Старый диван

Диван был старый, скрипучий и уже даже твердый. Обивка была вытерта, а с подлокотников свисали нитки. Деревянные панели утратили блеск, лак потрескался и слущился, а пружины, когда на диван кто-нибудь садился, издавали жалобный скрежет. Уже не один раз его собирались отвезти на свалку, да всё как-то было недосуг. Так и стоял он на веранде, занимая своей неуклюжей формой огромное пространство.

Впрочем, кое-какую пользу он всё же приносил. В его необъятном чреве хранились столь же старые вещи, давно не нужные, но которые было жаль выбрасывать. Старые пластинки, детские книжки, резиновые треснувшие по краям игрушки, коробка с фотографиями давно забытых знакомых. И это далеко не всё, что мог вместить в себя старый диван. Он хранил всё это бережно, почти благоговейно. Все эти воспоминания будили в нем трепет и угасающую жизнь. Каждый раз он рассказывал сам себе забавные истории, случившиеся много лет назад, смеялся про себя и грустил. Но вслух никто от него не слышал ни упрека, ни досаждающих старческих воспоминаний – он знал, что никому это не нужно.

Всю весну и лето он вдыхал благоухание сада, которое лилось в открытое окно через слегка вздрагивающий ажурный тюль. С самого раннего утра, когда рассвет окрашивал небо розоватой дымкой, и засидевшиеся за ночь воробьи начинали гомонить на подоконнике. И до самого позднего вечера, когда еле мерцающая лампа манила к себе из ночной темноты множество беззаботных мошек, а в притихшей траве сада вели разговор болтливые сверчки.

Зимой же за плотно задвинутыми шторами угадывалась по пению метель, а язычки пламени камина плясали тенями по стенам, причудливо изгибаясь в молчаливом танце. Диван привык к одиночеству. Ему были знакомы каждая трещинка на потолке и каждая щелка в половицах. Вон ту царапину на шкафу оставил смешной щенок, которого дети притащили откуда-то с улицы, а прямоугольное пятно на стене напоминает о том, что когда-то здесь стояла тумбочка, и за ней обои не так выгорели. А вот этот гвоздь на косяке двери напоминает о смешном случае, когда в целях воспитания на него хотели повесить ремень, чтобы был всегда под рукой.

Воспоминания, воспоминания, воспоминания. Их так много, и они такие разные: черные и белые, радостные и печальные, смешные и досадные. Об одних хочется думать и думать, другие поскорее забыть. Но все они – и хорошие, и плохие – есть жизнь. Пусть прошлая, ушедшая, почти забытая, но жизнь. Она была, и этого нельзя изменить.

А однажды диван уже совсем точно хотели выбросить. Он бы не обиделся, он знал, что свою жизнь уже прожил. Но всё равно от огорчения и предчувствия сжался весь и стал похож на взъерошенную старую сову, растрепанную и полуслепую, смешную и жалкую. Но один случай помешал такой несправедливости, оставив диван доживать свой век в доме.

Маленькая Виола гостила в доме посреди благоухающего летнего сада всё лето. Она играла на солнышке, рвала огромные фиолетовые ирисы, лежала в густой траве, глядя в бирюзовое небо с плывущими облаками, белыми и пушистыми. Всё лето раздавался её звонкий смех, и мелькало голубое платьице.

Но вдруг она заболела. Перестала есть, отказывалась играть и веселиться, болезненный румянец покрыл щечки, сонные глазки говорили об усталости и недомогании. В доме стало тихо и печально. Девочка лежала в горячей постели, плакала в полусне. Кудри распущенных волос были рассыпаны по подушке. Ночью она бредила и стонала. Два дня не помогали отвары и притирания, жар не спадал, и ребенок метался среди мягких перин и теплых одеял. Наконец, когда утомленные взрослые погрузились в забытье на один предутренний час, то, проснувшись, не обнаружили девочку в постели.

Малышку Виолу нашли спящей глубоким и спокойным сном на огромном старом диване. Казалось, он обнимал девочку нежно и бережно, что-то шепча ей и баюкая. После сна Виола пришла в себя, начала улыбаться, и попросила молока с печеньем. Старый диван стоял гордо и молчаливо в своем углу. Может, к выздоровлению Виолы он был совершенно не причастен. Однако, как знать? По крайней мере, никто больше и не помышлял выставить еще добротного великана из дома, где он прожил всю жизнь.

Вот такая история.