Начальнички

Долгое время подмосковным научно-экспериментальным комплексом института попеременно руководили два местных деятеля – Петр Филиппович и Никита Павлович. К началу описываемых событий первому было под сорок, второму – лет на семь-восемь меньше. Важные, серьезные, начальственные, они отличались одним характерным нюансом. Петр Филиппович, приняв бразды правления, мрачно расхаживал по территории, уперев взгляд вниз; Никита Павлович, будучи начальником, наоборот, задрав нос, гордо глядел вверх. При этом они настолько отрывались от низов, что практически не замечали такой незначительной детали окружения. Шествует, например, начальник по административному зданию, задумчиво созерцая пол или потолок. «Здравствуйте!», приветствует его попавшийся навстречу рядовой сотрудник. Начальник переводит на него светлые очи, мучительно долго соображает, кто это такой, потом, сообразив, снисходительно кивает головой – дескать, помню-помню!  Иному сотруднику даже становилось неловко, что отвлек от серьезных раздумий  руководящую персону. 

Не скажу про Петра Филипповича, но Никиту Павловича, наверно, с пеленок величали по имени-отчеству и только на «вы», потому что на комплекс он свалился совсем молодым, но уже с ярко выраженным номенклатурным гонором. Петр Филиппович от Минэнерго несколько лет работал в Сирии и разъезжал на новенькой «Волге» М24. Никита Павлович катался на «Жигулях», но заграницу не просился – нелады со здоровьем. Он как черт ладана избегал общепита и на обед всегда ездил домой. Даже бывая по делам в Москве, приходил в очень приличную институтскую столовую со своей пайкой. Усаживался за стол, разворачивал бутерброды, а на раздаточной брал только стакан чая.

Слетев с должности, товарищи сразу теряли изрядную долю апломба и становились демократичными. Петр Филиппович перемещался в привычное кресло начальника механического цеха и уже не чурался перекинуться в курилке шутками с работягами. Никита Павлович возвращался в свой конструкторский отдел и порой даже становился за кульман. На руководящей должности в каждый заход они находились максимум полтора-два года: Петр Филиппович горел на женщинах, Никита Павлович – на злоупотреблениях служебным положением.

Петр Филиппович регулярно заводил служебные романы, вызывая восхищение своей любвеобильностью. Вот один эпизод из его богатой похождениями личной жизни. Дело было давно, когда Петр Филиппович только появился на комплексе, еще не съездил в Сирию, не имел «Волги» и начальственной вальяжности. Инженер Марина Воробьева развелась с мужем, разменяла жилплощадь и попросила сослуживцев помочь перевести вещи на новую квартиру. Вызвалось пять-шесть мужчин, среди них Петр Филиппович. Занесли и поставили мебель, повесили люстры и шторы, заменили входной замок. Воробьева накрыла стол – отметить новоселье. Дамой она была молодой, видной – поэтому, изрядно приняв на грудь, почти все джентльмены начали намекать, что не прочь остаться у нее на ночь. Воробьева категорически отвергла эти посягательства. Делать нечего, стали собираться и вдруг обнаружили – Петр Филиппович абсолютно не вяжет лыко и спит в прихожей на диванчике. Странно – мужик здоровый, пил не больше других, а так развезло. Тащить его домой, несмотря на все мольбы Воробьевой, никто не захотел. Хозяйке сказали, пусть здесь и дрыхнет, очухается – сам доберется. С этим и откланялись. На следующее утро Петр Филиппович появился на работе свежий, как огурчик. «Переспал я с Маринкой!», улыбаясь, заявил он вчерашним собутыльникам. «Вот сволочь!» – только и выдохнули они, поняв, что Петя их элементарно провел, прикинувшись пьяным.

Психологи утверждают, что человек лишь 30% усилий прилагает во благо себе, а остальные 70% – чтобы сделать хуже ближнему. Наши герои усердно подтверждали эту гипотезу, искусно подсиживая друг друга. Никита Павлович скрупулезно собирал адюльтерный компромат на соперника и писал телеги в партийные органы. В свою очередь Петр Филиппович информировал руководство о хозяйственных проделках конкурента: незаконном использовании служебного автотранспорта, необоснованном списании материалов, просто воровстве – вплоть до цемента, предназначенного для приготовления образцов бетона.

Никита Павлович был прирожденный прохиндей! В начале 1990-х годов он организовал для сотрудников комплекса садово-дачный кооператив на 50 участков в очень хорошем месте – сразу за комплексом, на поле у опушки леса. За право получить участок тянули жребий. Вроде бы благое дело, но в члены кооператива навязал двух человек из  московского руководства и несколько местных блатных личностей – якобы, без них не обойдемся. Скоро встал вопрос об электрификации участков, и он, собрав приличные деньги, привез откуда-то б/ушные металлические столбы и провода. Позже выяснилось, что эти столбы и провода несколько лет назад были заменены новыми на ближайшем перегоне железной дороги, преспокойно валялись на задворках станции, и железная дорога сама заплатила деньги за их вывоз. Народ возмутился – и на внеочередном собрании членов кооператива Никита Павловича с позором лишили поста председателя.

