Cказ про Лизавету

1. ВАСЬКА

В своём семействе Лиза была – чисто золушка. Мать её держала будто мачеха, в суровости, ничего не прощала, не жалела, слезам не верила, как Москва. Младших двух поздних сыновей любила-холила, а на Лизе, старшей, всё хозяйство. Лиза чистоту уважала, день-деньской всё над корытом гнулась со стиркой. Отец тоже был как из сказки, подкаблучник. Мать его, случалось, и поколачивала, даром что фронтовик. Зато он – погуливал. Такая у него отдушина была супротив семейного ига.

Лиза в школе училась прилежно, пятёрки носила. Думала, аттестатом, аж за десять полных классов, из золушек в принцессы выбиться. Не в настоящие – в СССР принцесс нету. В музыкальные. Чтоб на сцене выступать. На инструментах Лиза не умела. Тогда, значит, петь. Голоса, правда, не было никакого. Золушки, как и дюймовочки, ростом недомерки, и голос такой же – писк один. Бывает и по-другому: сама кроха, голос наповал сбивает. Но это всё больше в заморских странах, а у Лизы было обычно, свистулькой жалкой, жалостной - в самый раз по дворам с шарманкой таскаться, а не в концерт. Да уж как-нибудь… авось… поближе к красивой  чистой жизни, мечтала Лиза.

Мать не пустила: хватит уж учиться, локти за партой протирать. МалЫх подымать, мол, надо. Лиза горевала сильно. Повеситься обещала. Это она часто грозилась, и мать не проняло: верёвку, говорит, дам. Лиза вешаться, как и всегда, не стала, только обиду затаила. Очень себя жалко было, шутка ли – лучшие годы шелапутным братцам отдай, по материному невежеству, жадности и самодурству.

Пришлось идти работать. Лиза выбрала часовой завод, стёклышки часикам полировать. Всё ближе к хорошей жизни: халатик хотя бы беленький, как у принцессы платье. Вредно, правда, но что делать.
Чтобы из семейного рабства вырваться, один путь лежал: искать принца. Царевича по-нашему. Принц-царевич кто? У кого королевство-царство своё есть. Жилплощадь по-нашему. Чтобы принц не перепутал, не проглядел, Лиза держалась принцессой, в концерты музыкальные ходила, всем про свой аттестат рассказывала и себя блюла.

Но принц всё не попадался. Пьянь, рвань, да голытьба барачная кругом. Часики заводские всё тикали, да тикали, как с цепи сорвались, и натикали Лизе аж двадцать пять годков. Заметалась Лиза, забоялась в старых девушках, кукушкой в чужих часах, век свой прокуковать. Стала к голытьбе присматриваться, через силу, поперёк своих мечтаний. Углядела Ваську-шофёра, шпану дворовую, верней, услыхала – что Васькин дом идёт под расселение, и всех жильцов отдельными царствами наделяют. За это можно всё отдать... ну, аттестат, например, да только кому он нужен-то, или там честь девическую – больше-то и нету ничего у бедной Лизы. Солить её, что ли, честь эту, как грибы? За это царства не дадут. А за приплод, наоборот, могут уважить. Лиза перекрестилась мысленно и Ваську до себя допустила. Получилось: понесла. Мать тоже перекрестилась, вручила Лизе горшок, щи варить, корыто Лизино заветное, и за ворота своего царства выставила – не до неё, надо ещё сыновьям куски выделить, как своих суженых приведут.

Лиза с горшком-корытом к Ваське явилась: обрюхатил, так женись, дурак, а то отдельное царство не получишь от государевых людей. Ваське было жаль свою вольную волюшку прикончить, но царство тоже хотелось. На том и сошлись, окрутил их поп... то есть ЗАГС, и стали они жить в общем муравейнике на пятнадцать семей, в ожидании вскорости своего царства, и наследника-царевича.

