Осень

       

В лесу пахло прелыми осенними листьями. Этот знакомый с детства запах слегка дурманил голову и манил по убегающей к лесным озёрам тропинке всё дальше и дальше в лес. Под ногами шуршали только что упавшие листья, откружившиеся в своём последнем танце ушедшего лета. Над головой на ярко голубом небе редкие облака на несколько секунд прикрывали  ласковое сентябрьское солнце, чтобы дать глазу мгновение отдохнуть от никем ещё не написанной, яркой  картины осеннего леса.
Я медленно шагаю по тропинке, то скрывающейся в сырых кочковатых болотах, то вбегающей на сосновый борок. Рука привычно сжимает видавшую виды за тридцать с лишним лет двустволку. Дышать свежестью осеннего леса, сдобренной запахом пожелтевших листьев,  легко и радостно. Чувство радости переполняет мою грудь ещё и потому, что я давно не был в этом до каждого поворота тропинки знакомом лесу и сейчас не спеша шагаю, чтобы услышать знакомый, еле различимый среди шуршания листвы, свист рябчика.
Вот поросшая высокой, успевшей пожелтеть травой дорожка спускается  к топкому болту. На несколько секунд останавливаюсь, чтобы посмотреть вправо, влево — не зацепит ли еще острый глаз знакомый профиль тетерева, а, может быть, даже и глухаря. Лет тридцать назад этих птиц можно было поднять почти за каждым поворотом лесной дорожки.
Слева, со стороны чистого болота потянуло осенним ветерком, и редкая, разогретая еще тёплым солнцем мошкара  отлетела в сторону. Лесная тишина переполняет слух и, кажется, даже давит на уши. Вдруг в нескольких шагах со знакомым хлопаньем крыльев шумно взлетает рябчик, я от неожиданности вздрагиваю. Тут же с другой стороны вспорхнул второй, чуть дальше в лесу третий.  Понимаю и успокаиваю себя, если не успел заметить, куда, на какую ветку он скрылся, бесполезно пытаться найти этого осторожного серого красавчика. Всё равно  увидит первый и успеет  улететь теперь уже подальше и спрятаться еще глубже в лес. - Значит,  не мои, - подумал я.
Осторожно, чтоб не провалиться в болотную хлябь, перебираюсь на кромку  небольшого соснового бора. Почти под каждой сосной у тропинки яркими бордовыми каплями расплескалась брусника. В этом году её много, даже очень много. Чтобы не наклоняться низко, хватаю с высоких кустиков в пригоршню самые крупные грозди этой ароматной ягоды и с удовольствием кидаю в рот. Вот радость для птицы. Много ягоды, значит,  и  птицы будет больше.
В последние лет десять с грустью можно было наблюдать, как резко сократилась её численность. И нет тут никакой вины не столь уж многочисленных охотников, как думают некоторые ревнители природы, наблюдающие её в телевизор. На мой взгляд сама природа дала возможность, шанс выжить самым сильным особям в зимние периоды.
В последние несколько лет до января стояли сплошные оттепели, снег уплотнялся, покрывался коркой. А лесная птица, как известно, ночное время проводит в снегу — и ветер не берёт и уютнее как-то. Много за эти зимы ослабленной птицы погибло под снежной коркой, не сумев выбраться в морозное время утром.
Дорожка поднимается выше на заросший лоб соснового бора. Вот здесь  тридцать лет назад в октябре мы с второклассником-сыном ночевали под открытым небом возле таёжного костра с интересным названием нодья. Два толстых двухметровых кряжа кладешь друг на друга, разжигаешь между ними огонь, и горит этот костёр почти всю ночь, согревая охотника, расположившегося вдоль него на еловом лапнике.
Много лет прошло, сын вырос, да и деревья подросли на старой дороге так, что пробраться между ними уже с трудом можно.  У корней этих  молодых серых осинок и тёмноствольных   берёзок   то там, то  тут  розовеют  своими       изящными пуговками- шляпками волнушки. Не до них мне сейчас. А глазу приятно, ведь если постараться, много этих узорчатых шляпок набрать можно, чтобы зимними вечерами с варёной картошечкой можно было порадовать себя этим незатейливым лакомством.  На мягкой от прошедших на прошлой неделе дождей земле отчётливо видны следы лося. Сейчас в конце сентября у них очень напряжённая пора — пора свадеб лосиных или, правильнее сказать, пора гона. В это время лучше не встречать этого зверя в лесу, ненароком может принять и за соперника. А какой я ему соперник?
Тут же вспомнил, как однажды на лесной поляне среди высокой осенней травы встретил лосиху в упор уставившуюся на меня. Повезло тогда, что рядом не оказалось её ухажёра.
Около часа шагал я по тропинке, любуясь разноцветьем осеннего леса, вдыхая полной грудью густой от  осенних запахов прозрачный воздух. Порой останавливался, чтобы  сфотографировать красивые грозди брусники, полакомиться перезревшей и опадающей уже черникой. По пути ещё несколько раз шум разлетающегося по сторонам выводка рябов заставлял насторожиться и взять на изготовку ружьё, но хитрецы так искусно прятались среди еловых веток, что оставалось только вздохнуть и продолжать свой путь.
Вскоре среди столетних рыжих сосновых стволов  заблестело озеро. Тропинка с пригорка круто повернула и привела меня к развалившейся, древней как эти сосны избушке.
В памяти тут же предстал тёплый осенний вечер, когда в восьмидесятом году мы с другом Сашкой ночевали в этой, тогда ещё довольно крепкой лесной конуре. В хорошем, конечно,  смысле — конуре. По другому её просто назвать не поворачивается язык. Потому что по размерам она предназначена не более чем для двоих, и залезть в неё можно только на четвереньках.
Как всегда возле этой избушки чисто и аккуратно, если не считать мусором мелкие сосновые ветки да сплошным ковром ту же сосновую хвою, покрывающую нетронутую травой землю. Покосившийся столик,  древний как сама изба, но вполне пригодный для того, чтобы на нём разложить из рюкзака немудрёный провиант охотника.
Достаю из рюкзака котелок, набираю тёмной, настоянной на болотных мхах озёрной воды. Через десяток минут вода  кипит на жарком и скором костерке. Горсть цейлонского  чая, горсть брусничных листьев пусть настоятся в кипятке, а я пока спущусь к озеру, чтобы умыться прохладной, мягкой водой.
Пью с удовольствием, вприкуску с сахаром, чтобы ощутить весь аромат чая, вскипячённого на лесном костре. Сейчас отдохну, полюбуюсь на гладь озёрную и в обратный путь.