Мастерская-4

      
 
— Байков, познакомься с Маргарет, — сказал он, представляя свою новую спутницу жизни. Я кивнул головой.

— Она будет жить здесь, — продолжал Гаврилов, с трудом произнося слова. — Считай, что она моя жена. Понимаешь?

— Какая по счету? — поинтересовался я.

— Ну, знаешь, будь осторожнее в своих вопросах. Предположим, вторая, и это не имеет значения, особенно для тебя.

Гаврилов погрозил мне пальцем.

— А как же та женщина с Фрунзенской, уже всё? — спросил я.

Шеф тяжело опустился на топчан.

— Саш, ты меня сейчас договоришься.

Он усадил гостью рядом с собой, и только сейчас я заметил их разницу в возрасте. Рите, на мой взгляд, не было и двадцати пяти. Что он с ней будет делать?

— Так вот, дорогой, она сейчас учится в институте нефти и газа, но хочет перевестись в Строгановку, потому что она талантливый художник, не то, что некоторые здесь.

Он сделал паузу, явно раздумывая, как закончить свою фразу.

— Ну, эти никому не нужные дворники с интерьерным уклоном. Да чего-то я разболелся, налей нам настойки, господин Байков, она там, в буфете за книгами спрятана, — закончил Виктор Михайлович.

Он как-то сразу обмяк и завалился на бок. Хорошо, что сидел на топчане.

— Ну, Витя, держись, — наконец, прорезался голос Риты.

Я почувствовал себя лишним в этой ситуации. Надев куртку, я вышел, не попрощавшись. Злость и ревность сдавили мне сердце. Я понял, что нужно исчезнуть, хотя бы на время, а потом видно будет. И я пропал: нужен буду — сам позвонит. И он позвонил, но только через месяц.

— Байков, ты чего пропал, болеешь, что ли? — раздался в трубке знакомый голос. — Ты приходи, а то тут Маргарет спрашивает, куда исчез этот чудак? Заходи, без тебя скучно как-то. Алло, ты меня слышишь?

— Спасибо, Виктор Михайлович, я сейчас очень занят — курсовые сдаю. Вот раскручусь немножко, но это, скорее, к Новому году получится, раньше — ну никак…

За это время у меня появилось много увлечений и знакомых. Я не вылезал с разных выставок, бывал в мастерских. Работал художником-исполнителем. В ресторане «Туркмения», что недалеко от метро «Перово», делали очень красивый витраж с крымским художником Бобровым, но душа моя рвалась в Староконюшенный, в мастерскую к Гаврилову.

Как-то раз я всё-таки решил нагрянуть туда без предупреждения. И, наверное, зря. Там вовсю царила Маргарита. Мастерская заметно уменьшилась. Пропал художественный дух, скорее всего, она стала напоминать коммуналку тридцатых годов. Кругом стираное белье, запахи кухни стали доминирующими, какие-то кошки, вальяжно гуляющие по всей мастерской. Скульптора не было, меня встретила Рита.

— А, Александр, заходи, заходи. Чего-то о тебе давненько не слышно было. Впал в депрессию или просто обиделся? А? Чего ты хмуришься? Думаешь, я ничего не понимаю? Устроили здесь притон. Баб водите. А когда работать? Вы за последнее время ни одной работы не сдали. А кто деньги будет зарабатывать? У нас с Витей, может быть, семья формируется? Скоро заявку пойдём подавать.

— Это что, при живой жене? — ухмыльнулся я.

— Опоздал, Байков, они уже неделю в разводе.

От неожиданности я присел на стул.

— Вот, вот, присядь, а то свалишься, — продолжала Рита. — А тут недавно его «секс–машина» заявилась, хотела мне все волосы повыдёргивать, так ничего не вышло, я её сковородкой так огрела, теперь она надолго забудет дорогу сюда. Тоже мне секс-бомба. На мой взгляд, моль дохлая, в чём только душа держится, а всё туда же. Тем более по поводу секса я уж как-нибудь и сама разберусь, что и куда вставлять, я не понаслышке знаю. Да, я главного не сказала — в Строгановку перевелась! Конечно, Гаврилов помог! Куда без него, без него ни шагу. Но, правда, на первый курс, ну а какая мне разница, мне лишь бы художником быть и Витю за собой тянуть буду.

Я смотрел на неё и недоумевал, как эта пигалица, которой без году неделя, может рассуждать, как видавшая виды женщина. А я перед ней мальчик, хотя и был лет на пять старше. Ну, Гаврилов влип. С такой не разгуляешься, всё расставит по местам, всем лопаты в руки — лишь бы работали. А сама впереди на лихом коне — шашкой махать? Многих можно заставить работать, но только не Гаврилова. Более инертного бездельника я потом в жизни не встречал. Он мог часами говорить о работе, строить различные планы, видеть блестящие перспективы, но только на словах, а на деле — блеф, мыльный пузырь. Мы были чем-то похожи. Я тоже строил замки на песке, очень напоминая Манилова из «Мертвых душ», но в чём-то мы были разные — у меня была семья, жена, которая к тому времени родила мне сына.

