Тернистый путь к докторской

               

                Глава 1. Предыстория

           В 1970 году у меня накопился довольно весомый объем данных по энергоемкости процессов бурения, взрывания и экскавации на  карьерах – Калмакырском, Кургашинканском, Коунрадском и Саяк-1. Их статистическая и графическая обработка  показала, что величина удельной энергоемкости шарошечного бурения взрывных скважин позволяет  осуществлять количественную оценку  буримости  горных пород, определять их взрываемость (с коэффициентом корреляции  0,8-0,9) и даже прогнозировать энергоемкость процесса экскавации с корреляцией 0.6-0,7. Были получены первые математические зависимости для обоснованного расчета удельного расхода взрывчатых веществ и «сетки» взрывных скважин. В результате наметилось решение одной из самых  сложных задач в технологии открытых горных работ – расчета и выбора параметров буровзрывных работ с учетом пространственной  неоднородности  горных пород в пределах технологических блоков и месторождения в целом.  Таким образом, по моим предположениям, приближалось решение главной проблемы горного производства – обеспечение равномерного и качественного дробления горных пород взрывом.

Уже по результатам  первых сообщений на различных форумах взрывников, начиная со II  Всесоюзного совещания по буровзрывным работам в Днепропетровске в 1965 году, стало ясно, что наряду с повышенным интересом к  методике, средствам  и результатам исследований они вызывают подчас решительное  и немотивированное отторжение. Аргумент и в первый раз, и в последующие годы оставался один и тот же – буримость и взрываемость горных пород не совпадают, а, значит, по энергоёмкости бурения оценивать энергоемкость  взрывания нельзя. Причем возражения были категорическими.  Приводя коэффициент корреляции, который был  ниже 1, я, в принципе, соглашался с оппонентами,  но считал это всего лишь  исключением из правила. Спорщики не соглашались и отвергали принцип в целом. Вскоре я понял причины столь яростных нападок – их было несколько.

Первая заключалась в банальной ревности. Как я уже писал, в 1963 году наш институт, который был создан всего 3 года назад, стал соисполнителем всесоюзной темы № 411 по переводу открытых горных работ с цикличной на поточную технологию. Соучастниками были такие мощные коллективы как Московский ЦНИГРИ, Киевский УКРНИИПРОЕКТ и Ташкентский СРЕДАЗГИНЦВЕТМЕТ. Уже одно то, что никому не известному  молодому институту из какой-то Киргизии были выделены  средства для решения ключевого вопроса  государственной проблемы, вызвало раздражение представителя ЦНИГРИ Владимира Константиновича Рубцова. Я уже писал, как  яростно и насмешливо он критиковал нашу методику комплексных исследований. А, между прочим, она была очень продуманной и не имела аналогов в технической литературе. Чтобы дальнейшее содержание было более понятным, попытаюсь вкратце изложить её основные детали.

Свои исследования мы начали с того, что установили основные причины неравномерного и плохого дробления горных пород при массовых взрывах больших технологических блоков. Их оказалось две: пространственная неоднородность геологического строения блоков по крепости слагающих его пород и отсутствие количественного критерия для оценки  крепости пород непосредственно в массиве.

После этого мы стали искать способы и средства определения взрываемости пород, пригодные для применения в условиях действующего предприятия. Таковых не оказалось ни в нашей стране, ни на самых передовых горных предприятиях мира. Впрочем, мне, как достаточно опытному практику разработки месторождений открытым способом, это было известно и без анализа технической литературы.

В результате  возникла первая версия методики  комплексных исследований – мы начали с изучения крепости горных пород и неоднородности массива  на основе  известных геофизических   методов измерения скорости распространения в нем упругих волн. Для реализации идеи были приобретены  шлейфный осциллограф Н-102, вибрографы СПЭД, бензиновый электрогенератор АБ-4, кабельная продукция и сопутствующие мелочи. В нашем распоряжении была также машина ГАЗ-51. Под моим руководством в качестве ответственного исполнителя темы находилась бригада  в составе 6 человек. Разместились мы в гостинице «Весна» города Алмалык, являющегося базой Алмалыкского горно-металлургического комбината. Рядом с городом находились два карьера, отрабатывающих Кальмакырское медно-порфировое и Кургашинканское полиметаллическое месторождения. Вот в таком составе и с уже продуманной и материально подготовленной методикой мы приступили летом 1964 года к нашим исследованиям.

А через некоторое время в гостинице «Весна» появилась мобильная бригада московского ЦНИГРИ в составе В.К. Рубцова,  А. Азарковича и А.Ройзмана. Кроме  чемоданов у них с собой был только один фотоаппарат. До этой встречи я знал Володю Рубцова только по литературе. До этого он работал в тресте СОЮЗВЗРЫВПРОМ и слыл хорошим практиком взрывного дела. Здесь мы познакомились лично, и я сразу же отметил в  манере его разговора и поведении признаки снисходительного превосходства. Москвичи!!

Вечером москвичи пригласили меня, Женю Подойницына и Сашу Солдатова  в свой номер и подвергли «допросу с пристрастием». Я не стал темнить и во всех деталях рассказал о нашей методике и задачах, тем более, у нас уже был наработан некоторый опыт и получены первые обнадеживающие результаты. Внимательно меня выслушав, Рубцов насмешливо хмыкнул и сказал, что всё это «напрасная херня», которая не даст никаких результатов.
- Я, ребята, во взрывном деле признаю только метод палки и веревки, с которыми можно произвести все необходимые измерения. Чтобы хорошо взорвать трудно-взрываемые породы, надо уменьшать диаметр скважин и увеличивать удельный расход взрывчатки. Всё! Мы уже договорились с карьером, нам дадут участок крупноблочного известняка, станок БА-100 для бурения скважин диаметром 100 мм и мы покажем, как можно взрывать без негабаритов.
- Что ж, желаю вам успеха – ответил я. - Но это будет один и, пожалуй, последний опыт. Ведь такими станками нельзя обеспечить объем бурения для 17 миллионов кубометров горной массы, добываемой на Кальмакыре! И что дальше ?
- А это уже не наше дело. Пусть начальство думает. У них зарплаты большие.

Кстати, через два года я узнал, что, перейдя на работу в отраслевую лабораторию при Московском горном институте, Володя Рубцов тут же заказал и вскоре получил мобильную американскую сейсмостанцию для проведения исследований по «прозвучиванию» горных пород на карьерах. Но мы к тому времени  в этом методе успели разочароваться и предпочли ему более простой и технологичный способ оценки крепости и неоднородности пород непосредственно в процессе проходки скважин. 

Вторая причина заключалась в удивительной консервативности мышления наших маститых московских ученых, отнюдь не склонных  потворствовать новаторским идеям, особенно,  со стороны. С этим на моей научной стезе мне пришлось столкнуться второй раз. Первый, если помните, произошел еще в период моего вхождения в науку, в первую же командировку на Хайдарканский ртутный комбинат. Там я впервые доказывал и показывал преимущества многорядного короткозамедленного взрывания сложных блоков как средства снижения потерь и разубоживания ценных руд. Присутствовавший на техническом совете профессор Московского Института Цветных Металлов и Золота Б.П.Боголюбов категорически отвергал эту идею, продемонстрировав тем самым как незнание кинематики процесса взрыва, так и непонимание современных тенденций в области открытых горных работ.   

Наконец, третьей причиной явился низкий уровень теоретической и практической подготовки инженерных кадров на горных предприятиях. Но в этом я смог убедиться только тогда, когда пару лет, будучи аспирантом, получил возможность  поездить по разным горным предприятиям СССР и перечитать массу зарубежной технической литературы. Встретившись со своими однокурсниками Шупиковым и Михайловым, начальником и главным инженером Буурдинского карьера  в то время, я поразился их низкой профессиональной компетентности и, одновременно, подумал, что не уйди я в науку, я тоже  остался бы на их уровне.
И дело было вовсе не в том, что они добровольно застыли в своем инженерном развитии. Дело было в условиях, в которых когда-то мне, а теперь и им приходилось работать. Вот эти условия: план любой ценой, техника отсталая и в недостаточном количестве, высшее начальство руководствуется только директивами партии и категорически подавляет любую творческую мысль и инициативу снизу. 

