Изабель

                ИЗАБЕЛЬ

      Всю дорогу Петера не оставляло смутное беспокойство. Бывая в отъезде, он никогда не упускал возможности связаться с домом, а с тех пор, как Андреас заговорил, звонил то и дело, лишь бы поболтать с ним, и большей радости он не знал. Правда, вчера позвонил позднее обычного. Было занято. Набрал еще раз, но никто не ответил. Вспомнил, как пытался приучить Изабель к мобильному телефону. «Как собака на привязи», - швырнув его на пол, заключила она. «Гуляют или легли пораньше», - успокоил себя Петер и вскоре заснул с книжкой в руках.

      От вокзала добрался в полупустом автобусе до своей остановки. Свернув к дому, так и обмер: улочка запружена восточного вида мужчинами в головных уборах. Настороженные, мрачные взгляды обратились на него. Впереди на углу - полицейские машины с поднятыми стеклами. У дома приткнулась допотопная повозка вроде самодельного прицепа. Он с трудом пробился к подъезду. На лестнице стояли незнакомые люди, что его еще больше встревожило. Протиснувшись на второй этаж, он обнаружил, что дверь их квартиры распахнута настежь.
В темной прихожей сгрудились притихшие люди. Он кинулся в детскую: там - пусто. В спальне Изабель на полу сидели женщины в темных платках: в глазах - вековая скорбь. На раздвинутом столе в гостиной - свернутый в рулон ковер. Из него выглядывал кусок белой материи, может, простыни. Навстречу Петеру шагнул кто-то, лицо серое. Петер не сразу опознал Карима, ее брата.

      - Нет у нас больше сестры, - сжав кулаки, глухо сказал он, - на все воля Аллаха. - Петер, кажется, стал понимать, зачем ковер и повозка. В комнату тяжелой поступью проследовали крепкие угрюмые мужчины и на плечах вынесли тяжелый сверток. Женщины подняли вой. С улицы донеслись исступленные заклинания на чужом языке.
      - Тебе не надо, - Карим остановил его решительным жестом, - это на нашем кладбище. Вечером вышла с Андреасом... повстречались скинхеды. Он у нас с Анной. Позвоню… потом.
Все ушли, и Петер словно погрузился в вату. Звуки, запахи - все ощущения сразу приглушились, затем будто и вовсе пропали. Не в силах осмыслить, а тем более принять случившееся, он безвольно опустился в кресло и застыл.
       За что? - только и вертелся вопрос. Так он просидел не один час и незаметно забылся тяжелым сном. . .
 
      Петер и Карим познакомились еще студентами. В Лейпциг Петер приехал из аккуратного городка на границе с ФРГ, Карим - из Марокко. Жили в общежитии. Когда Петер заболел, будущий врач Карим быстро поставил его на ноги. Так они и подружились - обычное дело.
После воссоединения Германии стипендии отменили, а жизнь подорожала. Карим сумел закончить курс и отправился на родину с престижным немецким дипломом. В поисках работы Петер переехал в другой город, в тех же восточных землях. От Карима вестей не было, но однажды он позвонил и сказал, что вернулся и пытается устроиться в городе. Петер только теперь узнал о его давней любви к университетской знакомой, что поселилась неподалеку. Начав с медбрата, настойчивый и безотказный Карим быстро продвинулся по службе и стал неплохо зарабатывать. Отношения с Анной развивались ровно и неспешно и, в конце концов, они решили жить вместе.
 
      Тем временем Петера вконец одолели неясные, бередившие душу сомнения. Не чуравшийся религии, он в поисках смысла бытия укрылся в монастыре во Франции, где безропотно принимал любые послушания. Его заметили и стали посылать с ответственными миссиями. Куда только ни заносило Петера по делам монашеского братства, даже в Индию. На крошечном карибском острове врачи неделю боролись за его жизнь. В филиппинских джунглях он попал в плен к туземцам. Кажется, не оставалось испытаний, которым в свои молодые годы он не подвергался вполне добровольно и рьяно.
Через пару лет, успокоившись, он вернулся. Вскоре Анна и Карим объявили о свадьбе. Праздновали в марокканском Фесе, на родине Карима. Петер был  у них свидетелем. В свидетельницы позвали кузину Анны. Переговоры с родственниками и приготовления заняли немало времени. Наконец, тронулись в путь. В Фесе у родителей Карима был большой дом с расцвеченным веселыми изразцами внутренним двориком и нежно журчащим фонтаном посередине. Народу наехало немало, но места всем хватило. В день приезда Петер познакомился с Изабель, младшей сестрой Карима. Вообще-то ее звали Лейлой. С раннего детства Лейла была без ума от модной французской кинозвезды и даже велела всем называть себя ее именем: Изабель. Всеобщая любимица, маленькая фантазерка сумела настоять на своем.
 