Женщины подвели все-таки Петра Филипповича под монастырь. Когда  сын вырос, он бросил жену и сошелся  с  некоей особой, которая была на двадцать лет моложе. У них родилась дочка. Друзья и знакомые строго осудили Петра Филипповича и прервали с ним отношения. Институтское начальство также посчитало, что человек со столь специфическими моральными устоями не может руководить предприятием, и окончательно сняло его с должности начальника комплекса. Петр Филиппович еще несколько лет работал в механическом цехе. Как интересно порой складывается жизнь – бывшая жена, оставшись одна после того как сын по окончанию института обосновался в Москве, прибилась к его новой семье и даже нянчила дочку. Выйдя на пенсию, Петр Филиппович устроился завхозом в школу и работал там до самого выпускного вечера дочки. Изредка его можно было встретить в городе. Он по-прежнему глядел вниз и никого не замечал, но уже не от важности, а из-за плохого зрения – боялся упасть.

В один из периодов отлучения от должности начальника Никита Павлович снюхался с главным специалистом Виктором Егоровичем, который безуспешно пытался внедрить новый способ производства керамзита в газоструйной установке. Керамзит изготавливается из глиняных гранул при нагревании их до температуры 1050-1100°С во вращающейся  печи. Сущность газоструйной установки заключалась в том, что с помощью газовой горелки в вертикальной цилиндрической печи создается тепловая тяга, в которой глиняные гранулы зависают во время обжига и, вспучившись до состояния керамзита, выносятся в приемный поддон. 

Никита Павлович взял Виктора Егоровича под свое покровительство и выбил приличные деньги на создание опытного образца газоструйной установки. Дружба между ними крепла с каждым днем, и друзья ходили в обнимку, предвкушая крупные премии от внедрения передовой разработки. Остряки прозвала их Никита Падлыч и Виктор Объегорыч. Прошел год – сконструировали, изготовили и запустили опытную установку. Однако керамзит получался поганый. Или теоретическая предпосылка  была не верна, или сделали что-то не так – но одна часть гранул  полностью обгорала, а другая сырыми лепешками шлепалась в поддон.

Вот-вот должна была приехать приемочная комиссия из министерства. Виктор Объегорыч  паниковал, но Никита Падлыч нашел достойный  выход из критической ситуации. Толковую мысль высказал в свое время великий Конфуций – трудно в темной комнате поймать черную кошку, особенно если ее там нет. И действительно – трудно, но вполне реально! Ведь можно поймать серую кошку и выдать ее за черную! Можно поймать черного кролика и выдать его за кошку! Если внимательно приглядеться, такие метаморфозы в нашей жизни творятся сплошь и рядом. Никита Падлыч поступил по Конфуцию. Он  купил несколько мешков керамзита, потом распорядился устроить над верхом газоструйной установки скрытый помост и разместить на нем электрическую печь с противнем. Перед приездом комиссии на помост послали двух работяг, велели греть на печи керамзит и по команде кидать его лопатами вниз. Запустили установку, загудела горелка, завихрилось газоструйное пламя – а сверху градом посыпался керамзит.   
      
– О какой горячий! – умилялись члены комиссии, беря в руки керамзитовые гранулы. Установку приняли, работу одобрили и выделили деньги на ее продолжение!

Черная кошка все-таки появилась, пробежав между Падлычем и Объегорычем. Такое в институте и на комплексе встречалось часто. То дружба – не разольешь водой, то при встрече спешно переходят на разные стороны улицы. Причина – не поделили деньги! Но в случае с Падлычем и Объегорычем вылезло еще одно пикантное обстоятельство. Министерство периодически выделяло средства на строительство жилья. Падлыч решил улучшить жилищные условия и умудрился получить трехкомнатную квартиру на семью из трех человек – не плохо! Петр Филиппович провел собственное расследование и выявил: его постоянный конкурент представил справку о том, что состоит на учете в тубдиспансере и имеет право на дополнительную жилплощадь. Справка была датирована за месяц до заседания институтской жилищной комиссии и выдана при непосредственном участии жены Объегорыча, работавшей в тубдиспансере. Короче говоря, жену Объегорыча уволили, а Падлыч вышел сухим из воды. Формально он состоял на учете  –  справка она и в Африке справка!

Когда наступили новые времена, Падлыч быстро сориентировался, создал технический центр и стал перехватывать институтские заказы, платя своим сотрудникам гроши за кропотливую чертежную работу. Чувствуя, что институт дышит на ладан, Падлыч тащил с комплекса металлопрокат, бетономешалки, вибраторы, оргстекло…  Все это добро он свозил на дачный участок, где уже успел построить большой двухэтажный несуразный дом. Шабашники, делавшие в доме электрику, дивились – все внутренние двери в помещения были с врезными замками. Пятнадцать дверей – пятнадцать замков! Так как ключи Падлыч никому не доверял, приходилось постоянно звать его, чтобы открыл нужную дверь.
 
После того, как институт продал научно-экспериментальный комплекс, Падлыч какое-то время арендовал там площадь для  своего технического центра. Но скоро новые хозяева сделали  его персоной нон грата – воровал! Тогда Падлыч окончательно перебрался на дачный участок.  Постепенно народ от него разбежался, и центр лопнул. Лет до семидесяти Падлыч все химичил – сбывал экспроприированное, перепродавал конверсионное оборудование – а потом сломался, запил, располнел и сидел сычом на даче среди нереализованного барахла. Плюшкин в современной интерпретации!