Вот в таких очень непростых внешних условиях я решил  завершить эту нелегкую тему, у которой в среде ученых  было много оппонентов. Единственное, что меня взбадривало, это то, что производственники всегда и везде проявляли  к ней живой интерес, понимание   и охотно финансировали исследования. Благо для этого на предприятиях существовал ЕФРНТ (Единый Фонд Развития Науки и Техники), за неиспользование которого могли последовать «оргвыводы».

                Глава 2. Первые шаги

               Мысль о том, что  предложенная и разработанная мною  методика комплексных исследований технологических свойств горных пород - буримости, взрываемости и экскавируемости – по соответствующим показателям их удельной энергоёмкости является оригинальной, а значит – и «диссертабельной», возникла у меня в 1970 году.  К этому времени  уже был наработан большой объем экспериментальных данных. Дополнительные исследования были выполнены также на карьере Кантского цементного комбината, где мы тщательно  изучили взаимосвязь энергоемкости разрушения пород с параметрами буровых долот и  гранулометрическим составом бурового «штыба». В результате были установлены  несложные математические зависимости  между всеми входящими и исходящими параметрами процесса бурения и экскавации. Для начала экспериментального материала и первичных теоретических  обоснований, казалось мне, было вполне достаточно.
               
               
               В 1970 году мне исполнилось сорок лет. Круглая дата не очень радовала, тем более, что я считал часть из этой череды лет растраченной понапрасну. К ним я относил все четыре года работы на руднике и два - в Монголии. На примере Мосинца, Шестакова и Баранова я полагал, что если бы подобно им вошел в науку сразу после институтской скамьи, то, бесспорно, был бы уже доктором. Я считал, что годы, отданные производству, не только прервали процесс накопления знаний и активную творческую работу мозга, но сделали из меня скептика, который любую научную идею пропускает через фильтр производственной и технологической целесообразности. Из-за этого у меня было немало стычек и с Мосинцом, в бытность его заведующим лабораторией, и с Барановым.

                Когда они высказывали и развивали какую-либо новую идею, я тотчас же примерял ее к практике открытых горных работ, находил в ней множество изъянов и своими замечаниями опускал их с небес на землю. Это раздражало, но со временем они убеждались в моей правоте, в результате чего я превратился в своего рода оселок, на котором оттачивалось всё, что ковалось в лаборатории. Однако со временем я начал осознавать, что если и дальше любую идею буду рассматривать через призму вульгарного практицизма, то, вероятнее всего, так и зачахну кандидатом. Перефразируя изречение Эйнштейна, в тот период мои критические способности явно превышали мои же конструктивные возможности.

                Следовало изменить  образ мышления и дать больший простор научной фантазии, тем более новое направление, в котором я планировал вести дальнейшие исследования, открывало в этом отношении большие перспективы. После подобных размышлений я понял, что мой производственный опыт не только не напрасен, но может оказаться весьма полезным. Увериться в этом мне, как ни странно, помог член-корреспондент АН СССР В.В.Ржевский. Открывая в 1971 году совещание по Физике горных пород и процессов в Московском Горном Институте, он, говоря о задачах горной науки, произнес запомнившуюся мне фразу о том, что “Современные горные предприятия представляют собой сложные технические системы, функционирующие в условиях недостаточной информации о свойствах объекта разработки”.

                Этот тезис полностью соответствовал моим представлениям о состоянии и проблемах открытых горных работ. Более того, я уже давно работал в этом направлении, имел солидный задел, но, к сожалению, у меня еще не было столь же «солидной» публикации по этой теме на всесоюзном уровне. В связи с этим, я решил подать заявку в издательство «Недра» на монографию под названием «Буримость и взрываемость горных пород» и представил развернутый план книги на 14 печатных листов. Чем чёрт не шутит – авось они будут тронуты оригинальностью названия и рассмотрят предложение.

              Мои надежды оправдались. Вскоре пришел ответ с приложением положительного отзыва рецензента на мой проект. Им оказался профессор Демидюк Г.П..  Я часто наблюдал за его выступлениями на конференциях и совещаниях и относил  его к немногочисленной плеяде настоящих ученых горной науки и взрывного дела.  К ним, на основании личных встреч, контактов и впечатлений,  я могу причислить профессоров старой школы Г.И.Покровского, Ф.А.Баума, М.А.Лаврентьева,   А.Ф.Суханова, М.М.Докучаева и горного техника А.С.Давыдова. К сожалению, список не очень длинный, но если  за подобные заслуги перечислить моих ученых сверстников, то он окажется еще короче.  В нем я могу назвать только две фамилии – В.Н.Мосинца и Я.М.Додиса. 

                Кстати,  о Демидюке. Когда я впервые пообщался с ним в 1971 г., Григорий Прокопьевич  был заведующим  лабораторией в Институте Проблем Комплексного Освоения Недр (ИПКОН) АН СССР и слыл одним из опытнейших практиков взрывного дела. Насколько мне известно, он был единственным из специалистов науки о взрыве, которому ученые степени кандидата и доктора были присвоены не на основании защиты диссертаций, а по совокупности научных трудов и практического вклада. Он был преданным активистом широкого применения на карьерах «простейших взрывчатых веществ», к числу которых относился «Игданит», представлявший смесь 94% аммиачной селитры и 6% солярового масла. Игданит был вдвое дешевле самого распространенного на горных предприятиях Граммонита 79/21 и, казалось бы, должен был пользоваться повышенным спросом. В капиталистических странах использование его аналога ANFO  (Ammonium Nitrate – Fuel Oil) доходило до 75-80%, а у нас – не более 5-7%. За пропаганду этой взрывчатки на всех совещаниях «Дед»  (ему было уже  за 75),  удостаивался    снисходительных[ насмешек и ироничных замечаний. А зря! Дед был прав, но наша «социалистическая экономика»  и «горная общественность» оставались глухими к его призывам.

              Кстати, в 30-е годы ХХ века Г.П.Демидюк   был главным инженером треста Союзвзрывпром и по его проекту взрывали храм Христа-Спасителя. Невзирая на такую заслугу перед советской властью, в 1937 г.  его посадили, и вышел он только в 1956 г.

             У меня с ним были самые теплые и доверительные отношения. В свои посещения Москвы и ИПКОНа я регулярно заходил к нему в лабораторию и он всегда живо интересовался нашими работами. Должен также отметить, что он испытывал истинный интерес и симпатию  к ученым с периферии,  и в равной мере неприязненно относился к своим московским и украинским коллегам.
 

                Осенью 1971 года  я получил-таки долгожданную аудиенцию член-корреспондента АН СССР, ректора Московского горного института, заведующего кафедрой Открытых горных работ Владимира Васильевича Ржевского. Ему было за пятьдесят. Темноволосый, без признаков седины, довольно смуглый, он мог бы произвести приятное впечатление, если бы на его лице не лежала привычная маска высокомерной усталости, свойственная всем российским чиновникам, достигшим "степеней известных". Многолетнее общение с представителями этой категории совслужащих убедило меня в том, что эта маска служит единственной цели - воздвигнуть труднопреодолимый барьер между распорядителями благ и искателями их милостей. Чем суровее и недоступнее выражение лица чиновника, тем острее посетитель ощущает свою зависимость и тем больше теряется от осознания собственного ничтожества.

              Наша первая встреча длилась отсилы 5-7 минут. Бегло просмотрев план диссертации, он посоветовал, во избежание дубляжа, ознакомиться с работами Ю.И.Анистратова и Г.М.Ломоносова, имеющими, по его мнению, ряд сходных позиций с моим замыслом. Я был настолько твердо уверен в оригинальности своего направления, что не стал даже выяснять о каких именно параллелях идет речь. Кроме того, своими вопросами я боялся показать, что недостаточно знаком с научными трудами двух молодых докторов МГИ, что в действительности так и было.
             О согласии стать моим консультантом он дипломатично не сказал ни слова, но одно то, что он не отказался, оставляло мне надежду.