      Изабель закончила старую немецкую гимназию, а еще неплохо знала по-французски. Петер сразу нашел ее устроумной и приятной собеседницей, но держался скованно – сказались годы затворничества и недостаток общения с женским полом. К тому же он едва ли ожидал встретить здесь такое свободное и вместе с тем естественное обращение. Ему непросто было сознаться, что это пылкое, искреннее существо, того не сознавая, может без малейших усилий пленить его воображение. Это было так ново и непривычно, что он боялся потерять голову.
 
      Свадебные столы накрыли во дворе, а танцевали у фонтана. О прибытии  новобрачных возвестили фанфары, и музыка не смолкала до рассвета. Изабель  веселилась от души. Петер только и делал, что высматривал ее в разгоряченной  толпе. Казалось, что ее роскошное платье с тяжелыми украшениями из старого серебра появлялось одновременно везде. Сказочной птицей порхала она, увлеченная вихрем танца. Не спуская глаз с Изабель, Петер и мысли не допускал, что составит ей пару.

      Полушутя объявили, что приглашают дамы – большая вольность для тех мест. Изабель как будто только этого и ждала. Она подскочила к Петеру и, просительно заглянув в глаза, потащила на середину. На время они оказались там одни: он – высокий голубоглазый блондин, она – изящная кареглазая красавица с пышными, отливающими темной медью волосами. С непривычки ноги не слушались Петера, но он старался. Изабель терпеливо помогала ему. Потом он пригласил ее. Затем опять. Перехватив суровый дядин взгляд, Изабель сослалась на усталость и предложила передохнуть. Далеко заполночь, когда гости стали понемногу расходиться, они условились о завтрашней встрече.

      После сиесты, отговорившись необходимостью купить подарки для родных Петера, вышли вместе в город. Большой базар закрывался, и лавки пустели. Весело перебраниваясь с бородатыми быстроглазыми продавцами, Изабель на лету ухватила несколько пестрых безделушек, заметив, что без таких отсюда не уезжают. Потом они зашли в темноватую душистую кофейню, где можно, не скрываясь, поговорить. В углу дремал седой седобородый старик с кальяном, голова свесилась на грудь. Там в кофейне Петер словно нечаянно поцеловал Изабель. Она ничуть не сопротивлялась и как будто ответила. Оба были сильно взволнованны.

      Для новобрачных и свидетелей устроили вылазку в пустыню. Изабель вызвалась в сопровождающие. По местному этикету, на пару с ней поехал сводный брат, сын младшей жены отца. Часть пути преодолели на джипах, затем пересели на жилистых, меланхоличных верблюдов. Обедали поздно в пыльном оазисе. Еще не отошли от обеда, как Изабель вскочила на своего «скакуна» и, пришпорив его, лихо понеслась прочь. Эдакой прыти ни от скотины, ни от седока никто не ожидал. Осадив животное, она залилась счастливым смехом. Эхо разнесло его на всю округу. Ночевали под открытым небом, завернувшись в прихваченные с собой кошмы. Ночь была безлунной, над головой - пушистые звезды в ладонь. Петер и Изабель отправились погулять за гребень бархана. Взявшись за руки, они молча брели по зыбучему песку. Вдруг Изабель оступилась и было упала, но Петер удержал ее. На мгновение ее губы оказались рядом. Он припал к ним, а она, нежно обвив его шею руками, затихла, словно растаяла. Они вернулись другими. Впрочем, никакой перемены никто не заметил. Под утро задул порывистый ветер, и стало совсем холодно. На заре, наскоро перекусив лепешками с сыром и запив мятным чаем, путешественники двинулись в обратный путь.

      Приближался час разлуки, и Изабель находила малейший предлог, чтобы побыть с Петером. Им было хорошо вместе. Изабель никогда не уезжала надолго из родительского дома, а Петер давно привык жить один, но оба были готовы к переменам. Они договорились, что под предлогом изучения немецкого Изабель приедет в Германию по приглашению брата. Визу давали на три месяца - срок немалый. Родителей Изабель брала на себя, и в свои планы они решили пока никого не посвящать.

