Фрагменты романа Каракалпакский Клондайк. Сом-вел

Фрагменты романа «Каракалпакский Клондайк». Сом-великан и голый Маугли


1.

Электролиния дала нам свет, но просвета в жалкое существование не внесла. Прозябали мы по-прежнему - в безденежье, впроголодь. Грустно говорить, но почти за три месяца нахождения на объекте мы не получили ни одной зарплаты, перебиваясь мелкими авансовыми подачками да случайными шабашками. И теперь все очень надеялись на большую получку за проведение  работ по электрификации степи, обещанную Усландином к Первомаю. Впрочем,  до мая надо было ещё не «откинуть копыта», как говаривал некогда наш незабвенный Аким.
С наступлением весны Аму-Дарья стала разбухать и подниматься, и мы с остервенением ударились в спасительную рыбалку.  Река разлилась, став приличной водной артерией, без обглоданных рёбер песчаных кос и неприглядных плешей островков. Вода помутнела, вспенилась, а течение убыстрилось.  Солнце  иногда прижигало – хоть загорай, но купаться пока никто не рисковал.
В яркий первоапрельский день порадовали нас Игорёк и Алексей. С вечера они поставили на реке перемёт, соорудив плот из всякого древесного хлама и перетянув на нём второй конец снасти на противоположный берег. А утром на перемёте висел сногсшибательный, в конкретном смысле этого слова, полутораметровый усатый сомище - тёмно-зелёный, скользкий, тяжеленный. Ликованию рыбаков не было предела. И надо представить, с каким победоносным видом подходили друзья к вагончикам, неся на прогнувшейся жерди речного великана, воздетого на неё сквозь жабры! Так охотники каменного века доставляли в свои пещеры драгоценную добычу, продлевавшую жизнь многострадальным первобытным сородичам.
- Вот дурачок, - глуповато улыбаясь, рассказывал счастливый Алексей, - клюнул на малька, а малёк - с мизинец размером...
Игорь, роняя с лица подобающее невиданному улову выражение достоинства и превосходства, вдохновенно вторил:
- Весна: жрать нечего, вот они и бросаются на всё. Палец сунь в воду – заглотят. А засунь  и чё другое – так же засмоктают во всю пасть… Ха!   
- Ага, -  поддакивал  Журавль, торопясь выложить впечатления, - а внутрях, когда мы распотрошили, у него мышонок был... 
Карие глаза Алёши лучились радостью десятиклассника, сдавшего выпускные экзамены. Но Тусь, ущемлённый тем, что не ему - бывалому охотнику и рыбаку, а сопливым салажатам улыбнулась удача, оборвал рапорт везунчиков провокационной справкой.   
-  Сомы, хлопчики, не только мышей, но и утопленников лопают за милую душу. Хавают их, скажу вам, - только шум стоит.  А этот вот, – он ткнул пальцем в сомий нос, - наверняка свеженькой мертвечинкой побаловался. По зрачкам вижу – падальщик ещё то-от!..
Мёртвые рыбьи глаза на громадной, размером с футбольный мяч, чуть приплюснутой голове перламутрово мерцали глубинным, таинственным светом. С концов дуги сомкнутых губ жгутами свисали длинные лакированные усины. Пасть амударьинской анаконды вполне могла проглотить по частям того дохлого телёнка, что видел Тусь в февральской реке... Но отвращающие уточнения о рационе сома-гиганта не могли смутить никого! Организм каждого из нас  ещё наращивал мышечную и костную массу и беспрестанно требовал пищи! Ведь человек, как известно, растёт до двадцати пяти лет…
Подарок кормилицы Аму-Дарьи мы поглощали от пуза три дня кряду. Но так и не смогли доесть наготовленного, выплеснув с треть   ведра прокисшей ухи Водке и Марфе (ещё одной, чёрно-мастной суке, прибившейся невесть откуда.). И нужно добавить, что в дальнейшем никто из нас рыбищу таких величин не выуживал. Потому и хочется думать, что поимка сома-великана осталась ярким и незабываемым эпизодом в начальных судьбах Игоря и Алексея, проходивших  во  время оно на берегах зарубежной теперь, недосягаемой реки…
Но купальный сезон был открыт в той же апрельской декаде. Было это так.
   