             Я остался весьма не удовлетворен результатом встречи. Стоило ли приезжать издалека и долго ждать приема ради нескольких минут бесплодного и ни к чему не обязывающего разговора? Я еще продолжал верить в то, что высокое начальство существует ради того, чтобы помогать советами и делом. Однако после каждого подобного разочарования все больше убеждался в том, что к начальству надо идти не с вопросами и не за советами, а приносить готовые, документально оформленные решения, в том числе и диссертации. Начальство существует для того, чтобы либо величественно утверждать их не глядя, либо вносить в них несущественные замечания для доработки.

         Теперь самое время несколько подробнее рассказать о том, в чем заключались идея и содержание работы, к которой я шел  уже восьмой год и с помощью каких средств я пытался выйти на опытно-промышленную проверку первых результатов. Начну с того, что мой производственный опыт наградил меня скептическим отношением к формулам, которыми были заполнены страницы учебников, справочников и научно-технической литературы. Кроме неисчислимого количества они страдали изобилием коэффициентов, с помощью которых их авторы пытались, так или иначе, учесть свойства объекта разработки.

        Беда горной науки заключалась в том, что ей приходилось оперировать показателями сопротивляемости пород тем или иным видам разрушения (при сжатии, растяжении, сколе, изгибе и т.д.), установленными для конкретной породы в лабораторных условиях и на образцах. А в реальных производственных условиях горняки имеют дело с массивом горных пород, несоизмеримым по своим размерам с образцами. При этом их интересуют не, так называемые, прочностные свойства пород, а конкретные технологические показатели - буримости, взрываемости, экскавируемости, дробимости и т.д. Вот тут-то наука не придумала ничего лучше, как оценивать их качественными критериями вроде: легкобуримые, трудновзрываемые, третьей категории экскавируемости и т.п. Однако еще лорд У.Кельвин сказал: "Когда мы говорим о величинах, которые мы не можем измерять, тогда мы не знаем, о чем говорим".

         Именно поэтому я и решил взяться за решение сложной задачи - предложить горному производству и науке не качественную, а количественную информацию о свойствах объекта разработки, которую можно было бы получать в цифровом виде. Более того, я полагал, что эта информация должна использоваться не только для нормирования и оплаты труда (в память о моем неудачном первом опыте начисления зарплаты буровикам Буурдинского рудника), но также для оперативного вмешательства в технологический процесс с целью его оптимизации.

        Я уже неоднократно упоминал о том, что в качестве единого критерия оценки сопротивляемости пород различным видам воздействия мы еще в средине шестидесятых годов выбрали показатель энергоемкости соответствующих процессов. Последующие исследования подтвердили нашу правоту, и теперь мне предстояло решить две главных и сложных задачи: создать универсальный прибор для цифровой регистрации величины электропотребления горными машинами и предложить технологию управления параметрами буровзрывных работ на основании оперативной оценки энергоемкости шарошечного бурения.

      Нашими исследованиями в этом направлении заинтересовался Северо-Кавказский филиал ВНИКИ ЦМА, который взял на себя не только изготовление опытной партии приборов, но также согласился финансировать разработку технического задания. Зная по опыту, что конструкторские разработки и выпуск опытной партии займут уйму времени, мы с Яковом Додисом, моим единственным помощником и единомышленником, решили создать собственный прибор, который позволил бы избавиться от опостылевших самописцев и приступить к реализации идеи оперативного управления параметрами БВР на карьере Саяк-I.

      После долгих поисков в городском энергосбыте мы выменяли на бутылку  спирта трехфазный 50-амперный счетчик и приспособили к нему контактное устройство, выдающее 1 импульс на один оборот диска или на каждые 0,1 кВт.ч. израсходованной энергии. После этого оставалось изготовить еще одно устройство, которое бы принимало эти импульсы и накапливало их в цифровом виде. Идея накопителя импульсов родилась у нас еще в конце 1971 года, когда мы с Яковом летели в самолете, возвращаясь из Сорска. Его прототипом стал обыкновенный таксометр, который как нельзя лучше соответствовал всем нашим требованиям.

        Зимой мой верный лаборант Билал Ташибаев нашел таксиста, который за 15 рублей и бутылку спирта («твердая валюта», эпохи «развитого  социализма») "достал" нам новенький счетчик-таксометр. Рассчитывать нам было не на кого, и мы взялись за дело сами. Мы прикрепили к корпусу таксометра катушку с соленоидом, который посредством рычага воздействовал на его счетный механизм, и присоединили ее к датчику импульсов. Если "Антилопа Гну", похожая, по мнению Остапа Бендера, на "прелестную колхозную сноповязалку, сделанную из швейной машины Зингера”, служила средством передвижения четверки мошенников, то наш странный гибрид предназначался для более высокой цели - служить горной науке. Мы назвали его «Прогноз».

      Лабораторные испытания показали хорошую работоспособность уникального прибора и в мае 1973 года мы поставили его на буровой станок СБШ-250 на карьере Саяк-I. Однако прежде чем приступить к решающему эксперименту, необходимо было довести идею не только до ИТР рудника, но также до всех рабочих бригады подопытного станка, работающего в три смены. Нам удалось разработать простейший технологический "алгоритм" процесса, не требовавший большого умственного напряжения. Суть нашей идеи, которая по меткому выражению одного из участников совещания, оказалась простой "как огурец", состояла в следующем.

        По традиции скважины на блоке бурят по равномерной сетке, затем закладывают в них заряды равной величины и взрывают. Ввиду того, что породы в границах блока обладают разной сопротивляемостью разрушению, происходит их неравномерное дробление, оказывающее отрицательное влияние на работу экскаваторов. Без сомнения - это "Проблема N1" открытых горных работ, над решением которой бьется не одно поколение ученых от горной науки.

        Учитывая эти обстоятельства, мы предложили действительно простой принцип управления качеством дробления неоднородных пород за счет изменения расстояний между скважинами пропорционально изменению взрываемости пород на смежных участках. Для этого следовало измерить расход электроэнергии при бурении скважины и по его величине с помощью специальной таблицы на приборе (см. фотографию) задать расстояние до следующей скважины. Таким образом, сетка скважин на блоке изменялась вслед за изменением крепости пород. Если при заряжании скважин величину зарядов оставить постоянной, то в результате удельный расход ВВ будет автоматически приведен в соответствие с взрываемостью породы. Что и требовалось достичь.

        Не полагаясь на уверения машиниста станка в том, что он все прекрасно понял, я решил принять участие в первом опыте и в ночь  выехал в третью смену на карьер. В кабине станка, по обилию приборов похожей на кабину самолета, было тепло и уютно; басовито гудел двигатель вращателя бурового става, сзади на высокой ноте ныли моторы гидросистемы, над окном кабины, выбрасывая на шкалу вместо гривенников цифры расхода энергии, периодически пощелкивал наш прибор. Новый непривычный звук действовал завораживающе и мы все не спускали с него глаз.

       Я был поражен тем, насколько крепкими оказались породы на блоке, который нам выделили для эксперимента - на бурение первой скважины было израсходовано около 45 кВт.ч, что в среднем в 3-4 раза превышало затраты энергии в породах Кальмакырского и Коунрадского карьеров. Согласно таблице расстояние до следующей скважины оказалось равным 5,5 м и машинист перевел станок на новую точку. Породы здесь были несколько слабее - расход энергии составил 33 кВт.ч и третью скважину мы забурили в 6 метрах от второй. Вот, в принципе, и весь секрет новой технологии подготовки блоков.

      На первом опытном блоке таким способом было пробурено свыше 100 скважин, в каждую из которых поместили по 500 кг Граммонита-79/21. Всего на блоке было взорвано 50 т достаточно мощной взрывчатки и отбито свыше 42 тыс. кубометров крепких скальных пород. Результат взрыва оправдал наши самые смелые ожидания: развал породы был ровный, качество дробления хорошее и, самое главное, - равномерное. Посмотреть на наш эксперимент собралось множество любопытных, среди которых было немало скептиков, предвкушавших появление очередного "академического" блока.

        Присутствовало руководство комбината и рудника в лице главного горняка И.Е.Шумскова и главного инженера К.Шауаханова. Последний, считая себя в некотором роде нашим "протеже", не счел нужным сдерживать восхищение и сказал окружающим: - "Вот как надо взрывать! Учитесь!". Я же был не столько горд этим событием, сколько удивлен тем, как легко и просто удалось осуществить то, к чему долго и трудно шел вот уже восемь лет. Воистину - чем длительнее подготовка, тем неожиданнее выглядит результат.

