Моё нежеланное путешествие в Сибирь

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я много читал о событиях нашей недавней истории. Надеялся найти что-то о массовой депортации 1949 года из прибалтийских республик в Сибирь, но ничего не нашел. Я сам был "пассажиром туристического поезда" на восток,  многое видел своими глазами. Хотелось бы  прочесть воспоминания очевидцев и других участников "похода".  Людей  живых, помнящих это страшное время, много.  Сам я не решался предлагать свои воспоминания  читателям, но мой московский друг, Александр Багмет http://www.proza.ru/avtor/abagmetу, убедил меня, что это необходимо сделать. С его помощью постараюсь рассказать все, что помню.

У читателя может возникнуть вопрос, насколько достоверны мои воспоминания, ведь я был тогда ребенком. Но те переживания настолько врезались в мою память, что сомнений быть не может, такое в памяти остается на всю жизнь. Арест и путь на восток проходил под стражей, в постоянном страхе. Бояться человека в мундире (независимо в каком) мы научились со времени войны. На "месте прописки" всё было новым и запечатлелось в памяти очень ярко. Конечно, многим событиям я только позже смог дать оценку. В этом мне помогли родители.

 АРЕСТ

 Я жил в маленькой деревне на юге Эстонии. Школа была в 10 километрах от дома, так что каждый день дважды преодолевать пешком  такое расстояние для меня было многовато, я оставался на неделю в интернате. 24 марта 1949 года, примерно в обеденное время в школе  учителя заволновались, началась суета, сказали, что всех учеников нужно обязательно отправить домой. Посадили и меня в попутную повозку. Позднее я понял, если семья подлежала к отправке на восток, то обязательно вместе с детьми.

Ночью я проснулся от суеты в доме. Отец и мать были уже одеты. В доме находились военный и гражданский. Они что-то говорили отцу, показывали какие-то бумаги и что-то писали. Потом мать сказала, что нас куда-то отправляют, и мы начали собирать вещи. Взяли одежду и необходимые инструменты: отец - пару вёдер, топор, пилу и ещё кое-что. Я и сейчас не понимаю, почему он взял в неизвестность скрипку. Если бы она была даже работы Страдивари, я вместо нее  взял бы что-нибудь более нужное. (Многие,  тех местах, куда нас потом привезли, раньше не видели скрипку, и отца приглашали выступать в клубе. Из русского  репертуара у него кроме "Бродяги" ничего не было, но это не разрешали играть. Потом договорились с организатором, что сыграет отрывок из "Сильвы". Это было всё для них  чужое и особо теплого приема не было. В почете были балалайка и гармошка). У матери были белоснежные овечьи шкуры, она их взяла, они потом очень пригодились. Позднее она сшила из них себе шубу, чем отличалась от местных,  за это её прозвали кулацкой барыней.

Как быть со мной, власти не знали. В списке меня не было, фамилия была другая. Потом появилась какая-то женщина, она плакала и что-то объясняла офицеру и отцу. Когда я стал уже взрослым, отец объяснил, что она была из сельсовета, и когда ей донесли о нашей отправке, она тут же прибежала к нам и  пыталась объяснить офицеру, что наша семья ни в чем не виновата. Но он был неумолим. В слезах от несправедливости и своего бессилия женщина просила прощения у отца и говорила, что ей ничего не было известно. Время на сборы подходило к концу, и меня тоже начали одевать в дорогу, потому что знали, что я сирота и оставить меня было не на кого. (Несколько лет тому назад  меня взяли из приюта).