Разродилась Лиза в ночь – не то сына, не то дочь принесла... неведому, вишь, зверушку, сонную, малахольную – наружу не желала, железными щипцами потащили, как репку с огорода. Тянут-потянут, вытянуть не могут, едва справились. Разглядели – наследник всё ж таки, царевич. Царевич расшумелся, что потревожили, лекаря сказали – нервный будет. Опросталась Лизавета чуток раньше положенного после законной свадьбы, но сказала всем кумушкам – недоносок, мол. Чтобы всё шито-крыто осталось, а то как себя принцессой-царевной показывать? То есть всё чин чинарём, можно подавать царство обещанное, с царевичем-то в люльке – не отвертятся. Главное Лизаветино достижение, пуще аттестата. Чуть царевич простынет-захворает – Лизавета его сразу к лекарям, в лазарет. Детки все болеют, обычное дело, однако Лиза на том стояла, будто царевич жив одним только её материнским попечением. Очень ей особенного для себя хотелось, хотя бы и хворей царевичевых. Чтоб всем был ясен подвиг её материнский – родить любая дура родит, а тут, мол, от смерти неминучей спасла.

Долго ли, коротко ли, но царевич ещё говорить толком не начал, а хоромы, что государевы люди посулили, возвели. Стали ордера выдавать на отдельные царства. Ваське, как главе семейства, аж даже выбор выпал: царство о двух палатах на первом, как нынче говорят, уровне, или царство в одну палату, поменьше, но под самой крышей.

Васька почесал в курчавой бедовой башке, поглядел хитрым глазом, с прищуром, и взял – под крышей. В одну палату, маловатенькое. Лизавете – молчок про то. Она сама стороной узнала и озадачилась, отчего это он, дурной, так решил? Кумушки растолковали: гулять чтобы от законной жены. Васька же, мол, гулёна, котяра мартовский. Его расчёт точный. Ежели жёнушка проведает и захочет расплеваться, то царство о двух палатах распилят так: ему – угол коммунальный сызнова светит, а Лизавете с чадушкой будет отдельное царство в одну палату. При таком раскладе возьмёт она, да и вышвырнет Ваську вон, на раз-два. А вот царство об одной палате... у-у-у! Оно пилится только пополам, на углы. Потому никуда она, сердешная, не денется, терпеть станет Васькину гульбу. Ловко, ничего не скажешь... хитёр Васька!

Вот какая судьбинушка бедной Лизе, бывшей золушке, досталась. Правда, Васька хозяин оказался справный: всё в дом тащит, всё в дом. Иногда и государское что прихватит – бензина там, канистру-другую, запчастей. Так ведь грех не взять, что плохо лежит. Васькина натура этого перенесть не могла – чтоб лежало, и не его. В доме что смастерить надо – пожалуйста. Хмельного в рот, почитай, не брал. Так только, самую малость, компанию мужскую поддержать. По отечественным обычаям – трезвенник. Жить стали хорошо, Лизавета даже об музыке больше по привычке вспоминала, в концерты ходить уж и не думала. Васька свою самоходную карету завел, автомобиль то есть. Можно было царские выезды делать, в заморские... то бишь приморские земли, сметаны там купить жирной, сливочки тридцатипроцентные. Васька особо сметану любил.

Одна беда, что как март придёт – у Васьки хвост отрастает трубой, усы лезут-топорщатся, глаза горят похотью неутолимой, светят, как фонари. По ночам вылезет на крышу, благо рядом совсем, и пошёл себе, невесть когда вернётся. А ну, как и не вернётся, и царство пилить вздумает? Тогда у Лизаветы тоже хвост отрастал, ушки вверх тянулись, глазки в щёлочки, волоса-шерсть дыбом, нос вперёд. Лиской хищной, забыв своё царское достоинство, припадала Лизавета к следу, вынюхивала, выслеживала, в засадах сиживала. А уж как выследит какую его кошку драную, так бросается трепать паршивку без всякой пощады, только клочки летят во все стороны, и визжит громко, истошно, чтобы весь свет видел Васькину подлость, и самому Ваське морду начистит.