      Ее приезд был для обоих большим праздником. Она остановилась у Карима и Анны, но скоро объявила, что переезжает к Петеру. Карим возражать не стал, только нахмурился и испытующе посмотрел ей в глаза. Петер попросился на полставки, временно, и возвращался домой, когда Изабель еще только просыпалась. Остаток суток они проводили вместе, и не могли наглядеться друг на друга. Он старательно учил ее языку. Она была прилежной ученицей. Петер представил Изабель друзьям и хорошим знакомым. Они часто выходили в город, а по воскресеньям объезжали живописные окрестности.
 
      Страстный любитель футбола, Карим позвал их на традиционную встречу болельщиков местного клуба. Анне нездоровилось, и они отправились втроем. Прибыли, когда праздник был в полном разгаре: гром бравурных маршей перекрывал  неимоверный галдеж, пахло пивом и подгоревшими сосисками. Над всем этим зависла плотная сизая дымка. У мужчин нашлось много знакомых, и, забыв про Изабель, они растворились в разогретой толпе. Зажатая в кольце подвыпивших потных фанатов, она боялась, что ее раздавят. Не на шутку испугавшись, она стала визжать и царапаться, чтобы как-нибудь вырваться из этого ада. Здоровенные пузатые дядьки дико ржали и не двигались с места. Один, лысый, предложил выпить на брудершафт и попытался ее обнять. Наконец, Петер и Карим объявились, и все вместе стали прорываться к выходу. Когда они выбрались из толпы, ноги у Изабель подкосились, и Петер едва успел подхватить ее на руки. Чувствуя вину, Карим всю дорогу терпеливо успокаивал ее на их родном языке. Вернувшись домой, Изабель не смогла добраться до спальни и без сил свалилась на диван в гостиной. Очнулась она только к вечеру следующего дня.
    
      Что бы там ни было, Изабель не представляла своей жизни без Петера и ради него была готова на все. Однако страстно влюбленный Петер, все еще не веря в этот нежданный дар судьбы, оттягивал решающий момент. Когда это все-таки произошло, она разрыдалась от счастья и боли вместе. Он покрыл поцелуями ее лицо, гибкое тело, и крепко прижал к себе, сам готовый зарыдать. Понемногу она успокоилась.

      Потом Изабель надолго замкнулась: молчала, перестала заниматься собой, неохотно выходила из дома - никогда при свете дня. Даже в окно перестала смотреть, впрочем, пейзаж за окном был блеклым и унылым.
      - Мне теперь нельзя домой, - сказала она, низко опустив голову.
      - Вот и прекрасно, - оживился Петер, я давно хотел сделать тебе предложение. - В ответ Изабель залилась слезами, и Петер целовал ее губы, щеки, глаза. Наконец, она затихла и, глядя в сторону, спросила:
      - Ты думаешь, я буду хорошей женой?
      - Какой же еще! И у нас будут красивые дети: мальчик и девочка, а, может,  трое. - Тяжко вздохнув, Изабель медленно поднялась с дивана и нетвердой походкой отправилась в ванную, бросив на ходу, что надо сказать брату.

      Карим позвонил родителям. Переговоры тянулись неделю, и, наконец, получив благословение, Петер и Изабель отправились в магистрат подавать заявление. Потом запросили полицию о продлении визы. Петер известил о предстоящем событии мать и близких друзей. Изабель повеселела, в квартире вновь звучал ее смех. Недели в ожидании торжества прошли в приятных хлопотах. Уроки пришлось прервать, но именно тогда Петер впервые увидел в ее руках арабскую газету.
- Чтобы не забыть, - перехватив его взгляд, пояснила она.

Как всегда в такой день, случилось множество мелких происшествий. У невесты перед самым выходом отвалился каблук у свадебных туфель - пришлось  срочно переобуться в босоножки. У жениха вмиг отлетели пуговицы на пиджаке. Боясь опоздать, оторвали последнюю - все равно ничего подходящего в гардеробе не  осталось. Свидетельница невесты явилась в последнюю минуту.

      На церемонии представитель магистрата произнес прочувствованную речь. Мать Петера украдкой смахнула слезу. Чтобы не травмировать молодую, заранее решили, что в церковь не поедут. Праздничный обед устроили в ресторане в самом центре. Только расселись, как бокал Карима сам собой упал со звоном на стол - ножка отломилась. Официант его быстро заменил. Тостов было немного, все было чинно и пресновато. После обеда мать Петера засобиралась в обратный путь. Проводить ее на станцию вызвался школьный друг Петера.
      - Береги себя, - украдкой шепнула она сыну и, почти машинально поцеловав невестку в щеку, заспешила к выходу.

