Шоссе безумцев

  Никогда не выходи на Шоссе Безумцев ночью и в одиночку. Это закон. Несоблюдение его грозит тебе смертью.
  Нас зовут Номер 1 и Номер 2, мы напарники. Работаем на крупную международную корпорацию, назовем ее корпорация X. Грузовые перевозки. Содержимое груза не разглашается даже нам, водителям, но мы оба точно знаем, что это наркотик. Какой-то новый стимулятор для среднего класса. Что-то вроде видеосистемы: поставил диск или кассету и расслабляешься после рабочего дня.
  Честно говоря, нас не сильно интересует то, что мы перевозим. Наркотики не самая плохая штука в этом мире, приятель. Где-то постоянно идет война. Христиане с исламистами или типа того. Война – бычий цепень в печени человечества. Куда бы ни ступил человек, война преследует его повсюду. Война за пищу, деньги или власть. Такие дела. Ну да ладно, не буду говорить банальные вещи – оставлю это демагогам с телевидения.
  В общем, то, что мы делаем, не так уж и плохо. И потом, это хорошие деньги. Для нас, парней из рабочих кварталов, шанс держаться на плаву. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…
  - Они закрывают все скважины в округе, парень, - жалуется мне здоровый нефтяник, сидящий за стойкой бара по соседству со мной, - представляешь, ни одной скважины – такая у них политика, - он отхлебывает из кружки с пивом, рядом стоят уже несколько пустых, - тысячи безработных по всей округе, а все потому что им это, видите ли, невыгодно… Им…
  Он плюет прямо на пол и что-то бормочет себе под нос.
  Бедняга боится потерять работу. И я боюсь. Мы все боимся чего-нибудь. Дети, например, боятся призраков и темноты. Как ни крути, страх – кровь мира.
  Я беру себе еще пива. Сегодня можно – до завтрашнего утра смена Номера 2. Бар полон работяг вроде моего соседа. От густого табачного дыма немного режет глаза.
  Здесь как будто легко. Дышится по-другому. Гораздо легче, чем в любом из тех кабаков, что, как правило, прячутся в бетонных дебрях мегаполисов. Я бывал в таких, уж поверь мне, приятель. Там собирались поэты, художники и прочий полубогемный сброд. Они пили по-черному и говорили об искусстве. Искусстве, как будто оно есть, это их искусство. А если и есть, то, будь уверен, его почти наверняка можно продавать в супермаркетах или на фондовой бирже. Товар. Я в свое время выписывал пару журналов о современном кинематографе. Поверьте мне, сейчас и коровье дерьмо – искусство, вы можете снимать кино о банановой кожуре, и считаться лучшим режиссером на планете. Главное – правильная реклама. И деньги у вас в кармане. По крайней мере, я так просек это дело.
  Сейчас я просто сижу и пью. И плевать я хотел на их искусство и на них всех вместе взятых. У меня полный грузовик наркотиков (один парень из нашей компании однажды вскрыл свой контейнер и, по всей видимости, узнал, что за игрушки везет, - не знаю точно, что с ним произошло потом, но, кажется, он кончил в психиатрической лечебнице), у меня работа, в конце концов. Я просто рад тому, что моя смена за рулем никогда не приходится на Шоссе Безумцев. Так получилось, что за все время (а мы работаем вместе уже 2 года) на этом участке грузовик ведет Номер 2. И ему здорово достается (в психологическом плане в первую очередь). А я всегда просто загодя нажираюсь. Потому что Шоссе Безумцев – это…
  - Нужно самому лично прочувствовать это… на собственной шкуре… - произносит в пьяном бреду мой сосед-нефтяник, и он попадает в точку. Да, это так.
  Я заказываю еще пива. Иногда мне кажется, что я – неудавшийся философ. В моей голове столько вопросов, что чисто физически нереально найти на них ответы. Черт, я уже достаточно пьян, похоже на это. Мысленно говорю себе, что это последняя кружка.
  Народ в баре постепенно начинает рассасываться. Я клюю носом над недопитой кружкой и не замечаю, как ко мне подсаживается Номер 2. Когда я пришел сюда, он спал в кабине нашего грузовика.
