02-17. Домашняя ссора

Все ссоры случаются тогда, когда их абсолютно не ждёшь, и именно в тот момент, когда тебе и без них хватает проблем. Так случилось в этот раз и с Викой. Она пришла измученная после всех перипетий, что были у неё в университете, с твёрдым решением пойти в гости к Марату Бероеву. Эта уверенность появилась у неё только сегодня в связи с её обидой на своих учителей, а также благодаря общей усталости, которую вполне можно было бы назвать «измученностью». О том, что она собирается в гости, Вика сообщила маме только накануне, из-за чего и произошла эта ссора. На неё обиделись не за само решение увидеться с друзьями, а за то, что Вика не посчиталась с планами других, в частности, своей мамы, собиравшейся вместе с ней уехать на выходные на дачу.

Первая буря, даже не буря, а почти что взрыв вулкана, была шумной, но недолгой: Вику просто выставили из комнаты без каких-либо объяснений. Зная характер своей мамы, её чрезвычайную вспыльчивость при быстрой, при этом, отходчивости, Вика могла бы уже не переживать из-за случившегося. Ей нужно было всего лишь набраться терпения и ждать, пока буря утихнет. Однако Вика не умела относиться к подобным ситуациям таким образом, она каждый раз во время домашних ссор замыкалась в себе и начинала заниматься самобичеванием. Почему с ней так происходило, она сама не понимала. Несколько раз во время размолвок с мамой она попыталась отстоять себя, превратившись из виноватой в обвинителя, но это у неё получалось настолько наиграно и неумело, что Вика сразу же терялась и вновь чувствовала себя виноватой. И в этот раз она ничего не смогла с собой поделать: Викина мама опять поддалась всплеску своих бурных эмоций, после чего они весь вечер не разговаривали.

На следующий день ситуация как будто бы изменилась, Светлана Александровна, позабыв о вчерашней ссоре, заговорила с Викой, как ни в чем не бывало:

– Сегодня будет интересный фильм по телевизору. Мы будем его смотреть? – спросила она.

– А какой фильм? – неуверенно поинтересовалась Вика.

– Не знаю. Хороший!

Светлана Александровна сидела за компьютером, целиком погрузившись в работу, и явно не желала отвлекаться на дальнейшие разговоры. Она была занята своим, и Вика чувствовала, что мама далека от неё. В последнее время Светлана Александровна стала часто брать работу на дом и получала от неё огромное удовольствие благодаря чисто физическому комфорту, который давали ей компьютер и обилие книг рядом с ним.
 
Вика посмотрела на маму. Та быстро бегала пальцами по клавиатуре, набирая текст. Рядом с рукописью, в куче бумаг, на столе стояла большая кружка с горячем чаем и пластмассовая тарелочка с пряником, который она иногда откусывала, отвлекаясь от работы. Всё в Светлане Александровне – и непринуждённая поза, и выражение лица, и сама обстановка рабочего стола, говорили о том, что ей хорошо за своим любимым занятием.

– Тебе нужно поесть, – неожиданно произнесла Викина мама, не отрываясь от экрана монитора, – иди на кухню, разогрей себе что-нибудь.

– Я не хочу, я уже ела.

– Когда, вчера?! Иди сейчас поешь, – более громко и уже повелительным тоном произнесла мама. – Когда заработаешь себе гастрит, вообще ничего есть не сможешь!

«Она забыла про вчерашнее!» – подумала про себя Вика и произнесла:

– Но я не хочу есть!

– Ну, что мне самой идти тебе приготовить?! – разозлилась мама. – У меня и так времени совсем нет, завтра хотела всё распечатать, а ты меня отвлекаешь, не можешь себе сама разогреть!

Светлана Александровна уже было поднялась и направилась на кухню, как вдруг остановилась.

– А, да ведь я же с тобой не разговариваю! Тем лучше: ты - совершеннолетняя, делай что хочешь, иди к кому хочешь! – сказала она и снова села на место, отвернувшись от Вики.

