Самирея

Это было жаркое лето. Небо было ясное, но казалось, что солнце заполнило его практически целиком. Оно безжалостно лило свои огненные лучи на иссохшую землю. Лишь на самых крепких и стойких деревьях, остались еще желтые, почти превратившиеся в пыль листочки. Среди этой скудной местности, скрывался  маленький городок. Его улицы были пусты, только скрипы ставень и дверей, скрипы и шелест, чьих то ресниц, скрипы и чье то неровное дыхание.
Посреди пустынной улицы стоит девушка, лет двадцати. Ее голубые глаза смотрели по сторонам, слезы мощным потоком лились по ее щекам, перемешиваясь с грязью.  Тонкие, сухие, слегка приоткрытые губы жадно глотали воздух. Спутанные волосы грязными нитями спадали на ее худые поцарапанные обнаженные плечи. Ее тощая бесформенная фигура, обмотана каким - то подобием тряпки, через которую можно было углядеть ссадины, глубокие царапины и запекшуюся кровь.
Девушка простояла довольно долго, и не вытерпев закричала:
- Я вернулась, как и обещала!  А где ты?! Где!? Ты же обещал меня ждать! Обещал…
Ее голос оборвался и она, упав на раскаленный песок, громко зарыдала…

- Привет! – раздался звонкий нежный девчачий голос и резко засмеялся: «Я тебя испугала?».
-Еще как! – выдавил из себя парнишка, резко вскакивая на ноги: «А ты кто такая?».
- Меня Самирея, зовут. А тебя?- она посмотрела на него своими ясными голубыми глазами и улыбнулась: «Тебе плохо?».
А он стоял, широко раскрыв, свои зеленые, и с удивлением рассматривал девочку. Его русые волосы пушились на ветру. Пухлые губы были слегка приоткрыты.
- Да что с тобой!? – воскликнула девочка.
- Ааааандрей я! Андрей. Вот. Э…прости, но увидеть тут девочку очень странно. Обычно девочки сюда не ходят.
- А мне уже десять лет, я уже взрослая и самостоятельная. Да и порой, куда -  то нужно уходить, чтобы мысли привести в порядок.
- А мне четырнадцать.  Неужели тебе не страшно? И о чем тебе думать то? – спрашивал Андрей, рассматривая, свою маленькую гостю.   Пухлые губки, под курносым носом, и длинные золотисто – белые локоны. И глаза, большие, голубые, светящиеся чистотой, но на их дне, прочно осела,  какая то грусть.
- Можно, я тебя нарисую?- робко спросил он.
- А ты умеешь?
- Ну да, есть немного, - сказал он, показывая незаконченный пейзаж.
- Ах, как красиво, конечно, нарисуй.
Она села на край, небольшого обрыва. В белом платье, на синем фоне, высокого неба.  Среди высокой, зеленой травы, она казалась маленькой лесной феей.  Но эта чистота, это ангельское личико.
«Как она красива и чиста», думал Андрей, рисуя ее. И он думал о ней, весь день, пока рисовал. Он рисовал, а она сидела и молчала. Он рисовал, они молчали.
                Пару дней, малышка приходила к одному и тому же месту, к милому юноше. Они практически не общались, но он рисовал ее. И им не нужны были слова. Они все понимали, без слов.
- Ну, вот и все, - под вечер, сказал парнишка.
- Покажи, - улыбнулась девочка и, подойдя к нему, взглянула на портрет.
  В теплых солнечных лучах, тонул ее нежный легкий  образ. Тонкие, облачные крылья за хрупкой спиной, льющиеся пряди волос, и грусть.  Глубокая грусть, в бездонных глазах девочки.
- Это, я? – пролепетала девочка.
- Да, это ты, - ответил он.
Девочка посмотрела хмуро на мальчика.
- Прости меня.
Развернулась и убежала. А он смотрел ей в след, как она растворяется в объятиях темного леса. И понимал, что он, скорее всего никогда ее не увидит, и так же понимая, что, убегая, она прихватила нечто большее, чем она могла подумать.
- Прощай, мой ангел.

***
Солнце медленно, катится за горизонт.  Отблески его лучей, беспокойно играют в больших голубых глазах, с грустью смотрящих,  куда - то вдаль. Руки сложены у груди, а губы, что – то лихорадочно шепчут.   Резкий порыв ветра, срывает розовый платок, обнажая хрупкие плечики. Девушка разворачивается, и, ловя платок, невольно вскрикивает, от неожиданности.  За другой конец платка, уже держался юноша. Прижимая угол платка к губам. В зеленых глазах, юноши, горел, неземной огонь счастья.
- Андрей?
- Я даже и мечтать не мог, что ты вновь появишься тут. Я искал тебя, но в деревне сказали, ты уехала.  Так что заставило вернуться тебя, спустя четыре года?
- Обстоятельства, - укутываясь в платок, прошептала девочка, - нарисуй меня. Пожалуйста.
- Ты, подождешь, пока я за всем схожу? Я постараюсь побыстрее.
- Подожду.
Андрей бегом сорвался с места, но затормозив, обернулся: «Ты прекрасна».