  - Что, приятель, уже набрался? – он дружелюбно хлопает меня по плечу.
  - Ну-у-у, не то, что-о-обы… - пьяно тяну я. Хотя и сам понимаю, что напился в дерьмо. Все чертовы нервы.
  Номер 2 заказывает в баре кружку темного пива. Могу точно сказать вам, ребята, что он нервничает куда больше моего.
  Он делает несколько судорожных глотков, потом начинает пить медленнее. Я пытаюсь сконцентрироваться на его дергающемся кадыке, но у меня это плохо получается.
  По ту сторону барной стойки худой фрик с красным ирокезом – бармен здешний – протирает стаканы. Но я все равно вижу (хоть и чертовски пьян), что на дне остается мутная грязь. Ненавижу грязь! Грязь – это микробы, микробы – болезнь, а болезнь как пить дать живет на той же улице, что и смерть.
  Номер 2 обращается к бармену:
  - Эй, приятель, что там слышно об обстановке на Шоссе Безумцев?
  - Да как тебе сказать… - улыбается бармен (если эту трещину между его носом и подбородком можно назвать улыбкой) – сам понимаешь, никогда не знаешь, чего от него ждать…
  Он снова углубляется в протирание стаканов, начиная насвистывать мелодию из известного телесериала. Потом оборачивается и говорит нам (на самом деле только Номеру 2 – меня со счетов можно списать):
  - Но точно будет дождь…
  Я смотрю мутным взглядом на Номера 2, и мне кажется, что он немного побледнел. Но при любых раскладах парень держится молодцом.
  Никак не пойму, почему за все это время, что мы работаем с ним, он ни разу не попросил меня подменить его на участке маршрута, приходящемся на Шоссе Безумцев. Наверное, что-то личное… Что-то связанное с его отцом. Кажется, он однажды немного проговорился на этот счет… Его отец вроде тоже был водителем… Но я не расспрашиваю – мне текущее положение дел только на руку.
  Конечно, все, что я думаю о Шоссе Безумцев, слишком похоже на клише из какого-нибудь психоделического детектива, но в том то и дело, что это так, даю вам слово. Шоссе бережно хранит свои тайны, и разгадать их нам не под силу. По крайней мере, мне. Интересно, что обо всем этом думает Номер 2?
  Однако Номер 2 сегодня, похоже, думает только об одном: как бы убить свое сознание алкоголем. Он заказывает себе еще пива, а потом водки – целых 2 рюмки (если учесть, что ему вести грузовик с особо ценным содержимым контейнера, то это многовато). Опрокидывает одну за другой залпом. Я вижу, как дрожат его руки.
  Пожалуй, ему было бы лучше принять наркоты. Она, по крайней мере, расслабляет. Хотя в любом случае все это будет лишь отсрочкой, минутным обманом. Я вижу, как на его глаза наползают слезы. Я начинаю серьезно опасаться, что парень сожжет свой разум страхом.
  Но Номер 2 первым приходит в себя, его лицо становится решительным, и он говорит мне:
  - Пойдем.
  Затем расплачивается с барменом и направляется к выходу. Я встаю и, пошатываясь, плетусь за ним.
  На улице чувствительно похолодало. Небо звездное, но я вижу, что с запада ползет здоровая туча. Со стороны Шоссе Безумцев.
  Мы залазим в кабину нашего грузовика. Номер 2 заводит мотор, долго слушает его утробное урчание, стуча по рулю пальцами; я лезу в спальник. Черт, немало я сегодня выпил – перед глазами такая карусель, что того и гляди вырвет. Чувствую, как Номер 2 отжимает сцепление и давит газ, трогаемся. Вырубаюсь
  …Мне навстречу летит птица. Черная и большая. Как ворона, только много больше. Ее клюв раскрыт. Я вижу ее когти, даю слово, это сталь. Я разворачиваюсь и бегу что есть сил. Но птица настигает меня и уносит, как Синбада. Навстречу кроваво красному закату…

  Я просыпаюсь и долго пытаюсь понять, где я. Слышится звук работающего мотора – ага, точно – я в грузовике.
