Сердце

                Спасибо, Сергей. Ваши песни питают мое вдохновение и отражаются от души.

Ветер в небе несет стаю птиц.

Зима парит рядом, дышит инеем в их перья, отчего птицы становятся чайками. Хлопья пуха и песка падают на наши головы, но, не успев коснуться кожи, тают. Исчезают, оставляя маленькие капельки. Песок, питаясь этой водой, мокрый и твердый, как земля. Весь неприветливый пляж, пустая коса, отделяющая лес от моря, напоминает цемент. Не фактурой, а цветом и запахом. Зима. Но пахнет осенью. Лес пахнет осенью. Песок пахнет осенью. Даже мы пахнем осенью. Это все из-за ветра, играющего тучами и дымом, дующего с такой силой, словно он хочет снести домик и схватить третьего поросенка. В городе, оставшемся далеко за нашими спинами, должно быть объявлено штормовое предупреждение. Все прячутся, запираются. Они не знают, что если не убежать сейчас, то больше убежать не получится вообще. Потому как он приближается. Четвертый. Копыта цокают по тротуарам и мостам, выбивают погребальную дробь. Если б ты не услышал это, если б не догадался, мы бы ничего не успели. Ты услышал. Мы успели. Мы добрались до моря. Жаль, что оно не замерзает. Мы в тупике.

Мне страшно. Я чувствую, как тело, подточенное недугом, медленно растворяется само в себе. Тает. Тяжело дышать и шевелиться. Но тебе, должно быть, еще хуже. Ты заболел раньше, много раньше. Последние дни ты мог только говорить. Кричать и плакать уже не получалось. Сегодня же, когда стало ясно, что в городе уже не безопасно, ты сломал себя. Мы бежали бок о бок, подбадривая и поддерживая друг друга. Я знаю, твои кости рассыпались и срастались вновь. И вновь, и вновь. Но ты не останавливался – и минута промедления могла унести наши жизни. Он мог унести наши жизни. Четвертый. Ты позволил себе отдаться горечи, только добравшись до воды. Зарылся в остывший песок, как любил делать летом, и снова стал собой. Я лежу рядом и до сих пор не могу отдышаться. Будто наглотался ваты, завернутой в шелк, и сейчас она душит меня изнутри. Мы бежали так быстро, что, должно быть, выиграли время до утра. Лишний день жизни. Лишняя ночь жизни. Когда я в последний раз провел рукой по деревянной двери нашего дома, из-за туч родились лучи, возвестив приход нового дня. Сейчас они прощаются с нами, гладя мягкими руками по головам. Солнце садится, и скоро луна взойдет. Только они не желтые, как обычно, а серые. Потому что все вокруг серое. Потому что зима.

Страх – враг. Приспешник четвертого. Он вытаскивает мысли из продолговатого мозга, расправляет их, разглаживает. Заставляет обратить на них внимание, развить их. Найти того,  кого можно обвинить, чтобы было легче. Если найдешь причину, становится легче. Но ненадолго, потом будет хуже. Поэтому искать виновных не имеет смысла. Всегда виноваты все. И всегда есть способ их всех спасти. Спасти от самих себя и от беспочвенных обвинений друг друга. В том, что мы умирает, виноваты только… Я скомкал мысль и отправил обратно в подсознание! Со страхом можно разобраться позже. Мы столько старались, столько делали, чтобы избежать встречи с четвертым, что сдаться сейчас – глупо и унизительно.
Пустой пляж. Спрятаться негде. Мы словно на ладони. Он чувствует нас, запах нашего горя влечет его ненасытность следом. Спрятаться просто не получится. Только бежать. Бежать, пока он не отвлечется, пока не переключится на кого-нибудь еще, благо, город обреченных близко. В любую минуту их запахи перебьют наши, и нам будут подарены еще несколько дней. Часов. Минут. Ты не останавливался до этого времени. Ты вел и меня. Похоже, теперь моя очередь заставлять тебя верить в горшочек с золотом, закопанный на другом конце нашей радуги. Нужно только поискать.