      После обеда кавалькада машин сделала круг по центральным кварталам и прибыла к дому молодоженов. Праздник продолжился: тосты пересыпались  озорными, острыми шутками, много смеялись, танцевали и даже пробовали петь. Вызвавшаяся в свидетельницы невесты коллега Петера, изрядно выпив, всякий раз при звуках музыки тащила его танцевать и, повисая на нем, пыталась при всех поцеловать. Петер при всей своей деликатности не мог скрыть досады. Прикусив губу, Изабель старалась не смотреть в их сторону. Гости разошлись под утро.

      Назавтра молодые провалялись в постели чуть ли не дотемна. Сладостная лень безраздельно захватила обоих. Торопиться было некуда, если не считать, что вечером они приглашены к Кариму и Анне. Анна встретила их роскошным тортом собственного изготовления. Звонили родителям в Фес. Перед уходом хозяева объявили, что ждут ребенка. Растроганная Изабель бросилась на шею Анне и всплакнула.

      На следующий день, выходя из дома, Изабель покрыла голову кружевной  полупрозрачной косынкой, что была на ней на свадьбе в Фесе. Вечером, досмотрев футбольный матч, Петер обнаружил Изабель в дальнем углу спальни. Закутавшись в одеяло, она сидела на полу. Он спросил, не заболела ли она. Она отмолчалась. Ночью с Изабель случилась истерика. Вскочив, вся в слезах, она принялась все расшвыривать, что-то резко выкрикивая на своем языке. Наконец, обессилев, она безвольно сползла на ковер. Петер взял ее на руки и уложил в постель. Едва сдерживая нервную дрожь, стал отпаивать сладким чаем. Она плохо слушалась, потом вдруг тихо заплакала. Он стал целовать ее глаза, и вскоре слезы прекратились. Виновато глядя на него, Изабель запросилась домой к родителям. Ни денег, ни времени на это не было, и Петер сказал, что надо подождать. Она  согласилась или просто смирилась.

      Изабель старалась быть нежной и заботливой женой, как велел обычай. После работы Петера ждал вкусный ужин. Досмотрев новости, они отправлялись в спальню. Как будто полный порядок, но нельзя было не заметить, что живет она и делает все как бы механически, по обязанности. Как-то ранним утром к большому удивлению Петер увидел, что она не спит. Тесно прижавшись к нему и спрятав голову на его груди, она с жаром прошептала:
      - Прости, если можешь. Тебе трудно со мной, но я очень стараюсь.
      - О чем это ты? Выбрось из головы. Нам ведь хорошо вместе.

      Подходящей работы для Изабель было не найти, и большую часть времени она проводила дома: наряжалась, изобретала новые прически, иногда читала. Подруг не завела, а с братом и его женой виделась редко: после рождения двойни забот у них  хватало, но Анна помощи принимать не хотела.

      Однажды в универсаме к Изабель подошли незнакомые женщины в темных платочках. Среди прочего, поинтересовались, не мусульманка ли. Она согласно кивнула, и они предложили ей заглянуть в молельню неподалеку. Изабель безотчетно потянуло к ним. Раз встретившись, они уже не могли разлучиться и виделись все чаще, о чем Петер не подозревал. Ему же казалось, что отношения в семье налаживаются, хоть он порой и заставал Изабель в глубокой задумчивости.

      В городе гастролировало знаменитое берлинское варьете, и Петер решил развлечь жену. Концерт прошел «на бис». В антракте они выпили шампанского и были в приподнятом настроении. После спектакля посидели в кафе напротив ратуши. К себе вернулись в полночь. Еще в прихожей Изабель принялась сдирать с себя одежду, и, оставшись в кружевных трусиках, с диким криком кинулась в спальню. Вскочив на кровать, она стала лихо задирать ноги чуть ли не до головы и, размахивая руками, дико визжать.
      - Сама видела: тебе проститутки нравятся, - с ненавистью выкрикнула она. - А я не такая - зря стараешься! - Петеру стало не по себе. Он едва сдержался, чтобы не влепить ей оплеуху. Круто развернувшись, он вышел из дому и побрел, не разбирая пути. Захотелось закурить, но сигарет не было. Попросил у первого встречного. Тот был нетрезв, но не отказал. Дешевая и крепкая, сигарета оказалась очень кстати. Стояла промозглая осенняя ночь.

