Глава 2. Встреча с инженером

Встал я поздно, было уже за два часа дня. Ну кухне крутилась моя жена Маша, которая готовила обед из того, что сумела купить на рынке. Да, было немного продуктов, но достаточно, чтобы сварить суп. Кое-что из пайка давали и в хозчасти ВЧК, и это тоже составляло рацион питания всей семьи. А вообще нам удавалось не голодать, более того, кое-какими продуктами я снабжал родителей, которые жили в другой части Питера и к которым наведывались раз в неделю, когда были свободные часы. Хотя, разве у чекиста могут быть они свободными – сплошная работа. Город полон бандитьем, каждый день стрельба, трупы, грабежи, короче, спать эти гады нам не дают. И супругу тоже вижу лишь в ночные часы.
Жили мы на втором этаже трехэтажного дома, построенного еще в прошлом веке. Служебное помещение. Здание солидное, крепкое, хотя зимой все-таки в нем прохладно, если хорошо не отапливать именно все квартиры, холодом тянуло часто снизу, с пола. Зато есть удобство, даже электричество проведено. Телефон обещали поставить, чтобы связь с дежурным иметь. Впрочем, сюда мы переехали лишь в феврале 1921 года, и отсюда мне было недалеко до работы, я туда ходил пешком.
Солнце било в глаза сквозь открытое окно. Я зажмурился, медленно поднялся с кровати, гулко зевнул и потянулся, чтобы размять мышцы, и, шлепая тапочками по деревянному полу, потопал в туалет. Быстро справил нужду, умылся, побрился, после чего вернулся в комнату. В этот момент заглянула моя супруга.
- Чай ставить?
- Ставь, милая, - ответил я и стал одеваться. Штаны, рубашка, кожаный пиджак, ботинки. За пояс повесил маузер. Потом посмотрел на себя в зеркало и пригладил волосы – а то кое-где ежиком торчали. И зашел на кухню.
Маша тихо что-то напевала и кипятила чай. Ей было двадцать два, она сама не из Питера, из далекого Ташкента, где работал учителем истории в русско-туземной школе ее отец. Когда вся эта катавасия в России началась, то она с отцом и братишкой отправилась в Саратов, к родственникам. Только там оказалось тоже не спокойно – Гражданская война и интервенция превратили когда-то цветущую страну в пепелище, миллионы мигрантов устремились из Империи во все концы планеты, столько же убитых, оставшихся без крова и хлеба. Страна разграблена, некому сеять пшеницу, разводить скот, стоять у станка и добывать уголь. Большевикам пришлось применять силу, чтобы удержать власть и не дать окончательно распаться России. Им удалось прогнать интервентов и разгромить Белую армию, которая тоже хотела свободу стране, но только иными механизмами и формами. В любом случае, я понял, что страшно, когда брат идет на брата, а отец поднимает руку на деда; кровь одних не делает счастливым других; и мир следует строить без насилия. Но страна в руинах, миллионы дезертиров с оружием, не дремлят наши враги за рубежом – и война продолжается, может, не такая интенсивная и злобная, но тоже кровопролитная. Я сейчас воюю с преступностью, хотя предпочитал бы кафедру в университете или лабораторию. Моя мечта стать доктором химии пока спряталась на чердак вместе с книгами и кое-какими инструментами, приходится ныне жить реальными и суровыми днями.
Как сказала мне Маша, она с родными уже в конце 1920-го года перебрались в Питер по рекомендации знакомых, мол, здесь работа есть и безопаснее, хотя в этом именно никакой гарантии и не было. Свою будущую жену я встретил случайно, именно в ту февральскую пору, когда мне предложили осмотреть эту квартиру. Маша возвращалась с мастерской, где шила одежду, задержалась из-за заказа, и тут в подворотне ее встретили трое типчиков. Понятное дело, что это были не скауты – с ножами и нехорошими намерениями. Они сразу обступили ее и стали вырывать сумочку, где было немного денег, продуктовая карточка и немного черного хлеба. Маша закричала, но никто из подъезда не вышел ей на подмогу – вполне заурядная ситуация нашей жизни. Все сами боялись и не хотели заступаться. А в этот момент я шел на дежурство и услышал крик о помощи. Естественно, поторопился. Хотя было темно, однако быстро сориентировался, понял, что эти трое – мне не грозные противники, несмотря на их желане выглядеть серьезными уголовниками. Шпана уличная. На вид – лет двадцать – двадцать три, одеты в полушубки, шапки, сапоги. Такая одежда делает их менее ловкими и юркими, сковывает движения, чем можно воспользоваться, если дело дойдет до стычки.
- Так, так, в чем дело? – спросил я, подбегая. – Что здесь творится?
Один из хулиганов повернулся ко мне и протянул руку, в которой сверкало лезвие.
- Вали отсюдова, - грубо произнес он, пока другие скручивали девушку. – Иначе кишки выпущу.
Я немногословен, не люблю зря трепаться. Раз эти парни вышли на охоту, то должны осознавать ее последствия. Поэтому даже не стал вступать в спор, отговаривать их от злых намерений, просить покаятся и отпустить жертву. Война научила меня дорожить временем и использовать каждое мгновение для победы. Поэтому я ударил ногой по руке бандита, и нож отлетел в снег. Развернувшись, въехал другой прямо в живот, и услышал, как желудок отреагировал звучным пуком. Одновременно ребром ладони проломил негодяю переносицу и сбил дыхание кулаком прямо в горло. Этого было достаточно, чтобы тот свалился прямо к моим ногам. Ему сейчас было очень плохо, интерес к женщине и ко мне пропал.
- Не хрена себе! – заорал второй, который никак не ожидал от меня прыти. – Герик, держи эту суку! – это он сказал третьему. - А я с этим фрайером потолкую, - и он ринулся на меня, махая большим ножом.
Зря он так, уж лучше бы деру дал сам. Я перехватил его руки, поддел коленом и перебросил через себя. Тот покатился по снегу дальше, а я, вскочив, бросился к третьему, расстерянно смотревший, как легко расправляются с его товарищем. Он тоже пытался было меня достать ножом, только вышло очень плохо. Мне не составило труда сломать ему правую руку и раздробить коленную чашечку. Двигался я так стремителтьно, что противник не успевал отреагировать и поэтому схлопотал хорошо по челюстям, ушам и печенке. Потом пригвоздил левую руку к бедру его же длинным ножом. Пока он орал и пытался вынуть лезвия, я уже ожидал второго, уже более осторожного, осознавшего, что со мной просто так не справится.