       Воодушевленные удачей, мы в срочном порядке изготовили еще два прибора, установили их на буровые станки и в течение 1973-74 г.г. предприняли массированное наступление на Саякский карьер, взорвав за этот период свыше 2,5 млн. кубометров породы и руды по новой технологии. Расчет  эффективности, выполненный без каких-либо натяжек, показал, что в зависимости от крепости пород выемка каждого "кубика" горной массы стала обходиться дешевле на 8 - 20 копеек или в среднем на 10 - 12%. Игра, казалось, стоила свеч, но я уже давно был искушен в тонкостях социалистической экономики и не обольщался на ее счет.

        И я, и все производственники знали, что между призывами к тому, что "Экономика должна быть экономной" и снижением себестоимости продукции, являющейся главным показателем экономической деятельности предприятия, - "дистанция огромного размера". Наплевать на себестоимость. Ее повышение всегда может быть объяснено объективными факторами, а вот ее снижение - чревато. Добъешься снижения себестоимости сегодня - завтра ее втиснут  в план и будут строго спрашивать. Нет уж, лучше пусть она понемногу растет или, в крайнем случае, остается постоянной. Так спокойнее.

        Новая технология    буровзрывных работ понравилась производственникам. Они  с  удовольствием стали соавторами двух статей, которые я подготовил  для  опубликования  в  "Бюллетене цветной металлургии"   и   "Горном   журнале".   Статьи   вышли соответственно в 1975 и 1976 г.г. и позволили  "застолбить"  идею оперативного управления комплексом БВР.          Однако,  как водится у нас, дальше дело не пошло.  Для  того,  чтобы  подобная  работа получила самостоятельное   продолжение,   требовалось   наладить выпуск  приборов,   прошедших   государственную   сертификацию, разработать  и  утвердить на уровне соответствующих министерств инструкции по    порядку    производства    работ, изменить ряд параграфов  «Единых правил безопасности при ведении взрывных работ» Госгортехнадзора СССР, касающихся проектирования массовых взрывов  на  карьерах,  ввести  в  штат  предприятий специально подготовленных для этого  людей  и  т.д.,  и  т.п.  Испытав  на собственном  опыте консерватизм и косность наших чиновников,  я решил,  что лучше  потратить  это  время  на  диссертацию,  чем обивать пороги московских кабинетов.

        Были у этой идеи и противники. Особенно ревниво к ней относился заведующий кафедрой Разрушения горных пород взрывом МГИ проф. Б.Н.Кутузов. В начале, во время одной из наших встреч, он спросил меня
 - Почему ты так настаиваешь на энергетическом критерии оценки прочностных свойств пород? Ведь В.В.Ржевский с Г.Я.Новиком предложили новый "Общий показатель трудности разрушения пород", на основе которого могут быть определены также конкретные показатели трудности бурения, взрывания, экскавации и т.д.? Боюсь, что если ты представишь свою диссертацию, то она может не найти поддержки в нашем институте.

        С моей точки зрения этот новый «Общий показатель…» страдал теми же недостатками, что и множество других, предшествующих ему, классификаций, поэтому я и ответил без обиняков
      - Борис Николаевич, общий и частные показатели трудности разрушения по-прежнему основываются на использовании значений сопротивления пород сжатию, растяжению и сдвигу, установленных на образцах. Я же предлагаю единый критерий оценки любого технологического процесса по величине энергозатрат, определяемых непосредственно во время его осуществления. В этом принципиальная разница. Как технологу мне безразлично, как называется порода, которую я в данный момент разрабатываю, как безразлично и то, какие у нее свойства в образце. Реальный интерес представляет лишь то, сколько потребуется энергии станка, взрывчатки или экскаватора на то, чтобы разрушить и вынуть один кубометр породы и сколько это будет стоить. Никакие другие критерии, кроме "моей" энергоемкости не дадут мне ответа на этот вопрос. Вот почему я считаю, что только этот показатель сможет, наконец, помочь в решении проблемы автоматизированного управления открытыми горными работами, о чем сейчас так много говорят.

        На словах профессор Кутузов никак не соглашался с моими доводами, но на деле сотрудники его кафедры и отраслевой лаборатории с завидным усердием использовали нашу методику и повторяли наши исследования на карьерах Урала. Его крайне раздражало то, что глубокая провинция опережала головной центр вузовской горной науки. В свое время это обстоятельство стало основной причиной того, что он, будучи первым оппонентом диссертации Саши Солдатова, задержал ее утверждение в ВАКе на целых полтора года. Да что говорить о прошлом, если в будущем за эту идею мне предстояло один на один сражаться чуть ли не со всем МГИ во главе с его ректором академиком В.В.Ржевским.               
               
       В мае 1978 г. издательство «Недра», прислало мне 10 авторских экземпляров книги «Буримость и взрываемось горных пород». Объем 11,5 печатных листов, тираж 2500 экземпляров, цена 95 копеек, гонорар 1090 рублей. Я мог гордиться – из всего научного коллектива Института Физики и Механики Горных Пород АН Киргизской ССР только я сподобился чести опубликовать свой научный труд в Москве! Но к этому чувству примешивалось и другое – я видел, насколько устарело к этому времени её содержание. Ведь от её проекта до издания прошло целых 7 лет! За это время я успел расстаться с Институтом ФиМГП и Академией, которым отдал 17 лет, и с использованием ресурсов Отраслевой лаборатории провести широкую экспериментальную проверку  новой технологии еще на 8 карьерах горной химии и черной металлургии.


           Как говорят французы – аппетит приходит во время еды. Когда я держал  в руках свою первую книгу и сетовал на то, что она устарела, мне пришла в голову дерзкая мысль – а почему бы не подать заявку на следующую. Ведь ученые-взрывники из Москвы и Днепропетровска почти каждый год  издают свои «труды», созданные по принципу «ножниц и клея». А у меня накоплен обширный  экспериментальный материал, полученный в условиях реального производства,  какого еще не было в технической литературе. Направленность и содержание этого материала сами собой   подсказали вполне оригинальное название будущей книги – «Энергоемкость процессов добычи и переработки полезных ископаемых». Не тратя времени попусту, я составил план монографии, написал заявку в «Недра»  и отправил упреждающее письму своему благодетелю Г.П.Демидюку.


                Глава 3. Камни преткновения

       Однако в процессе работы над IX, последней главой книги,  у меня возникли сложности с интерпретацией большого объема данных по энергоемкости бурения, накопленных за все годы исследований  по 12 карьерам. По каждому месторождению они группировались в виде кривых статистического распределения, в которых прослеживались определенные математические закономерности. Не хватало одного - дать им физическое толкование и наполнить, таким образом, всю работу реальным геомеханическим содержанием. Но, кто ищет - тот всегда найдет.

       В  институте Геологии АН республики, я обнаружил шкафы, в которых находилась библиотека покойного академика Дм. Ив. Щербакова, подаренная им в свое время М.М.Адышеву – в то время директору Института Геологии АН Кирг.ССР. Среди книг я нашел монументальный труд А.Е.Ферсмана "Геохимия", в третьем томе которого содержался ответ на мои вопросы. Выдающийся ученый, ученик незабвенного Владимира Ивановича Вернадского, большой раздел посвятил обоснованию геоэнергетической теории генезиса минералов, суть которой вкратце сводится к тому, что прочность и твердость минералов и их композиций пропорциональна энергии, затраченной природой при их образовании. Следовательно, подумал я,  затраты энергии при разрушении тех же минералов и их композиций в процессах бурения, взрывания, дробления и измельчения будут обязательно пропорциональны энергии их созидания. Таким образом, мои экспериментальные данные лишь подтверждают эту закономерную связь, и в их физическом и геомеханическом объяснении я могу ссылаться на идеи и авторитет Вернадского и Ферсмана.