Я выпрямился. Зимний ветер – вьюга – тут же свил мне мантию и набросил ее на плечи. Зябко. Спасаясь, мы не задумались об одежде. Пустились в путь такими, какими были. Только набили сердца надеждой, а трубки – остатками табака. Курить мы больше не можем, но они – наши талисманы. Ключи от жизни, которую мы вели.

Аккуратно, чтобы сильнее не раздробить твое тело, я помогаю тебе подняться.

- Нам нужно идти, брат. – Кто из нас двоих это сказал?

С отражениями всегда так. Когда с рождения видишь напротив свое лицо, забываешь с какой ты стороны. С какой ты, а с какой я? Не все ли равно? Родились вместе. Умрем вместе.
Наши руки переплетены. Ты опираешься на меня, а я на тебя. На твоем лице гаснут последние солнечные блики, а мое уже серебрит луна. Отпускаю тебя. Ты стоишь, чуть сгорбившись, но ветер, затаившийся за ближайшим будущим, внезапно выпрыгивает и кидается на тебя. Бьет в грудь, отскакивает и снова укрывается в неизвестности. А ты падаешь. Падаешь на снег – похоже, простояли мы довольно долго, и ночь, невольная помощница зимы, спрятала от нас песок. Ты кричишь. Я кричу. От боли. Эхо подхватывает, повторяет за нами. Стремительно бежит через пляж, через лес, под светом луны и звезд, в город. Возвестить о нашем поражении.

Последние силы ушли на то, чтобы выбраться, чтобы убежать. Добраться сюда. Кончились – змея, свернувшаяся клубком внутри тебя, оказалась сильнее. Ты беззвучно плачешь и умоляешь меня простить тебя. Сутки назад так делал я. Еще сутки назад – снова ты. Слова, словно слезы, которых нет. Ты плачешь ртом. Ты не можешь бежать больше.
Но вместе мы сможем! Нас не сожгла эта отрава, мы не захлебнулись горем, так почему мы должны сдаваться? Четвертый все ближе и ближе. Город уже позади, он идет сквозь лес. Копыта с хрустом ломают замерзшую жухлую траву. Теперь и я могу его слышать. Теперь и я могу предупреждать и вести за собой. Мы одинаковые, теперь до конца.

Бежать уже некуда! Море нам не переплыть – мы и стоим с трудом. О, как тяжело биться с твоей горечью! Не смей оставлять меня, когда осталось самое главное! Если мы не можем плыть, остается только…

- Научиться ходить по воде. – Кто из нас двоих это сказал?

   Мы пытались, мы учились, и у нас получалось. Все получалось. Главное – вера. Паранормальная вера, граничащая со знанием, как этот пляж граничит с водой: чуть заходя вглубь. Если я знаю, что смогу, значит, я смогу! Что бы ни стояло между. Вода очень холодная. Подошвы моментально замерзли. Некогда себя жалеть!  Время против нас. Ветер против нас. Они договорились и напали вместе, сразу с обеих сторон. Мантия сорвана, теперь в ход пошли иглы. Ты не можешь стоять, брат, но ты сможешь лежать и помогать мне, хотя бы своим присутствием рядом. В детстве, когда краски были маслянистее и выразительнее, мы часто играли так. Катались друг на друге. Мне всегда было тяжелее выносить тебя, впрочем, как и сейчас. Вес удваивается, ноги скрываются под водой по щиколотки. Каждый шаг рождает круги, медленно, как бы нехотя, расходящиеся по воде. А она вяжет, словно загустевает за осень. Словно море – не море, а болото. Болото, не имеющее границ. Иногда, попадаются льдины: мимолетный отдых, опора ногам. Я, словно, отталкиваюсь от них и прыгаю дальше. Говорят, вода не тонет в воде. Нам, детям молодого января, тоже везет. Пока. Это потому, что удвоился не только вес, но и наша вера. Вера друг в друга.
Я слышу твое дыхание слева от моей головы. Будто там кот мурлычет или воркует голубь. Оборотень-пар оседает кристалликами на моей щеке. Она белеет. Становится, как снег, падающий на наши волосы.

