Конец Марии Медичи

День одураченных: http://www.proza.ru/2013/02/04/816


Гарсон* Гастон, второй сын Марии Медичи, долго капал на мозги матери, убеждая отправиться в Капель к своему другу - маркизу де Саду, а может, де Варду (королева-мать не утруждала себя запоминанием имен прислуги). Когда же побег был совершен, у ворот крепости ее ждал воистину Вардистский (а может быть, Садистский) прием, который, увы, оценить не удалось: на порог ее попросту не пустили по приказу какого-то кардинала.

- Ладно, - не падала духом беглянка. - Я уйду! Уйду туда, где меня ценят и любят.
С тех пор и начались ее бесконечные скитания по Европе. Нидерланды, Англия, Германия и прочие страны предпочитали сочувствовать изгнаннице издалека. Даже поддержка Испании была всего лишь политическим ходом в надежде поднять бунт, который может привести к гражданской войне во французской стороне на чужой планете. Однако все попытки срывались в силу различных причин.

Как прилежная мать, Мария не забывала писать своему сыну напоминания о вине оного в своих страданиях и новые подробности старых историй о противном Ришелье. Получалось, что сколько бы ни говорили плохого о кардинале, ей всегда было что добавить. Людовик отвечал деликатно, посылая с письмами финансовую поддержку и замечания о том, что до главного министра вновь дошли вести об очередной ее попытке организовать восстание. Но это немедленно парировалось новыми обвинениями в грязной лжи и грязевой ванной для источника таковой.

- Я всегда была верна СВОЕЙ короне, - рассуждала Мария. -  Более того, я даже никогда не изменяла ни мужу, ни любовнику, ни другим своим мужчинам. А многим, так называемым, идеалам еще очень далеко до настоящего идеала, чему мой идеал непомерно рад.

Находясь в зависимом положении, она не стеснялась поучать своего первенца, порой переходя на прямые оскорбления, понося его по матери, что, в сущности, возвращало ее к монологу о себе любимой.  Из всех своих сыновей она считала, что только Гастон воспитан правильно, и в ее старости он не подаст стакан воды, а принесет бокал темного нефильтрованного.

Однако второй отпрыск не желал себе такой участи, все больше и больше страдая от общества родительницы. К тому же он привык к роскоши, а эта «ведьма» не могла наколдовать ему кучу денег. Точнее, кучу - могла, а вот с деньгами был напряг. Поэтому втихаря он начал строчить SMS-ки старшему брату с просьбами забрать его из-под материнской опеки.

- В чем сила, брат? - вопрошал он в своих письмах, если собрать смысл всего льстивого бреда в пару предложений. И тут же давал себе ответ. - А вот в чем: в деньгах вся сила, брат.**

Ришелье посчитал, что наследника престола, месье герцога Орлеанского, куда безопаснее держать при дворе, чем на пороховой бочке Медичи, и рекомендовал монарху даровать малОму прощение, ну а денег - ни фига. Но Людовик, видимо, услышал «до фига» и в своем ответе пообещал братцу аж полмиллиона ливров.

Гастон, ни с кем не попрощавшись, рванул из Брюсселя в Сен-Жермен, соскакивая на ходу, чтобы подтолкнуть недостаточно быстро летящего скакуна. Упав к королевским стопам, он в очередной раз поклялся в вечной преданности спонсору. Заглядывая в будущее, хотелось бы отметить, что герцог Орлеанский неоднократно участвовал в различных заговорах, а во времена Фронды*** мог бы удостоиться звания «политическая проститутка».

Приобретение еще одного недостойного сына очень подкосило Марию. Вдруг она осознала, что никому не нужна, и как все от нее далеки, несмотря на то, что так тесен мир. А мир вокруг нее и в самом деле был не просто мал, а даже кое-где жал. Поэтому Медичи решает побольше молиться и, с Божьей помощью, сесть на диету, постаравшись ее не раздавить.

Однако жир, ближе которого все равно никого не осталось, оказался на редкость преданным другом: защищал от случайных падений, согревал в мороз и никак не желал покидать свою хозяйку. Мария, обозначив себе нового врага, отчаянно с ним боролась сразу на трех диетах (потому что двумя не наедалась), но весовые категории были не равны - жир ее окружил, и очередную годовщину диеты она вновь справляла в узком кругу хулахупа.

Внезапно проявившийся маленький комплекс в ее большой комплекции отвлекал от политической борьбы, поэтому переселение в Англию по требованию Ришелье она впервые не приняла как личное оскорбление своей персоны. И тут ее судьба вновь пересеклась с Рубенсом, когда суровые холода шли на убыль, а самая рентабельная снегоуборочная техника под названием «Весна» трудилась на улицах города и днем, и ночью.