       Через пару часов, он уже раскладывал мольберт.
- Ты готовься,  садись, как ты хочешь. Но я бы на твоем месте попробовал бы стоя. Ты, сейчас, так красиво стоишь. Я бы так и оставил бы тебя. Только поверни, слегка голову, и если можно, скинь лямку одну, с плеча. Так будет, более воздушно казаться.
Проговорив, все это, Андрей начал доставать все остальное, а когда повернулся, потерял дар речи.
-Я готова. Нарисуй меня так.
Последние солнечные лучи заиграли на белом, как мрамор, обнаженном теле. Сквозь локоны спадающих волос, пробивалась небольшая недозрелая грудь, с розовыми сосочками.
- Ты… уверена?
- Да.
Он всмотрелся в ее глаза. Голубые, но что – то  в них изменилось. К той грусти, что была, в них с детства прибавилось что – то еще. И он не мог понять что.  И потому, просто стоял и смотрел.
- Прости, - твердо сказал он, уже поздно рисовать. Темно.
А она стоит и смотрит на него. Словно не замечая его слов. Андрей взял сарафан, и нежно вложил в руку девушке.
- Ты еще такая глупая.
Ее ресницы дрогнули.
Она взяла из его руки сарафан, слегка коснувшись его. Он вздрогнул.
- Я не глупая, - прошептала Самирея, на ухо Андрею, нежно прикусив ему мочку уха. Его руки обхватили ее за талию и попытались оттолкнуть, но в этот момент, она поцеловала его. И он, наоборот, еще крепче, прижал ее к себе. Руки заскользили, по бархату ее кожи, а она тем временем, начала снимать с него рубашку.  Но он помог ей, одним движением, сорвав с себя ее сам. И подхватив девушку на руки, плавно опустил ее на траву. Он гладил ее бедра, ласкал ее грудь. Нежно целуя ее, и покусывая, розовые соски. А она изгибалась под его ласками. И это заводило его, как и ее прерывистое дыхание. Руки девушки робко коснулись его ширинки.  И он спустился ниже, играя языком с ее телом, задержался на пупочке, И опустился ниже. Он чувствовал, как острые ноготки, впивались ему в плечи, и нежно начал возвращаться. Целуя живот, грудь, а потом, со страстным поцелуем, он осторожно вошел в нее.
А солнце уже зашло за горизонт,  чтобы сохранить чужую тайну.
   Когда Андрей проснулся, рядом никого уже не было.
Мы еще увидимся, любимая. Я знаю, ты моя судьба.
Он еще долго лежал, смотря в небо и представляя, что смотрит в ее глаза.
Улыбка на губах, грусть – слезой на щеке, и счастье в зеленых глазах.
Что же делает любовь…



