О странностях любви. Из цикла Женские причуды

 Из цикла "Женские причуды и выбрыки"

               
                " Мне не нужно любви, мне нужно понимание. Для меня это - любовь"
               
                Марина Цветаева

    Любовь с первого взгляда существует. Многие сомневаются.
    Нора  была не из многих, хотя тоже никогда ещё не удостаивалась.
    - Не осенило пока. Но верю в возможность и способность. 
 
    В детстве Нора, как и все дети,  любила сказки. Но любила как-то слишком по-своему. Когда мама, старательно модулируя голос, читала ей сказки, Нора  слушала со вниманием, часто  со жгучим  интересом. Впрочем,  следила только за  злодеями. К настоящим героям оставалась равнодушной.
   Если наивная  взрослая мама, приближаясь к сказочной развязке, по привычке  торжествующе провозглашала : "И были они счастливы!",-  дочка вдруг заливалась слезами.  Она плакала о выдуманном негоднике, счастьем обделённом. 

     Даже в любимой сказке Гофмана, Нору приворожил не Принц-Щелкунчик, смелый, благородный, мечта любой девочки, а  зловредный Мышиный Король о семи головах и с четырнадцатью глазами. Она долго просила родителей купить ей необыкновенную игрушку. Но игрушечных мышей с семью головами мама с папой не сыскали. Купили просто большого мышастика, и девочка не расставалась с ним до школы.

   - В крайнем случае, буду любить Дроссельмейера. Он такой разный, такой нескучный, – решила для себя  Нора, когда родители вслух наудивлялись необычности дочкиных пристрастий.

     Потом Нора пошла в школу. Гадких мальчиков, "тянущих класс назад" в школе оказалось предостаточно. Не то, что в сказках.  Ореол избранности не витал над ними. Чаще всего они казались Норе глупыми, значит, и плохими были по глупости.
 
    А ей нужна была иная плохость. Какой-нибудь редкий душевный изъян, что не позволял бы его обладателю жить, как все люди.
    Жить, как люди, Норе почему-то не хотелось. Более того, умение подобное считала она отбраковочным фактором, и к живущим, как люди, старалась близко не подходить.
 
      В конце школы к семнадцати годам в девице вырисовалась  оригиналка и  весьма начитанная особа.
   – Выпендрёжница – запальчиво говорили о ней друзья, хотя сама оригиналка считала, друзей у неё нет. Никто не был по-настоящему, по-умному плох для неё.
 
    Родителей Норы, люди положительные во всех отношениях, друзьями обзавелись с молодости. Одну солидную семейную пару учёных-технарей, своенравная барышня  помнила, сколько помнила себя. Их сын на беду свою с детства был влюблён в Нору. Алексей (его звали Алексей)  уже учился и весьма достойно в Авиакосмическом университете.
   - Какой ясноглазый мальчик! – Восхищалась Норина мама.
Мама зрела суть.  Алексей был, действительно ясноглазым, с золотыми искорками во взоре. И очень-очень правильным.

     В любви он признался, как нельзя более правильно, классическим образом, держа Нору за руку и неотрывно глядя ей в глаза. Потом рука была поцелована, и честный взгляд Алексея ожидал  ответа.
    - Я уезжаю скоро, – был ему ответ. - Поступать в университет на философский факультет. Наспишемся ещё.
      
      В университет Нора поступила с первой попытки.
      В ином городе, в иной жизни  продолжились поиски демонического героя. Насписывался только Алексей. Норин ответ так и не созрел.

      Поучившись слегка, Нора поняла собственную идейную принадлежность. Философы  обозначили однозначно.
    - Примерно так - иррационализм вперемешку с экзистенциализмом, приправленные нигилизмом.

     Понятно – картина мира у столь акцентуированной и утончённой девицы рисовалась не солнечная, чреватая зависимостями.  Даже для начинающей нигилистки Фрейдовский принцип удовольствия  никто  не отменял. И прихотливая натура требовала  ублажения,  приятных ситуаций, реальных или фантазийных услад. Норин критический пессимизм конфликтовал с требованиями натуры.