Утро разгорелось ощутимым теплом с самого восхода, и к десяти часам обратилось в солнечно-слепящий жаркий день. Приготовив обед, я притопал просвежиться на реку, где Тусь и Журавль спозаранку рыбачили удочками, насаживая на крючки то мальков, то шарики теста и хлеба. Но кроме небольшого судачка, на кукане у них ничего не бултыхалось.
Девственная тишь лёгкими речными чайками парила над Дарьёй. Сама река, как гигантская мифологическая змея, сверкала серебряной чешуёй волн, извиваясь под золотоносными струями солнца. Нарушали тишину лишь редкие всплески крупных рыбин – то в береговых камышах, то на стремнине, - да возгласы наших удильщиков, с восхищением и разочарованием реагирующих на них:
- Ух, ты, слышал? Ну и туши плещутся - толстые, как  брёвна!
- Вот, блин, здесь такие киты водятся, а ни хрена не клюёт!..
У песчано-глинистого берега, на мелкоте, где вода потеплей, резвились стайки стремительных тёмноспинных мальков. Ласковый ветерок порхал в стеблях прошлогодних трав, еле заметно волнуя их верхушки и нежно гладя низкую, свежую зелёную поросль.
Первозданно и родимо было в природе, будто в сладко-сонной, позабытой безмятежности детства.

2.

Ну, как в такие райские минуты не обнажить для раннего загара свои бледно-плёночные плечи, чтобы потом и вовсе – взять, да и оголиться напрочь! И голышом, ошарашив ребят внезапностью поступка, ринуться лбом в холодное дарьинское течение - чуть ниже них по берегу, дабы не распугать рыбу на прикормленном месте.   
Уф-фу-фув!!! До чего же она обжигающе ледяная,  эта первая не купальная вода! Бр-р!.. Всё тело вмиг покрывается крупными упругими пупырышками, и - носоглотке, лёгким, всему организму  сразу не хватает воздуха. И ты, задыхаясь, захлёбываясь, всасываешь его ноздрями, ловишь ртом, сплёвывая тягучие слюни, перемешанные с речными струями. Тебе хочется выскочить из жалящего потока, вакуумно вжавшего туловище в студёную обтягивающую оболочку. Но смотрят, смотрят на тебя, сумасбродного, потрясённые удильщики и нужно держать марку! И ты, как пароход-колёсник, начинаешь неистово буравить реку всеми своими лопастями-конечностями.
Смотрите, завидуйте, восхищайтесь: я – плыву-у-у!
Молчат поражённые рыбачки, поёживаются на твёрдом бережку. Брр!..
А ты, громко ухая и смеясь, весь в веере радужных брызг, всё удаляешься и удаляешься  - к тому берегу, на ту сторону! И торжествует сознание, и ликует возбуждённая грудь. Ведь именно ты, а не кто-то другой, «распечатал» в несезонном для купания апреле этот зеленовато-мутноватый ледяной хрусталь, ты – первый в бригаде человек, укротивший вероломную, бешеную Аму-Дарью!
И вот, прерывисто дыша, спотыкаясь и качаясь, уже выбираешься на отмель противоположного, «пляжного» края - совершенно голый, с нестрижеными волосами, заросший бородой, как тот Робинзон Крузо. И, прыгая на одной ноге, чтоб вытряхнуть из уха воду, бросаешь победный клич на обжитую людьми  сушу:
- Э-ге-гей! Лёхи-Алёхи! Давай сюда, ко мне плывите! Нечего свои сокровища в штанах парить!
Друзья молча поглядывают в твою сторону.
- Э-ге-ге-гэй! Или слабо?.. – вторишь ты вдогонку первому залпу ехидства.
Вид у тебя впечатляющ: так юноши Эллады перед олимпийской схваткой, нагие и прекрасные статью, прикрывали ладонью глаза от разыгравшегося солнца, ожидая впереди появление соперника.
- Дурак ты, - кричит Алексей, - я простывать не хочу!
Соглашаясь с ним, Тусь потирает оголённое пузо:
- Да-а… рановато ещё купаться… - А тебе,  сложив ладони рупором,  зычно ответствует: 
- Ты давай рыбу нам не разгоняй, морж балтийский!
Множась в перекаты эха, летят над рекой человеческие голоса, ослабевают и молкнут, осыпаясь вдали на солнечную ртуть воды.   
Тусь опускает руки, говорит то ли самому себе, то ли Журавлю: 
- Нашёл время воду мутить, водолаз чёртов …
Ты, конечно, не слышишь этих слов и, быстро забыв о товарищах, растягиваешься на тёплом песке, на который до тебя  ещё не ступала нога человека - русского, по крайней мере …