        Должен признаться, что работа над последней IX главой книги отняла у меня не только много сил и времени, но принесла, как говорят, большое моральное удовлетворение. Читая и вникая в рассуждения Ферсмана, я не переставал восхищаться ясностью его мышления, колоссальным объемом информации и глубиной выводов. И какими жалкими на этом внушительном фоне казались мне "научные труды" корифеев нашей горной науки! На шмуцтитуле I тома "Геохимии" я прочел дарственную надпись - "Дорогому Митюхе от автора". Ферсман - Щербакову. Приятно было работать с мыслью о том, что эти книги когда-то были в руках настоящих подвижников науки.

       Экспериментального и статистического материала было более чем достаточно, но ни на йоту не сдвинулась проблема создания надежных приборов для измерения энергоемкости бурения. Партия устройств под названием «Прогноз-2» , разработанная и изготовленная во ВНИКИ ЦМА в  г. Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ) оказалась абсолютно неработоспособной. А, между тем, наш «портфель заказов» был завален заявками самых разнообразных предприятий, включая даже карьеры атомной промышленности.  Я понял, что советское приборостроение не в состоянии решить эту проблему и поэтому надеяться на внедрение этой технологии в практику открытых горных работ не стоит. Следует снова сделать реверанс и на новом наработанном материале возобновить работу над диссертацией.

       В конце 1983 года на совете ДГИ защищал кандидатскую диссертацию сотрудник ОНИЛ Гена Дегтярев. Темой его работы стала злосчастная зарядная машина «Универсал -1М», о которой я уже упоминал ранее. Красивая идея Валентина Низовкина была реализована в металле и в этом качестве показала свою полную несостоятельность. Впрочем, во время защиты об этом скромно умолчали и со счетом 15:0  Ученый совет присвоил Гене Дегтяреву степень кандидата технических наук.  Руководителем соискателя был Е.Г.Баранов (соавтор изобретения). Я присутствовал как заведующий лабораторией и представитель остатков «школы киргизских взрывников».

       После защиты на небольшом застолье в кабинете зав. отделом Открытых горных работ ИГТМ АН УССР проф. А.Г.Шапаря, когда общество основательно "разогрелось", на меня за затяжку с собственным выходом на защиту обрушились Э.И.Ефремов и В.М.Комир - светила взрывной науки, взошедшие на украинский горизонт после заката Миши Друкованого. К ним не замедлил присоединиться и Баранов. Мне настойчиво советовали срочно завершать работу и, более того, оба взрывника добровольно вызвались быть оппонентами. По их словам мое поведение казалось им не только неприличным, но даже вызывающим. В чем-то они были правы. Напрасно я ссылался на то, что за мной кафедра, ОНИЛ, монография и у меня просто не остается сил на убеждения в научной новизне и практической полезности моей работы. - "Да ты только заяви и представь ее, а дальше все пойдет само собой. Мы поддержим!" - Вся беда в том, что мне некуда было ее представлять. ДГИ был лишен права приема подобных работ, а с МГИ у меня дела никак не склеивались. Чтобы отвязаться от доброхотов, я поблагодарил их за поддержку и обещал крепко подумать.


       В 1984 году по плану Фрунзенского Политехнического Института мне  предстояло  пройти стажировку на ФПК (Факульет Повышения Квалификации)  при Московском Горном Институте . По положению я, в числе троих преподавателей, прикрепленных к кафедре Открытых горных работ, должен был завершить свою стажировку сообщением на заседании кафедры. Доцент В.В.Истомин, добросовестно курировавший нас, сказал мне, что на моем выступлении, возможно, будет присутствовать сам В.В.Ржевский и я имею, таким образом, шанс  изложить свою диссертационную работу. У меня не было с собой графических и табличных материалов и поэтому пришлось ограничиться устным изложением, сопровождая его кое-какими схемами и формулами на доске.

       После доклада первый вопрос задал сам Владимир Васильевич:
       - В СССР в настоящее время есть две общегосударственных программы - продовольственная и энергетическая. Почему вы выбрали для своей диссертации вторую?

       Странный вопрос! Мне это и в голову не приходило, и поэтому мой ответ был кратким.
        – Наверное, потому, что я по специальности не агроном, а горный инженер.

        Больше всего вопросов вызвал тезис о том, что главным критерием управления технологическими процессами, согласно моим исследованиям, следует признать не производительность или себестоимость, а показатель их удельной энергоемкости. Минимум удельных энергозатрат будет автоматически означать и минимум себестоимости единицы продукции. Кажется, я сумел убедить в этом всех, но В.В. счел нужным сделать ядовитое замечание:
        - Зачем же мы тогда создаем для горной промышленности мощные дорогие машины? Давайте ничего не будем добывать, и в этом случае энергозатраты будут минимальными и даже равными нулю!
- В таком случае не будет и нужной продукции.
- Ну, хорошо. Поставим вопрос иначе. Давайте, как в Китае, вместо машин загоним в карьер тысячи людей, они будут добывать полезные ископаемые вручную и не надо затрачивать огромные количества энергии?
- В этом случае мы будем использовать биоэнергию. Согласно моим расчетам 1 Джоуль энергии пищевых продуктов стоит в среднем в 500 раз дороже 1 Дж. электрической энергии. Примерно во столько же раз вырастет и себестоимость добычи одного кубометра горной массы.

       Эти нелепые вопросы произвели на меня потрясающее впечатление. Я не мог допустить мысли, что академик задает их всерьез, а не пытается загнать меня в тупик. Как бы то ни было, после этого он умолк и предоставил свободу слова своей кафедре. С наиболее ярким выступлением в мою поддержку выступил проф. Ю.И.Анистратов. Отметив, что в плане общей идеи моя работа перекликается с его ранними исследованиями и отличается от них тем, что выполнена на обширном экспериментальном материале, полученном в условиях действующего производства, он дал ей высокую оценку и предложил рекомендовать ее к защите в качестве докторской диссертации. Остальные согласились с этим предложением, в очередной раз воодушевив меня на подвиг. Академик Ржевский в этом уже не участвовал - ушел. Анистратов сказал, что в принципе это уже неважно. Само его присутствие на семинаре следовало понимать как положительное отношение к моей работе и персоне.

       Накануне возвращения  домой  я  посетил  в  ИПКОНе   проф. Г.П.Демидюка и имел с ним долгую беседу. Надо сказать, что между нами установились очень теплые отношения - мы регулярно переписывались, он живо интересовался работами ОНИЛ, особенно касающимися разработки новых ВВ. В этот раз он проявил искреннюю озабоченность моими диссертационными делами и даже просил проф. Боровикова из Ленинградского горного института принять мою работу к рассмотрению на открывшемся совете по "Физическим процессам горного производства".

       Я был глубоко тронут участием нашего патриарха взрывного дела, которому шел девяностый год. Несмотря на почтенный возраст, он обладал живым умом, твердой памятью и повышенным интересом к новому, что отличало его от многих более молодых ученых.

       В конце мая 1986 г. я получил десять авторских экземпляров своей новой книги «Энергоемкость  процессов добычи и переработки полезных ископаемых». Объём 14,5 печатных листов, тираж 1700 экземпляров. Основное отличие этой монографии от большей части научной литературы горного профиля заключалось в комплексном характере изложения материала. Впервые, применительно к открытым горным работам, в едином энергетическом ключе, были рассмотрены все технологические процессы – бурение, взрывание, экскавация, транспорт, дробление и измельчение полезного ископаемого. Даже теперь, по прошествии четверти века, она остается наиболее часто цитируемым источником  в области открытых горных работ.

       Теперь я мог считать себя чуть ли не штатным автором издательства "Недра" и быть уверенным в том, что на прохождение новых заявок не надо будет затрачивать так много усилий. Увы! Книга стала второй и - последней. Почему? А потому, что шел 1986-ой год и до полного краха социализма оставалась последняя XII пятилетка.

        Под занавес года я сделал очередную (потерял им счет) попытку продвинуть свою диссертацию. Работу докладывал в МГИ на семинаре кафедры РГПВ в присутствии проф. Кутузова. Обсуждение прошло довольно успешно и работу признали заслуживающей защиты. Однако и на этот раз протокола мне не дали под тем предлогом, что я не прошел предварительного собеседования с академиком В.В.Ржевским.  Пришлось просить аудиенции.  Я оказался в  числе троих,  подобных  мне, искателей "счастья и чинов".  Процедура встречи была  такой  - следовало  передать  академику  краткие аннотации наших  работ и  ждать  его  волеизъявления.  К этому времени и в этом месте, я имею в виду МГИ, формальные требования к диссертациям, касающиеся формулировок проблемы, целей и задач исследования,  научных положений и выводов и пр. были настолько отшлифованы  и стандартизованы,  что их соблюдение и выполнение представляло собой не менее сложную проблему,  чем сама научная  работа.