      На что же могла подсесть юная оригиналка? Ну, конечно, не на алкоголь или наркотики.
    - Фу, какая банальность. Зачем травить тело и насильно заставлять его блаженствовать.  Поищу другие способы. Причудливые, недоступные для бедненьких и  бледненьких, скромненьких и конфузливых, заурядных и лишённых фантазии.
 
      Себя Нора, естественно относила к людям ярким.  Жаждала  экстремальностей и интенсивностей, но не самообольщалась.

    -  Для экстремальностей  и интенсивностей необходимы физические нагрузки, тяготы и аскетизм. Они не для меня.

      Популярный  набор  уходов от скуки обыденной вряд ли мог стимулировать Норин организм. Психику тем более. Любая натуга тела утомляла её и быстро отвращала. Адреналин не вырабатывался,  дыханье не доходило до третьего, тормозя на жалостных вздохах усталости.

      Самоанализ и перебор вариантов не утешил:
.
     " Бродить до изнеможения по лесам? - О, нет, там комары, паутина!
      Карабкаться в горы по камням и льдам или взлезать на высотки и оттуда местность разглядывать?-  Вот ещё! Бессмысленный риск!
      Заныривать в моря и реки? - Не выплыву, и вода холодная.
      С диггерами - в подземные лабиринты? -  Грязно там, пахнет плохо.
      На верёвке с моста? Роуп-джампинг? - Лицо уродливое от страха.
      Остаётся секс. - Без любви - ни за что! "

   Так постепенно отвергались все здоровые молодёжные развлечения, с ними отметались и клубные тусовки, и кислотные дискотеки. Вся жесть, одним словом.

    Любовь не приходила. Юность уходила. Нора печалилась.
  - Негодяи роятся вокруг, но не вдохновляют своими тривиальными картинами мира.
    Изъяснялись негодяи коряво, неОбразно, и темы изъяснений угнетали Нору своим убожеством.

    Шарахаясь от косноязычных кавалеров, она постепенно понимала, что её привлекает и возбуждает сильнее всего.

     - "Слова!
   Я смогу влюбляться только через изощрённую речь, только в творцов словесных Вселенных, развёртывающих собственное мышление в понятиях и суждениях. Вот." -
Так - философски, но твёрдо обосновала Нора свои "первичные потребности".
     Модные словечки "дискурс", "имажинер" и прочие придумки пост-модерна не объясняли прихотей. Нора уже начала побаиваться, не являет ли она собой родоначальницу странной сексуальной перверсии. И тут же вспомнила маркиза де Сада с Захер Мазохом.

  Когда-то давно сказочным злодеям удавалось завладеть её воображением, но не по врождённой Нориной  безнравственности и тяге к пороку.  Она выбирала яркую остроту впечатления, выбирала отрицательное обаяние зла, которое через искусство часто воздействует мощнее  обаяния добра. И главное, сокрыто в истоках своих, как сокрыто появление зла в тварях Божьих, изначально созданных добродетельными. 

  Нора не распознала в себе натуру творческую. Творить, значит проживать жизнь во всей её полноте. И она разделила участь всех умствующих, философствующих, но не благостных, а скорее склонных к аффектам женщин.
     Подменять подлинное бытие текстом.
 
  Реальность вокруг была одномерна, уродлива.  Реальность слов - бесконечно преображалась сама в себе, играя смыслами, именами. Рождались неведомые прежде образы и переживания, убеждая Нору: 

  - Здесь всё несомненно ярче твоего собственного опыта.

  Вселенная слов не обнаружила границ, под стать материальному Космосу. Но в конце-концов явилась какой-то навеки забронзовелой в красоте, окаменелой в величии и самодостаточной. Она была впечатана в вечность, но, похоже,  жизнь преходящая с этой вечностью не пересекалась.
      
    Не хватало малости - обратной связи. Общения с творцами, причём творцами великими. А они в подавляющем большинстве  давно пребывали в мире ином. Ну, на интеллектуальном Олимпе, в лучшем случае.   

  Разве что спириты могли позволить себе выпытывать что-то у духа Юнга или Хайдеггера. Однако известно, на спиритических сеансах бессмертные ни разу ещё не поражали смертных своими откровениями. В лучшем случае сообщали обомлелым эзотерикам какую-то чушь, которую те потом бесконечно трактовали.

  Горы прочитанных книг росли, и каждая из книг подстёгивала недостижимую надежду оживотворить автора и вступить с ним в контакт.