В снегопад два брата вышли погулять. Черный и красный. Они одинаковые, но не до конца, ведь абсолютно одинаковые предметы – это один предмет. Найди отличие. Оно скрыто в их сердцах, как и то, что связывает их больше любви и наследственности: их горе. У одного сердце открыто, оно светло и готово вместить весь огромнейший мир, со всем и всеми. Оно безгранично. Сердце второго наглухо заткнуто пробкой, ничего, что не хранилось в нем изначально, не просочится внутрь. Оно тяжело, нести его трудно. Первый брат видит это и помогает второму. Безграничность смогла вместить тяжесть, всю до остатка. Она смогла бы вместить бесконечное количество невыносимых сердец. Набиться ими до отказа и все равно сохранить свет и яркость. Так и вышло. Мое сердце скрыто в глубинах твоего, спрятано там. Я знаю об этом, и это помогает мне жить. Я благодарен тебе и верю, что оно не причинит тебе вреда и останется в этом укрытии всегда.

Город, где мы жили, был проклят. Проклят изначально, еще за несколько веков до нашего рождения. И все люди, живущие в нем, приезжающие туда, тоже были прокляты. Они умирали. Медленно, многие мучаясь. Мы долго держались, но не смогли выстоять до конца. Против нас играл четвертый, а умирающие – его пища. Он – ненасытный зверь, рвущий тела их на куски. Шаги четвертого слышны издалека; вместо ног подкованные козлиные копыта. Но никто, никогда не бежал от него. По крайней мере, нам не рассказывали таких историй. Сидеть и ждать четвертого, гадая, кого из нас он пожалеет и сожрет первым, было невыносимо. Другого выхода не было. Мы бежим.

Идти и легче, и труднее. Легче: ты помог мне! Ты так сильно верил и ждал, что это случилось. Ты смог заморозить море, покрыть его толстой корочкой льда! Чтобы мне было легче идти. Труднее: мне тяжело! Нужно передохнуть, чтобы не упасть, не уронить и тебя. Минуту просто посидеть на льду. Отдышаться. Укутаться во внутреннее тепло и согреться, хотя я не замерз. В густом снегопаде звезды неразличимы, надеюсь, мы тоже. Хлопья такие огромные, что вытягиваются в воздухе. Лоскуты неба падают к нашим ногам. Зима ткет. Кому-то свадебное платье, кому-то белый саван. Успокоительные рубашки для буйно помешанных. Медицинские халаты, вата, бинты – о, почему мысли постоянно возвращаются к этому?! Почему оно не попадает в слепую зону моего рассудка? Если бы мы с тобой были бессмертны, я бы потратил вечность, проливая слезы по нашим гниющим, рассыпающимся в прах телам!

- Не грусти… - кто из нас двоих это сказал?

Это были не мы.

Он подкрался, прячась за пеленою белых бинтов. То, что укрывало нас, спрятало и его. Из-под каждой ноги – козлиной! – змеятся трещины: хрупкий лед не выдерживает тяжести пустоты. Стальные подковы дробят его, доставая до самой воды. Тело четвертого настолько худое, как скрученный лист бумаги. А на лице – помеси маски театра Но и обожествленной ипостаси Анубиса – только глаза. Выпуклые и белесые, под цвет зимы. Они и видят и говорят, заменяя ему рот. И пожирают, служа пастью… Руки волочатся по льду далеко за спиной: не удивлюсь, если ладони все еще лежат на городской площади. Это четвертый. Тот, или, вернее, то, от чего мы пытались…