- Тебе крышка! – прошипел он, поднимая со снега оброненным им нож.
- Оч-чень хорошо-о. Я часто это слышу! – согласился я, вытянув вперед кулаки, словно намеревался боксировать. – Но вашему брату так и не удавалось. Давай, мерзавец, не тяни, атакуй, а то уже в сон клонит!
Но тут за ухом раздался выстрел. Я отпрыгнул. И успел увидеть, как пуля пробила правый глаз бандиту и он повалился на снег. Конвульсивно рука еще махала ножом, словно отпугивала тех, кто пришел по его душу. Я обернулся. Девушка, дрожала, но продолжала держать в руке маленький браунинг – дамский вариант оружия. Видимо, она стреляла впервые и впервые убила, поэтому находилась в неком трансе, совсем расстерянная и ошеломленная.
- Все нормально, успокойтесь, мадам, - сказал я, осторожно продвигаясь в ее сторону. – А из ЧК, можете не волноваться... Отпустите пистолет, а то еще меня укокошите ненароком.
Девушка опустила руку. Пистолет упал в сугроб. Я осторожно приблизился к ней, поднял пистолет и засунул в карман, после чего сказал:
- Знаете что, давайте я провожу вас до дома... А с этими, - я кивнул на лежащих на снегу негодяев, - разберусь позже, все равно они никуда не денутся.
Девушка кивнула. Ее всю трясло. Вот так я познакомился с Машей, потом с ее отцом и братишкой. Мои родителям она очень понравилась, особенно, своей интеллигентностью, начитанностью и мягким характером. А в июле сыграли свадьбу. Не пышную, естественно, и с этого момента она стала жить со мной. Она продолжала работать в мастерской по пошиву одежды, а я ходил на службу в ВЧК. Конечно, за меня беспокоилась, ибо работа была – не кирпичи грузить и не улицы подметать, опасная. Впрочем, мне ли к опасности привыкать – всю Гражданскую прошел, с японцами даже бился на Дальнем Востоке, так что смерть миновала, и вряд ли в ближайшее время намеревалась меня навестить. Зато кровь кипела, когда нужно было идти на задание. Нравилось мне быть там, где можно сразится со злом.
- Ты сегодня не идешь на работу? – спросила Маша. Она была высокой, кучерявой блондинкой, с тонкими губами и нежными чертами лица. В такую не влюбиться было невозможно. Но такая могла за себя постоять, стоит вспомнить, как укокошила того бандита. В тот вечер я спросил, почему она сразу не стреляла, на что услышал: «Так пистолет был в сумочке. Я же не думала, что они ее начнут у меня отнимать!» - ну, чисто женская логика. Пришлось ей объяснять, где нужно хранить оружие и как им пользоваться. Заодно позже дал ей уроки практической стрельбы, после чего был спокоен – Маша теперь стреляла без колебания. А браунинг действительно ей пригодился позже – она сумела шугануть воров, которые лезли в нашу квартиру три недели назад. В одного она попала, но тот, раненный в ногу, сумел скрыться. Зато больше никто не сунется сюда – урок был дан хороший воровскому клану.
- Нет, может позже. Сейчас иду на Ждановскую, там нужно поговорить с одним инженером, - ответил я, жуя сухарь. Тут мне подали чай, и я стал медленно пить, впитывая с ароматами все полезные вещества китайской заварки. Настроение поднялось.
Маша кивнула. Потом сняла кастрюлю с огня и сказала:
- Суп готов. Хочешь?
- Конечно, - улыбнулся я.
Быстро поев, я встал, вытер губы полотенцем, потом поцеловал жену и выскочил на улицу. Было пять часов вечера. Не торопясь, я добрался до места рандеву, как было отмечено в том объявлении. Я вновь его перечитал и задумался. Лететь на Марс! Насколько это серьезно? Неужели есть машина, способная поднять человека за пределы Земли? Я летал несколько раз на самолете во время Гражданской, проводил разведку вражеских позиций, но высоко мы не поднимались – максимум на два километра, до облаков даже не дотянуться. А сколько до Марса? По-моему, около семидесяти миллионов... Блин, как далеко. Насколько это серьезно? Может, зря теряю время? И все же, надо сходить и поговорить. Кто знает, может, этому Лосю нужен психиатр, а не попутчик.
Нужное здание я нашел быстро, но оно в данный момент не представляло интереса; окна были заколочены досками, казалось, что там никто не жил. Где-то в канаве пищали крысы. Решительным шагом вошел во двор и огляделся: окружающее пространство было загромаждено ржавыми бочками, тонкими стальными плитами, мотками проволоки, битым кирпичом, какими-то странными изогнутыми трубами, а также валявшими на сухой траве колесами и порошнями от паровоза. Туда-сюда сновались рабочие, которые несли что-то тяжелое в руках или газосварочным аппаратом резали металлические кронштейны. Мужчина в испачканном машинным маслом халате сидел на табуретке и кипятил в ведре какую-то красную жидкость, причем даже я, химик, не мог сразу определить, что это, хотя запах был кислый и едкий. Что за бурду здесь варили?
- Товарищ, я бы хотел поговорить с инженером Лосем, он здесь? - сказал я, и рабочий, размешивающий жидкость большой палкой, указал мне в сторону сарая:
-Он там, возле станков. Найдете сразу.
Сарай хотя и был ветхим на первый взгляд, однако больше по размеру кирпичного дома. Из него исходили звуки режущего инструмента, а также гул генератора. Внутри горели лампочки. Практически, это был какой-то механический цех, раз здесь рабочие – человек пятнадцать - что-то делали на станках. Когда я очутился внутри сарая, то сразу увидел металлическое яйцо высотой в десять метров и шириной в шесть. Оно было склепано из тех стальных листов, что находились во дворе. Я сразу понял, что это и есть летательный аппарат, на котором возможно достичь Марса. Почему-то сразу пришла уверенностть, что написанное в объявлении – не шутка, это настоящее предложение, причем технически обоснованное. Подойдя по ближе, стал ощупывать эту конструкцию. Можно было с уверенностью сказать, что весит она не менее 30-35 тонн. Впрочем, толщина стальных листов – сто двадцать миллиметров, ими обшивались бронепоезда и танки, такой панцирь спасал от пули, осколков и даже снаряда, хотя был тяжелым. «Может, он защитит человека от космического холода и всякого рода излучений», - подумал я, продолжая щелкать пальцем по корпусу. Металл отдавал прохладой. Я обнаружил, что корпус двойной, возможно, внутренний был тоньше, но он являлся термоизолирующим, и на нем крепились приборы и ящики.