- А, может, нырнуть разок? - вяло сомневается Алексей, глядя на глумливый, непотопляемый поплавок.
- Нырнуть хочешь? - скептически переспрашивает Лёня, отрывая взгляд от своего самодельного пробкового сторожка на лесе (нашёл же где-то пробку от шампанского в необитаемой степи!). - Ну, так давай, попробуй, а я погляжу.
Он бинокулярно выпукло таращит боевой глаз на Журавля.
- Ты не забывай, что Серёга – мореман, водолазом служил. Он к воде привычный. А тебя сразу судорога на дно утянет. Я спасать не полезу…
- Ну, тогда пусть он сам воду и греет, - сразу соглашается Журавль. – А мы с тобой всё равно домой собирались. Клёва нет, а теперь и не будет точно. Всю рыбу водолаз разогнал. Да и жрать уже хочется.
Алексей хмуро кивает в сторону недосягаемого берега.
- А пожрамши-то, любой может искупаться…
У Туся давно сосёт под ложечкой. Чувство голода началось и усилилось после того, как ты, придя на реку, сообщил, что обед готов и ожидает их на кухне. 
Лёня молча выдёргивает леску из воды, сматывает удочку. Алексей проделывает то же.
Свернув снасти, Тусь вторично кричит в свой рупор:
- Се-э-рый, мы по-шли хавать. Оставля-ем на тебя за-ки-доны, прове-ришь после…
- Хо-ро-шо-о! – доносится к ним твой левобережный голос.
- Будет тебе хорошо! - передразнивает Тусь приглушённо, будто там, на песчаной полосе за рекой, его можно услышать.       
- Разлёгся, как на пляже нудистов под Гаграми, - с завистью бросает взгляды в твою сторону Алексей. Но Тусь заговорщицки тянет его за рукав к месту твоего трамплина, где лежит сброшенная беспризорная одежда.
- Постой на стрёме и удочку мою подержи, - командует он подельнику. – Смотри, чтоб Серый сюда не зырил...
Оглядываясь и хихикая, Лёня сгребает в охапку беззащитную робу, переносит и прячет её недалеко под кустом жангила в высоком сухом травостое.
- Пусть поищет потом, - тихо говорит он Журавлю. - Найдёт, если хорошо захочет. А теперь  пошли до хаты, на обед ….
В приподнятом от удачной проделки настроении, шутники втыкают удилища в береговые заросли (лучшей маскировки для удочек от чужих глаз и выдумать нельзя) и, посмеиваясь, уходят вверх по дороге, вползающей в тугаи.

3.

