Картошка в соляре

Ах, картошка - объеденье,
Пионеров идеал!
Тот не знает наслажденья,
Кто картошки не едал!
                В.Попов

Пожилой, с белым чубом мужчина, который в молодости, видно, был чернявым, сидел под  зонтиком за пластмассовым столиком уличного кафе в  самом его углу. Вокруг бурлила жизнь. Многоголосый гул Крещатика – главной улицы украинской столицы, не смолкал ни на минуту. За соседними столиками слышался смех, оживлённый разговор взрослых и счастливое щебетание детей. Все столики были заняты, три свободных места оставались только за столиком седовласого мужчины.

– Можно к вам, у вас не занято? – услышал он рядом.

– А почему же нет, садитесь, не занято, – ответил мужчина, приветливо подняв глаза на тех, кто потревожил его одиночество. Перед ним стояла (по всему видать) молодая семья: мужчине с женой было лет по тридцать, их сыну – лет десять.

Подсевшие сделали заказ: котлеты по-киевски с картошкой фри на гарнир, по стакану сока, а  сыну и жене мужчина заказал ещё и по порции мороженого. Пока оголодавшая семейка расправлялась с блюдами, мужчина, молча, сидел и по глотку пил из высокого стакана светлое пиво, тарелки с его стороны стояли чистыми. Он смотрел вокруг и краем глаза следил за соседями по столику. Вот молодой мужчина, а за ним и его жена подчистили всё с тарелок, а мальчишка, съев нехотя котлету, даже не дотронувшись к гарниру, отодвинул в сторону и тарелку с кусочком хлеба. Выпив полстакана сока, начал есть мороженое.

Седой мужчина не выдержал, заговорил.
– Вот бы нам тогда хотя бы по кусочку в день такого хлеба и такой картошки, – с сожалением произнёс он и покачал головой. Его молодые соседи удивлённо посмотрели на пожилого человека, потом на тарелку сына с недоеденной едой.

– Как тебя зовут? Вы откуда? – обратился незнакомец к мальчику.

– Дима, мы из Гомеля, приехали Киев посмотреть, – тут же выдал мальчик и глянул на родителей, мол, почему этот старик пристаёт к нему? Те молчали, ожидая, что будет дальше.

– Посмотри, Дима, как нужно есть, – повёл глазами мужчина в сторону своих чистых,  словно вымытых, тарелок.

Мальчик насупился: «Что он пристал, да ещё и учит как есть?» – читалось на его лице.

– А ты хочешь услышать, как такая вот картошка, правда, не такая аппетитная, как эта, спасла мне и моим товарищам по службе жизнь?

Дима недоверчиво посмотрел на незнакомца, затем глянул на родителей, как бы спрашивая: «Можно ли слушать этого чудного человека?». Молодой отец согласно кивнул головой: «Почему же не послушать, может интересно, да и ноги гудят от ходьбы после пешеходной экскурсии по исторической части города, заодно и отдохнём»,– прочёл сын отцов кивок-разрешение.

Получив, таким образом, согласие соседей по столику, пожилой человек заговорил…

– Было это полвека назад. В шестидесятых мне было двадцать, моим товарищам по службе – тоже. Меня призвали в армию, попал на флот – Тихоокеанский. Первые дни тяжело было – привыкали к морской болезни – качке. Когда мы уже немного попривыкли к службе, нам – четырём матросам, пришлось оказаться на барже. Это судно такое для перевозки грузов, – пояснил мужчина своим слушателям, а скорее всего – мальчику. – Так случилось, что наша баржа в тумане оторвалась от буксира, который её транспортировал к базе-берегу. Как известно, баржа – судно не самоходное. Мы оказались, вроде как на возу, но без коня. Так с того же воза соскочить можно на землю, а как ты соскочишь посреди океана? – глянул рассказчик на мальчика. Тот сидел с широко раскрытыми глазами и ртом, его родители тоже слушали внимательно.

– Мы находились в дрейфе, отданные на откуп водной стихии, которой не было видать ни конца, ни края. У нас не было парусов, чтобы поставить их и плыть за ветром. У нас не было ни воды, ни еды, ни связи. Но мы, молодые, неопытные – «салаги», так нас звали те, кто служил дольше нас, думали и были уверены, что нас вот-вот найдут, объявят героями, накормят от пуза макаронами по-флотски. С надеждой мы  посматривали в разные стороны с той баржи. Но, кроме нас, на водной глади никого и ничего не было видно.