По бокам и на носу располагались иллюминаторы, только сейчас они были прикрыты бронещитками. Яйцо опиралось на четыре подставки, выступающие изнутри, больше похожие на лапы. Кроме того, корпус опоясовало кольцо, прикрепленное кронштейнами. Немного комичный, несерьезный на первый взгляд вид. Бронированная дверь, ведущая внутрь конструкции, была полуоткрыта, и оттуда лился голубой свет. Еще один люк я заметил на «носу», и один на «корме», возможно, аварийные или для технических нужд. Под днищем я узрел сопло – скорее всего, это была часть мотора, приводившая в движение весь аппарат; это должно быть очень сильный мотор, чтобы поднять в воздух такую махину. На лесах, окружавших яйцо, работали четыре человека, которые устанавливали какое-то устройство, больше смахивающее на прожектор. В углу сарая визжал пилой станок, и человек обтачивал железку. Рядом был большой стол, на котором находились чертежи. Пахло расплавленным металом.
- Эй, где я могу видеть инженера Лося?! – крикнул я рабочим, понимая, что никто из них не является объектом моего интереса.
В этот момент дверь открылась полностью, и голубой свет был загорожен возникшим в проеме человеком. Это был мужчина лет тридцати пяти, может, сорока, крепкого сложения, среднего роста. Густая шевелюра седых волос казалась шапкой; глаза внимательные, напряженные и в тоже время излучающие какую-то печаль. Острое лицо, две морщины у рта, бритые щеки, широкие ноздри. Несмотря на одежду скромного покроя, чувствовалось, что это – интеллигент, человек, предпочитающий работать усилием ума, хотя и от физического тоже не отказывался. И я сразу уловил, что он дворянских кровей, аристократ – осанку, взгляд, движения таких не сломят никакой тяжкий и даже унизительный труд. Среди них было не мало инженеров, конструкторов, людей, предпочитавших творить нечто материальное, прогрессивное, а не воевать, заниматься коммерцией или править через участие в государственных учреждениях власти. Да что говорить – я сам из этой среды, пускай и из обедневшей семьи, мои родители предпочитали науку и искусство, хотя другие родственники в старое время больше преуспели в дипломатии и политике; сейчас многие из них находились в эмиграции. Я же свое социальное происхождение не скрывал от руководства ВЧК, считая, что уж если вождь мирового пролетариата не считал зазорным признаваться, что тоже из дворян, то мне чего бояться?
Эти мысли быстро пролетели в моей голове, а дальше я не стал отвлекаться и продолжил рассматривать человека. В руках его качался порванный чертеж, видимо, с ним он работал внутри аппарата. Я заметил, что на безимянном пальце правой руки остался след от обручального кольца. Значит, был женат. Может, вдовец, учитывая тот факт, что в прошлом году по стране прокатилась эпидемия гриппа, названного «испанкой». Сколько миллионов человек душу богу отдали – никто до сих пор подсчитать не может1, но косила болезнь всех – старых и молодых, чиновников и матросов, женщин, и мужчин. Вон, к примеру, знаменитая актриса немого кино Вера Холодная скончалась. И председатель президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Яков Свердлов тоже. К счастью, меня и мою семью болезнь пощадила, прошла стороной. Так что этот человек мог быть печальным от потери любимой женщины, подумал я.
- Я – инженер Лось! – сказал негромко тот, рассматривая меня. Я помахал ручкой:
- Добрый вечер. Я тут по поводу вашего объявления... Вам же нужен попучик?
Лось вышел из яйца, спустился по строительным лесам вниз, кивнул и жестом пригласил меня сесть за стол. Здесь лампа светила ярче, и я смог более детальнее разглядеть инженера. Он был одет в холщевую рубаху без пугвиц, широкие штаны с кожаными заплатками на коленях, армейские ботинки. От него несло табаком и техническим маслом. Раскладывая бумаги на столе, чтобы освободить пространство, Лось сказал:
- Да, нужен... Меня зовут Мстислав Сергеевич. А вас как? – и он протянул руку для пожатия. Она была крепкой, жилистой и сухой. Он человека исходила какая-то положительная энергия. С ним чувствовались уверенность и спокойствие, словно он расчитал все в своей жизни и знал каждую веху впереди. Обычно такие люди достигали своих целей. Причем ходили не по головам людей, а за счет собственных внутренних ресурсов, решительности и интеллекта.
- Гусев. Алексей Иванович, - представился я и замолчал, не зная, что говорить дальше. Но мой собеседник хотел знать многое:
- Чем вы занимаетесь, Алексей Иванович?
- Я – бывший солдат... Воевал в Гражданскую, потом против англичан и японцев. Побывал во многих краях нашей страны. Участвовал в организации четырех республик. Сам я из Питера. Сейчас ищу работу...
- Ясно. Вы семейный?
- Женат... Женился полтора месяца назад. Возможно, в следующем году родится ребенок...
- Ага... Технику знаете?
- Знаю, - уверенно ответил я. – Хорошо разбираюсь в артиллерии, пулеметах и бронепоездах. Могу водить автомобиль. Несколько раз летал на планерах, конечно, не пилотом, а наблюдателем.
- На аэропланах? – мелькнули искорки удовлетворения в глазах инженера. – Это хорошо, значит, к полету вы человек привычный. Думаю, что спокойно перенесете путешествие через космическое пространство. Человек с опытом пускай пассивного, но летчика – самое нужное дело!
Мстислав Сергеевич достал трубку, забил табаком и прикурил. Сизый дым устремился из сарая наружу. Сквозь открытые ворота помещения лился закат. Инженер поднял голову и посмотрел, как рабочие завершают установку прибора, после чего крикнул им:
- Крепите надежно, чтобы не потерялась во время взлета! Это необходимая вещь для корабля!