Ты не шевелишься и глаза твои закрыты. Ты дышишь. Хорошо. Хорошо, что ты жив, хорошо, что ты не видишь то, с чем столкнулся я. Пусть лучше я, чем мы оба. Спи.
Беседа с четвертым сводится к судороге. Мои ноги немеют, мышцы сводит, я чувствую, как рвутся внутри сухожилия: так четвертый продолжает начатую фразу и объясняет, зачем искал нас. Чудовище – снаружи и внутри – довольно вежливо. Не торопится. Куда? Он сыт и пришел за десертом. За первой порцией. Четвертый сравнивает нас с клевером, выросшем на скалистом морском склоне. Кругом камни – мертвая материя; чтобы отыскать нас, понадобилось расчистить себе дорогу. А себя - с целителем, которому необходима зачарованная трава. Примитивный, но точный рисунок. Мы-то знаем, что четвертым движет только греховное чревоугодие, но если он желает доказать нам, что съедает тела и души для благих целей, пусть так. Главное: он сыт. Голод утолен, впереди лишь наслаждение пищей.
Боль бежит по позвоночнику и шее, прячется в затылке и, иногда, выглядывает оттуда: четвертый согласился на мое предложение. Веки ползут в разные стороны, белизна глаз окончательно сливается с белизной снега: четвертый разевает пасть, чтобы откусить. Будто бы на кожу попала капелька лавы, слезинка скорбящего вулкана. Попала и начала сжигать меня, снаружи внутрь. Нет картинок под веками. Нет страха и сожалений. Я счастлив. 

Наверное. Возможно.

Абсолютно точно!

Ведь я выторговал для тебя целый год жизни! Год! Год без разрывающей на куски боли, без ограничений и мертвых горгоньих лиц кругом. Год, в котором каждая секунда будет наполнена сиянием и новизной! Для тебя!

Для нас. Четвертый не знает нашего секрета. Никто не знает. Даже наша бешено кружащаяся планета, даже само солнце не догадываются. Все, все думают, что оно у меня с собой, моя главная часть. А оно спрятано у тебя. В тебе! Я, как Железный Дровосек! А никто не знает. И это – наш секрет – поможет мне выжить, хоть я и исчезну. Мы обхитрили четвертого, слышишь?

Я таю. На этот раз полностью, это не фантомная боль теперь. Я ликую. На этот раз полностью. Ведь половина остается! Половина того существа, которым мы были. Конечно, оно – он – изменится. Никто не останется прежним, когда уничтожена его часть. Но исчезнет лишь то, чем заведовал я. Не считаю это большой потерей. Ты, брат, все равно сохранишь хоть что-то и вольешь эту часть меня в кровоток, как сделал бы и я. Наше тело не рассыпалось окончательно, хоть и пришлось пожертвовать полушарием.

Я улыбаюсь. Ведь я знаю, видеть уже не могу – глаза сожжены, что ты в любой момент взглянешь на меня, поймешь и утонешь в пруду из слез. Я хочу, чтобы последнее, что останется от меня, не считая сердца, была именно она. Чтобы она сказала тебе: « Не грусти, брат». Я хочу хоть раз побыть Чеширским Котом, этим образцом флегматичного счастья и позитива. Ты останешься на этой земле, мы выживем. Так к чему горевать? Лучше покажи моему сердцу мир!

Зима. Море. Ты лежишь на снегу, на груде белых бинтов, которые больше тебе не нужны. Четвертого уже нет, ему не за чем оставаться, чтобы переварить меня. Интересующаяся луна наблюдает за тем, как ты поднимаешься со льда и подходишь к моей улыбке, тающей в воздухе. Мы понимаем друг друга без слов. Всегда понимали. И ты уже давно знаешь обо всем, что я выливаю из себя в пространство. Вдалеке над городом бушует буря, а здесь вьюга уже стихает. Ты более сильная часть, чем я, тебе и вести наше существо дальше по жизни. Год, возможно больше – не факт, что за это время не отыщется средство борьбы с четвертым. Лед под твоими ногами начинает подтаивать: снова восходит солнце. Утро. И весна уже близко. Иди, и будь счастлив, брат.

- Ты же знаешь, что меня всегда можно отыскать… - кто из нас двоих это сказал?

Планета кружится, а у орбиты все уже петля.


19.02.2011