        И только тогда, когда вы выполняли их в полном объеме, председатель Специализированного  совета,  коим  являлся  В.В., давал  вам  "добро".  После этого вы могли писать автореферат и дорабатывать диссертацию таким образом,  чтобы  ее  введение  и заключение    полностью    согласовывались    между   собой   и соответствовали автореферату. Это было самое важное требование, ибо  ВАК, в первую очередь, интересовала эта сторона работы.  Что касается содержательной  части,  то  она   носила   подчиненный характер и мало интересовала председателя и членов совета.  Она предназначалась,  в основном,  для оппонентов  и  специалистов, интересующихся  данной тематикой.  Преодолеть такой барьер было невероятно трудно, и требовалась не одна попытка для того, чтобы понять, наконец, чего от вас хотят. Надо ли говорить, что в тот раз ни один  из  нас  не  выдержал  испытания.  Но  зато  стоит описать, как это было.

      В приемной в ожидании Ржевского мы сидели втроем. Был конец рабочего дня, когда В.В. возник и, увидев нас, сказал шоферу, сопровождавшему его, - "Подожди немного, я сейчас их отпущу". - Пригласив нас в кабинет, он даже не поинтересовался, кто мы и откуда, собрал наши аннотации, бегло просмотрел их и сказал, что они не соответствуют требованиям их Ученого совета.
- Я вам советую внимательно прослушать магнитофонную запись, в которой мною изложены основные требования к докторским диссертациям, защищаемым в нашем институте, чтобы не отнимать больше времени у меня и моих коллег. До тех пор, пока вы не сформулируете их правильно, разговора у нас не получится. До свидания.

      После такого обескураживающего приема я на другой день прослушал его обращение к соискателям, убедился в том, что на слух оно воспринимается плохо, и что не мешало бы издать инструкцию о том, как с помощью правильного набора типовых фраз превратить пустышку в научный труд и получить благодаря этому вожделенную ученую степень.
Я обозлился и решил, что, невзирая на откровенно пренебрежительный характер встречи, сделаю еще одну попытку и если она не удастся, то разорву отношения с этим постылым институтом раз и навсегда.

      В январе   1987   г.   состоялась   еще   одна  встреча  с В.В.Ржевским. Он вновь раскритиковал мою аннотацию и сказал, что, судя по содержанию диссертации, ее надо защищать не по специальности "Открытые горные работы", а по "Физическим процессам горного производства". Замечание я признал справедливым, но это означало необходимость если не коренной переделки, то изменения ряда формулировок. Опять неудача и еще одна перепечатка. На этот раз я обозлился не столько на него, сколько на себя. Я вспомнил свой же принцип - если у тебя что-то не складывается, ищи причину в себе. Пора отнестись к собственной работе более ответственно. Хватит надеяться на то, что я возьму своих оппонентов измором и они сдадутся!
               
        Незаметно, если не предаваться тяжким воспоминаниям, подкралась и пришла знаменательная дата - 1 апреля. Исполнилось 5 лет моего пребывания в многотрудной должности заведующего кафедрой. У меня не было оснований и желания бороться за повторное избрание на этот неблагодарный пост, и поэтому я договорился с ректором о том, что с 1 июля подаю документы на должность доцента кафедры, а с 1 октября ухожу на шесть месяцев в творческий отпуск для завершения диссертационных дел..               
Итак, я приступаю.

                Глава 4. Последние шаги

        Следуя рекомендации Ржевского, я стал искать подходящий совет по специальности "Физические процессы горного производства" и позвонил Баранову. Он обрадовал меня новостью - в Кемерово при институте Угля СО АН СССР открылся нужный совет, в портфеле которого всего одна докторская диссертация. В июле 1987 года  я был уже там. Встретили меня, не в пример МГИ, приветливо и заинтересованно. Без проволочек взяли диссертацию на ознакомление и назначили ее официальное рассмотрение на семинаре в сентябре. Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Домой я возвращался убежденный в том, что на этот раз я вышел на финишную прямую.
В октябре я вновь был в Кемерово и докладывал работу на семинаре отдела. Присутствовало 27 человек, вел семинар проф.  В.М.Горбунов. После выступления, которое длилось 35 минут, мне задали массу вопросов, свидетельствующих о том, что тема сообщения была для присутствующих не просто новой, но живо интересовала их. Впервые за многие годы в выступлениях и оценках преобладали не критические, а конструктивные замечания и предложения. Общая оценка работы была положительной и тем самым резко отличалась от той, что давали ей в МГИ.
       
        До сих пор я не могу забыть заметок на полях, сделанных доцентом кафедры Открытых горных работ МГИ Н.Н.Медниковым - "Сумбур", "Болтовня", "Чепуха". Такие оценки кому угодно способны испортить настроение, но одно из сделанных им замечаний показало, что этот представитель московской высшей школы имеет смутное представление о физическом содержании понятий "работа" и "энергия".
- Почему в вашей работе вы используете понятие энергии? Ведь энергия это способность производить работу, которая является произведением силы на путь? Вот и пишите A=F*s.
- Но я везде говорю об электрической энергии и энергопотреблении и в этом случае гораздо проще пользоваться выражением - энергия равна произведению мощности на время, т.е. E = N*t.
       Мое разъяснение поставило его в тупик, и я понял, что еще больше отвратил его от себя. Выступая тогда на семинаре в МГИ, он сказал, что я плохо владею основами физики, и он не считает меня и мою работу готовыми к защите. Вот вам уровень головного института!

       Но самую хлесткую оценку моей работе дал профессор МГИ Дербенев. Когда на кафедре Разрушения горных пород взрывом я развесил свои чертежи и в ожидании профессора Кутузова  беседовал с молодыми учеными, Дербенев буквально ворвался в аудиторию. В этот момент я как раз говорил о том, что  удельная энергоемкость экскавации не зависит от типоразмера экскаватора, а только от свойств горной массы – её кусковатости, коэффициента разрыхления и объёмной массы. Услыхав этот тезис, он  авторитетным тоном изрёк всего одну фразу  - «Чушь собачья!»  - и  мгновенно исчез.
Вот такой стиль царил в этом средоточии научной горной мысли!

       А Б.Н. Кутузов и ученые его кафедры так и не явились на заранее обусловленную встречу, я вынужден был свернуть свои чертежи и на следующий день уехать восвояси.

       В Кемерово все было иначе. Я впервые возвращался домой с официальным протоколом в руках, в котором указывалось, что работа удовлетворяет требованиям, предъявляемым к докторским диссертациям, и может быть принята к защите после ее доработки с учетом сделанных замечаний.

       В Институте Угля я познакомился с молодым и энергичным ученым секретарем, доктором технических наук Вячеславом Николаевичем Вылегжаниным. Он сказал мне, что редакция журнала "Физико-технические проблемы разработки полезных ископаемых" из Новосибирска попросила его дать рецензию на мою статью, которую я посылал им еще в 1983г. В статье излагался принцип единого энергетического подхода к анализу и оптимизации технологических процессов открытых горных работ. Прошло четыре года! Я давно перестал надеяться на ее публикацию и вот неожиданное сообщение нового человека о том, что статья ему понравилась, и он предложил редакции немедленно ее опубликовать. Анекдот!

       В ответ на его восторженный отзыв я вручил ему экземпляр своей новой книги и сказал, что с ее выходом статья потеряла актуальность и ее не следует печатать. В заключение нашего разговора Вячеслав, сославшись на отсутствие в институте специалистов, предложил мне переехать в Кемерово, чтобы организовать и возглавить отдел открытых горных работ. Предложение было заманчивым - институт новый, Кемерово - город приятный, к тому же - это Россия. Категорично я отказываться не стал и обещал вернуться к этому вопросу "после успешной защиты".               