- Не беспокойтесь, Мстислав Сергеевич, мы дело свое знаем, - ответил один из рабочих. – Даже динамитом не оторвете!
Лось кивнул и повернулся ко мне:
- Это хорошие специалисты, дело свое знают. Мы раньше вместе работали в депо, чинили паровозы и вагоны. Вот и сейчас я привлек их к строительству своего межпланетного дирижабля.
- Так это дирижабль? – уточнил я, пальцем тыкая на яйцеподобный аппарат. – Не очень-то похож на цепеллин. Больше на страусинное яйцо.
Мое сравнение ему понравилось, и легкая улыбка скользнула по лицу:
- Да, я так назвал свой корабль - дирижабль. Скелет сделан из стальных балок, что используются для строительства подводных лодок, а вот обшивка – это броня, чем обшивается поезд с артиллерией. Мне дирекция завода выделила бронепластины, и я уверен, что они защитят человека от неблагополучной среды космоса и перегрева во время прохождения атмосферы Земли и Марса.
- О-о-о, интересно! – сказал я, действительно интересуясь аппаратом. Заметив это, Лось произнес:
- Тогда давайте покажу вам дирижабль.
Не скрою, меня это очень интересовало. Мы встали и подошли к огромному яйцу. Со слов инженера выходило, что опоясывающее дирижабль кольцо – это типа тормозного парашюта; во время входа в атмомсферу Марса из него выдвигаются жесткие пластины, которые позволяют снижать скорость, менять траекторию и планировать до самой поверхности. Аэродинамическая сфера снижает уровень трения и перегрев. Иллюминаторы можно открывать изнутри и смотреть на Землю, звезды и планеты; для защиты от яркого солнца предусмотрены фильтры. Множество приборов регулируют систему жизнеобеспечения, как это бывает на подводных лодках. Мотор – это ракетный двигатель, расположенный в нижней части дирижабля; и от него толстое перекрытие разделяет моторный отсек от жилого, причем оно настолько толстое, что не слышно ни звука, не чувствуется вибрация. Движение происходит на реактивной тяге, то есть за счет давления газов, получаемых от расщепления «ультралиддита»...
- Чего-чего? – удивился я. Что-то не приходилось слышать об этом веществе.
- Это новый сложный химический компонент, который разработан в лаборатории нашего университета, - пояснил Лось. – Несколько килограмм «ультралиддита» достаточно, чтобы придать мощь двигателю, развить скорость для преодоления земного притяжения и совершения перелета через космическое пространство до Марса. Естественно, и для возвращения домой.
- Это кто же мог разработать такое вещество? – задумчиво пробормотал я. – Там ведь заведующий Гольштейн Петр Авраамович, профессор химии. Формула есть? Хотел бы я вызглянуть...
- Вы с ним знакомы? – вдруг насторожился Лось, опустив руку с трубку к поясу. Не знаю, что послужило причиной его испуга, но пришлось признаваться:
- Он читал нам курс неорганической химии... Умнейший человек, был знаком с самим Дмитрием Менделеевым! На его лекции мы ходили с особым удовольствием!
- Так вы учились в университете? – у инженера вытянулось лицо. Он, наверное, не ожидал, что простой солдат может оказаться человеком с высшим... точнее, незаконченным высшим образованием.
- Я был студентом химического факультета, но закончить не успел. Началась война, меня призвали в армию... А после революция, бардак в стране, я был то у Махно, но махновщина эта мне приелась, по тому что это уже не свобода, а произвол безвластия; да анархизм – не мой политический интерес, затем перешел на сторону красных. Был на бронепоезде и в коннице Буденного, брал Перикоп, один раз шел на Варшаву, но там нас хорошо долбанули поляки. А один раз с друзьями отправились в Индию, чтобы избавить индусов от английского гнета, только не дошли, уже в Памире попали в пургу, затерялись, я и еще несколько десятков еле вернулись домой. В итоге, все последние четыре года прошли в окопах, в походах, на лошади... Кое-чего набрался, это опыта военного, могу обеспечить хорошую защиту. Но с науками... Короче, пришлось от образования отказаться, пока в России не наладится мирная и спокойная жизнь...
Здесь я не врал, многое было правдой. Просто не все рассказывал – но это уже по определенным обстоятельствам. Зачем раскрываться перед незнакомым пока человеком?
- Напрасно, напрасно, - покачал головой Мстислав Сергеевич, явно, не одобряя мой поступок. – Пока мозги молоды, они способны усваивать много информации. Вам бы учиться и учиться, чтобы потом на практике использовать полученные знания. Страну не поднять без интеллигенции, без пытливого ума.
- Может, к этому я и вернусь... но не сейчас, - обсуждать этот вопрос мне почему-то не хотелось. – Но надеюсь, что моих знаний хватит, чтобы понять, что представляет собой ваш летательный аппарат.
Лось пожал плечами и предложил зайти внутрь дирижабля, чтобы мне уяснить, что это такое. Несмотря на незначительные габариты, кабина была просторной и уютной. Корпус обит войлоком и кожей, деревяный пол, два кресла с крепяжными ремнями, приборная доска, с помощью которой можно следить за техническим состоянием корабля. Два мягких, обитых кожей кресла на металлической основе, и на пружинной «ноге», видимо, чтобы смягчать перегрузку при взлете. Были еще рычаги, и как я понял, ими приводились в движение мотор и парашют, регулировалась скорость и траектория полета, но в данный момент ясности не имел, так как Лось подробностей не давал. На стенах и потолке горели плафоны синим светом, делая кабину в некое магическое помещение и вызывая определенное ощущение соприкосновения с тайнами и мифами. Особый интерес у меня вызвали астрономические приборы, а также агрегаты по созданию необходимого климата. Оказалось, термический обогреватель, работающий от электрогенератора, был впаян в корпус и поддерживал температуру на дирижабле в +24 градуса, так что мы не замерзли бы, летя сквозь мрачный и безжизненный космос.