Романтика давних лет, когда вечерами потрескивает камин, а не клавиатура, и трапеза при свечах еще не сменилась на ужин в свете монитора, создавала благодатную почву для личных встреч под коробочку слабительного чая из двенадцати упаковок (с незамысловатым названием «12 стульев»), гарантирующим сбрасывание лишних килограммов хотя бы в туалете. Но Мария не была романтической натурой и по привычке жаловалась на англичан, французов, маленькую свиту в сотню слуг, распроданные драгоценности и что, несмотря на чудесную диету (когда ешь все подряд и надеешься на чудо), она продолжает весить 525 тысяч карат.

Рубенс ее успокаивал тем, что она вовсе не толстая - просто у нее кость широкая и жирная. А все вкусняшки, уходящие в ляжки, лишь подчеркивают великолепные ножки тех стульев, что способны выдержать этакую тушу. Но сомнительная лесть художника так и не развела Марию на картину в стиле ню.

- Вы, дистрофики, очень забавны, а при сильном ветре вообще улетные, - кокетничала пышка голубых кровей, понимая, что она все еще нравится фламандскому живописцу, и потому ценила его за хороший вкус. - А мой портрет будет действительно прекрасным?
- Конечно, вы себя даже не узнаете! - заверил воодушевившийся Питер Пауль.
- И я смогу переехать в ваше личное дворянство, давеча пожалованное английским монархом? - весьма тонко намекнула Мария. - Где вы наконец-то создадите свой первый шедевр в моем лице.

Рубенс поперхнулся похудаючим чаем от такого заявления, но все-таки проглотил и то, и другое. Конечно, художника обидеть может каждый, и хотя не каждому дано от него убежать, в данном случае интуиция подсказала бежать самому. Наиболее деликатно он дал понять, что в Англии остаться никак не может, однако ей всегда рады в доме его родителей в Кельне. На следующий же день мастер кисти сбежал в  Антверпен, где и умер, создавая очередное гениальное творение, не имеющего отношения к неблагодарной Медичи.

Со смертью Рубенса королева-мать вновь взялась за старое, готовя очередное восстание против своего сына. Но внутренняя война 41-го и давление Ришелье вынудили английского порфироносца депортировать ее из страны, разрушив все радужные планы. Поражаясь проницательности врага и проклиная свои политические неудачи, она отправилась во Флоренцию, даже не подозревая, что за всеми разрушенными планами крылся ее личный врач, по совместительству подрабатывающий агентом кардинала.

Старшие арканы Таро, сделанные на манер двадцати двух картин Рубенса с Марией Медичи в главной роли, в руках ее личного астролога давали понять, что бунтарка не доживет до французской революции. Однако они же предсказали, что и ее заклятым врагам осталось жить не так уж и долго. Искренне радуясь перспективам, изгнанница решила почтить память чуть ли не единственного настоящего друга ее жизни, по пути заехав в Кельн. Но Германия не пошла на пользу француженке итальянского производства. Почувствовав недомогание, Мария задержалась в доме Рубенса, где ее уже никто не домогался.

Деньги давно кончились, превратившись в долги, слуги почти все разбежались. Вечера были безразвратно потеряны в компании изысканных гурманов и ненасытных зверей в постели, мечтающих о женщине с нежной бархатной кожей (клопов). Нищета была отвратительна бывшей владычице великого королевства. Где-то, где-то посредине лета прозвучала лебединая песня ее бренного тела на очередной диете: три дня только соки, пять дней только каши, семь дней только яблоки... потом девять дней, потом - сорок дней. Словом, в 1642-м она умирает здесь же - в Цветочном переулке недалеко от собора Святой Маргариты.

Со смертью главной героини второстепенные герои этой истории поняли, что рассказ подходит к концу, и поспешили завершить свои дела. Ришелье оплатил стотысячный долг низложенной королевы, перевез ее тело в Париж и скончался той же зимой. Людовик без матери и кардинала тоже стал лишним в сим повествовании, поэтому полгода спустя также ушел в мир иной, не совершив ничего особенного. Короче, все умерли! Что в общем-то нередко наблюдается в европейской истории.

Коллекцию «Медичи и Все-Все-Все» кисти Рубенса в полном комплекте перенесли из Люксембургского дворца в Лувр. На обозрение широкой публики рисованная Мария была повешена в одном из залов галереи Ришелье, где она вместе с остальными висит и по сей день.


* Гарсон - мальчик (фр.).
** Цитаты из фильма «Брат-2»
*** Фронда - антиправительственные смуты во Франции середины XVII в.