  Нора долго открещивалась от интернета.
   - В интернете зависают лишь те, у кого украли реальность. Украли действие, украли пространство - отвечала она недоумевающим знакомым.
    - Вы  погрязли в Паутине и возлюбили компьютер, как самих себя.

         Экзистенциалистка и аргументы подбирала экзистентные:      
   - Боюсь зависимости от Ничто, от Небытия. Нас всех кто-то пытается переселить в Сеть. И будут там блуждать сознания наши, будут даже находить близкие, сходные, сродные. Кого мы ищем в пределе? Кого найдём? Не самих ли себя?

     От интернета уйти всё же не удалось. Только там можно было  отыскать философские раритеты или просто почитывать свежую "нетленку", не прилагая усилий на покупку настоящих книг. Интернет щедро предоставлял почти всё.  Но не мог предоставить  самого насущного - любимого человека. И потому не вызывал воодушевления и не согревал.
 
   К тому времени Нора уже вышла из университета в большую жизнь. Девочка выросла. Девушка созрела, укрепившись в пристрастиях и в разочарованиях. В старых романах подобных барышень называли "синими чулками", "эмансипэ".  Сегодня они надевали маску феминисток. Кто от безысходности - мужчины не оправдали их ожиданий. Кто от дури и неумения использовать сильные стороны женской натуры. Кто, редко, как Нора, от "многих познаний"
 
   - Истинно то, во что полезно верить, -  утверждала жизнь и продолжала черстветь в прагматизме.
    Встроиться в такую жизнь  барышне с философским образованием было трудно. Осесть до старости  в какой нибудь редакции? Или попытаться учить других тому, что сама пока неотчётливо поняла? Да и можно ли обучить философии?

  - Её впитывают и пропитываются, пока сознание не закрепощено в моделях.  Преграда между твоим и чужим воображением ещё сквозная.
   Когда влюбляешься в стройные конструкты разума, философия становится верой.
   Но вдруг чудом пробуждаешь собственную интуицию.  Затем интуиция чужая ли, своя ли позволит вибрировать вместе с бытием. Если, конечно, уловишь его прорастание.
    Мысли девичьи текли и текли, привычно обрывались,  так и не дотекая до внятных выводов.

    - Однако, всё это - "вещи в себе", о них можно рассуждать часами, сутками, всю жизнь, - оправдала себя Нора и нашла работу не по специальности, не по склонности души, но не обременительную и как раз такую, чтобы не посягала на её внутренний мир. 

      Отрицательный герой, достойный прекрасных глаз Норы, нет, скорее достойный её утончённого слуха, не появлялся в пределах досягаемости.
    Демон летал где-то в иных местах и не ронял перьев на Норин подоконник.
    Аватара лорда Байрона не слагал(ла) в честь неё поэм
    Даже граф Дракула целил зубом не в Норину гладкую шею.
    Роковая чаша роковой любви рокового велеречивого злодея миновала прихотливую девицу.
 
    Как-то раз  жажда слова вывела Нору в некое литературное интернет-сообщество.
 И попался ей на глаза один рассказ. (Значит, всё-таки взгляд играет в этой истории не последнюю роль).

    Когда рассказ был прочитан до конца, а потом перечитан, а потом разобран на фразы, Нора вдруг ощутила  неведомое доселе волнение. С рассказом не хотелось расставаться.  Проза  незнакомого автора оказалась мучительной, не благостной. Человек исповедовался. С почти беззастенчивой, пристрастной откровенностью заявлял о своей несостоятельности. Доказывал её в подробностях, чтобы ни у кого не осталось сомнений.
 
    - А ты смогла бы так о себе - на весь свет, раскрепощённо. Отдаваться потоку эмоций, настроений, наитий, впечатлений, замечая каждый поворот и перелом. И одновременно отслеживать себя и  выгранивать отслеживаемое мыслью?   
    Вопрос обращался то ли вовнутрь, то ли к автору, разбередившему Норину душу.

   Да, его рефлексия почти на грани дозволенного (обычный человек скрывает подобное от посторонних) проникала не в разум - сразу в личность. И личность диагностировала её  как свою собственную, только ещё не до конца распознанную в деталях. И вот теперь детали выходили на свет  ей-самой-пережитым. И ведал о самой-пережитом  не другой человек, не посторонний , а именно   Нора себе объясняла себя. Объясняла невесть откуда взявшимися, никогда раньше не найденными словами.