- А это что? – спросил я, показывая на сложенные по бокам, словно в пулеметную ленту, брикеты. Лось с удовольствием давал пояснения:
- Система очистки воздуха от диоксида углерода в герметично закрытых помещениях на основе гидроксида лития. Не требует электричества, работает бесшумно, брикетов хватит на 240 часов беспрерывной работы... А это баллоны с кислородом, тоже достаточный запас.
Я же недоумевал:
- На десять дней? Всего? Этого хватит нам до Марса?
- Хватит и на Марсе побыть, и на обратный путь. Но я думаю, что на Марсе есть воздух, и мы сможем дышать там без кислородных баллонов и скафандров.
Скафандры, кстати, располагались в стеклянных емкостях внутри дирижабля. Вообще-то, это был переоборудованный водолазный костюм под необходимости другой планеты. Здесь же находились канистры с питьевой водой, ящики с провиантом, электропечь для разогревания еды и кипячения чая. В стенах встроенные шкафы вмещали в себя одежду, обувь, книги, инструменты, было также много свободных мест, и я почему-то подумал, что знаю, чем можно заполнить их. Иллюминаторы можно было открыть посредством нажатия на рычаг. Была радиостанция, видимо, для поддержания связи с Землей. Тут я заметил отдельную узкую кабинку, в которую едва влезет человек. Увидев мой взгляд, Лось пояснил, что это... туалет. «Сколько бы мы не летели, все равно нужно справлять естественные надобности, и этот клозет специально оборудован под условия космоса», - заявил он. Осмотрев все в кабине, мы, подняв люк, спустились вниз по узкой винтовой лестнице. Нижняя часть отсека состояла из сложного мотора, электрогенератора, емкости, заполненной желтым порошком – «ультралиддит». Удивительно какой силы был этот химический компонент, если его хватало на развитие больших скоростей; уж бензин или порох точно бы не смогли бы обеспечить такую тягу двигателю.
Лось, как было ясно, использовал ракетный принцип полета. Я внимательно, даже скрупулезно осмотрел то, что приводило в движение корабль – мотор, состоящий из камеры сгорания и искровой свечи, магнитной катушки, насосов. Мстислав Сергеевич пояснял, что насосы вкачивали из баков в камеру «ультралиддит», который получал взрывную характеристику лишь под воздействием электромагнитного поля, а свеча поджигала это вещество. Образующийся газ огромной силы находил выход через сопло, таким образом двигая дирижабль в противоположное от тяги направлении. «С помощью этого рычага и контрольных приборов можно регулировать число взрывов и, таким образом, предавать кораблю необходимую скорость», - говорил Лось; его глаза горели от удовлетворения того, что он демонстрировал мне достижение своей мысли. С его слов, можно было достич максимальной скорость в одну третью от скорости света, если, конечно, двигаться по прямой и не останавливаться в солнечной системе. В космосе не существует сопротивления, поэтому корабль должен уцелеть при таких скоростях, не разрушиться.
- Но целей за пределами Марса у меня нет, - подчеркнул Лось, делая ладонью движение, как бы это плывет рыба. – Поэтому крейсерская скорость – в пределах 80 тысяч километров в секунду.
Смотря на все это, я, если честно, не переставал удивляться технической эрудицией инженера, а также его изобретательностью. Практически он скомпоновал в небольшом корабле все то, что обычно бывает на линкорах или длинных бронепоездах. И чем больше рассматривал дирижабль и вникал в суть значения тех или иных агрегатов, тем сильнее было желание отправится в полет. Поразительно, что до такого не додумались в США, Германии или Франции, странах с развитой промышленностью и технической мыслью; там больше предпочитали конструировать оружие, чем гражданские машины. Почему-то все иные мысли ушли за сознание, а вот стать первым пилотом этого корабля мне ой как страстно хотелось. Давно не испытывал я таких положительных ощущений, такого творческого подъема.
- Это все стоит денег, - сказал я, стуча пальцем по корпусу дирижабля. – Кто же вас профинансировал?
- Часть средств выделила местная власть, часть – это мои личные сбережения, а часть... это безхозное имущество, что обнаружилось в руинах некоторых фабрик и лабораторий, цехов и мастерских, на них никто не претендовал, и мне разрешили их взять, - признался Лось. – Конечно, можно было соорудить корабль и больших размеров, человек на десять, но зачем рисковать таким числом жизнями? Да и времени на постройку такого дирижабля не хватило бы.
Мы поднялись из моторного отсека в кабину, и я поинтересовался:
- Почему? Вы торопитесь?
- 18 августа Марс будет в самом минимальном расстоянии от Земли – это 55 миллионов километров, поэтому старт намечен именно на этот день, - пояснил инженер, указывая на схему полета, что было начерчено на бумаге. – Дирижабль вначале поднимется на высоту ста километров со скоростью восемь километров в секунду. Трение атмосферы вызовет перегрев корпуса, но между ребрами проложены шланги с охлаждающей жидкостью, так что человек не пережарится. Но дальше... Тут сложнее. Чтобы достичь Марса за 10 часов, то корабль должен развить скорость в 83 тысяч километров в секунду. Мотор на «ультралиддите» способен на это, но неизвестны факторы влияния такого ускорения на человеческий организм. Может, нас разорвет на части, или размажет по стенке, или мы потеряем сознание, поскольку человек не создан для таких скоростей – этого я не знаю. Никто не знает. Поэтому опасность высокая... Может получиться так, что корабль с трупами пролетит мимо Марса и уйдет в глубокий космос, чтобы через миллионы лет добраться до галактики Андромеды. И никому в России не будет известно, что же произошло с пилотами, то есть с нами...
Я это понимал и осознавал риск. Но разве меньше риска на Земле? Разве меньше рисковал своей жизнью, участвуя в войне и сейчас каждый день борясь с преступниками? Так что полет для меня был новым шагом в судьбе. Все больше и больше находил я поводов для участия в этой необычной экспедиции. Вообще я всегда в душе был путешественником, искателем приключений; не зря в детстве учитывался книгами Жюля Верна, Герберта Уэллса, Артура Конан Дойля и Александра Дюма, сопереживал героям и сам представлял себя на их месте. Мне хотелось увидеть мир, о котором лишь писали некоторые мыслители и журналисты, и куда заглядывали телескопами астрономы. Хотелось самому пощупать почву Марса, вдохнуть ароматы местной флоры, если, конечно, она там есть...