Прошло, года два, с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он искал ее, но в ее деревне, ему сказали, что она пропала. Грусть и боль съедали его душу. Почему? Не из – за него ли она пропала? Не он ли стал причиной? Но ответов он найти никак не мог.
В этот вечер, он был обеспокоен, больше чем всегда. Сердце его что – то неустанно ему твердило, он не понимал что, но явно чувствовал опасность.
Открыв дверь в дои, он ужаснулся. Кто – то в черном плаще стоял посреди комнаты.
- Ты еще кто?
- Мне нужна помощь, Андрей.
- Самирея?- удивился он.
- Дай мне, пое…
Девушка не договорила, и начала медленно оседать на пол. Он подхватил ее на руки,  и положил на кровать. Раскрыв плащ, он застыл. Дикая ненависть застыла в его глазах.
- Кто!? Кто посмел?! – прорычал он, глядя на тощее тело девушки. Отливающая синевой, бледная кожа, покрытая темными синяками,  различными шрамами и порезами было изрисовано, все ее тело. Корочки запекшейся крови, особенно в области лица. Все это просто, вывело из себя влюбленного юношу.
Он посмотрел в ее глаза, и какую боль, он там увидел.  Даже ад, для него был бы сейчас слаще, чем эта боль в глазах любимой. Резкая боль вонзилась в его сердце, вместе с прикосновением ее ледяной руки. И какая - то сила, стала затягивать и уносить его в голубой мир ее глаз, в эту таинственную боль.
И он увидел. Он увидел все.
Ее улыбка, теплые объятия родителей. Он почувствовал безудержную любовь, как и дикую тоску, когда, как будто сквозь голубое стекло, он смотрел на то, как машина, безжалостно сбивает женщину. Боль. И вот, зажав в руке цветы, девочка смотрит на могилу. Отец, уводит ее, и увозит в деревню. И она становится женщиной, маленькой женщиной. Она ухаживает за отцом, а тот все сильнее и сильнее вянет на ее глазах. И всюду боль, тоска. Затем, словно огонь обожгло его, свое же тепло. Их встреча. И почувствовал огромное тепло, что она дарила ему, в тот вечер, сама того может и не ведая.  А потом вновь боль, боль, боль. Она идет домой, ей тревожно, заходит в дом. И в этот момент, табурет падает из под ног отца, и тот, остается висеть, на ее глазах. Нестерпимо больно, она плачет, кричит, приходят люди. Сочувствуют, но ей все равно. Она пуста. Ей всего десять, а ее жизнь, уже сплошной кошмар, и на этом он не закончен.
Рука девушки, просто обжигает холодом. Но он держит ее, не в силах вырваться из этого непонятного ему прозрения. Он видит, как ее удочеряют. Милая женщина и странный мужчина. Как он постоянно пристает к ней, как зажимает в углах. Как она вырывается и отбивается от него. А он смеется над ней. И как она, оставаясь одна, думает, молится о нем. Потом, ее зажимают в углу, он чует ее страх, но она отбивается и убегает из дома. Она уезжает в деревню. Где вновь, они встречаются. Сердце Андрея бьется все сильнее и сильнее. Он видит, как она приходит к обрыву, он видит, как она ждет его. Как встречает. Он чувствует, эту внутреннюю борьбу ее самой же с собой. И как она решается и отдается ему.  Стук ее сердца, раздается по всему его телу.
Ледяная волна, пробила его сердце насквозь, раздробила ребра, когда он увидел, как она, смотрит на кровь, и как слезы текут по ее щекам. Как она шепчет ему на ухо:
«Лучше это будешь ты, любимый, чем он».
О, если бы, он знал тогда, как недалеко она ушла.
Если бы он узнал, что едва зайдя в лес, она наткнулась на него. И что совсем недалеко, от него, ее любимую, просто повалили на траву, порвав на ней одежду. И боль, боль. Долгая, жесткая, вырывающаяся потоками слез.
Андрей пытается выдернуть руку, от той боли, что начала переполнять и его, но никак, никак. Ее хватка стала железной.
А потом, он увидел эту пару лет. Как она живет в подвале, вечная раба, своего опекуна. И как лишь спустя два года, мучений, она, наконец, вырывается, но при побеге, ей приходится  поджечь дом.
Хотела отвлечь внимание, но наоборот привлекла.
И вновь бега. Она бежит от озлобленной толпы, но ее нагоняют……
И вновь он читает ее мысли, которыми она пытается заглушить боль:
«Хочу смотреть в твои глаза вновь, Андрей, Андрей, Андрей…Помоги».
Андрей вздрогнул.
- Они сделали, это с тобой?! Звери! Что же он им наговорил! Эта мразь. Тебе нужно было рассказать, я бы помог, любимая.
- Прости, я боялась, я….
- Не прощу, пока не увижу, как он молит у тебя прощения. Я добьюсь его, клянусь тебе. Он будет у твоих ног, любимая. Будет.
- Глупый.
- Любимая, - Андрей прижал к себе дрожащее тело девушки.
За окном послышался стук, шум.
- Это за тобой, любимая.
- Да?! Прости, я не думала, что…
- Тихо, там есть ход, в подполе. Беги, - сказал парень, доставая обрез, - беги, и возвращайся, как сможешь. Я буду ждать тебя, чтобы не случилось.  Всегда ждать тебя.
  И она побежала. За спиной слышался грохот, раздались выстрелы.  А она бежала и плакала:
- Да пусть горят в аду, эти проклятые земли. За мою невинность, за мою любовь, за мою жизнь….




***
Она все же нашла в себе последние силы встать. Медленно, шатаясь, она дошла до боли знакомого дома. Скрипнула, перекошенная дверь. Зайдя, девушка вздрогнула при виде, скелета, не до конца еще распавшегося. Рядом с ним лежал обрез.
- Я…я убила его,  - зарыдала девушка, и кинулась в объятия мертвеца. Она гладила, дурно пахнущие кости, и ее сердце давила боль. И тут она подняла глаза. И вот тут боль сковала ее сердце. На потолке, весь избитый  гвоздями, висел ее портрет. Тот самый портрет, ее, маленького ангелочка, с чистым  и невинным взглядом, с еще почти, что не тронутой душой.
Ребра стали слишком тесными для сердца.
И девушка замерла, смотря своими налитыми кровью глазами, на свои ясные голубые глаза на картине. Больше ее глаза не закроются. Они еще долго будут смотреть в голубизну недалекого детства.