Бегала Лизавета и с челобитными бумажками в государский суд. Разжените, мол, с Васькой, раз он таковский, а сама глазом на Ваську косит: что он? спужается, нет? Васька не пужался, не раскаивался, гульбу не бросал, насмехался нагло. Чуял свою силу, размерами маловатенького царства убережённую, и Лизкину жадность. Пока не получит на крыше отставку у очередной полюбовницы, знай себе блудит, а потом уж только ползком назад к Лизавете пробирается, тихий и смирный, то полхвоста утеряет в своих подвигах, то лапы перебитые волочит. Залижет раны, и снова на человека похож становится. Лизавету одевает в парчу и шелка, в доме всё коврами персидскими увешает, стенку блескучую, полированную, купит, шубку супруге. Лизавета тоже встряхнётся, шубку распушит, нос поднимет повыше, Ваську под ручку возьмёт, по сторонам гордо поглядывает. Мы, мол, с Василь Василичем душа в душу, и ничего такого этакого.

Да душа в душу недолго выходило. Ежели на крышу Ваське, как засвербит у него в нутре, не выбраться было, так он буйствовать начинал. Посуду переколотит, крынки со сметаной с поставца скинет, орёт дурным голосом, Лизавету шпыняет, холку ей прокусить норовит, куражится – я, мол, тут главный, всё моё, что хочу, то и ворочу, в своём-то царстве моя власть.

Царевич от таковских Васькиных похабств рос пугливым, до столбняка папашу боялся, грамоте учился через пень-колоду. Лизавета его стыдила, Ваське жаловалась, на порку отдавала. Пока порка идёт, она отсиживается неподалёку, а как Васька отметелит царевича, приходила жалеть-холить. Чтоб знал, что строгости от папаши идут, а матушка добрая.

С этаких страхов, да по долгим лежаниям в лазаретах, грамота царевичу уж так не задалась, что пришлось его в мастеровые отдать. На завод. Помаялся там царевич, спохватился, учиться захотел. Матушка-то всё ему толковала, что он царевич, а где ж видано, чтоб царевичи в мастеровых были? Лизавете это очень по нраву пришлось. Пущай царевич дойдёт до полной учёности, как ей самой мать не дала, в важные люди выйдет. Сначала царевича брать не хотели учиться – мало, мол, знает. Пришлось указывать, что царевич – мастеровой, и роду мастерового, и даже в партию записаться – в особые люди государские. Таких при СССР привечали, по обычаю, потому царевичево хотение уважили, взяли в студенты. Лизавета от того возгордилась до невозможности и большие надежды поимела. Расклад сил в царстве переменился. Мол, Лизавета с царевичем грамотные, а Васька неграмотный, можно его и укоротить, в случае чего, себя перед ним выше предъявить, на Васькин скарб невзирая.


2. ПРИРАЩЕНИЕ ЦАРСТВА

А случай и приспел. Сперва казалось, худой случай, но Лизавета себе к лучшему повернуть сумела. Васька раз на крышу убёг так нешуточно, что сам разжениться захотел, и даже царство не заробел пилить на углы. Лизавета струхнула всерьёз, и новое царевичево учёное положение использовала, стала стыдить Ваську: хочешь царевичу не дать подняться? Какое ему в углу учение будет? Как распилишь царство – углы совсем махонькие выйдут, ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Учёность царевичеву на свой блуд променять вздумал!

Васька учёность и начальников уважал, жалко ему стало будущего царевичева начальствия: с того начальствия и ему, Ваське, перепадёт-отломится – как-никак родной папаша. Надумал Васька пойти к государским людям, чтоб ещё угол дали, на Лизавету. Рычал грозно, глазами вращал, загривок топорщил. Те рукой махнули: дадим угол Лизавете, раз Васька отделиться хочет. Заслужила, стёклышки часикам натирая.

