеждами, от жизни не для себя, а для кого-то, в конце концов!

– Но ведь это же самое прекрасное, когда живёшь для кого-то.

– Да, знаешь ли ты, что значит такая жизнь! – воскликнул Александр. – Жизнь, в которой ты не принадлежишь самому себе, полностью зависишь от того, как на тебя сегодня посмотрят, как с тобой поговорят, и вообще, поговорят ли! Жизнь, в которой ты полностью зависишь от своего чувства, глупого и упрямого. Жизнь, в которой ты вечно чувствуешь себя не умеющим, не способным совершить то, чтобы тебе хочется, и от этого пребываешь в жутком состоянии угнетённости. Это длится уже четыре года. Знаешь ли ты?… Нет, ты ничего этого не знаешь, ты не можешь этого знать!

– Могу, – спокойно произнесла Вика. – Я могу знать это, и я знаю. Я знаю, как можно жить только собственными снами, а наутро просыпаться со слезами на глазах. Знаю, как можно жить, боясь, что тебя отвергнут, и тебя отвергают, а ты всё равно надеешься уже почти безнадёжно. Знаю, что значит жить, как будто в забытьи и просыпаться лишь тогда, когда появляется лишь малейшая надежда на чудо.

– Значит, ты тоже…

– Тоже.

Возникла небольшая пауза в их разговоре.

– И твоя надежда тоже никогда не осуществлялась? – наконец произнёс он.
 
– Нет, сбывалась. Я была счастлива целых несколько дней, и они стоят того, чтобы о них теперь вспоминать. Я нисколечко не жалею о том, что жила в то время одним Валерой. Его именно так звали. И не важно, что теперь всё уже прошло. Важно, что осталось после всего в сердце и в моих воспоминаниях.

Сама того не ожидая, Вика подробно рассказала своему спутнику историю своей любви к Валере, которую ещё совсем недавно могла поведать Евгению Николаевичу, и которая оставила в её душе и самые тяжёлые, но и самые счастливые воспоминания. Она забыла, что совсем недавно ей сильно не нравился этот Александр, что она всячески противилась общению с ним. Но её собеседник понимал Вику и сам был в таком же положении. В эту ночь он стал для неё настоящей отдушиной, другом по несчастью, который умеет не только слушать, но и прекрасно слышать, а главное, сопереживать. Вика и Александр проговорили всю дорогу, даже тогда, когда они, наконец, попали в метро, и когда вышли из него. Александр проводил Вику до самого её дома, а время, проведённое вместе, им обоим показалось пролетевшим до обидного быстро.

– Знаешь, Вик, – сказал Александр уже стоя перед её подъездом, – мне было очень приятно с тобой говорить, и то, что ты мне сегодня рассказала, меня тронуло. Я тебя прекрасно понимаю. Я также рад, что после всего, что с тобой было, у тебя остались такие светлые чувства о прошлом. Так и надо. Ты уж извини меня за то, что я тут сегодня разнылся, начал жаловаться на судьбу. Я просто не выдержал и сорвался – сказались все мои переживания, ведь я столько таил их в себе.

– Это как раз хорошо, что ты выговорился, это – надо, иначе можно сойти с ума.

– Ещё раз благодарю тебя, – продолжал он, – благодаря тебе я теперь с собой справлюсь, ты не беспокойся, я ведь сильный. И ещё – что касается сегодняшнего выступления, это, как совет на будущее – ты поменьше волнуйся, и тогда у тебя не будет таких ситуаций, как сегодня. А самое вредное – это смотреть в ответственный момент на реакцию дорогих тебе людей. Евгению Николаевичу не стоило бы тебя смущать, находясь на видном месте от тебя. Это всё, что я хотел сказать. А теперь я пойду, может, я ещё успею сегодня выспаться. И тебе – спокойной ночи! Всего хорошего, Вика, до свидания!

– До свиданья. – Александр вручил Вике её тяжелые сумки и исчез в темноте деревьев.

«Как же я могла так просто поведать чуть ли не всю свою жизнь незнакомому мне человеку? – удивлялась про себя Вика, поднимаясь в лифте на свой этаж. – Но в нём есть что-то, что заставляет меня ему открываться. Такое ощущение, что от него трудно утаить что-либо, к тому же, его слова по поводу моего выступления…»