К барьеру! Под маской добродетели

Конкурс Копирайта -К2
Друзья, час пробил!

Для выполнения конкурсного задания в номинации «Под маской добродетели» участникам был предложен  рассказ автора Ильти «Китайский болванчик».

Авторы представили свои работы, приступаем к обсуждению. Для удобства рецензентов оба текста размещены в одном файле.

Встречайте, у барьера Адъютант Его Превосходительства и  Врачеватель.   
Начали:


Автор – Адъютант Его Превосходительства

ПАРОЛЬ: «КИТАЙСКИЙ БОЛВАНЧИК»

4976 знаков

У судьбы твои глаза – цвета опавшей хвои. Вот только нет в них ни милосердия, ни любви. За плотным туманом прошлого многое кажется нереальным, размытым. Чёткими остаются лишь цвет любимых глаз и китайский болванчик – такой же, как тот, купленный для тебя в одном из магазинчиков Харбина.

Мог ли я, весело торгуясь с толстым китайцем из-за фарфоровой безделушки, предположить, что насмешница-судьба спустя годы поставит меня самого за прилавок маленькой антикварной лавки в Париже? Меня, русского офицера, адъютанта Его Превосходительства «царя Антона» - генерала Деникина.

Не сразу я понял, что годы скитаний и унижений – это расплата за тебя и наших детей. Нужно было схватить вас в охапку и увезти, спрятать от жестокого мира, перевернувшегося с ног на голову. Но честь офицера потребовала присоединиться к Добровольческой Армии. Отправив вас к тётке в безопасное место, я с чистой совестью отбыл в Новочеркасск.

Бог мой, как ты боялась этой разлуки. Умоляла не оставлять вас, опустилась на колени, обхватив мои ноги. Словно чувствовала: безопасное место на деле окажется пеклом.
Безумец, захваченный идеей освобождения Родины от власти хамов! Почему я тогда не подумал, что ты - хрупкая фарфоровая куколка, можешь разбиться при малейшем столкновении с реальной жизнью? Я сам сделал тебя такой, безмерно опекая и балуя…

Звон колокольчика на входе бесцеремонно оборвал воспоминания. В лавку вошла стройная женщина средних лет. Манера держать голову и осанка выдавали аристократку. Редкая птица залетела в мою лавку. Мне предстояло удивиться ещё больше.

- Месье, у вас есть китайский болванчик? – произнесла гостья.

Это был пароль. На секунду опешив, я откликнулся:

- К сожалению, мадам, китайский болванчик уже продан. Позвольте предложить Вам «Амура и Психею».

Аристократка повертела в руках фарфоровую статуэтку.

- Да, я покупаю эту безвкусицу, подходящий подарок для компаньонки. Пусть посыльный доставит завтра утром к десяти. Вот адрес, - женщина небрежно швырнула на прилавок бумажку, повернулась и, не попрощавшись, вышла.

Я сунул записку в карман, вывесил картонку с надписью «Закрыто» и поспешил к Жану – командиру нашей группы сопротивления. По сообщению аристократки выходило, что завтра в десять повезут в лагерь из тюрьмы захваченных фашистами партизан - маки. В записке - зашифрованное сообщение о маршруте и о количестве охранников.

Вместе с Жаном мы разработали план по спасению. Не думал, что ещё когда-нибудь понадобятся знания по тактике ведения боевых действий. Само собой получилось, что я стал не только связным, но и военным советником. Командир объяснял бойцам сопротивления их задачу. Я же вновь позволил прошлому коснуться самых больных уголков души…

Власть большевиков оказалась жизнеспособнее, чем мы все предполагали. И вот сейчас эта власть была под угрозой, но меня, в отличие от большинства знакомых эмигрантов, это не радовало. Вновь кованные немецкие сапоги топтали землю моей Родины, как в годы Гражданской. Тогда я тоже не одобрял молчаливого сговора наших генералов с бывшими врагами. Только «царь Антон» не заискивал перед немецким кайзером и не имел с ним никаких дел.

В то время, после многократных просьб, я был отпущен Его Превосходительством за семьёй. Как я молил Бога, чтобы вы оказались живы. Ты, Петя, Оленька смеялись и звали к себе в моих снах. Дорога до хутора запомнилась отрывками – разорённые деревни, толпы людей, штурмующих вагоны, разбитые фонари и окна станций.