И поимела Лизавета, впервые в жизни, свой собственный угол, отдельный от Васьки. Просторный угол, но всё равно – недоцарство, без своего очага-печки и рукомойника с лоханью. Воцариться там хитрая Лизавета не спешила – больно жирно Ваське будет в прежнем царстве одному, ведь царевича-то не оставишь с Васькой, небось, немедля приведёт свою кошку драную! Лизавета выжидать стала, как дело повернётся, затаилась. Скоро-де съеду, дай только собраться... узлы связать... корыто вот заберу – пущай тебе кто другой порты моет... Не напрасно тянула – вернулся Васька с гулевой крыши, как всегда, пристыженный и обломанный. Ну, давай тогда царство и недоцарство моё соединять, – смилостивилась Лизавета, а Васька и рад.

Соединили, и воцарились в хоромах на две палаты. Большая, при балконе, – Лизавете с Васькой, да ещё малая каморочка для царевича, для его учёных занятий. Всё там убрали чисто, книжки, лежанку поставили, и царевича под белы руки с торжеством туда проводили. Учись, мол, до начальствия. Царевич, глаз от книжки не отрывая, даже и не заметил перемены. Не понял, как оно и поделалось.

Почти уж всю учёность прошёл царевич, как вдруг затосковал – жениться, мол, теперь хочу. А это пожалуйста, ищи себе жёнку, но царевну, со своим царством, и к ней иди. У нас царство всё едино малое, опять не пилится, говорят Лизавета с Васькой. Царевич нашёл такую и съехал. В примаки подался, к тёще, дальше учёность стал проходить. Жёнку выбрал, вот неслух-то малахольный, тоже учёную, да нищую, кроме царства и нет у ней ничего. Лизавета жёнку царевичеву сразу невзлюбила. Сидят вдвоём, книжки читают-пишут – тьфу, а не жизнь. Авось ещё одумается царевич, расплюётся с чужой этой бабой, поймёт, что у матушки лучше. Но свой ум не вложишь. Не на глазах, и ладно.

Лизавета с Васькой вздохнули вольно, зажили вольготно, в своё удовольствие. Лизавета павой ходит, царевич в гости наезжает, докладывать, как учёность движется. Печаль была у Лизаветы, что царевич деток не заимел, чтоб всё было не хуже прочих – некуда, царевич говорит, деток рожать, у жёнки-то, да и книжки, мол, ещё не все прочёл. Ну, так сам выбрал, ему и ответ держать перед миром. И в начальствие царевич не спешил тянуться, обманул надежды сладкие. Да уж что поделаешь, за него жизнь не проживёшь. Учён сделался, а дурак всё же. Вот она свою жизнь по уму устроила, всего достигла, больше и желать нечего. Даже не верится Лизавете, что когда-то впятером, с родителями и братьями, золушкой ютилась за печкой.
Это всё присказка...


3. ТЁТЕНЬКИНО НАСЛЕДСТВО

Случилась дальше одна оказия. Сперва думалось – благо завидное, а с неё, что ли, порча жизни вдруг и пошла. Как может благо худом обернуться? Только завистью людской. Всегда Лизавета зависть чужую подозревала.
 
Оказия такая вышла: СССР скончился, и царства стало можно по желанию брать в полную власть – хоть наследникам оставить, хоть подарить. И привелось тут Ваське заиметь по наследству от тётеньки ещё хорошее такое царство, в одну палату. Им бы радоваться, а Лизавета с Васькой растревожились, заметались. Куда девать-то это царство лишнее?!

Царевичу разве отдать? Своя всё ж таки кровиночка! Так он туда чужих пустит – жёнку свою, али тёщу, они и отнимут у него, малахольного.

Пустить кого пожить там, за тугрики заморские, либо за здешние грошики? Нет, дудки. Те же царевичевы жена-тёща скажут, что им тесно с царевичем, а у вас, дескать, лишнее, – подайте сюда, мол.