  В голове – бардак, во рту – тоже. Осматриваю спальник на наличие рвоты. Нет. Значит, сегодня я молодцом (вообще мой желудок всякое может, по пьяни то). Поднимаю голову (боже, как это больно!): Номер 2 вонзился взглядом в дорогу. Идет дождь, усердно работают стеклоочистители. Я пытаюсь определить, где мы сейчас едем, но из-за дождя это невозможно. Ясно одно: на Шоссе Безумцев.
  Я опускаю голову и снова вырубаюсь…

  … Мы остановились. Я только что проснулся. За окнами по-прежнему ночь. Номера 2 в кабине нет. И я очень беспокоюсь.
  Конечно, он мог выйти отлить, но нельзя забывать, что мы все-таки на Шоссе Безумцев.
  Хотя бы знать, где мы остановились, но чертов дождь мешает мне сделать и это. Ко всему у меня похмелье, а это хреново, очень хреново.
  Надо заснуть и проснуться завтра (а если точнее, уже сегодня) утром, когда мы, наконец, проскочим Шоссе Безумцев. Я пытаюсь считать овец. Раз… Два…
  Тысяча. Больше не могу (хотя на самом деле мой рекорд где-то между двумя тысячами триста двадцать и двумя тысячами триста тридцать). Прошло уже больше десяти минут, а Номера 2 все нет.
  Нужно что-то делать. Выходить и искать Номера 2? Вот уж черта с два, слишком недобрые слухи ходят о Шоссе Безумцев. Хотя… Другого выхода у меня, похоже, не остается (между этими двумя мыслями проходит минут пять точно).
  Конечно, в машине есть обрез. Но, во-первых, мне еще никогда не приходилось стрелять из него; во-вторых, обрез – это вам не пистолет, много из него не постреляешь.
  Тем не менее, я достаю оружие из схрона под сиденьем и, немного подождав, выхожу из кабины. Дождь бешено молотит по асфальту. Достается и мне, за минуту я успеваю вымокнуть так, словно меня полили струей из брантсбойта.
  Сначала я осматриваюсь. Никого. Только дождь. Наш грузовик припаркован на обочине шоссе. На противоположной стороне слабо мерцает огнями что-то типа придорожного кабака или гостиницы. Видимо, Номер 2 пошел туда (куда еще он мог пойти – кругом одна пустыня, припечатанная беснующимся дождем). Неужели парень додумался снимать здесь проститутку?
  Внезапно меня посетила мысль: а не свалить ли отсюда? Вот так просто развернуться, запрыгнуть в кабину и гнать отсюда, выжимая педаль газа по максимуму. Но…
  Свобода выбора – это не так уж и много, особенно, если выбора нет.
  Не к месту вспомнилось, как давным-давно (лет 15-20 прошло) я свалил из дома от порядком надоевших предков и скитался по рабочим кварталам, пробавляясь случайными заработками. Я тогда подался во все тяжкие: бухал, глотал колеса, курил дурь, все заработанные деньги спускал на разного рода кайф. Я перетрахал там всех проституток и был ужасно доволен собой, я считал это настоящей свободой. Меня не так уж редко бивали пьяные работяги, но и я в долгу не оставался. А потом меня вдруг как переклинило. Я понял, что все эти стимуляторы, телки – чушь собачья, а не свобода (все-таки я еще тот философ!) А если и свобода… Тогда мне такая свобода не нужна. Свобода бьет по печени…
  …Елки зеленые! Меня только что чуть не сбил какой-то урод, похожий на Элвиса Пресли, в старинной машине. Я еле успел отпрыгнуть и полетел прямиком в грязищу, скопившуюся по обочине шоссе. Мне в спину зашлепали брызги из-под колес и обрывки какого-то старого рок-н-ролла. Чак Берри, мать его, или что-то типа того.
  Я навеки возненавидел и Элвиса и Чака и иже с ними. Еще я возненавидел старинные машины и Номера 2. Если он сейчас обихаживает какую-нибудь шлюху, то я ему устрою!
  - Что, приятель, на ногах уже не стоишь? – надо мной навис какой-то клоун в колпаке и маске.