Я тешил себя надеждой, что вы выжили в этом аду. Отгонял воспоминания о том, как сам расстреливал и приказывал вешать, не мешал своим солдатам насиловать и грабить. При объявленном режиме террора невозможно было остаться в «белых перчатках».

Надежда рухнула, раздавив известием, что дети умерли от тифа, а ты ушла с красными. Тогда, обезумевший от горя, я счёл это чудовищным, невообразимым предательством. Проклиная тебя, я в составе передовых частей захватывал города, а затем отступал вместе с остатками нашей армии, пережив радость побед и горечь поражений.

Лишь спустя много лет пришла мысль – был ли у тебя выбор? Былинка, растоптанная безжалостным сапогом действительности, не потянулась ли ты к первому проявившему сочувствие или просто пожалевшему? Обида и злость толкнули в эмиграцию, не позволив остаться и разыскать тебя – единственную мою любовь…

- Что скажешь, Китаец? – Жан обращался ко всем только по кличкам.

Для конспирации выбирались прозвища самые неподходящие. Так я – высокий старик с голубыми глазами и лицом европейца - превратился в азиата.

- Скажу, что на этот раз пойду с группой, Командир. Пришло и моё время взять в руки оружие…

Я, русский офицер, воюю против фашистов в чужой стране, защищая далёкую Родину и тебя, любимая. У России твои глаза – цвета опавшей хвои. И я не теряю надежду увидеть в них прощение.

Честь имею.

P.S. Боец Французского Сопротивления, известный как Китаец, был схвачен и расстрелян фашистами за месяц до освобождения Парижа.



Автор – Врачеватель

ЭПИДЕМИЯ

5023 знаков

Я вышел покурить на госпитальное крыльцо. Не сразу заметил, как подошли. Один в кожанке, второй – расхристанный матрос.
 
- Пройдемте.

Голова кружилась. И от первой папиросы за восемь часов.

Эпидемия…

А это значит – на ногах, на ногах. От койки к койке. От одной заразы к другой. Этот с испанкой, этот холерный, тот тифозный. А лечение…

Мне хотелось помолиться хоть кому. Хоть товарищу Ленину. Дайте лекарства!

Госпитальные корпуса превратились в бараки смерти. Ту же испанку – можно лечить. Но - без лекарств? Наложением рук и выношением горшков – жутко шутили коллеги. Их, кстати, почти не осталось – медиков.

Казалось, что столица – вымирает. Пустые улицы, переполненные смертные бараки. Похоронные процессии. Кровавые знамена.

Наверное, так и выглядит конец света.

За семью душа – болела. Я выбивался из сил. Строго-настрого запретил Варечке, детям выходить из дому. Как доктор я получал усиленный продпаек. Держались.

В автомобиле по пустым улицам. Без фонарей, с перевернутыми трамваями.
В какой-то момент я заснул. Как в погреб провалился.
Разбудил тычок.

- Вставай, благородь, приехали.

Когда о твоем титуле вспоминают представители новой власти – не жди добра.

«А я ведь арестован», - понял я.

В комнатке рябой, кряжистый человек, назвавшийся комиссаром Федотовым, спрашивал чушь.
- Какое дворянское подполье? – Я, может, и посмеялся бы, да сил не было. – Весь день в больнице. Вы думаете, у меня есть время думать о политике?

Матрос выбил стул, кожаный с оттяжечкой бил ногами. Все кружилось и плыло. Плеснули водой из графина.

- Ты пойми, благородь, вина твоя нас не волнует, - объяснял Федотов. – Она уже определена. Просто подпиши показания. Не создавая дополнительных трудностей.

- И золотишком можешь поделиться, для пролетариата, - добавил расхристанный.

- Ну, какая глупость! – вздохнул я. – Поймите хоть сами. Россия – она переживет и белых, и красных, и немцев. А вот этой вот эпидемии – может и не пережить. С запада, из окопов – идет тиф. С юга - холера. Но страшнее всего – испанка, убивающая всего за день.

Скажите спасибо, что еще чумы нет. Потому что порты парализованы.

- Может, ты нам еще доклад о международном положении прочитаешь? – спросил Федотов, лиловея лицом, кашляя, сплевывая в угол собственного кабинета.

- Эпидемия – она не знает границ, партий не признает. Ей все равно, за царя вы или за Ленина. Она побеждает. Медикаментов нет, антисанитария. Когда в Манчжурии была чума, китайцы, русские, все встали стеной, победили заразу. Но если мы еще и убиваем друг друга... Безумие!