…Сорный песок, перемешанный с обломками веточек и стеблей, колюч, но приятен, нааккумулированный солнечной энергией. Потоки юного апрельского светила нежны, как детские ладошки. Сквозь тонкую кожу сомкнутых век они приятно прижигают глазные полушария, заливают их красным туманом.
Хорошо лежать на хрупкой корке песка, впитывая естество солнечного мира, но недолго пролежишь: снизу под тебя, сквозь проломы и трещинки, поднимается береговая сырость и начинает холодить прилипшее к песку тело. Ты перекатываешься на новое место, жадно вбираешь кожей ненарушенный нагрев песка, пока на поверхность не проступает следующая волна холодной сырости. Тогда ты снова делаешь перекат…
Прежняя тишь на весенней реке. Ни человеческого слова, ни человеческого взгляда. Ты наг и естественен, как малое дитя, как первобытный пещерный человек. Тысячи и тысячи лет подряд здесь было также. Мерно журчала речная вода и плескалась в ней очнувшаяся от зимнего оцепенения рыба. Неслышно веял ветерок и беззвучно качался камыш. И надо всем этим блистало единственное для всех времён,  существ и народов великое, нетленное, животворящее Солнце!
Да! Всё было так же, точно так же, и жаль лишь, что не было тебя. Или... может, ты уже был? Ну, конечно, был! Был, конечно! Потому что - откуда так реально помнишь и ощущаешь всё то, пережитое тобой тогда и повторяющееся сейчас?.. Непередаваемо ощущаешь! И хоть словами пытайся пересказать чувства свои и ассоциации, хоть нотами, хоть кистью – всё не то будет.
Но пора возвращаться на прежний берег. А  прогретое, заметно порозовевшее тело всем существом своим протестует. Не желает оно испытывать заново арктическую субстанцию азиатской реки! Вот бы брод найти!..
С этой целью ты бредёшь по мелководью, всматриваешься в течение и понимаешь, что перехода, увы,  не будет, и  реку придётся всё-таки переплывать.
Ну, что же: чему быть, того не миновать. Плыть, так плыть!
Вдохнув воздух во все лёгкие, зажмурив глаза, ты бросаешься в студень речного омута.
Булх-х!..
Теперь вода ощущается ещё жгучей, ещё холодней. Но зрителей нет, и, вынырнув, ты плывёшь молча, упруго, сосредоточенно, чтоб скорее выбраться из её леденящих жгутов...
Выскочив на берег, ты дрожишь всем телом, губы резиневеют, зубы дробно стучат. Бросаешься к месту, где лежала одежда, чтобы натянуть на себя трусы и футболку. Но их - нет! Как нет ни брюк, ни обуви, как вообще - что за шутки такие! - ничего нет на месте твоего старта. Присев на корточки, вжавши  колени и локти в живот и грудь, ты растерянно озираешь берег…
Нет, ты не ошибся. Здесь, точно здесь, ты сиганул в реку два часа назад - вон даже след от толчка твоей босой ноги впечатан в кромку берега. Но куда же делась одежда? Ведь чужие здесь не были, их, по крайней мере, не наблюдалось. Или, может, всё же прокрались, пока ты принимал солнечные ванны на той стороне? Но это, конечно, вздор. Исчезновение одежды – обычные штучки Туся. Кто же ещё, как не он, посмеет на такое отношение к тебе?
 «Ну, Лёня, - мысленно  обращаешься ты к другу-прикольщику, - устрою я тебе прогулочку по тугаям - без трусов и тапочек!.. Вот же паразит какой, хоть бы тапки оставил! Ноги же все исколешь, пока доскачешь до вагончиков»!
Осмотреть ближайшие кусты ты почему-то не догадываешься и, чтобы скорее согреться, резво устремляешься на дорогу, ведущую домой.
 
В тугаях теплей, чем на берегу. Это потому, что тело пообсохло. Зато в них поболее комариков, незамедлительно учуявших голенькую человеческую плоть. 
Бесшерстный, беззащитный, отломив ветку с юными клейкими лепестками, только-только проклюнувшимися из почек, ты панически отмахиваешься от злыдней, приговаривая в такт размахам:
- Ух, Тусь, бес яйцеголовый, весёленький же стриптиз ты устроил мне! Хорошо хоть, что без  зрителей!.. 
Ты босоного приплясываешь по дорожным бугоркам и кочкам, всё веселее оценивая апрельскую шутку товарища. И даже начинаешь подыгрывать ей, «подлянке», будто исполняешь режиссируемый не тобой моноспектакль, где ты уже и не Робинзон Крузо, а, точнее чтобы, - жизнестойкий Маугли, голый, мощный и хищный детёныш гомосапиевского рода. И находиться тебе, первоприродному, вооружённому лишь собственными зубами, здесь, на окраине мира, один на один с джунглями-тугаями, естественно и легко. Оттого ты даже благодарен Лёнчику. Ну, когда бы и где довелось ещё испытать подобную прогулочку!
И твоё ожидаемое появление у вагончиков – нагого, безгрешного, праведного в гневе, сходного, как с диким Маугли, так и с благородным Адамом (с тем, девственником, из ребра которого ещё  не сотворена  искусительница-Ева), настолько повергнет в исступлённый хохот ребят, что ты и сам обхохочешься вместе с ними - до слёз, до икоты, до коликов в животе.

Так ненормативно был открыт первый купальный сезон на нашем участке Аму-Дарьи.