  Я спешно поднялся, вытирая руки о джинсы. Черт побери, клоунов мне только не хватало. К тому же мой обрез при падении куда-то улетел, по крайней мере, разглядеть поблизости я его не мог: мешала темнота, усугубленная дождем.
  - Да псих какой-то… - пробормотал я, давая понять, что разговор на этом окончен. Надо было попробовать отыскать улетевший обрез (не мог же он испариться), но при клоуне этого делать не стоило уж точно. Ладно, стоит осмотреться, найду его позже. Клоун на первый взгляд опасности не представлял, просто бесил, и вряд ли ему было нужно мое оружие. Я двинулся к входу в кабак или что это тут было. Без оружия я был беззащитен.
  - Все мы здесь психи, - покачал головой клоун и пошел во тьму.
  «Ты-то, приятель, точно!» - только и подумал я.
  Дверь была массивная, металлическая. Вывеска над ней слабо мерцала, но различить название было трудно (половина букв не горела).
  Внутри было людно и накурено. Бродяги, привычные во всех питейных. Сидят и пьют до чертиков. Стерилизуются. Их души давно сгорели, как и печень. Каждый вечер эти люди заспиртовывают, как полипов или уродливых эмбрионов, свою любовь. Любовь к этому сумасшедшему миру.
  Какой-то парень в кожаной куртке и кожаной фуражке мычит песню. В песне нет слов, а есть лишь невнятные звуки, но парня это, похоже, мало заботит.
  Я подхожу к стойке бара. Мимо меня проходит наголо бритый мальчик, у него нет уха, а на лбу татуировка с каким-то странным иероглифом.
  Бармен толстый, в подтяжках, невнятного возраста человек. Он вытирает стаканы (где-то я уже это видел). На его лице застыла маска абсолютного безразличия и крупные капли пота.
  - Извините… - обращаюсь к нему я, но он не слышит, я повторяю – извините… - бармен все так же безразличен. Потом он отставляет стакан и откладывает тряпку. Берет бутылку с водкой и наливает до краев. Поворачивается ко мне и говорит:
  - Выпейте… За счет заведения….
  Интересно, с чего бы он был такой радушный? Я показываю ему, что за рулем, и спрашиваю:
  - Вы не видели здесь человека, водителя?
  Лицо его очень напоминает гипсовую маску. Похоже, он настолько апатичен, что вообще не реагирует на реальность. Тем не менее, он произносит:

Клоун жонглирует апельсинами у тебя за спиной,
Апельсины – это наши души.
Клоун по имени Смерть, это он всему виной,
Все мы ему послушны…

  Сумасшедший! Я начинаю понимать, что от него ничего кроме бреда не дождешься. Поворачиваюсь и… натыкаюсь на того самого клоуна, которого встретил у входа. В руке у него три апельсина, он протягивает их мне и спрашивает:
  - Хочешь?
  Черт, они что сговорились? Я отрицательно мотаю головой и собираюсь пойти поискать Номера 2 где-нибудь в другом месте, но клоун придерживает меня за плечо:
  - Поищи в сортире, приятель, - и он кусает апельсин – прямо с коркой – желтый сок брызгает по сторонам.
  Омерзительный клоун. Однако я решаю заглянуть в уборную.
  Никогда не делайте того, чего делать не хотите. Человеческий мозг довольно-таки неплохо устроен, по крайней мере, на интуитивном уровне. Будучи частью природного целого, единой, так сказать, информационной системы, человек способен на бессознательном уровне улавливать информацию в виде сигналов, поступающих из среды его обитания. Назовем их знаками. Так вот эти знаки могут многое сказать, если суметь их вовремя понять, очень многое. Они могут предупредить. Повлиять на судьбу, распорядиться жизнью. Такие дела.
  Хотя, говорят, от судьбы все-таки не уйдешь.
  …Скрипит натянутая веревка под напором холодного влажного ветра, задувающего в открытое окно. Из него душевой струей хлещет дождь. Тело Номера 2 раскачивается высоко над полом, подвешенное на веревке, одним концом примотанной к крюку, торчащему из потолка. Лицо его посинело, язык куском багрового мяса торчит из полуоткрытого рта, по джинсам от паха растянулось мокрое пятно. Дряблую шею мертвой хваткой обхватила веревочная петля. Он мертв.