Нам повезло, что соседка оказалась очень деловая: по своей инициативе ходила по соседям, собирала нам на дорогу хлеб и деньги. Запас продуктов дома был небольшой. Хлеба - на день-два. С деньгами тоже было плохо. Зарплата выдавалась с задержками. Было немного ржаной муки и солёного мяса. Когда вещи были собраны, и мы вышли на улицу, то увидели двух солдат с винтовками - значит,  они были начеку на случай побега. Вещи погрузили в сани,  мы с матерью сели сверху. Отец стоял сзади на полозьях, потому что весенний снег был рыхлый и сани часто проваливались, и тогда отец их подталкивал. Военные и один гражданский ехали сзади. Привезли на пункт сбора - стали ждать, пока собирали остальных, подлежащих отправке. Около полудня подогнали машины, и началась погрузка. Погода была ясная, и солнышко пригревало. В  50 километрах на станции нас ожидал состав. Мы были в числе первых и  смогли расположиться подальше от дверей, оставив место новым поступающим. В вагоне были нары в два яруса, отец выбрал для нас верхний. Когда закончилась погрузка, в вагоне находилось около сорока человек.

ПО ПУТИ НА ВОСТОК

Мне повезло, что наше место было на верхней полке  со стороны зарешеченного оконного проема (на другой стороне эти проёмы были закрыты железными люками). Я  мог оттуда наблюдать за происходящим "за бортом". Сейчас я бы сказал, что я ехал почти в бизнес-классе. Состав двинулся 27 марта после обеда. К вечеру были в Пскове. На верхней полке было  почти невозможно сидеть - голова упиралась в крышу вагона, а взрослые могли только лежать. Кому не хватило места на нарах, сидели на полу на своих вещах. Они  ничего не видели. День это или ночь определяли по свету в оконном проеме, о том, как быстро движется состав, могли догадаться только по стуку колес на стыках рельс.

Перед дверью вагона было оставлено  немного свободного места, там стояло ведро. Оно было одно на всех, для мужчин и женщин. Приходилось мириться с этим, подавляя чувство стыда. Ведро с фекалиями пробовали опорожнять в щель, но она была очень узкая. Легко  представить себе, как это выглядело. Когда отцу удалось выломать решетку в оконном проеме, дело стало проще. Его место было ближе всех к этому проему, и ему пришлось до конца рейса быть ассенизатором. В центре вагона была  буржуйка, но топить было нечем. Первый день нам дали намного сланца, и некоторые из нас пытались приготовить что-то съестное. Потом на какой-то станции удалось получить пару вёдер угля, но этого было недостаточно для приготовления пищи, и уж тем более для отопления вагона. Хотя  весна и  начиналась, ночи были довольно холодные. К счастью, отец  взял с саней попону, сильно и неприятно пахнущую конским
потом, она выглядела как ватное одеяло, но была много толще. Попона служила  нам матрасом, а сверху мы накрывались одеждой. Меня укладывали посередине, чтобы было теплее.

На некоторых станциях разрешали двум мужчинам выходить  с вёдрами за водой. Когда поезд делал более продолжительную остановку, разрешали походить у вагона, чтобы размять ноги. Тут и справляли нужду. Но охрана была по обе стороны состава. Вскоре домашние продукты закончились, и нас стал терзать голод. На некоторых станциях давали что-то поесть. Помню, был суп, к которому я  не прикоснулся, ещё - перловая каша с каким-то маслом, придававшим ей противный вкус. Давали и хлеб, но это было что-то отвратительное, поскольку формы для выпечки были смазаны чем-то непотребным. Говорили, что машинным маслом. В хлебе было много земли, на зубах хрустело, но голод заставлял есть. Я наловчился жевать, не сжимая зубы до конца, чтобы избежать отвратительного хруста, и глотал. На некоторых вокзалах местные женщины торговали едой. Наверно это были постоянные вокзальные торговки, которые знали о прибытии поездов. Выбор  был невелик, они ведь тоже жили бедно: хлеб, пирожки, молоко. Но и денег у нас было мало. Иногда обменивали что-нибудь на продукты. Торговля велась через это верхнее окошко. Купленный товар привязывали к опущенной веревке и поднимали в вагон.