   Внезапно Нору захлестнула боль. Человек в рассказе был несчастлив, одинок, надломлен. Может быть, взывал к состраданию, но не явно, а как это делают гордые люди, мечтающие, чтобы другие приходили к ним на помощь сами, а не по просьбе, чтобы ИХ любили, какими ни есть, влюблялись первыми, а не в ответ.

  Тогда она оторвала этого человека от себя, поставила перед собой, отстранила, пытаясь обозначить различия. И в смятении  рванулась читать другие его произведения, всё, что могла найти в интернете.

   Так прошло несколько дней. За окном вместо дождей пошёл снег. Близились зимние каникулы. А Нора и не заметила метеоперемен. На работе любую свободную минуту отдавала его словам, замкнулась в его словах. Иногда пыталась затормозить себя и обдумать, что же с ней происходит. Маялась, но зрелое понимание не приходило.

    Её состояние было несомненно новым, и не находилось ему сравнений.
    Когда-то она влюбилась в гениального и гениально-демонического поэта. Но поэт жил давно и теперь вместо него жил лишь его  рафинированный образ, вычитываемый из пронзительных строк. Поэт откликался только строками. Главное - он был Там. И ничего уже не мог добавить к словам своим. Вряд ли его Там сильно волновала то, что Здесь.

   Норе невыносимо захотелось раздвинуть компьютерную страницу , как занавес, и увидеть за занавесом человека, ожидающего её.  И сделать что-то для этого человека (она назвала его Беглец) 

   Помаявшись так некоторое время, Нора додумалась.
 - Естественный шаг и простой. Зарегистрироваться на литературном сайте и написать отклик на произведение Беглеца.
   Количество прочитанных слов чудесным образом перешло в качество, и отклик вышел проникновенный.
 
   Главное, правдивый в каждом хвалебном слове - под стать чувству.
   Нора вновь и вновь забрасывала  Беглеца восторженными рецензиями, как поклонницы забрасывают цветами балетного премьера.
   Автор отвечал сдержанно: "Спасибо за прочтение".
   Чаще - не отвечал совсем.

  - Понятно.  Чужие здесь не имеют права голоса. Я не пишу ничего своего, только читаю, как аноним,  восторгаюсь, как аноним. Он мне не доверяет.

   И опять Нора припадала к монитору,  радуясь каждому не очевидному смыслу, каждой свежей мысли, каждой изысканной фразе.   Вычитывала и с мазохистским удовольствием, напряжённо сопереживала ранящим самокопаниям.
   Ей уже казалось,  они с Беглецом были близко и давно знакомы, даже прожили одну на двоих жизнь.
 
    Тщетное ожидание ответа не разочаровывало, а только подстёгивало надежду, а ещё больше - привязанность. Или неуёмную жажду любви.

  Он и она  были недостижимо далеки друг от друга в реальном пространстве. Но не в виртуальном. Это обрекало её увлечение на высоту и накал. Так чувство взлетает и расцветает, как радуга-дуга, одновременно соединяющая в небесах и разделяющая на земле.
 
  - Прозреваю симптомы влюблённости, - констатировала Нора.  -  Любовь с первого слова! Полный пост-модерн! Я никогда не видела этого человека, только  его слова, слова, слова. Всё остальное - навоображала. Как он сумел втиснуться ко мне в душу? Он или его герой? Вот в чём вопрос.

    Влюблённость подпитывалась мечтами и фантазиями или гормонами.  Статус гормональный явно повышался.
Внешняя, не связанная с Беглецом  жизнь, и так достаточно блеклая, потеряла для Норы все краски.
    - Надо выйти на ускользающего по е-мэйлу. На его странице обозначена такая возможность. Если ответит, всё будет хорошо. Где он, с кем он - неважно. Нет - любопытству! Только бы ответил!

     И Беглец ответил. Откликнулся просто, откликнулся кратко, откликнулся сразу, как будто давно ожидал её письма.      
    
    - "Что в жизни - НЕЛЬЗЯ, в искусстве - ВОЗМОЖНО."