Уходя из дома рано утром, я знал, как бы поздно ни задерживался по работе, на учёбе или деловой встрече — ночевать я должен был дома, рядом со своей женой, на которой лежал груз домашних проблем и воспитание ребенка. Помогал чем мог, в основном по ночам, чтобы жена могла отдохнуть хотя бы ночью. Я ложился на диван, привязывал свою ногу к коляске, в которой лежал сын, так и засыпал. Сон длился до первого плача, я открывал глаза и начинал двигать коляску, привязанной к ней ногой, ребенок через некоторое время замолкал, а я опять впадал в сон. Этот «спектакль» затягивался до утра, а в шесть я стою у окна, внимательно изучая погоду. Лишь бы только не снег, но пора собираться. Кремлевская поликлиника — это большая ответственность — небольшое опоздание, и ты, считай, на «улице», считаться с обстоятельствами никто не будет.

День, который решил многое, наступил. На очередном просмотре курсовой работы я получил тройку с минусом и с предупреждением — пришлось бросить всё и только учиться, и жить за счет дедов, которые сами еле сводили концы с концами… Шумно пролетел очередной Новый Год и 1 Мая, пробежало лето, а я так больше и не появлялся в мастерской Гаврилова. Вдруг звонок:

— Байков, ну ладно, прости, что не так. Приезжай, я тебя с женой познакомлю. — голос Виктора Михайловича был заискивающим.

— Спасибо, я уже знаком и даже очень. Вы там прибавления не ждёте? — съязвил я напоследок.

— Саш, я не знаю, о чём ты говоришь, да и о ком, мало понимаю. Но знаю одно, что Алия была бы рада с тобой познакомиться. Я о тебе ей много рассказывал.

У меня чуть трубка не выпала из рук. Я так и сел, как стоял.

— Какая Алия? Это что, вы Риту так теперь называете или это просто шутка такая?

— Да, Байков, отстал ты от жизни. Мы ведь с Ритой давно расстались. Она меня совсем замучила этой работой. Я чуть с ней инфаркт не схватил, да и молоденькая она для меня, а настойка не всегда помогает. Много чего хочет, ты и квартиру снимай, в которой она со своими однокурсниками проекты будет делать, не только проекты, но и кое-что другое. Однажды я застукал её с одним, ну простил на первый раз, но, когда это повторилось, тут я не выдержал, вот и выгнал под горячую руку. Она потом звонила, извинялась, но я ни в какую. Всё, поезд ушёл.

Я внимательно слушал Гаврилова, пытаясь понять его слова.

— Алия — это совсем другое дело, мы собираемся поехать с ней на раскопки в Ольвию. Она археолог. Алло, ты меня слышишь? Я знаю, ты не одобряешь, но разве можно угодить консерватору? Жить с одной женой — это замечательно, но пойми, так скучно! От тоски можно умереть. Заезжай сегодня вечером, я познакомлю тебя с ней. Думаю, она тебе понравится. Ну всё, жду!

Алия была взрослой, уверенной в себе и красивой женщиной с чёрными распущенными волосами. Её яркие карие глаза и полные красные губы указывали на сексуальность её характера. Она чем-то напоминала последнюю жену Пикассо.

— Здравствуйте, Александр! — сказала она, протягивая мне руку. — Я так много слышала о вас, вы просто ходячая легенда: и моряк, и художник, даже дворником работаете. Я поверю, что вы и стихи сочиняете. Однако какой вы ершистый! Вы что-то имеете против наших отношений с Витей?

— Да нет, почему же, отношения как отношения, просто всё так быстро меняется, что я не успеваю запоминать имена, — резко ответил я.

— Ну что я могу сказать, надеюсь, моё имя вы запомните надолго, — произнесла она с улыбкой.

— Возможно.

Всё оказалось до смешного просто: всем жёнам Гаврилова было что-то нужно от него. Я не говорю, конечно, о Вере Марковне, которая, наоборот, всё ему отдавала.

Одна из них требовала столько денег, что на них можно было построить новую мастерскую, другая уже заканчивала Строгановку, забыв, как зовут Гаврилова. Эта новая «штучка» была сложнее. Она «подкатывала» издалека: раскопки, Ольвия и всё такое, а нужна была только московская прописка. Но для этого надо было женить на себе Гаврилова, который уже был готов в очередной раз идти в ЗАГС, ставить штамп в паспорте. Всё ничего, да только одно «но» — Алия уже была замужем, и её благоверный жил у себя в Украине с очередной любовницей и знать не знал, что замышляет его жена.