С удивлением мы увидели, что люди живут в землянках. Сначала я не понимал, почему из сугроба идёт дым. Странно было видеть корову в упряжке, которая тащила сани, волоча вымя по снегу. Откуда же возьмется молоко? Впервые увидел, как распиливают вручную бревно на доски.

Никто не знал, куда нас везут. Отец владел русским и пробовал заговаривать с рабочими, обслуживающими состав, но они молчали. Видимо, им строго запретили с нами общаться. Переезд через Урал запомнился навсегда. Ехали ночью, но на рассвете  хоть немного увидел. Необыкновенная красота! В Татарске часть состава отцепили, и мы поехали дальше на юг. Ранним утром прибыли на станцию Карасук, открыли вагоны - охраны не было видно.

К МЕСТУ ПРОПИСКИ

На станции нас ждали представители из близлежащих и не очень близких колхозов и совхозов. Все, видимо, хотели бесплатно получить полноценную рабочую силу, но при этом они должны были взять и некоторое количество нетрудоспособных, то есть, престарелых, больных и  детей. Отец ушел договариваться, чтобы найти работу по своей специальности (мастером пилорамы). В одном совхозе нужен был такой человек. Скоро подогнали грузовик, и мы погрузились. Было ещё два грузовика, но, как потом стало известно, большую часть людей привезли в наш совхоз на санях, прицепленных к трактору - всего 143 человека.

Водители привезли нас на поселковую площадь, и пошли обедать. Было строго велено с машин не сходить и ждать. Хорошо, что солнышко пригревало, и мы не мёрзли. Но долго сидеть в большой тесноте без движения было мучительно. Для местных наш приезд был настоящим событием, и многие приходили на нас посмотреть. У меня в памяти осталась забавная сцена, которую и сейчас вспоминаю с улыбкой. Из одного близлежащего дома  вышли три мальчика: старший был дошкольного возраста, младший ходил не очень уверенно, третий был где-то в середине. На них были надеты рубашки до колен, а шли они по снегу босиком. Старшие шли уверенно, но для младшего это было трудно. Он иногда падал на ручки, но поднимался и  снова упорно шел. Была оттепель, снег был рыхлым и ножки малыша часто проваливались до колен. Дойдя до машин, дети  встали в ряд, подняли рубашки до пояса (трусиков не было) и
стали говорить наперебой: "Видишь, видишь»..., а потом, довольные, повернулись и бегом до хаты. Старшие добежали быстро, а младший добрался до спасительного тепла позже своих братьев. Через некоторое время сцена повторилась. Мы, невольные зрители, не сумели достойно оценить старание мальчиков и не догадались аплодировать такому представлению - было не до этого. Уверен - это была только беззлобная детская шалость, и явно родителей не было дома. Лишь бы они не заболели...

Вскоре двинулись дальше. Солнце поднималось выше, дороги стали тяжелыми, ехали очень медленно. Машины часто буксовали, приходилось толкать их или вытаскивать на буксире. Стемнело, начало подмораживать. Ехать стало легче, но сидеть в кузове без движения, сбитыми  как шпроты в банке, было мучительно. Мороз крепчал. Если бы двигались и ночью, наверняка доехали бы не все. Но нас пожалели. В какой-то деревне сделали остановку, позволив отогреться под крышей. Я настолько устал, что сейчас помню только звёздное небо, пронизывающий холод и то, что  вошли в какое-то помещение. Как долго мы там были - не знаю, но ранним утром двинулись снова в путь. К месту назначения прибыли ночью, на ощупь устроились в каком-то холодном помещении. Было темно. Света не было. Помню - ходили куда-то за соломой, а после устраивались на ней на полу. Меня одолела усталость, и я  уснул, не ощущая холода и ничего не помня.

С-ХОЗ ЗАПРУДИХИНСКИЙ, КРАСНОЗЕРСКОГО Р-НА, НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛ.