               
       В конце 1988 года, наконец, забрезжил свет в моих диссертационных делах. При активном участии ученого секретаря Специализированного совета Кемеровского института Угля проф. В.Н.Вылегжанина я сумел-таки довести до требуемых кондиций автореферат диссертации и получить "добро" его председателя и директора института Г.И.Грицко. Необходимо было получить еще и протокол Ученого совета ИФиМГП как организации, в которой была выполнена значительная часть работы.
               
        Новый 1989 г начался с поездки в Мирный. Объединение Якуталмаз было назначено по моей диссертации в качестве "ведущего предприятия" и мне необходимо было получить протокол заседания его техсовета и расширенный отзыв. По опыту я знал, что такие вещи у нас проходят без особых формальностей, в, так называемом, "рабочем порядке". На мое предложение сделать развернутый и богато иллюстрированный доклад на меня замахали руками - "Кому это нужно? Зачем отнимать у людей время! И так все знают о твоей работе. Напиши отзыв, подготовь протокол. Мы подкорректируем и - вперед!".

        С заведующим Горной лабораторией А.Т.Вединым мы наметили тех представителей управления, производства и науки, от лица которых я должен был написать их мнимые выступления на якобы состоявшемся техсовете, и приступил к работе. Моя фантазия и эпистолярные усилия не пропали даром - четверо ознакомившихся со "своими" выступлениями приняли их без замечаний, двое нашли, что я слишком поскромничал в изложении своих научных заслуг перед Объединением и добавили по 1-2 фразы, и все шестеро выразили восхищение стилем и глубокомыслием формулировок, под которыми ставили свою подпись.

       После этого мне предстояло пережить самое унизительное, с моей точки зрения, но самое необходимое по Положению ВАК,  действо - получить справку о внедрении результатов НИР на карьерах Объединения и к ней расчет экономического эффекта, подтвержденный главными экономистом и бухгалтером, и заверенный гербовой печатью. Я был бесконечно благодарен Ведину, когда он взял эту обязанность на себя и через час принес мне эту самую важную бумагу на сумму в 580 тыс. рублей.

       По правде сказать, я напрасно скромничал и стеснялся просить эту справку. Лаборатория не зря целых 15 лет проедала относительно небольшие деньги Объединения. Мы сделали многое. На карьере трубки “Мир” и, особенно, ГОКе "Удачный" широкое внедрение получили наши составы П. Наши предложения по оценке взрываемости пород и автоматизированному проектированию параметров БВР на основе показателя энергоемкости бурения получили здесь самостоятельное развитие. Этой темой занималась целая группа специалистов во главе с моим соискателем Лалетиным А.В. К счастью, о проекте комплексной механизации взрывных работ, разработанном когда-то Низовкиным и Барановым, здесь успели забыть, а все сделанное в металле - разрезать и сдать в лом.
Эта поездка существенно укрепила меня в том, что на защиту, которая была назначена на апрель месяц, я могу выходить вполне уверенным в материальном подкреплении своих разработок.               

                Глава  5. Защита

         Наконец приблизился и наступил день, к которому я шел столько трудных лет. 19 апреля мы с Надей вылетели в Кемерово, чтобы тщательно подготовиться к защите, предстоящей 27 апреля. И оставшаяся неделя не давала расслабиться - стояла страшно неустойчивая погода, внушавшая опасения в своевременности прибытия аж 5 человек. Трое из них - Н.Я.Репин из Москвы, В.А.Падуков из Ленинграда и Г.В.Сектов  были включены в состав Совета в качестве его дополнительных членов по открытым горным работам, а Н.Н. Казаков из Москвы и В.Д.Буткин из Красноярска были моими официальными оппонентами. Третьим оппонентом от Совета был зав. кафедрой Горной электромеханики Кузбасского Политехнического Института проф. Г.И.Разгильдеев. (Странными бывают фамилии у русского народа. Когда я первый раз обратился к нему с официальной просьбой принять участие в защите в качестве оппонента, то без тени сомнения отправил письмо на имя Разгильдяева).

       К счастью, все обошлось. Кроме нужных людей к защите поспели и те, кого мы вовсе не ждали - И.П.Маляров и В.К.Угольников из Магнитогорска. Эти мои старые знакомые прилетели из чистого любопытства, чтобы "поболеть" за меня.

         Не буду описывать процедуру защиты. На доклад у меня ушло 35 минут. Было много вопросов. С оценкой работы выступило 11 человек. Самую яркую речь, вопреки ожиданиям, произнес Гена Сектов. Теперь он был директором института. Наши пути больше не пересекались, распри ушли в прошлое и все свое красноречие он впервые обратил в мою пользу. Не отстали от него и другие члены Совета. Один из них подчеркнул, что это была лучшая защита, а проф. Б.А.Теодорович смутил меня своим признанием - "Своей защитой вы устроили нам праздник. Мы впервые от вас узнали о реальных значениях затрат энергии в горных процессах и о том, как можно использовать эту информацию в управлении производством". - Такое признание стоило многого. Я был польщен.

        На автореферат диссертации под названием «Энергетические основы оптимизации технологических процессов открытых горных работ» пришло 15 положительных отзывов, за которые я всех поблагодарил открытками. Увы! Московский Горный то ли не простил мне отступничества, то ли решил откровенно проигнорировать мои научные позиции. Из 5 отправленных туда авторефератов пришел только один личный отзыв проф. С.А.Ильина. В.В.Ржевский, Б.Н.Кутузов, В.С.Ямщиков и П.Н.Томаков не сочли нужным откликнуться ни в какой форме. Ну и черт с ними!

       Моя защита пришлась на тот довольно мрачный период советской действительности, когда банкеты как скрытая форма благодарности за положительную оценку работы были официально запрещены. Но разве можно не отблагодарить людей за то, что ради меня, преодолевая традиционные неурядицы Аэрофлота, они прилетели из разных концов страны в этот сибирский город? Дополнительным членам Совета мы с Надей вручили по бутылке лучшего киргизского коньяка, а оппонентам по бутылке "Арашана". Даже непьющий Генсек не смог отказаться.

       Хорошая защита - это праздник не только для соискателя, но и для всех ее участников. После него наступают будни оформления документов. Для нас с Надей они были особенно напряженными - ведь впереди были майские праздники. Надеяться на чью либо помощь не приходилось и поэтому мы решили все сделать сами. Слава Вылегжанин, с которым мы за это время успели подружиться, привез нам в номер пишущую машинку. 29 апреля мы сели за бумаги, а 4 мая сдали их секретарю Совет.

        Вечный враг бюрократического формализма, я испытывал невыносимые страдания от необходимости бесконечного манипулирования одними и теми же фразами и формулировками, переходящими из одной формы в другую. Я психовал, дергал Надежду, которой приходилось одновременно печатать, выслушивать мои проклятия в адрес чиновников ВАК  и исправлять опечатки.

       5 мая, поставив рекорд скорости оформления документов по защите докторских диссертаций, достойный Книги Гиннеса, мы вернулись во Фрунзе. Последний в своей жизни экзамен я сдал успешно!


                ЭПИЛОГ

            И, тем не менее, меня еще долго не оставляла в покое мысль о причинах моего столь долгого и трудного пути. За те семнадцать лет, что я  отдал служению горной науке в стенах Института Физики и Механики Горных Пород АН Киргизской ССР на моих глазах были выполнены и защищены четыре  докторских диссертации. Если брать отсчет времени от  кандидатской до докторской защит, то  получится такая картина: В.Н.Мосинец – 10 лет, В.А Шестаков  -12 лет, Е.Г.Баранов -15 лет, И.А.Тангаев – 19 лет. В этот же период я был участником множества других защит, писал отзывы на авторефераты, читал диссертации,  статьи и монографии соискателей докторских степеней. Этот статистический материал   позволил мне, наконец, найти ответ на  вопрос.
             Я пришел к выводу, что  по   содержанию докторские диссертации в области горных наук можно разделить на две категории:
            1) Представляющие новое объяснение и толкование уже известных научных положений  или технологических решений  без претензий на их практическое приложении.
            2) Дающие обоснованное научное решение проблемы с выходом на новое инженерное  решение.

            К первой категории относится основная масса докторских диссертаций, в том числе и первые три из перечисленных выше. Моя претендовала на причастность ко второй категории и в этом, я считаю,  суть  всех моих злоключений.