Сбыть с рук, чтоб в глаза всем не лезло, не мозолило, да пожить, наконец, сладко-жирно, насколько хватит богатства? Э, нет, завидовать станут, пальцем показывать: богатые, мол. Попрошайки набегут отовсюду. Царевич первый явится, с женой-тёщей.

Лишились покоя Лизавета с Васькой от этого лишнего царства. Ночами напролёт шушукаются, голову ломают, как богатство уберечь. Порешили так: царство лишнее с рук сбыть, кой-чего прикупить, для виду, грошики в Мошну сложить, да скрыть в полной тайне, отнести-зарыть на Поле чудес, чтоб никто и мысли не имел об их богатстве. Обрадовались, что так славно придумали, руки потирают. Сказано – сделано. Поскорее продали обузу, не торгуясь, задёшево, а следом объявили громко, что грошики вырученные у них злые люди умыкнули – обманули, запутали, отняли, да и прочь бежать. Лизавета слёзы для виду льёт, жалится-вздыхает. Васька помалкивает, угрюмость показывает, горе, мол, такое, что нету сил и говорить об том. Оба по сторонам осторожно позыркивают: мол, сошло, сладилось дело? Вроде сошло, поверили, пожалели, сыщиков советовать стали. Лизавета с Васькой руками машут: какой там сыск, ищи-свищи злодеев, ладно уж – бог дал, бог взял, перебьёмся. Ну, от них и оступились: дело хозяйское.

Лизавета с Васькой тогда успокоились, повеселели и перекрестились: бог помог, надоумил. Даже цапаться стали реже – можно жить спокойно остаток дней, Мошна толстая от всего убережёт. А на их царство чужие не покусятся, оно государское, не приватизированное, Васька с Лизаветой тут до своего последнего часа жить станут, в своём праве. Кому угодно от ворот поворот дадут.
Но присказке и тут конец не приспел.


4. ЦАРСТВО В ПОЛНОЙ ВЛАСТИ

Пару зим миновало, ещё одна, и вдруг Васька, Лизавете на изумление, за старое взялся. Хвост трубой отрастил и шасть на крышу. Ах ты мерзавец, блудила старый, вскричала Лизавета, постыдился бы, башка седая-плешивая!
 
Спервоначалу обвести его вокруг пальца хотела, гордость-обиду на себя напустила: иди, к своей этой, видеть тебя нет мочи! Отпускаю, мол, любись, раз так. Тебе, мол, любовь твоя, а мне всё остальное. Но Васька не дурак с голыми руками уходить. Любовь любовью, а от скарба не откажусь.

Тогда Лизавета все привычные по старым временам меры приняла. Пронюхала, выследила, потрепала Ваське загривок, разлучницу обвизжала-обхаяла.
Разженительную бумажку в суд снесла.
К ворожее сходила, приворот снять-навести, грошиков за то много отдала, не пожалела. Помогло: приполз Васька назад, разжениваться не пошли.
Однако плохой, видно, приворот был, некачественный, фальсифицированный, как сметана да колбаса после СССР, – Васька через время снова на крыше.
Что ж, Лизавета хной рыжину обновила, плешь начесала, попостилась до истощения стройного, глаза синим намазала. Я, мол, ещё хоть куда, даром что пенсионерка, могу и любовь закрутить. Не помогает!
Пыталась харчом Ваську приманить: рыбку осетровых благородных пород подкладывала, борщ наваристый со сметаной, колбаску пахучую. Да не та нынче, как уж сказано, сметана-колбаса – понапрасну старалась.
Тогда последнее средство оставалось – старые хвори поминать. Лизавета легла и заохала: помираю, приходи, скотина, прощаться. Васька и ухом не повёл. Ладно, с другой стороны зайти надо. Стала за Васькой с тонометром бегать, давление ему мерить, артериальное: у тебя, мол, гипертония, со дня на день помрёшь, а туда же, дурак старый.
 