На следующий день нашу семью и одинокого очень старого мужчину поселили в одну комнату старого запущенного барака. Тому мужчине было 82 года. Он был очень слабый и ничего не мог делать, кроме как лежать и немного сидеть. Не совсем понятно, как он выдержал последний этап - почти двое суток в кузове машины. Как он не замерз? Ведь он сам даже не мог одеться. Потом его куда-то переселили. Не могу никак понять, что антисоветского мог сделать этот дряхлый старичок, который не был способен самостоятельно залезть в вагон или на машину. Зачем нужно было везти его за тысячи километров умирать? В высланной семье Тынсон была бабка-инвалид, которая умерла вскоре по прибытии. Была бабушка с внуком 3-4 лет. Она тоже довольно скоро умерла. Бездетная эстонская семья хотела взять мальчика к себе, но не разрешили. Одну зиму он провел в семье русских, на печке с двумя мальчиками. Весной я пошел посмотреть на него. Он уже не понимал по-эстонски. Позднее его куда-то отправили, и о его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Думаю, что в таких случаях таких немощных следовало бы оставлять умирать дома.

Надзор за нами вел молодой комендант в звании лейтенанта. Через несколько дней после прибытия всех взрослых сфотографировали и составили словесные портреты. Эти документы спустя много лет я видел в госархиве. В них говорилось, что в случае самовольного ухода с места проживания человек будет приговорен к пожизненному каторжному труду.

В школе шла уже последняя четверть, но мы языка не знали и к учебе не приступили. В школу пошли осенью, тогда хоть что-то стали понимать. Младшим было легче. Старшеклассникам было труднее осваивать программу на другом языке. Так, Астрид Гутман-Брандмейстер и Эви Элкен должны были пойти в седьмой класс. В первый день занятий директор отправил их домой из-за незнания языка. Однако молодой комендант пришел в школу и попросил разрешить им продолжать учёбу, однако вскоре их снова отправили домой. И опять он ходатайствовал за них уже на районном уровне. Астрид весной сдала экзамены и продолжила учёбу в Краснозёрской средней школе, а затем хотела поступить в Новосибирск на медицинский факультет, но не прошло. Хорошо, что в нашем совхозе нам в учебе ограничений не делали. Но так было не всюду. Были  директора хозяйств, которые говорили желающим учиться: "Тебя привезли сюда, чтобы работать, а не в школу ходить!" Мой товарищ так и остался с четырёхклассным образованием.

Я освоил язык довольно быстро, во всём хотел выглядеть местным, но возникали проблемы, потому что был эстонцем. Но на местных нельзя обижаться, ведь все знают, что под стражей возят только преступников и высылают туда, где выжить трудно. Я был не против даже поменять своё имя и фамилию, потому что многие, узнав, что я эстонец, изменяли ко мне свое отношение. Постоянно спрашивали, как моё имя и фамилия переводятся, как будет на русском. Если хотели обидеть, обзывали немцем или фашистом. Эти слова были эталоном высшего зла.

Мы отличались от местных языком, одеждой и поведением. Моя соседка-одноклассница Нина, с которой мы все эти годы жили рядом, так частенько меня обзывала, если ей чем-то не угождал. Думаю, что дети более жестоки и способны больнее обидеть, чем взрослые, которые более сдержаны. Причины, по которым мог оказаться под подозрением, были всякие. Так моего отца по доносу обвинили в умышленной поломке пилорамы, так что представитель власти из района очень строго предупредил, что его могут отправить в еще более далекие края.

У одного из наших мужчин возник конфликт с женщинами на строительстве директорского дома. Его отправили куда-то. Вернулся он только через несколько лет. Мой одноклассник во время урока чистописания (при этом выводили слово Сталин) не очень громко сказал в его адрес нецензурное слово(успел же выучить). Это услышал сосед по парте Анатолий, сразу поднял руку и пожаловался учительнице. Она велела повторить, что он сказал. Слово было нецензурное, он постеснялся повторить его вслух. Тогда она попросила сказать его ей на ухо, и был сразу отправлен домой из школы. Совхозное начальство не очень хотело скандала, и он с матерью был отправлен на дальнюю ферму. Не знаю, удалось ли ему там учиться или нет (там школа была четырехклассная). Продолжать учёбу в нашу школу он не пришел.