  Дерьмо! Черт! Черт! Черт! Я чувствую, как меня пробирает озноб. Я не хочу верить своим глазам.
  Нет, это всего лишь пьяный бред. Белая горячка, не важно. Или сон; да, проклятый кошмарный сон, как в детстве. Я не хочу верить в это, не хочу…
  Но реальность и сон – нити единого. И что-то мне подсказывает, что это не сон.
  Тогда я влип. Холодный пот ползет по спине, испарина выступает на лбу. Дождь без устали молотит в оконный проем, забрызгивая стены, тело Номера 2. Мое тело.
  Парень, не верь крутым героям из ящика, не верь спутниковым каналам и Голливуду. Попасть в такую заварушку – не приключение, дерьмо. На груди у Номера 2 висит табличка или лист бумаги, я фокусирую зрение: все-таки лист бумаги. Дерьмо.
  Я подхожу поближе, приглядываясь. Неровными буквами на листе выведено:

Я искупил… мой ответ за все…
я отец своего отца… он не виноват…
никто не виноват…
мы – лишь пешки в этой партии…
деяние каждого есть его внутренний апокалипсис…
то, что должно произойти, необратимо…

  Дыхание смерти чувствуется в таких вот словах. Ледяной смерч – ни чета слабому ветру, играющему волосами мертвого Номера 2.
  Бежать отсюда. Сломя голову – к грузовику, потом выжать газ до отказа и рвать к чертовой матери. Прочь из этого темного мира. Подальше от Шоссе Безумцев.
  Я опрометью выскочил из туалета. Мысли лихорадочно метались в моей голове. Пьяный кабацкий угар вокруг меня бесновался адским празднеством. Прочь, прочь отсюда.
  Проношусь стремглав сквозь полутемный зал, выбегаю на улицу, едва не столкнувшись с косматым громилой в дверях, и…
  Нет! Святые ангелы! Этого не может быть! Черт побери, где грузовик? Где груз? Груз, за который я отвечаю башкой…
  Только непрекращающийся холодный ливень, мать его. Грузовик пропал.
  Я стою, не доверяя своему рассудку. Не сошел ли я с ума? Это все. Вот и кончился мой путь. Люди, на которых я работаю, таких вещей не прощают. Наркотики приносят огромные деньги (теперь я почти уверен, что в грузовике были наркотики), а это особые наркотики. Самые новые.
  Дверь бара позади меня открылась, скрипя во всю простуженную глотку, и оттуда кто-то вывалился. Я не обернулся. Это конец… Некто повалился в кусты, ломая их, и до меня донесся гимн опустошающегося желудка. Он (она, оно?) блевал. Рвота подступила и к моему горлу.
  Поверь, приятель, каждый человек чувствует приближение своей смерти. Она стояла у меня за спиной. Я вляпался в конкретное дерьмо. Мне нужен был ЛСД или, что даже лучше, героин.
  Кто-то играючи стер мою линию жизни, загнал в тупик. Теперь у меня не было пути ни вперед, ни назад.
  Я ж говорю: свобода выбора – фикция. Некто решает все за нас, это он дергает за марионеточные нити или переставляет фигуры – это уж кому как нравится.
  Номер 2 поквитался со своим прошлым. Мое будущее мстило мне моим же настоящим.
  За что?..
  И что случилось с Номером 2? Что за странная метаморфоза? Или все уже было спланировано заранее? Мне оставались одни вопросы.
  Я был стопроцентно уверен, что это самоубийство (или все-таки клоун?). Нелепая выходка судьбы. Судьбы, втянувшей и меня в эту игру.
  Скажи, я сошел с ума?
  Не уверен в обратном…
  Мне нужен был клоун. Он знал… Да, он просто должен был знать разгадку. Или, по крайней мере, у него должны были быть наркотики.
  Убить сознание.
  Уснуть и видеть сны…

  Парень, я повернулся и пошел назад в этот кабак. Вхожу, значит, а на пороге тот самый клоун (кто бы сомневался, что там будет именно он). Урод.
