Кто и зачем расстрелял горное эхо?

            Владимир Высоцкий

          Расстрел Горного Эха

  В тиши перевала, где скалы ветрам не помеха,
 На кручах таких, на какие никто не проник,
 Жило-поживало весёлое горное эхо,
 Оно отзывалось на крик – человеческий крик.

 Когда одиночество комом подкатит под горло,
 И сдавленный стон еле слышно в обрыв упадёт,
 Крик этот о помощи эхо подхватит проворно,
 Усилит и бережно в руки своих донесёт.

 Должно быть, не люди, напившись дурмана и зелья,
 Чтоб не был услышан никем громкий топот и храп,
 Пришли умертвить, обеззвучить живое ущелье.
 И эхо связали, и в рот ему всунули кляп.

 Всю ночь продолжалась кровавая злая потеха,
 И эхо топтали, но звука никто не слыхал,
 К утру расстреляли притихшее горное эхо –
 И брызнули слёзы, как камни, из раненых скал...

Высоцкий осуществил в этом стихотворении мечту кудесников Серебряного века русской поэзии: он символизм повенчал с живой жизнью. Поэт описывает трагедию, задушили то, что отзывалось на человеческий голос – ЭХО. То, что способно продолжить нашу жизнь. В каком-то из смыслов эхо – это поэт. Жанр песни – лирический триллер.

Как же он разнообразен – этот великий бард, сам себе прорубивший дорогу к признанию! Как изумительна звукопись «Горного эха»! Высоцкому было неинтересно писать без «подкладок», вторых и третьих смыслов. Он сам об этом говорил в телепередаче «Монолог».

«Уже замысел Божественной комедии» говорит нам о гениальности Данте», – признался как-то Пушкин. Эти слова нашего первого поэта вполне можно применить и к замыслу «Расстрела горного эха». Несмотря на то, что в «Эхе» у Высоцкого – всего лишь 16 строк.

Эхо – своеобразный медиум между человеком и другими людьми. Горное эхо у Высоцкого исполняет ту же вспомогательную роль, что и микрофон для певца. На фоне величественной природы удушение горного эха производит неизгладимое впечатление. Даже то, что эхо – горное, на мой взгляд, не случайно. Это чистота и высота. Высоцкий умел показывать невидимое. Этому специально учат в театральных вузах. И у нас остаётся стойкое ощущение, что задушили не звук, а живого человека. В «Песне о земле» поэт использует тот же приём – одушевление неодушевлённого. «Обнажённые нервы земли неземное страдание знают». И, там же: «сапогами не вытоптать душу».

Кто же эти «не люди», расстрелявшие эхо? Точнее, нЕлюди? Мне кажется, это всё та же «чернь», о которой говорил ещё Пушкин. «Русский бунт, бессмысленный и беспощадный», – говорил поэт. А здесь даже бунта нет – просто они развлекаются убийством. Это для них «прикольно». Вы обратили внимание: в 16 строках Высоцкий умудряется рассказать историю с завязкой, развитием, кульминацией и трагической концовкой? Это повествование – на грани жестокой сказки и реальной истории. Но – без хэппи энда. Когда я был подростком, мне почему-то послышалось на полустёртой кассете  «чтоб не был услышан никем громкий топот их лап», словно речь шла о каких-то древних чудовищах Ктулху Говарда Лавкрафта. Браконьерство духа, насилие над прекрасным. Травля поэта.

В то же время Высоцкий нигде не говорит о «заказном» характере убийства горного эха. Возможно, оно никому так уж сильно и не мешало. Но – пьяная русская национальная забава – измываться над беззащитным, разрушать ради кайфа разрушения.

Эта многовекторность «Эха» – залог его длительной жизни.

…Впрочем, всё эти рассуждения – тонкости для любителей русской словесности. Когда Владимир Высоцкий выезжал за рубеж и пел по-русски для иностранцев, он предпочитал исполнять песни, в которых главенствовала энергетика – «Охоту на волков», «Спасите наши души», «Коней привередливых». Но «Расстрел горного эха» я бы поставил в один ряд с его лучшими песнями.