Хорошо помню разговоры взрослых, которые обсуждали местные особенности. Удивлялись, как можно залпом выпить стакан водки. Удивляло сквернословие, его обширный словарь и частота применения. Отношение к работе было довольно прохладное. Скот содержался в суровых условиях. Так, бедная корова содержалась зимой в пригоне, где стена делалась из прутьев лозы и обмазывалась смесью глины с навозом, а толщина стенки была в ладонь. И это в сибирские морозы!!! Там было так холодно, что навоз мгновенно замерзал. Новорождённого телёнка сразу несли в хату, а то сразу бы замерз. Удивляло и то, что навоз не использовали для удобрения. Делали кизяк для топки. Я до сих пор помню, как его делать и справился бы с этим и сейчас.

То, что этот край был отсталым, легко понять - большое расстояние от центра, невозможность передвижения, отсутствие связи. Грамотных людей и специалистов по технике и сельскому хозяйству было очень мало. Мой отец был с шестиклассным образованием, а в технике был самоучка. За девять лет, что там прожил, он был всюду востребован. Он был мастером лесопилки, мельником, налаживал электростанцию, работал машинистом-электриком. Уже несколько лет как  совхоз купил автомобильные весы, но никто не мог разобраться в чертежах и установить их. Все опоры должны были быть на одном уровне, но чем это сделать - ничего не было. Даже обыкновенного шланга, чтобы налить воду и этим выставлять. Для выхода из положения, отец использовал деревянный брус, профрезеровал глубокий паз, в который наливал воду и этим выставлял высоту в необходимых точках. Когда отец делал окончательную наладку, то использовал меня вместо контрольной гири. Он давал мне команды, куда мне становиться на платформе. В это время пришел  директор совхоза Тарасенко, посмотреть, как продвигается работа. Поинтересовался, не может ли отец  и его взвесить. Конечно, настройка ещё не была доведена до конца, но отец предложил ему встать на платформу, весы показали 84 кг. Директор был удивлен, подошел к отцу, похлопал его по плечу и сказал: "Молодец, Ян Юрьевич". Слух о способностях отца разошелся по округе, и он ходил по другим совхозам, помогая осваивать технику.

Для местной больницы купили два сборных дома, но прораб не сумел разобраться в чертежах, и при монтаже возникла проблема. В кузнице стоял неработающий пневматический молот. Отец его наладил. В совхозе делали свой кирпич, но вручную. Женщины закладывали раствор в рамку с ручкой на четыре кирпича и, как чемодан, несли на место сушки, клали на дощатую подставку и убирали рамку. Потребность в кирпиче была большая, так что купили пресс, который сам мешал раствор и выдавал готовую массу наподобие ливерной колбасы по размеру кирпича. Эту "колбасу" затем резали на кирпичи. Но "колбаса" постоянно получалась некачественной. Отец придумал такой мундштук, в котором кругом была водяная рубашка и через это проходила эта "колбаса". После этого качество "колбасы" значительно улучшилось. Это было для него опять "хлебной работой", так что и соседи стали его приглашать для консультации.

Чтобы был понятен уровень назначенных  начальников, хочу рассказать случай, свидетелем которого я был. Для гашения извести необходима вода, и вблизи речки выкопали две ямы диаметром 2-2,5 м глубиной 1,2-1,5 м. Прораб и десятник начали вычислять объем, чтобы начислить рабочим зарплату за выполненную работу. Считали несколько раз, но результат получался такой, что сами не верили. Долго спорили и для надежности решили пригласить моего отца, который работал  рядом. Не знаю, как он это сделал, но его расчеты были окончательными. Я часто себя спрашиваю, почему совхозное начальство не использовало знания переселенцев для пользы дела? Ведь среди них были и люди  с университетским образованием, и специалисты по сельскому хозяйству. Видимо, такова была установка сверху. Наверно, считали, что это опасно для
социализма. Отец моего сверстника был с университетским образованием - юрист. Ему доверили работу кладовщика.