Откуда нам было знать, что наша посудина оказалась в квадрате, закрытом под секретные испытания, что пока будут идти те испытания, нас не будут даже искать (не до того) и что нас уже объявили без вести пропавшими?

Наш молодой командир знал ненамного больше нас, был на год старше и по службе на флоте и по возрасту. Он рассказал нам, что, возможно, доведётся «загорать» на барже не один день, а потому мы должны позаботиться о себе сами, чтобы как-то выжить. Командир дал команду: не падать в панику, слушать его приказы и … затянуть ремни. А они и так уже были на последней дырочке, потому что за время, пока мы, оторванные от буксира,  приходили в себя, наши животы, казалось, присохли к спинам.

Обшарив каждый уголок  посудины, на которой по воле судьбы оказались, мы нашли в одном из её закоулков небольшую кучку картошки. Посчитали, её оказалось всего девятнадцать штук. Потом осмотрелись и в другом уголке баржи нашли грамм сто соли, с полкило пшённой крупы в довольно грязном мешочке и, вместительную алюминиевую кружку.

Находка наша была на вес золота. Мы догадались: это тот, кто сопровождал грузы до нас (и, видно, не один раз), сделал себе небольшой запас еды. Так делают охотники в тайге. Там есть такие домишки-срубы (обязательно с сухим запасом еды, коробком спичек и стопкой дров), чтобы кто-то заблудившийся мог в них обогреться и не умереть с голоду.

С системы охлаждения в какую-то жестянку мы собрали ржавую воду. В найденной кружке приспособились варить суп. Мы брали одну картофелину, резали её на маленькие кусочки, добавляли щепотку крупы и соли.

Боже милый, что это за варево было!? Наша основная находка – картошка, оказалась насквозь пропитанной соляркой. От неё так несло ею! В первый день нас выворачивало от одного только запаха того супа. Но,  правду говорят, что голод – не тётка. Мы приспособились, и своё варево в соляре растягивали на двое суток. С каждым днём оно становилось для нас всё вкуснее и вкуснее. Но, как ни экономили, а наступил день когда мы сварили и съели последнюю картофелину. По зарубкам на деревяшке сосчитали – это был тридцать седьмой день нашего дрейфа. У нас больше не было ничего с еды.

От голода у нас подводило животы, кружились головы, тошнило. Чтобы сохранить последние силы мы часами лежали в какой-то дремоте, покачиваясь, словно в колыбели, на бескрайней водной глади и молили бога, чтобы не налетел шторм – тогда нам уж наверняка был бы конец! Про еду боялись даже разговаривать. Мы превратились в живых скелетов.

После той картошки в соляре мы промучились ещё двенадцать дней. За это время в ход пошли сапоги, мех гармошки, зубная паста и … кусочек мыла. Как мы всё это ели – не могу сейчас даже представить и сам себе не верю – со мной ли это было? Но было же, от памяти никуда не денешься.

Когда мы уже, можно сказать доходили, нас подобрало иностранное судно. Оказалось, мы пробыли на барже сорок девять дней! Мы попали в другую страну, там впервые увидели другие деньги, телевизор, по которому нас показывали на весь мир. Нам предлагали остаться в той стране, обещали золотые горы. Но они нам были не нужны – мы рвались домой! И едва дождались того момента.

Сегодня из нашей четвёрки живы только я и командир, наши два товарища отошли на тот свет. Мой командир живёт под Ленинградом, Санкт-Петербургом, то есть, плавает по Неве капитаном буксира. Время от времени мы с ним встречаемся, вспоминаем нашу  баржу и картошку в соляре. Оба, когда садимся за стол, съедаем с тарелок всё до последней ложки и последней крошки. После того вынужденного путешествия мы по-другому стали смотреть на мир, на всё, что окружает нас. Значит, не зря говорят, что, чтобы что-то оценить, его нужно потерять, – закончил свой рассказ седой человек. За столиком царила тишина.

Ни слова не сказав, мальчик  взял в руку вилку, а в другую – кусочек хлеба и с явным аппетитом быстро умял с тарелки картошку фри, допил свой сок и только тогда поднял глаза на пожилого человека, очевидно, ожидая похвалы. А тот глядел вдаль Крещатика и думал про что-то своё. Видно, в мыслях, он со своими товарищами по несчастью всё ещё находился на одинокой барже, которая дрейфовала посреди Тихого океана.




Опубликован в первом номере журнала «Метаморфозы» за 2013 год
Перевод с белорусского автора