Хотя Корнеева теперь не видела лица своей мамы, она чувствовала, что оно стало отчуждённым, приобрело резкие черты, стало таким, каким оно обычно бывает, когда её мама сердится. У Вики на душе стало совсем холодно. Она почувствовала, что как будто приросла к тому месту, где стояла. Её охватили противоречивые чувства: с одной стороны, что-то удерживало Вику возле мамы, заставляя всё равно о чём говорить с нею, лишь бы не оставлять ситуацию такой, какая она есть. В то же самое время другой её внутренний голос кричал: «Беги прочь! Не мучайся!»

– Мама, скажи мне, что я сделала тебе не так? – пролепетала, наконец, она.

– Ты мне ничего не сделала! У тебя своя жизнь, иди к кому хочешь, ты же не можешь оставить свою компанию, вот и иди к ней, с ней и разговаривай!

– Ты не хочешь, чтобы я пошла на день рождение к Марату, но, мама, почему?

– Ничего я тебе не буду объяснять! Отстань от меня!

Вика набралась решимости и после небольшой паузы сказала:

– Давай поговорим!

– Не хочу я с тобой говорить! Всё! Иди от меня!

Последняя мамина реплика явно свидетельствовала, что разговор исчерпан. Постояв ещё несколько минут в растерянности, Вика покинула комнату.

                *   *   *

На следующее утро Вика с трудом раскрыла глаза: они сильно болели, так как весь вчерашний вечер после размолвки с мамой она проплакала. Взглянув на себя в зеркало, Вика ужаснулась: глаза распухли и покраснели, а лицо теперь имело какой-то бледно-коричневый цвет. В таком виде ей предстояло сначала идти учиться, а потом отправляться на праздник.

«Может отказаться? – подумала Вика. – Но я ведь обещала, да и потом, если я не пойду, то без меня будет большой переизбыток мальчишек. Нет, мне надо идти!»

Несмотря на то, что было ещё раннее утро, Светланы Александровны дома не оказалось – она ушла на работу, пока её дочь спала. После завтрака Вика начала усердно прихорашиваться перед зеркалом, чтобы хоть как-то скрыть свой нездоровый вид. Ей с трудом удавалось наложить макияж, поскольку каждое прикосновение к лицу происходило болезненно. «Чем хуже идут дела, тем лучше надо выглядеть», – твердила про себя Вика некогда запомнившуюся ей фразу. «Только почему-то не получается хорошо выглядеть, когда плохо идут дела», – как будто отвечая себе самой, подумала она. Чтобы не раздражать больше кожу, Вика завершила болезненную для неё сейчас процедуру, ограничившись только подкраской ресниц и губ. Однако своей причёске и одежде она уделила много внимания, выбрав яркий костюм и выпустив волосы на лицо, чтобы хоть как-то скрыть его недостатки.

                *   *   *

Несмотря на утро, начавшееся так отвратительно, теплый, уже почти летний день сгладил всю непогоду в душе у Вики. Как ни странно, университетские предэкзаменационные заботы заставили её забыть о ссоре с мамой. К тому же, яркое солнце не могло не оставить на Викином лице своего отпечатка: веки перестали быть тяжёлыми, на щеках заиграл легкий румянец. И всё-таки перед возвращением домой в ней снова возник страх: как на Вику посмотрит мама, когда та будет собираться в гости? Да и будет ли она вообще смотреть на неё? Вика очень боялась холодности и равнодушия с маминой стороны, которые Вика обязательно почувствует, когда будет уходить из дома на праздник, ставший для неё теперь мучением.

Придя домой, Вика обнаружила, что мама уехала на дачу к бабушке, о чём свидетельствовала оставленная на столе её «сухая» записка. Вика могла бы облегчённо вздохнуть: ведь теперь она может спокойно собраться в гости, зная, что уже не увидит ни одного осуждающего взгляда в свою сторону, но облегчения не наступило. У неё на душе стало ещё хуже. Короткая мамина фраза в записке, ставившая её перед фактом, что Вика вольна делать всё, что хочет, в данном случае говорила о том, что она поставлена перед выбором, кто для неё важнее – мама или друзья. Получалось так, что она обидела свою мать.

Вика рухнула в растерянности на стул, стоявший рядом, не зная, что ей делать – выбрать она не могла, да и выбор, по сути дела, её мамой был уже сделан. Ей предлагалось идти веселиться. Назад пути не было.