Сказы деда Савватея. Спужался

Студент Санкт-Петербургского университета Фёдор Чернышов, стройный брюнет с пышной шевелюрой и маленькими, едва пробившимися усиками, которые постоянно трогал проверяя, на месте ли, ехал к маменьке в имение.
Из писем родственников  живших в Петербурге она узнала нелицеприятные вещи о мотовстве и разгульной жизни чада, приказав явиться ему немедля.
Сидя в купе вагона Фёдор вспоминал как весело проводил время с друзьями, кутили, катались на тройке с бубенцами, заводили амурные истории. Теперь предстоял неприятный разговор с маменькой и надо набраться красноречия, чтобы смягчить её сердце. Фёдор тяжело вздохнул. За окном вагона проплывал осенний пейзаж сдобренный потоками холодного унылого дождя струями стекающего по  оконному стеклу:                - Бр-р, промозгло и стыло! А как ежели маменька откажет в субсидии? Решит не давать денег вовсе или самую малость? А долги, как тогда быть с ними? Да дилемма.
Поезд остановился у станции.С сожалением Фёдор Чернышов покинул тёплый вагон. Подняв ворот шинели  вышел в промозглую осень. Встречал его маменькин кучер  Тарас, специально присланный ею.
-Барин! Надо бы погодить пускаться в дорогу пока дождь льёт. Развезло  страсть как. Я еле сюды добрался.
-Не досуг мне Тарас ждать, торчать здесь. Домой хочу.
-Оно понятно, да может чаю попьёте пока в буфете, дорога-то будет боюсь не скорая,-пытался увещевать кучер.
Но Фёдор славился упрямым нравом, с измальства был таким:
-Поехали я сказал, нечего тут тереться!
Плюхнувшись в коляску под кожанный навес и укрыв кожанным же фартуком ноги,  молодой барин в нетерпении забарабанил пальцами по подлокотнику, всем видом своим выказывая раздражение.
-Воля ваша,- обречённо промолвил кучер и понукая лошадок выкрикнул:                -Но, милыя! Тяните ужо! Авось с Божьей помощью доедем.
Тракт действительно развезло. Копыта лошадей тонули в липкой жирной грязи, скользя в ней. С усилием и натугой упираясь и мотая головами лошади пустились в обратный путь. Дождь не переставая молотил гулко по крыше коляски, сутулая промокшая спина Тараса маячила в сером полумраке. В дороге они были уже часа два. Проезжая сельцо отстоящее недалеко от тракта, вдруг что-то гулко хрустнуло в колесе и тут же коляску перекосило на одну сторону. Тарас спрыгнув с облучка пошёл посмотреть. Вскоре появилось его взволнованное лицо с мокрой бородой и он проговорил с досадой:
-Незадача, обод лопнул, язви его! Напоролись на каменюку в грязи. Теперь надоть найти кузнеца и ежели сыщим, то провозимси до ночи.
Посмотрев на нерешительно топчущегося в грязи кучера  барин прикрикнул:
-Чего раздумываешь иди, ищи! Не ночевать же тут?
-Ага, я мигом обернусь, -  растоптанные сапоги Тараса зачавкали удаляясь в сторону сельца. Там постучав в одну из дверей узнал, кузнец живёт буквально через пять изб, рядом.
-Барин пойдёмте, в тепле посидите, погреетесь, пока мы управимся с колесом.
Нам ещё надоть оттянуть коляску с тракта к жилью ближе, -пояснил вернувшийся Тарас.
Делать нечего. Чертыхаясь и проклиная в душе дождь, грязь и камень этот, Фёдор поплёлся за кучером. На стук в дверь вышел молодой, здоровый мужик и на просьбу помочь угрюмо ответил:
-Помер вчерась мой тятька - кузнец. Так-то! Дождь не даёть схоронить. Я подсоблю конешно,  знамо дело.
Фёдор  Чернышов вошёл в избу и оторопело остановился в дверях.
Всё озарено свечами, а в переднем углу, на лавке - гроб.
-Чё, спужался барин? Садися, не боись мого мужика.
В чёрном платке, длинной юбке и кофте, залатанных, обрезанных старых валенках, старуха сползла с печи и склонив голову, стоя посередь избы разглядывала непрошенного гостя.
Фёдор  не снимая шинели и фуражки присел на скамью у двери, под его ногами медленно расплывалась грязная лужа.
-Ты ба снял что ли шляпу барин, так надоть, с уважением к покойному.
Тот послушно сдёрнув с головы мокрую фуражку положил её возле себя.
Подойдя ко гробу, на который Фёдор боялся  даже посмотреть, старуха неожиданно наверное даже для себя вдруг завыла в голос, от чего волосы на голове Фёдора встали дыбом.
-Ой, родимай! Да на кого ты мяне оставил! Да закрылись твои ясныя очи! Да как я таперя буду здеся!Встань погляди на мене, друг сердешнай!
Фёдора затрясло, он вжался в угол будто вправду боясь, что покойный  откликнется на призыв старухи и встанет.
Так же неожиданно как начала, прекратив причитать, гулко зевнув вдова утёрла рот кончиком платка. Подойдя к печи она поочерёдно тряся ногами скинула валенки и сверкнув грязными затоптанными пятками, полезла кряхтя на печь. Через пяток минут раздался оттуда её богатырский храп.