- Ты в Китае был, благородь? – спросил Федотов. – Давай, может, напиши нам признание в шпионаже? А?

Загоготали. Федотов аж закашлялся. Мне очень не нравился его кашель.

- Я знаю, как бороться с эпидемиями. Вам так необходимо расстрелять меня прямо сейчас?

А Федотов кашлял и кашлял. Лицо стало перезревшей сливой. Брызнула рвота.

Я вскочил.

- Воду, быстро! Потом найдите водку, перец, вскипятите чайник.

Послушались.

***

Будни под арестом не отличались от свободы. Больница, горшки, койки, безнадежность. Отпускали и домой. Таковы были условия договора с комиссаром.

Сначала водили под конвоем. Матросы топтались сапожищами по ковру. Я тоже не разувался. После оттирал ворс сам – жену не подпускал. Бактерии.

- Почему ты спас меня, благородь? – интересовало Федотова.

- Я врач, - ответил тогда я. – У меня только один враг – болезнь.

По документам меня давно «расстреляли». На самом деле казнь была отложена.

- В расход ты пойдешь, - говорил Федотов. – Тут я не могу ничего поделать. Но хотелось бы… по-человечески.

- Отпусти семью, – сказал я. – Я останусь. Шлепнешь. Отчитаешься.

- Хорошо, - после паузы буркнул Федотов.

- Еще одна просьба будет, - добавил я.

***

- Уезжаете, - объявил я дома.

- Куда? А ты? – спрашивала жена.

- Я нет. Я остаюсь. Так надо. Но вы… Я дам адрес…

Теперь задержать дыхание. Что это еще за комок в горле?

Собрались быстро. Верочка взяла болванчика – харбинский сувенир. Любила его.

- Да, и еще, – сказал я, повязывая на рукав белую ленточку.

- Это опасно? – спросила Вера.

- Нет, - Душой я, кстати, не кривил.

На пути к вокзалу нас не трогали. Меня узнавали. Кто-то из патрульных был моим пациентом. У вокзала человек в кожанке (был, был он, у окна лежал) козырнул.

- Папа! Ты всехний командир? – спросил младший сын.

- Нет, что ты, - сказал я (сквозь комок, комок). – Просто они меня уважают.

Втиснул Верочку, багаж, детей, в переполненный вагон. Жена будто понимала, что никогда меня не увидит. Смотрела – глаза круглые.

Свистнул поезд.

Я развернулся и пошел, не оглядываясь.

***

- Пошли? – сказал Федотов.

Я отшвырнул окурок. Пошли.

- Мне жаль, - Комиссар достал наган.

- Мы остановили заразу, - сказал я. – Прочее неважно.

Федотов выстрелил.

Потом Федотов пил.

Примерно двадцать лет.

С годами причина стала забываться, больно было уже за другое.

Меня Федотов вспомнил в 1939 году, когда на Лубянке его били ножкой стула по зубам.
Конечно, Федотов все рассказал, сплевывая крошку разбитых зубов. Признался в шпионаже для японцев.

На душе у него при этом вдруг стало странно спокойно.

- Здравствуй! – сказал я ему, весь в сиянии.


P.S.  Уважаемые рецензенты! Специально для вашего удобства краткая выдержка из Регламента:

КРИТЕРИИ ОЦЕНКИ РАБОТЫ ЧИТАТЕЛЯМИ

В работе оцениваются:
• эмоциональное воздействие;
• органичность созданного образа с рассказом;
• стилистическая грамотность;
• соблюдение формальных требований конкурса (объём, соответствие теме задания, номинации).

Читатель определяет, какое произведение в паре наиболее полно удовлетворяет предложенным критериям. Главные из них – эмоциональное воздействие и органичность созданного образа с рассказом Ильти  «Китайский болванчик».

Вы имеете возможность проголосовать  до 20:00 по московскому времени 27.01.13г. 

Обратите, пожалуйста, особое внимание на тот факт, что в голосовании могут принимать участие только авторы, зарегистрированные на Проза.ру  не позднее 01.09.12г. и  имеющие не менее трёх опубликованных произведений на Проза.ру.

К-2 желает вам лёгкости в принятии решения и приятного общения!




© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213012501808
рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2013/01/25/1808