Vento e la morte

Описание:
Давайте вернемся обратно. В Рим. В 1492 год.
Но помните - убийцы тут и там...

Посвящение:
Тебе, Микелотто, тебе. Не ты лучше всех знаешь о чести и жизни? Ты убивал...

Публикация на других ресурсах:
Запрещена. Увидит подруга – задавит миром и добром, увижу я – в упор разрывными бах-бах.(с) Эв и Джу

Примечания автора:
Вдохновение: Канцлер Ги - Folker's Song

***

... Улицы Рима уже много веков гниют в грязи и трупах, никому не нужных. Неприветливый город, откуда не бегут разве что куртизанки и священники разных чинов. Да, Ватикану некуда бежать, хотя ему очень хочется, знаете. От разъяренной толпы, которая просит свои кровные и не кровные деньги. Жить на дождевой воде как-то не особо реально.

Когда я вошел в церковь Святого Ангела, какой-то старый монах в темной накидке и грубых сандалиях стоял по левую сторону от алтаря и играл на скрипке. Я бы не сказал, что эта музыка была завораживающей, хотя бы потому, что я в этом не разбираюсь. В этой мелодии был какой-то отчаянный крик о помощи, мольба о спасении. Но нет, отец, Вас не пощадят. Этот мир слишком жесток для простого монаха.

Пройдя мимо старика, я просунул в его полу-сжатый кулак маленький сверток. Этот монах не просто так выделялся, он являлся связующим звеном в огромной цепи к успеху дела моего господина, мелкой шестеренкой в громадном механизме. В свертке был яд моего приготовления. Знаете, на вкус он как сахар, а во время еды вообще неощутим, однако стоит вам попробовать лишь чуть-чуть... Ночь вы проведете в агонии, а на утро, обрадовавшись облегчению, испустите дух. Простое и бесследное убийство. Одно из моих любимых.

А яд назначался для одного, ну просто очень упертого кардинала, не желавшего отдавать свой голос за нужного человека. Вот видите, как все просто - ты хочешь все делать по-своему, но тебя убивают так, как другим заблагорассудиться. Но не своими руками.

А сегодня что-то ветер поднялся. Брат мой, принеси мне хорошие вести.

А что я? Всего лишь убийца. Я точно такая же шестеренка, одна из многих, но мое преимущество в том, что пока я могу убивать не моргая, я более полезен. Стоит лишь на секунду задуматься о милости - и тебе конец. На следующий день твой труп сбросят в Тибр, что поближе к Риму, или в Арно, к которому мой господин относится особенно трепетно.

Я вернусь сюда через пару часов, а пока иду на прогулку по Риму. И натыкаюсь на стародавнюю знакомую.

- Эй, Натали, - окликнул я ее. Девчушка повернулась ко мне, но не перестала кривить губы, показывать прохожим свою грудь и просить деньги. - Снова продаешь свое тело перед вратами Священного Города? - с горькой усмешкой спросил я, облокачиваясь на колонну рядом, и сам не веря своим словам.

- Ты же знаешь, не задеру юбку, останусь голодной, - пожала плечами та, все еще отчаянно ища в толпе нужного клиента. Ну, что ей сказать, каждый из нас делает все, лишь бы выжить. Но смотреть жалко, честное слово.

- На сегодня заканчивай, - Крикнул я, уходя, и кинул ей монетку. Натали громко закричала "спасибо" и буквально побежала в сторону того публичного дома, где ошивалась большую часть времени. Те деньги, что я ей кинул были ничтожны, но их хватило бы на вечер, вот она и довольствовалась деньгами на сухой хлеб и чистую воду. Таких как мы называют грешниками. Кто-то из нас торгует своим телом, как Натали, кто-то - убивает ради денег, как я, но нас за это проклинают. Но мы довольствуемся копейками, когда как "богатым и знатным" не хватает и миллионов. Деньги развращают. Всех.

На улицах, более отдаленных от Ватикана, можно встретить все больше давно остывших трупов костлявых детей, там много попрошайничающих на пропитание грудному ребенку женщин. Они либо не знают о том, что их ребенок уже как неделю умер, либо пытаются хотя бы так достать копейку на еду. Или похороны ребенка.

А еще эти доминиканцы, везде и всюду. Они шляются по городу в своих темных мантиях, без гроша в кармане и вечно молятся. Такое ощущение, что они живут, питаемые лишь апокалиптическими речами их воодушевителя - этого чертового Савонаролы. Вот вы когда-нибудь были в Пизе? На другом берегу Арно, где правят доминиканцы? В тамошних водах утоплено больше детей и женщин, чем во всем Риме! И это они говорят о Боге?!

Я обещаю, когда-нибудь я надену веревку на шею Савонаролы и отдам в руки инквизиции. Уж они-то о нем позаботятся...

Через пару часов я вернулся в Церковь, а монах все еще играл на скрипке. Прихожан было проблематично много, из-за чего убийство не сделалось бы по-нужному тихим. Но я кое-что придумал. Зайдя в исповедальню, я хлопнул ее дверью. Достаточно громко для того, чтобы старик услышал и пришел в соседнюю кабинку.

- Слушаю тебя, сын мой, - по привычке начал он, но, посмотрев на меня, застыл. Хоть я и закинул капюшон вплоть на глаза, мое лицо легко было распознать по нескольким шрамам на щеке и вдоль глаза. Не дожидаясь крика со стороны монаха, я резко встал и вонзил острый нож, находящийся у меня в руке, прямо в старика. Попал я куда вышло (в исповедальнях стоят решетки), а вышло - в лоб чуть выше левого глаза. Монах упал там же, с широко распахнутыми глазами.

Вот и убийца по неволе покинул этот бренный мир, в котором главный властитель над жизнями смертных - я.

***
Вот уже два часа я стою на одной из возвышенностей города и смотрю на Рим с высоты. Город, где похоть и деньги - главные Боги. Престол Святого Петра давно стал продажнее самой развращенной куртизанки. В Риме каждый день убивают людей и сбрасывают их бездыханные тела в реку. Река любит трупы.

Картина тут скоро станет хуже, чем в Неаполе, а там чума. Сотни, тысячи людей в Неаполитанском Королевстве лежат на площадях в огромных кучах, их даже не сожгли.

А что я? Я убийца. Что касается моего имени, оно столь же незначительно, как и то, кто убивает нищих по ночам. Но имя мне Мигель.

Знаете, ветер мне всегда помогал, он приносил новости. А ветер дует в сторону смерти...

Смерть всегда будет там, где ею правят. А правят Смертью двое: Ватикан и Я.