- Но если все пройдет как надо, то через десять часов мы будем уже у Марса. Мне придется начать торможение, чтобы мы не сгорели в атмосфере или не врезались о поверхность, как артиллерийский снаряд. Это тоже важный и ответственый момент, главное, все расчитать заранее. Впрочем, у меня весь процесс полета, включая поминутные корректировки траектории, расчеты, спроецирован на схеме, - и тут Лось показал на свернутый в трубку лист бумаги, что высовывался из нагрудного кармана. – Все этапы заранее отмечены, нам придется только вовремя включать и выключать мотор, производит маневры в воздушной среде. Где именно мы совершим посадку – пока не известно, будем ориентироваться уже, когда войдем в атмосферу.
Я слушал и кивал. Схемы меня убеждали, что Лось действительно сильный инженер и неплохой баллистик, раз сумел просчитать все стадии полета. Когда осмотр был завершен, мы вернулись к столу. Мстислав Сергеевич опять забил трубку и стал пыхтеть, смотря на меня немигающим взглядом. Табак оказался едким и вонючим, дым – густым, я аж закашлял. Собеседник ожидал моего решения, и было бы несправедливым лишать его надежды. Смотря ему в глаза и чувствуя, как бьется сердце от волнения, честно сказал:
- Мстислав Сергеевич, я полечу с вами! Честное слово, мне нравится ваша идея. Уверяю вас, пригожусь как... э-э-э, ученый-химик и... как солдат, если нам будет угрожать опасность... Возьмите меня с собой.
- Хорошо, - улыбнулся инженер. – Только... Что скажет ваша жена?
Это был не простой вопрос. Но мне казалось, что его я отрегулирую с Машей. Конечно, не хочется бросать супругу в этот сложный период, особенно когда мы ждем в следующем году пополнения в семье. Но ведь и полет из-за этого отменить невозможно. Поэтому сказал, что на сей счет пускай Лось не беспокоится. Тому ответ понравился, и он проговорил, пыхтя трубкой:
- Знаете, до вас сегодня было двое – одна молодая женщина, весьма несерьезная, артистка провинциального театра, любительница авантюр, и один мужчина, который лез в драку, мол, я своими объявлениями дурю людям мозги, требовал пояснения. Насилу их успокоил и выдворил из сарая. Был еще американский журналист по имени Арчибальд Скайльс, интересовался кораблем и условиями полета, но составить мне кампанию отказался, типа, на Земле у него много дел; лишь просил писать путевые дневники, за публикацию которых обещал хороший гонорар... Просил я и своих рабочих, - тут инженер кивнул на работавших снаружи людей, - и среди них не нашлось попутчиков – боятся они лететь в чужие миры, не наша, говорят, это работа. Сварщик Хохлов считает, что там, за пределами Земли – страшный холод, человеку не выжить, а слесарь Кузьмин ссылался на больную жену, мол, не могу ее бросить. Я их понимаю... Две недели висит объявление, а серьезные люди не обращаются. Только приходят некоторые поглазеть на дирижабль, качают головой и уходят... Если честно, то лететь одному не хотелось... Нет, не страшно, просто всегда нужен товарищ, который поможет в трудную минуту, разделит с тобой все тяготы полета... Как видите, корабль способен с комфортом вместить двоих человек, так что мне нужен только один спутник...
Ну, это ясно, в одиночку лезть в бездну Вселенной – удовольствие небольшое. И интерес американского журналиста тоже понятен. Именно его интерес и вызвал беспокойство губЧК, и стало причиной моего визита к Лосю. Мой же интерес все больше возгорался, чем больше я слушал Лося. Но пришлось играть свою роль дальше:
- Это понятно. А условия какие, харчи?
- Могу выдать вашей супруге деньги и продукты питания, естественно, все наперед, пока мы будем в космосе. С расчетом на год.
- А если не вернемся?
Тут Лось развел руками:
- Я вам не могу гарантировать бессмертие. Может, мы взорвемся, как только включится мотор, может, сгорим в плотных слоях атмосферы, может, нас протаранит какой-нибудь метеорит или столкнемся с астероидом, чего полным полно в безвоздушном пространстве. А может случится так, что баллистические расчеты моего бра... – тут инженер поперхнулся и продолжил: - То есть мои расчеты окажутся неверными и тогда лететь нам к Альфе Центавра или Сириусу много десятилетий, пока мы не умрем от голода или удушья. В этом случае наши тела останутся на дирижабле миллионы лет, пока не врежемся в звезду или не вылетим из нашей галактики... – Лось повторял то, что было им сказано несколько минут назад, только, похоже, это ему нравилось. - Кто знает, обретем нетленную вечность во Вселенной наравне с кометами и планетами, где жизнь зарождается и вымирает, а солнца гаснут или взрываются, чтобы начать новый отсчет для небесной материи.
Несколько странные рассуждения для инженера, конструктора этой летательной машины. И у меня возникло ощущение, что соприкасаюсь с какой-то его внутренней тайной, мотивами его поступка.
- Вас это не пугает? – спросил я, внимательно разглядывая собеседника. А вдруг это псих, и в реальности совершить космический суицид – вот его идея? Хотя... нет, не похоже. Просто инженер – философ по жизни. И что-то трагическое, личное произошло в его жизни, раз тянет его на подобные мысли. Я подумал, что разговорить его удасться позже, может, в полете или уже на Марсе. Ведь интересно же знать все о том, с кем собираешься на другую планету.
Лось вздохнул:
- Меня пугает одиночество... Если я буду один в этой коробке, то страшно умирать одному... Я человек верующий, и будет трудно принять, что Бог оставил меня, позабыл, и тогда гореть мне в аду как в недрах звезд... Но если вас это пугает... то вправе отказаться. Я насильно никого не тяну, предпочитаю предупреждать об опасностях. Космос – это не прогулка по озеру на яхте.
- Нет, нет, я человек отчаянный, - успокоил я его, хотя, если честно, идея умереть коллективно мне тоже не пришлась по душе. Просто была надежда, что такой бесславный конец пройдет мимо нас. – Я испытал в жизни многое, смерть меня не страшит.
Я, может, и кривил душой, но не сильно. Инженер усмехнулся и тихо спросил:
- А что же вами движет?