Странно было и то, что местные женщины не занимались рукоделием. Я не видел ни одной прялки. Варежки вязали не спицами, а крючком. Об узоре  не могло быть и речи. Нитка делалась из грубой шерсти, которую закручивали на палочку пальцами, так что нитка получалась очень неровная. В совхозе были тысячи овец с тонкой белой шерстью, и лишь немногие  держали только черных овец с грубой шерстью. В степном районе овцеводство было естественным, но странно, что шубы имелась только у немногих, хотя при таких морозных зимах ее должен был иметь каждый. Однако многие ходили в ватниках с вертикальной прострочкой. Правда, пимы (валенки) были, но не все дети их имели.

Землянки нас очень удивляли. В них не было деревянного пола. Вместо него пол покрывался полужидкой смесью глины с коровьим навозом. Высыхая, она образовывала защитную плёнку от пыли. Приятно удивляла русская печь. Её своеобразная конструкция была оптимальной для довольно сурового климата. Местные жители ловко готовили на ней пищу, но для эстонца это было довольно сложно. А семечки подсолнуха! На удивление ловко их закидывали по одной в рот и через мгновение уже выплёвывали шелуху.

Смерть Сталина стала большим трауром для местных. Слезами обливались и взрослые, и дети. В народе ходили всякие предсказания будущего. На траурном митинге в клубе активисты села - учителя и служащие - выходили на сцену и в слезах зачитывали заявления с просьбой принять в партию, чтобы продолжать дело Сталина. Конечно, мы реагировали спокойнее, надеясь на лучшее и на возвращение на родину, но, конечно, не говорили этого вслух.

Первым облегчением для народа была реформа Маленкова, когда были снижены налоги для частников. Если раньше владелец коровы должен был сдать государству 480 литров молока, то эту норму срезали наполовину. Отдать полтонны молока в этих местах, где часто была засуха, а в степи летом трава выгорала так, что почти ничего не оставалось, означало полуголодную зиму. Через год вышло какое-то постановление, где разрешалось старым, нетрудоспособным переселенцам и детям возвратиться на родину.

Мне пришло из Эстонии письмо, в котором мне сообщили, что у меня есть два брата, сестра, бабушка и тётка (сестра матери), которые  разыскивают меня. Они знали, что после смерти матери я попал в детский приют в Таллинне. Ходил слух, что во время бомбёжки 44-го года бомба попала в приют и, вероятно, я погиб. После возвращения мужа из тюрьмы в 54 году, тетка решила найти место моего захоронения. До сего времени я считал себя сиротой, и был расстроен до слёз этим сообщением, потому что не хотел этого. Со временем это чувство притупилось, и мы начали переписываться. У эстонцев есть поговорка - "Кровь гуще воды". Это значит, что родственники ближе. Меня стало тянуть к ним. Весной 55 года я закончил местную школу и по договорённости с родителями в сопровождении пожилой женщины уехал на Родину к родственниками.

СНОВА НА РОДИНЕ

У меня не возникло проблем с возвращением на родину. В новой семье меня хорошо приняли. Тётя и её муж стали мне четвёртыми родителями. Я был несовершеннолетним, и с пропиской мне препятствий не было. Конечно, для возвращающихся из ссылки были ограничения. Был запрет на проживание в столице, режимных городах и пограничных зонах. Спустя три года мои отец и мать получили разрешение на возвращение домой. Отец вообще не хотел возвращаться, потому что всё пришлось бы опять начинать с нуля. Таких родственников, которые могли бы быть опорой вначале, не было. Но мать тяжело переносила местный климат - летнюю жару и зимний холод - и настояла на возвращении. В 58-ом году они приехали.