            Работая над этой проблемой, я вполне естественно, следил за всеми новинками технической литературы в поисках  единомышленников и оппонентов.  В те годы библиотека ИФиМГП регулярно получала иностранные журналы  горного профиля, которые я регулярно просматривал и даже переводил отдельные статьи. К своему глубокому удовлетворению, только в 1989 году в журнале  “Mining   Science and Technology”  я обнаружил статью профессора C.O.Brawner  из Университета Британской Колумбии, в которой излагались результаты исследований,  во многом аналогичные нашим.  Проведя оценку буримости и взрываемости горных пород по удельным затратам  энергии в процессе бурения,  канадские ученые  пришли к аналогичным выводам. Правда, они ограничились только этим результатом, без выхода на расчет параметров буровзрывных работ. Таким образом, это было научное исследование без инженерного выхода.

             Но зато в своих исследованиях они применили устройство регистрации расхода энергии, основанное на использовании  процессора Z80. Насколько мне известно, это был один из первых опытов использования электронной техники в исследованиях, связанных с горным делом. Увы, о таком оборудовании   в конце 80-ых годов мы не могли даже мечтать.

             Диссертацию я защитил, издал две книги и несколько статей в центральных журналах, но хотелось большего – чтобы эта идея реализовалась в  практике открытых горных работ. Ведь если поискать  её подлинные истоки, то следует вспомнить 1954 год, когда я некоторое время работал начальником  буровзрывных работ Буурдинского рудника и пытался постигнуть  тайну моего старшего взрывника дядю Васю Лямина.  Он, не спеша шествуя по блоку во время зарядки скважин, распоряжался перекинуть тот или иной мешок взрывчатки от одной скважины к другой и при этом никак не мог объяснить мне, чем он при этом руководствуется. И вот теперь у меня нашлось объяснение. Я ожидал, что теперь посыплются заказы с рудников и разрезов  и дело с теоретической стези перейдет на практическую. Не тут-то было! Пришло иное время.

           Если Петр-I «Россию поднял на дыбы», то два мужика Горбачев и Ельцин её опустили..
«Прервалась связь времен», вместе с распадом СССР рухнула  наука, прервались связи с предприятиями, разбежались ученые. Еще семь лет после защиты я учил студентов, а в 1996 году вышел на пенсию, переехал к сыну в Москву,  посвятил свой досуг обустройству дачи и потихоньку принимал участие в разных мероприятиях, относящихся к горному делу и науке. Мне казалось, что  все мои идеи по новым технологиям буровзрывных работ остались в прошлом и никому не интересны в настоящем. Но нет, вновь всплыл афоризм – «Нет ничего сильнее идей, время которых пришло».

              И это время пришло ко мне в начале ХХI века из Бишкека, где еще остались  осколки когда-то всесоюзно известной «Киргизской школы взрывников» в лице Виталия Коваленко. Он был аспирантом Е.Г.Баранова и был приписан к нашему Отделу Физики Взрыва. После моего ухода из Института Физики и Механики Горных Пород взрывная тематика в нем полностью распалась, впрочем, как и другие технологические направления. Уцелевшие научные кадры сосредоточились в стенах Кыргызско-Российского Славянского Университета, бессменным ректором которого стал  В.И.Нифадьев – мой коллега и бывший инициативный сотрудник Отраслевой лаборатории  при ФПИ. Там же оказался и к.т.н. В.А Коваленко, последовательно и целеустремленно занимавшийся вопросами применения в горном деле современной вычислительной техники и цифровых технологий.

              На новой элементной базе его группа разработала  прибор, предназначенный  для сбора и первичной обработки данных с буровых станков, в том числе и энергоемкости бурения. По-существу, это было повторение нашего предшественника – прибора «Прогноз». Контроллер бурового станка «Кобус» был испытан на высокогорном карьере Кумтор в Киргизской республике, отрабатывающем одноименное золоторудное месторождение. Испытания прибора прошли успешно и на этой основе был разработан программно-технический комплекс САПР БВР (Система автоматизированного проектирования буровзрывных работ). Таким образом, подтвердился и был реализован  принцип проектирования БВР   на основе оперативной информации о взрываемости пород, за признание которого я так долго бился в одиночестве..   

             Ну, а что дальше?   У каждого, кто прочтет это повествование о превратностях прохождения  докторской диссертации, невольно зародится мысль – «стоила ли овчинка выделки» и каковы практические результаты столь долгого и изнурительного исследования. Вместо того, чтобы заниматься саморекламой,  я   приведу отдельные выдержки из обширной и свежей, (журнал «Уголь», 2012 год, №11), статьи под названием  «Современные информационные технологии в подготовке и проведении БВР на угольных разрезах СУЭК».  Наберитесь терпения и прочитайте – это интересно.

            «В 2009 г. Сибирской Угольной Энергетической Компанией (СУЭК) принято решение о … продвижении современных информационных технологий  в подготовку и  проведение буровзрывных работ (БВР)  на угольных разрезах компании… В результате выбор был остановлен на предложении компании  “Blast Maker” (г. Бишкек, Киргизская республика) о внедрении.. программно-технического комплекса (ПТК), выгодно отличающегося   комплексным подходом к автоматизации  подготовки БВР на разрезе, а также уникальными  компонентами этой системы: ..  (САПР БВР) “Blast Maker” и автоматизированной  системой сбора и передачи данных с буровых станков (АССД БС) «Кобус».

В качестве пилотного предприятия для внедрения комплекса выбран разрез «Тугнуйский» п. Саган-Нур, республика Бурятия.

Изменчивость свойств пород  на большинстве взрываемых блоков разреза .. настолько велика, что требует индивидуального учета неоднородностей и  соответствующего распределения ВВ в колонках скважинных зарядов.

Данные по энергоемкости бурения скважин обеспечивают получение информации о залегании кровли угольного пласта с гораздо большей точностью, чем данные геологической разведки.

Работы по внедрению и опытно-промышленной эксплуатации комплекса на разрезе были выполнены в 2010 -11 гг., с начала 2012 г. комплекс эксплуатируется в промышленном режиме

Использование программного обеспечения и технических средств АССД БС «Кобус» предоставило реальную возможность комплексной автоматизации операций, выполняемых  при проектировании и осуществлении БВР на разрезе.

Внедрение комплекса потребовало от предприятия также  некоторой перестройки сложившейся практики ведения проектных и других работ, в том числе работы проектировщиков, буровиков, геологов, взрывников и маркшейдеров, и в итоге повысило общую организованность и оперативность работы служб.

В инвестиционных планах СУЭК на ближайшие годы предусматривается внедрение ПТК “Blast Maker” еще на нескольких разрезах, а в перспективе – на всех разрезах СУЭК».


В завершение позволю себе задержать внимание  на последнем эпизоде этого повествования.
С 28 по 31 января 2013 года в Московском Государственном  Горном Университете (бывшем МГИ) проходил  ежегодный международный научный симпозиум «Неделя горняка».  Я принимал участие в двух семинарах  - «Взрывные процессы и технологии» и «Проблемы теории и практики открытых горных работ». На обоих семинарах  я не делал традиционных докладов, а  показал десятиминутный видеофильм под названием «Освоение программно-технического комплекса “Blast Maker” на разрезе Тугнуйский».  Фильм послужил краткой и выразительной иллюстрацией к сообщениям представителей компании «СУЭК», в которых прозвучали весьма благоприятнее отзывы об этой разработке.  Реакция присутствующих была весьма сдержанной и, тем самым, многозначительной – ПТК  “Blast Maker” уже не вызывала неприязненного отношения. Она была известна присутствующим.

        Это напомнило мне известное, но забытое правило, которое звучит так.
Каждое новое открытие проходит через три этапа: Вначале говорят – Это вздор и этого не может быть. На втором, когда автор затратил массу сил и здоровья на доказательство своей идеи – В этом что-то есть! И, наконец, когда он окончательно выдохся и разочаровался, ему говорят – Да кто же этого не знает?
Через все эти три этапа я пробивался ровно полвека – от 1963 года, когда наш Отдел Физики взрыва стал участником Всесоюзной темы №411 и до 2013 года, когда идея воплотилась в жизнь на разрезе «Тугнуйский».