  Не он ли кукловод?
  Никто, никто из нас не наделен этим знанием. Клоун улыбался мне. Незлой, но пугающей улыбкой. Может, так улыбаются обреченным?
  - Ты знал… - сказал я Клоуну.
  - Ты тоже, - он продолжал улыбаться, - все закономерно, никакого безумства. Вы, например, перевозите наркотики, кто-то их производит, а кто-то от них подыхает. Но рано или поздно смерть находит и тех, кто производит, и тех, кто перевозит. Сечешь?
  - При чем здесь я?
  - У тебя тоже есть своя тайна… - Клоун протянул мне початую бутыль. – Хочешь взбодриться?
  Нездоровый свет от замызганных светильников сыграл бликом на полированной поверхности бутылки.
  - И пойдем-ка присядем, - он указал мне на свободный столик в глубине зала.
  Что за странная игра здесь велась? Приятель, говорю тебе: никогда и ни за что на свете не выходи на Шоссе Безумцев ночью и в одиночку.
  Таких ошибок судьба не прощает.
  Я взял бутылку из рук Клоуна, выпил и последовал вслед за ним. Мы сели за свободный столик, друг напротив друга.
  Он вдруг расхохотался:

Ты сам загнал себя в стальную клетку,
Давай, сыграем-ка в рулетку…

  И положил на стол револьвер. Блестящий, в смазке. Я не разделял его радости.
  - Мне нужен героин и ответы.
    Клоун продолжал веселиться:
  - Ты что, хочешь того же скотского счастья, что и эти ублюдки? – при этом он слегка кивнул в угол. Там сидели три худых уторчанных наркомана, обросшие щетиной, со впалыми скулами. Один из них делал себе укол, перетянув руку куском грязной бечевки.
  - Они просто больны. Смерть – вот настоящий наркотик. Если играешь, получишь ответы. Только, чур, все по-настоящему.
  От таких предложений трудно отказаться, вы понимаете. Да и откажись я, не всадит ли он мне пулю в лоб сам? То, что его пушка не игрушечная, я был уверен.
  - Хорошо. Но сначала скажи: Номер 2 и я – кто мы?
  Клоун в очередной раз расплылся в улыбке:
  - Ты и есть Номер 2.
  Что за чушь? Или он не врет?
  - Кто же тогда он?.. – я кивнул головой в сторону сортира.
  - Слишком много вопросов, мой друг, слишком много вопросов…
  - Ладно, черт с тобой. Давай.
  Клоун протягивает мне пушку. Мой мозг сверлит мысль: «Стреляй же в него! Отомсти за себя и за Номера 2!» Но я знаю, что не выстрелю. Потому что хочу знать.
  Он не убивал Номера 2. Это чистое самоубийство.
  Но убьет ли он меня?
  Я подношу ствол к виску, чувствуя его обжигающий металлический холод. Рука дрожит, на лбу выступил пот. Револьвер восьмизарядный.
  - Кто он? Кто?..
  Щелчок.
  Осечка.
  Клоун берет револьвер и, улыбаясь, подносит его ствол к своему виску.
  Щелчок.
  Осечка.
  Моя очередь.
  Еще шесть зарядов; пять пустых, один смертельный. Чей? Не хотелось бы, чтобы он был моим.
  - Кто?..
  Щелчок.
  Осечка.
  На лице Клоуна хитрая улыбка. Он не похож на безумца, в его руках определенное знание. Но это Шоссе…
  Щелчок.
  Осечка.
  Четыре осечки. Половина барабана.
  - Стоп. Подожди, - по спине струится липкий пот, - но, если, допустим, проиграешь ты, - я смотрю на Клоуна в упор, - кто мне тогда ответит?
  - Спросишь у него, - он указывает глазами в сторону барной стойки; там толстяк-бармен по-прежнему протирает свои стаканы. Еще один безумец. Или нет?
  Ладно. Я вновь подношу револьвер к своей голове. Дуло значительно потеплело. От прикосновения к нашей плоти, не от выстрела.
  - Кто же он?
  Щелчок.
  Смех Клоуна.
  - Ты.
  Горячий свинец входит в мой висок.