- Любопытство. Как ученый... то есть студент-недоучка интересуюсь мироустройством, хочу познать все новое и неведомое. Поэтому, - я хлопнул по креслу пилота, - хочу все знать об этом корабле и о Марсе, куда мы направимся. А на Земле как-нибудь без меня разберутся со всем. Жизнь в нашей стране нормализуется, приходит в порядок...
Мой простой ответ удовлетворил Лося. Он кивнул:
- Приходите завтра, я научу вас управлять дирижаблем... Конечно, я сам тоже не летал на нем, но знаю, что и как, и вам нужно знать для начала чисто теоретически. Во время полета получим практические навыки.
- Можно свои вещи взять? Ну, для полета? – спросил я. У меня были задумки, что может пригодится на другой планете. Сами понимаете, неизвестность опасна неожиданностями, а к ним лучше заранее готовиться.
- Да, конечно, мест в ящиках много, можете там хранить все, что пожелаете. Только животных в полет не возьму. Вот уж увольте, но ни кошку, ни собаку! Мы летим на Марс, а животные там не нужны!
Я почесал подбородок, пояснив, что не любитель разводить домашних питомцев, а затем задал вопрос, который утром слышал от Трофимова:
- Скажите мне, Мстислав Сергеевич, а на Марсе жизнь есть? Вы верите в это?
К этому вопросу собеседник оказался неплохо подготовленным, и его ответ меня удивил неплохим знанием химии:
- Верю, друг мой, верю... Год назад я в Питере встречался с одним умным химиком. Его фамилия Опарин. Мы беседовали о возможностях жизни на других планетах, в том числе Марсе, Венере, спутниках Юпитера. Он мне говорил много о коацерватных каплях, или просто коацерватах, которые открыл в лаборатории; капли – это высокомолекулярные соединения, способные самопроизвольно образовываться в обычной среде. Опарин предполагал, что вначале возникают органические вещества, потом белки, а после – белковые тела. И все это формируется на базще элементарных химических элементов. Еще немецкий ученый Кан утверждал, что звезды и планеты появились из газопылевого вещества; и наряду с металлами и их оксидами в нём содержались водород, аммиак, вода и простейший углеводород - метан. Все это создает определенные возможности для появления и поддержания жизни.
- Да, вполне... – с этим утверждением спорить не было смысла. А Лось продолжал, с каждым предложением из носа выпуская дымовые кольца:
- Опарин мне говорил, что на Земле в первые периоды существовал водный океан, фактически, бульон различных химических веществ, и в нем под воздействием температур, электроразрядов, давления и прочего производные углеводородов могли подвергаться сложным химическим изменениям и превращениям. В результате такого усложнения молекул могли образоваться более сложные органические вещества, а именно углеводы...
Тут Лось встал и подошел к шкафу, вынул из него большую карту и повесил на стену. Но не земную, это была Красная планета. Карта, сделанная, скорее всего, в Пулковской обсерватории, все же была не совсем четкой и детальной. Но можно было различить кратера, что есть и на Луне, долины, полярные шапки, вулканы, горы, пустыни. Насколько я помнил, масса Марса составляла 10% от земного, средний линейный диаметр – около семи тысяч километров. Отмечен период вращения  - 24 часа вокруг оси и 668 дней вокруг Солнца - и смены времен года, но вот какой там климат?.. тут мои познания были расплывчатыми. Но я получил неплохую лекцию от инженера:
- Я считаю, что на Марсе есть кислородная атмосфера, вот эти линии, что опоясывают всю планету, - каналы, по которым течет вода. Лишь при наличии атмосферного давления может быть водное пространство. Астрономы выявили изменения в светлых и темных участках поверхности, особенно в полярных зонах, что очень похоже на континенты и океаны. Темные длинные линии могут быть каналами жидкой воды. Температура у поверхности – около двадцати градусов. Не жара, конечно, как в земных пустынях, но достаточно, чтобы произростали растения и обитали животные и птицы. То есть все условия для саморождения жизни. Если там разумные существа?..
- Да-да, я именно про это, - подчеркнул я. – Вы верите, что на Марсе есть продвинутая цивилизация?
- Видишь эти темные борозды на поверхности Марса? Так вот, это ирригационные сооружения, которые распределяют воду. Я уверен, что климат на Марсе засушливый, воды мало, хотя миллиарды лет назад вся поверхность была погружена под воду. Может, из-за низкого давления и небольшого магнитного поля планеты вода испаряется и улетучивается в космос. И чтобы ее сохранить, созданы закрытые водные бассейны. А это невозможно без технически развитой цивилизации. Об этом говорил в конце 19 века и великий итальянский астроном Джованни Скиапарелли, наблюдавший за сетью каналов. Некоторые ученые уверены, что геологическая активность на Марсе прекращена, поэтому поверхность не получает в достаточном количестве из недр необходимых минералов, кислорода и воды. Приходится сохранять то, что имеется...
Я озадаченно почесал за ухом:
- Марс умирает?
- Скорее всего, это так. И поэтому они шлют нам сигналы! Вы слышали заявление американца Николая Тесла, что он принимал сигнал из космоса? По его расчетам, он шел с Марса. Тесла – известный физик, инженер, он-то врать не будет! Более того, я читал опубликованную в Одессе в 1912 году книгу астронома Персиваля Лоуэлла «Марс и жизнь на нём», где он убедительно доказывал существовании на Марсе высокоорганизованной жизни и древней цивилизации. Его карты каналов свидетельствовали о сложных ирригационных сооружениях на Красной планете. Он считал, что все планеты в своем развитии проходят шесть стадий, и если Земля на четвертой – это наличие земли и воды, то Марс – на пятой – иссыхание океанов; шестая – это уже смерть планеты: потеря атмосферы. Как известно, Марс в два раза меньше Земли, остыл раньше, и поэтому эволюция жизни там протекала стремительно. Нужно было строить каналы, - а Лоуэлл насчитал их более шестисот! – по которым от полюсам к экватору растекалась живительная вода. После публикации теорий Лоуэлла никто в тогдашнем мире не сомневался в наличии жизни на Марсе. В 1900 году некая мадам Гузман учредила премию в 100 тысяч франков за налаживание двусторонней связи с внеземной цивилизацией.