Проблема возникла с местом проживания. Дом был заселен новыми жильцами, а имущество было разворовано. Колхозы не принимали, ведь  было клеймо, и стали родители "персонами нон грата". Руководители хозяйств и парторги были лояльны новому режиму и боролись за идеологическую чистоту. Отказы получили в нескольких хозяйствах. Одно заявление с резолюцией отказа: «Вы нам не подходите» у меня сохранилось. Но были хозяйства, где была потребность в рабочей силе, и тогда некоторые руководители принимали к себе. Позднее родители хотели поселиться поближе ко мне. Немного денег было накоплено, и они хотели купить маленький домик, но знающие сразу сказали, чтобы об этом и не думали, потому что этот промышленный район приравнен к пограничному и здесь прописки не дадут.

Это клеймо было препятствием не только для места проживания. Проблема возникала при поступлении в вуз. Не на все специальности принимали с таким прошлым. Даже при награждении это имело значение. Я всегда относился к работе ответственно и был поощрён несколько раз небольшими наградами, а когда руководство завода представило меня к более высокой награде, то после проверки соответственными людьми мне по секрету сказал информированный человек, что моя кандидатура не прошла: «Сам знаешь почему».

В заключение хочу сказать, что история знает много такого, когда выгоняют и даже уничтожают людей, чтобы получить материальные ценности или полное послушание. Сталин не был в этом пионером, он просто хороший ученик с настойчивым характером. У меня нет глубокой травмы от этого периода, потому что терять  мне  было нечего. Конечно, страх и неудобства были, но со временем не очень часто и вспоминаешь. Взрослым было намного больнее. Наверно, не может быть у родителей  худшего чувства, когда ребёнок голоден и ничего съестного нет. Об этом периоде жизни написано несколько книг, но только нашему читателю они доступны. В переводе на русский язык их, наверное, нет. Закончить я хочу выдержками из книги "Поживём ещё", где собраны воспоминания участников "путешествия" из нашего района. Это  полностью совпадает с моим мнением, а  мне надо лишь только перевести.

«Что значит насильственное переселение, знают только пережившие это. У других не хватит воображения представить полностью разбитую жизнь: нет дома, места работы, лишён своего имущества, не знаешь, что будет завтра, и как одеть и прокормить свою семью. Есть и завидующие льготам репрессированных. Не хочется пожелать им такую судьбу, что выпала нашим родителям. Дети приспосабливались легче». /Это из воспоминаний Сильвии Сареток. 1936г. рождения, колхоз им. Фрунзе. Окончила Тартуский университет. Сейчас врач-кардиолог в городской поликлинике. г. Тарту/

Думаю, что во многом формирует человека географическое положение и исторические события. В Сибири такие особенности, как огромные пространства и суровый климат. А теперь ещё немного из книги, где Сильви Сареток заканчивает свои воспоминания следующими словами: «Если к прошлому подходить с юмором, то в нашем детстве в Сибири было что-то и полезного, что недоступно городским детям сегодняшнего дня - никакого излишества в еде, достаточная физическая нагрузка, приучение к труду и достаточная закалка (годовые перепады наружной температуры от +40 до -40 С). Дополнительно - познание языка и культуры, как в хорошем смысле, так и в плохом».

Знание языка давало мне возможность бывать в русском обществе инкогнито, я знаю, что порою говорят о других народах. Не так уж хороши межнациональные отношения. Порою присутствует унижение и даже агрессивность. Но если кожа потемнее, тогда как только не назовут и готовы растерзать! Конечно, люди в большинстве своём добродушны и уважительно относятся к другим национальностям.

Этой волной было отправлено в Сибирь из Эстонии 20140 человек. Младшему было два месяца, старшему за девяносто. В нашем совхозе было 143 человека. За короткое время  умерло 15.
     kroonarno42@gmail.com