Всё без толку!– и год, и другой. Васька то на крышу,  то с неё, болтается как дерьмо в проруби, борзеет всё круче. Чисто маньяк. Оттого, должно, в такой раж вошёл, как и прежде не бывало, что подстарком стал – вдруг больше не выпадет случай куролесить? Хочу, вновь говорит, разжениться и царство моё распилить. Кусок тебе и царевичу – уж так и быть, раз он к моему царству на бумаге приписанный – а свой кусок заберу и уйду. Карету самоходную возьму, само собой, тебе она на что? конюшню к ней... гараж то есть, и Мошну! А ты как думала? Мошна на меня записана, наследство-то мне дадено было, а ты причём?

Ой, лихо! – Лизавета чуть умом не тронулась от страха. В одну ночь поседела, вся хна облезла. Что такое кусок на неё и царевича? Угол, только угол утлый. Времена сменились, царства в одну палату в большом спросе нынче. Дефицит. Вот беда, так беда пришла. На старости лет ни с чем остаться – ни царства, ни Мошны, ни супруга. Ночами не спит, думу думает, как спастись. Обмануть его надо! Дождалась Лизавета очередной Васькиной отставки на крыше и замирения, приняла любезно, и говорит смирно, незлобиво:
- Василь Василич, а слыхал ты, что царства бесплатно раздавать, в полную-то власть, уж скоро кончают?
- Слыхал, – отвечает Васька. – А нам-то что?
- Да я вот ночами не сплю, всё про царевича думаю... Нам-то с тобой уж ничего не надо, дожить только здесь. А царевич после нас продать царство не сможет, как мы с тобой лишнее царство продали. Скажут: или живи, или сдавай государству. Обездолим родную кровь. Надо царство в полную власть оформить, на царевича записать.
Задумался крепко Васька. Жалко государству уступать, что взять можно. Но царевичу Мошна отойдёт, ежели самим не понадобится. Не хватит ли ему?
- Надо-то надо, – говорит, – да что ж на царевича? Может, на меня? – я тут главный. Или на всех, поровну.
- Нельзя на всех, – отвечает хитрая Лизавета вкрадчиво. – На одного кого только.
Но Васька в этих делах толк знал, даром что малограмотный. Взъярился:
- Ах ты, лиса, – говорит, – обмануть меня хочешь? Чтоб я от своей доли отказался – не бывать тому!
Видит Лизавета – не удалось Ваську обмануть. Пришлось тогда пойти на крайность. Грудь в крестах или голова в кустах. Пан или пропал. Ва-банк. Ультиматум.
- Ах так? – вскинулась. – Долю свою хочешь взять? Кошке своей драной снести, родного сына обделить? Неси! Сей же миг! Разженимся немедля и в стороны!
Тут Васька голову повесил, хвост поджал: с крыши-то его как раз выгнали, поганой метлой. Вот попал, так попал в капкан – ни туда, ни сюда не берут. А одному оставаться уже не по летам.
- Ладно, – говорит, – куда я пойду? Некуда мне идти. Будь по-твоему...

Записали царство на царевича. Царевич и не понял ничего, с книжками сидючи, закорючки ставил в бумажках, где пальцем покажут. Твоё теперь, втолковывала Лизавета, можешь нас хоть выгнать, и жить, ежели что. Хоть даже с жёнкой своей. Родители для тебя на всё готовы. Для тебя, дурака малахольного, наживаем, нам самим ничего не надобно.

Лизавета рада-довольна: теперь уж всё слажено, не рассыплется. И царство, и Васька при ней, и Мошна тайная, и карета самоходная. И даже, как самим уже ничего на том свете не надо будет, в райских-то кущах, царевич на этом свете не забедствует, царством сможет распорядиться. Обо всём позаботилась. Исполнились мечты. Стали с Васькой футбол смотреть в волшебном окне, да чаи целебные распивать, о здоровье заботиться, время пришло, возраст. Просто-таки золотой век настал, лет в пять, если не поболе. На том только ещё присказка кончается...

Продолжение: http://proza.ru/2013/02/05/199