Я шёл по Арбату, который был полностью раскопан и напоминал разделанную рыбу, из которой уже вынули все внутренности, и они лежали тут же, в виде навалов фигурного камня, куч песка и гравия. Я хорошо понимал, что нашу дружбу, как и эту прекрасную улицу, раскопали и, видно, надолго, а может, и навсегда.

Только через год Гаврилов прозрел, когда она в очередном скандале высказала ему всё, что думала о нём всё это время: он — никто, просто ленивый бездарь, а если бы Гаврилов был другим, они давно бы жили в отдельной квартире с видом на Кремль, а не гнили в этом сыром мышином подвале. Я точно знаю, так оно бы и было, только жила бы она в отдельной квартире со своим прекрасным мужем, выписанным с Западной Украины. А судьба моего Виктора Михайловича в её дальние планы не входила. Так закончилась ещё одна глава в моей жизни, жизни мастерской.

Шло время. Я закончил институт. Совершенно безработным шатался по улицам, выискивая хоть что-нибудь для работы. Гаврилов с большим трудом расстался с Алией. Она долго держала его в своих руках, не отпуская такой лакомый кусочек. Он, наконец, всерьёз начал работать, делая памятник неизвестному солдату для Белгорода. Вера, первая жена Виктора, часто названивала мне, чтобы излить свою душу. Пожалуй, это единственное, что связывало меня с прошлым. Начиналась новая жизнь под названием «перестройка».

Замостили Арбат и поставили фонари, поменяли вывески, что-то помыли, где-то подмели, появилась «стена плача» по погибшему Цою, сколько ещё будет погибших, я ещё тогда не знал. Начиналась новая жизнь, но всё это уже было не то.

Арбат стал напоминать чересчур накрашенную проститутку, которая раньше, в прошлой жизни, была интеллигентной девушкой, а сейчас жизнь заставила её выйти на панель и работать на туристов. Неужели вся перестройка и заключалась только в том, чтобы быстро продать всё и вся, лишь бы «они» купили? Кто они? Да иностранцы, которые налетели в Москву, как стая воронья. Мы продавали всё, от старой шапки-ушанки до старинного сервиза, вынесенного из бабушкиного буфета, осталось ещё только душу продать, но и в этом многие преуспели.

С Гавриловым я потерял всякую связь. Я совершенно уже не мог вести тот образ жизни, который творился в мастерской. Я слышал, что он встретил новую женщину, которая оказалась порядочным человеком. Она взяла все его заботы на себя, да и его самого забрала к себе в Медведково, вытащив таким образом из «подземелья», которое когда-то называлось мастерской, в которой раньше пульсировала жизнь, где прошёл мой значительный отрезок жизни, его не выкинуть из своей биографии.

С тех пор я не встречал Виктора Михайловича, да и не слышал о нём ничего. Иногда звонил, поздравляя с очередным Днём Рождения или Новым годом. А потом и вовсе, только если во сне приснится. Он всё такой же, всё хорохорится, всё о работе, а я-то знаю, что у него сердце больное и он давно инвалид, и что живёт он, чередуя больничную койку в кардиоцентре и кровать у балкона в квартире своей новой жены Зины, так её зовут. А та делает всё возможное, чтобы хоть как–то скрасить жизнь своему больному скульптору.

— Александр Сергеевич? — слышу в трубке голос Гаврилова. — Рад слышать! Хорошо, что позвонил, сколько уже не разговаривали?

— Гаврилов, как ты? — перебиваю я. — Как здоровье, как сердце?

— Да потихоньку, неделя будет, как из больницы. Так вот и кувыркаюсь. Да чего уж обо мне, вон молодые мрут, как мухи. Слышал, Барыкин Саша, да сколько уже народу полегло, а мне уже за семьдесят, а ты как? Всё работаешь, педагог? Ну надо же, а я в тебе это давно заметил, любишь ты поговорить. Молодец. Заходил на твой сайт, читал, читал… Понравилось, особенно твои духовные рассказы, но кто бы мог подумать, кем ты только не был, а теперь ещё и писать начал, может и обо мне что-нибудь напишешь, только постарайся не преувеличивать, а то я тебя знаю, тебе дай волю… Ну всё, пока, меня Зина зовет ужинать…

Гудки в трубке… Я вдруг вспомнил о том, как давно не был в Староконюшенном, а теперь уже и не буду, наверное. Нельзя войти в реку дважды.

                                   2011 г. *)

(Мой прототип умер в 2018 г. на 75-м году жизни от тяжёлой и продолжительной болезни. Царство ему небесное.)