Фёдор был поражён и этой непосредственностью и прозой деревенской жизни. Ветер уныло завывал под окном, скрипя билась ставня, как колотушка деревенского сторожа. Под печью раздавался хруст и скрежет чьих-то острых зубов, упорно грызущих видимо сухую корку.
Воздух был спёртым, отвратительным и у молодого человека закружилась голова. Он искоса решился всё же взглянуть в сторону гроба.
В длинной белой рубахе-саване, со сложенными на животе сухими жёлтыми руками, как бы зажавшими горящую свечу, с заострившимся иссиня-зеленоватым носом и ввалившимся ртом, с всклокоченной сивой бородёнкой и седыми взъерошенными волосами лежал покойник.
Фёдор, внутренне успокаивая себя, немного осмелев и пообвыкнув в чуждой  обстановке, в которую попал по воле случая, осмотрелся.
Простая крестьянская изба. Стол, лавки, полати, большая печь. В углу иконы, лампадка перед ними. Переведя с икон взгляд опять на покойного, Фёдор заметил, что произошли некоторые изменения в нём, и опять накатила оторопь и дурнота.                Веки на глазах покойного стали приоткрываться, оголяя мёртвые мутные глаза. Рот же развегся показав чёрную беззубую дыру.  Ужас!                Чтобы не закричать Фёдор зажал губы свои рукой.
Старуха перестав храпеть, в наступившей тишине карячась полезла с печи, ловко попав сразу в валенки ногами.
Фёдор молча указал ей на гроб.
-А, глазыньки открылися!  Надо бы пятаки положить, так их нету. Барин у тебя можа найдутся, пошукай.
Фёдор лихорадочно пошарил трясущейся рукой в свом кошельке и нащупав там два медных пятака передал старухе. Подойдя к покойному, без церемоний, обыденно, она пальцами натянула веки на мёртвые глаза его и положила на них монеты. Затем подвязала челюсть белым платком, прикрыв тем самым рот покойного. Удовлетворённо оглядев свою работу зевнула и  высморкавшись в фартук, полезла опять на лежанку.
-Мы печь то не топим, покойник в избе. А ты барчук, не замёрз часом, а?- спросила уже с печи сонным безразличным голосом, и тут же раздался храп её.
Зубы Фёдора выбивали дробь, то ли от холода, мокрой одежды, то ли от ужаса и страха. За окном тем временем сгустились сумерки плотной траурно-чёрной пеленой прильнув к окнам. Скосив глаза в сторону гроба увидел Фёдор, как мечутся тени от свечей по стенам, как две из них разом потухли, а та, большая, что в руках у покойного, искривилась знаком вопроса. Растопленный воск с неё густыми каплями равномерно падал на кисти рук усопшего создавая ручейки и    каменея у самой рубахи. Зная, как это больно для живого человека, не раз испытывал сам, когда держал свечу в руке, Фёдор млея от страха подумал:
-Вот сейчас не выдержит и встанет от боли и посыпятся с него пятаки!
Громко и судорожно, даже со стоном Фёдор Чернышов сглотнул слюну, зубы его стучали в такт сердцу, он сам это слышал, но ничего не мог с собой поделать. Отблески огня свечей метались по стенам создавая странные и страшные образы. Тень  покойного лежащего во гробе чётко рисовалась  и метнувшийся под сквозняком огонёк свечи привёл её в движение. Борода зашевелилась, он будто собираясь чихнуть дёрнул носом и казалось приподнял голову.                -Ой маменька!-взвизгнул Фёдор.
Храп на печи резко оборвался, старуха спала чутко. Спустившись вниз и подойдя ко гробу, она распрямила свечу, обобрала натёкший воск с рук покойного и засветив потухшие свечи опять запричитала громким надрывным голосом:
-Ох, да на кого ж ты мене остави-и -и-л!
В этот момент  дверь резко с шумом отворилась, от чего побелев Фёдор зажмурил в страхе глаза. Это вошёл сын покойного и кучер Тарас, замёрзшие, мокрые и грязные.
-Хватить мать пужать барчука. Гляди, не ём лица нету, трясётся весь.
-Поедем, барин, всё исделали. Осталось с пяток вёрст и будем в имении,-устало  попытался подбодрить Фёдора кучер.
Под руки подняли мужики молодого барина. На полусогнутых ногах  буквально доволокли его до коляски. Остаток пути он просидел согнувшись молча, глядя в никуда стеклянными глазами.
-От- то ж, лихо!- думал Тарас,-нежнай! Как спужался-то!
Уже дома, в имении, слуги засуетились, раздели, вымыли барчука. Потом уложили в постель белоснежную,обложили грелками, напоили горячим бульоном и вызвали лекаря.
Барыня, утирая украдкой слёзы свои платочком, размякнув душой и не сердясь более на сына, окружила любовью его и лаской. С неделю провалялся Фёдор в постеле принимая пилюли и настойки. Все дни был необычайно замкнут и молчалив. Будто думал о чём-то. А челядь шёпотом судачила меж тем:
-Слаб молодой барин. Надоть жа так, покойника спужался! Чудно однако! Непонятно!