Русский ученый Гавриил Тихов на основании наблюдений Марса в различных областях спектра участках искал доказательства существования растительности на данной планете. Для этой цели выполнил большие серии опытов по определению отражательной способности земных растений, произрастающих в разных климатических условиях, почв и других естественных образований.
Тут Лось снова забил трубку и раскурил. После чего продолжил:
- Но есть и противники данной теории. Например, астроном Эжен Антониади считал каналы – оптической иллюзией, еще в 1909 году он исследовал Марс при помощи мощного телескопа и пришел к выводу отсутствия воды. А в 1907 году Альфред Рассел Уоллес в книге «Is Mars Habitable?»доказывал, что температура на Красной планете очень низкая, а атмосферное давление слишком малое для существования воды в жидкой форме. И он заявил, что никакой не только разумной, но и вообще жизни речь идти не может; Лоуэлла он обсмеял...
- Я читал книги Эдгара Райса Берроуза, американского писателя-романтика, в частности, романы «Принесса Марса», «Боги Марса» и «Владыка Марса», - заявил я. – По-моему, на автора большое влияние оказали исследования Лоуэлла. Уверен, что они оба догадывались о наличии жизни на Марсе.
Я почему-то хотел верить в это, и сам пытался убедить Лося, словно он мог отказаться от полета. Только тот кивнул и продолжил курить табак.
- В этом мы убедимся лишь 19 августа, когда достигнем Марса! – тихо произнес Мстислав Сергеевич, после чего встал и сказал: - Я рад, что у меня есть попутчик. И я рад, что мы оба верим в нашу миссию. Приходите завтра к двенадцати часам дня – я начну обучать вас управлению кораблем и пользованию различных инструментов.
Я встал и пожал ему руку. После чего попрощался и вышел из сарая. Лось вернулся в кабину дирижабля и продолжил работу. К тому моменту рабочие уже завершили крепление устройства и спустились вниз. Уже темнело, и они торопились к своим жилищам, к семьям. Выходя из двора, заметил двух мужчин, внешне ничем не выделявшихся из тысяч таких же, которые стояли, прислонившися спиной к стене и куривших папиросы. Что они делали в столь поздний час здесь? У меня возникли кое-какие подозрения в отношении к ним, но те как бы особого интереса ни к кому и ни к чему не проявляли, стояли и даже не переговаривались друг с другом. Может, просто стоят, устали с дороги или ждут своего товарища? Я уж со своими профессиональными взглядами становлюсь каким-то маньяком, всех подозреваю в чем-то. Надо было идти.
Но домой я в тот час не пошел. Первым делом я посетил Трофимова, который, как всегда, находился в своем кабинете и не собирался прекращать работу, и сказал ему прямо с порога:
- Сергей Иванович, это не шарлатанство. Это серьезный проект! Вы правы, в полет должен отправится я. Если вы, конечно, не передумали!
Тот сидел за столом и читал криминальную сводку. Услышав мое утверждение, он отложил бумаги и, немного подумав, спросил:
- Да? Почему так думаешь? Я тут долго над этим размышлял, и решил, что больше похоже на чепуху, и что зря я отвлекся на это дело, тебя послал...
Я мотнул головой:
- По-моему, межпланетный дирижабль технически сконструирован и сделан безукоризненно. Я верю, что на нем можно летать и достичь не только Марса, но и других планет. Лось – серьезный инженер и знает многое.
- Может, конфисковать аппарат? – задумчиво произнес начальник, пальцами барабаня по столу. Но мне показалось, что слово «конфисковать» пора уже прекратить в стенах нашего учреждения. И тем более, корабль принадлежит Лосю, он построен на его деньги, какое право мы имеем отнимать его собственность?
- Зачем? – скривив лицо, выдавил из себя я. – Сначала нужно испытать его, проверить в полете. А если он проявит свои летные характеристики на высшем уровне, то можно построить сотню таких. И тогда никакой враг не страшен Советской России. Поэтому, Сергей Иванович, разрешите мне полететь с Лосем! Самому страшно интересно, как там на Марсе!
Тут начальник хмыкнул:
- Понимаю, понимаю, Алексей. Раз ты уверен в этом, то нельзя сбрасывать со счета технические возможности такого корабля. Если согласен принять участие – я приветствую твое стремление. Только ты – серьезный сотрудник, и терять такой кадр в нашей оперативной работе нам нельзя. Но с другой стороны, марсианская экспедиция не должна проходить без участия нашей организации. Поэтому я похлопочу за тебя перед руководством ВЧК в Москве, и результаты сообщу.
- Большое спасибо!
- Подожди меня благодарить, сначала узнаем ответ, - махнул мне рукой Сергей Иванович. – Ступай домой, завтра все обсудим.
Тут я вспомнил о двух подозрительных личностях, что чего-то ждали у дома Лося, и волнение охватило меня.
- Сергей Иванович, пошлите пару милиционеров на Ждановскую набережную, - попросил я. – На крайний случай.
- Зачем? Думаешь, что могут украсть межпланетный дирижабль?
- Что вы! Он весит тридцать тонн! К тому же не зная системы управления, как его угнать? Нет, я о другом. Знаете... Этот корабль приводится в движение химическим веществом страшной силы - «ультралиддит». Это пострашнее динамита. Сами понимаете, что может произойти, если оно попадет в ненужные руки... – мне казалось, что я мыслю в правильном направлении. Главное – обеспечить безопасность Лосеву и его изделию. Ведь не обязательно угонять дирижабль, враги могли его и уничтожить – тогда уж точно лететь будет не на чем, и проект покорения Марса придется отложить в долгий ящик.
Трофимов встал как вскопанный.
- Да, ты прав, сейчас позвоню дежурному, пускай вышлет туда сотрудников угро. Береженного бог бережет.
Я, успокоенный, вышел из здания и посмотрел на ночное небо. Среди звезд удалось разглядеть Марс – он по яркости слегка уступал Юпитеру и Венере. Хотя я не был астрономом, однако в гимназии проявил должный интерес к этой науке, часто пропадал в Пулковской обсерватории, где когда-то работал мой предок – Матвей Гусев, один из пионеров русской астрофизики2. Впервые я смотрел на эту планету другими глазами и чувствами. Там, в выси мерцал оранжевый шарик, полный тайн и чудес, и мы, земляне, уже способны были протянуть к нему руку.