Казнь

                Утром остаюсь одна… Захожу в комнату моей матери, пустую и безмолвную. Спустя сорок дней после её ухода, я поставила фотографии моих родителей рядом. Надеюсь, что ТАМ они уже встретились и опять счастливы. Не могу обойтись без слёз. Мои мужчины обычно не позволяют мне распускать «нюни» и, оставаясь одна, я даю волю слезам и стенаниям. Начинается казнь…

                Казнь моей души, моего существа. Чувством вины никак не совладать, меня никто не может убедить в том, что как сделанного, так и не сделанного теперь не вернуть. Не прояви тогда я малодушия и эгоизма, - мама пожила бы ещё какое-то время.

                Почему я послушала её и не вызвала врача? С одной стороны, я понимаю, что это была её воля, а с другой- представление о том, что если бы была оказана вовремя помощь, - она бы пожила. Живу как между двух огней и мучаюсь, мучаюсь. Мучаю и других своим раздражением по мелким и разным поводам, часто повышаю голос, не могу слушать  долгих объяснений моего мужа на разные темы, когда со второй фразы уже становится и так понятно, без объяснений. Он злится и получается разлад.

                Вчера была очередная годовщина нашего венчания, и мы поехали в церковь. Она ещё не отреставрирована, внутри холодно и неуютно. Но нам она очень нравится своей светлостью. Поставив свечи и, помолясь, муж присел на скамеечку, ожидая меня и раздумывая. Я же надумала почистить подсвечники довольно кустарным способом и тем стала его раздражать. Обычно он чистит их с помощью современного механизма. А в этот раз не захватил его, так как и не собирался заниматься этим в памятный для нас день. Выйдя из церкви, мы разошлись в разные стороны. Мне захотелось прогуляться до старой усадьбы по парку, а муж пошёл по своим тропам - детским воспоминаниям.

               Усадьбу в советское время  занял Биологический институт Ленинградского университета. Мой папа  отработал там лет десять, будучи уже пенсионером. Проходя по родным местам, душу защемила такая тоска, что едва сдерживая рыдания, я уходила всё дальше от случайных прохожих- лыжников и редких сотрудников института. Когда-то мы с дочкой ходили в здание усадьбы на новогоднюю ёлку. Папа принимал участие в выборе ёлки, её установке в белом зале (актовом, как называли его в советское время). Всё ушло в безвозвратную даль…

              Усадьба стоит на горе, с которой катаются и дети, и взрослые на санях и лыжах. Мы часто с моими детьми ходили к папе на работу и зимой обязательно катались с горы. Летом по огромному парку - на велосипедах. Папа мой и сам с весны до самой поздней осени ездил на работу на велосипеде. Счастливое было время!

             Папы нет уже почти восемь лет и почти три месяца, как нет мамы…  Признаки и знаки судьбы появились месяца за два до её ухода. Сначала сорока залетела на окно и долго сидела между двух створок. Обычно эта птица очень осторожна и хотя, частенько наблюдая  за моей работой в саду, она становится смелее, прыгая почти рядом, но таких вольностей, как сидеть на окне, - птица никогда себе не позволяла.

            В день маминого рождения никто не принёс цветов. Все старались принести больше тёплых вещей (в конце октября было довольно холодно) или сластей к столу. Я думала о цветах, но обычно их приносил мой зять, и мама всегда ждала именно его и радовалась его цветам. Но зять был в отъезде и цветов не было. 

            Чувствовалась какая-то необъяснимая грусть в день её рождения.

            Сидя за столом, мама задумалась, вздохнула глубоко, с выдохом посмотрела на меня удивлённо и произнесла: «Сколько же мне лет? Восемьдесят семь! Зачем я так долго живу? Я устала жить!». И при таких годах, она никогда не жаловалась на свои немощи. Гуляла каждый день в любую погоду, ожидая подолгу у ворот знакомых и соседей, чтобы перекинуться словечком, радуясь каким-то житейским новостям. Она приучила нас к тому, что живёт долго, тихонечко и как-то совсем незаметно. Нам всем казалось, что это будет длиться вечно…  Иногда мама падала, неудачно переступив. Но иногда  виной было головокружение, смена внутреннего давления. А лечением всегда являлась йодная сетка, растирание ушибов. На следующий день мама вставала, одевалась и снова шествовала с палочкой по двору…

             В октябре по нескольку дней не работал телефон, и  мама стала забывать своих подруг. Писем она писала редко, но не отправляла, стесняясь своего неразборчивого почерка и повторения мыслей. Я всё же иногда отсылала эти письма-записочки  её родным и подругам.   

           В ночь на 7 ноября моему мужу приснился сон, в котором какие-то цыгане ссорились из-за развешенного после стирки постельного белья у нас во дворе. Стояли невообразимые шум и крики. Утром мне расшифровали его сон: цыгане снятся к обману, а бельё – к болезни или смерти. Днём мама, выйдя на прогулку, вдруг почувствовала неуверенность в ногах, несколько раз падала в снег, но упорно не заходила домой, а отдохнув на скамеечке под окном, опять вставала и очень медленно, волоча за собой правую ногу, двигалась к воротам. В это время и надо было вызвать врача (начинался инсульт), но её воля была непреклонной – «никаких врачей, всё обойдётся, полежу и пройдёт». Её пугали врачи и больница. Папа мой помер в больнице, и мама не доверяла врачам. Ей казалось, что медсёстры не досмотрели за дыханием папы и вовремя не подключили аппарат. Он тогда лежал  после операции и помер от отёка лёгкого.

          На следующее утро мы нашли маму, лежащую на полу. Она плохо произносила слова и взгляд её был затуманен. Опять я повиновалась ей и не вызвала врача. К обеду она пришла в себя, вышла к столу, хотя действия её правой руки были несколько замедленны. А к вечеру - уже была весела, встречала за чаем нашу знакомую, одевшись нарядно. Вот это и был обман!

         Наутро 9 ноября стало совсем плохо. Потому, как  мама гладила мне руку, я поняла, что это – прощание со мной и с миром. Я засуетилась, вызывая скорую помощь, и даже не поцеловала её на прощание.

         В больнице она провела пять суток, но в сознание не пришла. Священник прочитал молитвы за час до её ухода. Я же все эти дни моталась по монастырям и церквам, заказывая молебны и сорокоусты за её здоровье. Сама молилась без устали. Но Божье провидение было другим – вечность…

         В день её кончины  мне пришло в голову стихотворение «Почему мы беспечны и веселы, когда рядом родимая мать…». А за несколько дней вдруг пришла в голову мысль о предании Марии Стюарт и я тогда написала стих, в котором есть такая строфа: «Жизнь и смерть – непрерывный альянс…» . Всё шло к концу… Знаки судьбы и моё малодушие привели к неизбежности. А теперь – казнь души не даёт покоя и чувства жизни.

05 февраля 2013 года
Старый Петергоф