      Сам не помнит, как оказался на вокзале. В полутьме по углам копошились мрачные личности. Внешним видом Петер явно выделялся, и на него смотрели с подозрением и опаской. Раздался детский плач. Обернувшись на звук, Петер с трудом разглядел сидевшую на каменном полу не то цыганку, не то турчанку с младенцем на руках. Чтобы успокоить его, она насильно совала ему свою поникшую смуглую грудь. Заметив Петера, женщина прикрылась пестрым платком. Пошарив в карманах, бумажника Петер не обнаружил, но нашел десять евро и протянул их молодой матери. Оглядевшись по сторонам, она недоверчиво приняла их, и они моментально исчезли в ее пышной юбке. Провожаемый косыми взглядами, он устремился прочь. Начинался дождь. Подняв воротник куртки, он пошел в сторону дома. Вернувшись, глотнул коньяка и улегся на диване в гостиной. Была суббота, спешить было некуда. Сон не шел, и Петер проворочался до утра. За завтраком он сказал Изабель, что ей лучше съездить домой. Помолчав, она ответила, что одна не поедет.

      В Фес отправились на рождественские каникулы. Приняли их очень тепло.  Теща и сестры подарками остались довольны и не сводили с Изабель любящих глаз. Своих симпатий к Петеру тоже не скрывали. Тесть то и дело угощал кальяном и заводил разговоры о потомстве. В знак особого расположения он и его брат позвали Петера в лучшую баню с историческими интерьерами, где знаменитый банщик чуть не переломал ему все кости. От Петера, конечно, ожидали похвалы, что стоило ему немалых усилий. Большую часть времени Изабель проводила с подругами и родными, и Петер ее почти не видел. Новый год отмечали по-европейски, а затем их пригласили в закрытую дискотеку для молодежи из богатых семей. Изабель подкрасила волосы хной и наплела мелких косичек. Такой веселой Петер не видел ее со дня свадьбы брата. Праздники пролетели незаметно. Накануне отъезда Петер спросил Изабель, не остаться ли ей на время. Она отрицательно замотала головой, сославшись на неизбежные пересуды.

      После поездки, казалось, Изабель все для себя решила и успокоилась. Они стали подыскивать ей занятие и остановились на секретарских курсах. Печатала она неплохо, но была не в ладах с компьютером. Однажды преподаватель неудачно пошутил на ее счет, и все рассмеялись. Не сдержавшись, Изабель бросилась на обидчика, и не видать бы ему остатков рыжей шевелюры, если бы не подоспевшая на помощь дюжая инспектриса. С курсов пришлось уйти.

      Однажды она закатила истерику с битьем посуды. С уборкой Петер помогать не стал. Это повторялось много раз - зачастую при полной луне, что сильно озадачило Петера. Он подумал, что ей надо показаться специалисту, но не знал, как об этом сказать. Петер все чаще подумывал о ребенке, но, судя по всему, стать матерью Изабель не стремилась. Положение становилось все более безвыходным. Он сознавал, что тоже виноват: по своей беспечности, но больше по недомыслию. В свое оправдание он мог привести лишь одно: свою любовь к Изабель.

      Скандалы перемежались приливами нежности и покорности. Ни одна из прежних подруг Петера не смогла бы проявить подобную кротость и терпение. Изабель все чаще звонила в Фес. Вначале - родителям, потом - сестрам и близкой подруге и, в результате, она названивала всем подряд. Их телефонный счет дотянул до четырехзначного числа, и Петер попросил ее быть аккуратнее. Она тут же упрекнула его в прижимистости, бросив ему, что других радостей у нее не осталось.  Постепенно бури поутихли, но в конце лета разразилась такая, каких раньше не было. Причем из-за принцессы Дианы. В очередную годовщину ее гибели в ход пошла кухонная утварь: доски, терки, посуда. Изабель вопила на весь дом, что Диану сгубила семья, не желавшая брака с мусульманином.
      - Как деньги брать - все тут как тут, но в свой круг никогда не пустят. Как бы ни был богат и умен.
      Угомонившись, она доверила Петеру давние подозрения:
      - Можешь не верить, но когда я увидела ее снимок с Доди на пляже и заговорили о беременности, поняла, что жить ей осталось недолго. Проныра-фотограф лишь все ускорил. Если помнишь, всего неделя прошла.
      - Не думаю, чтобы ее убрали. Несчастный случай и только. Короче, судьба.
      - Думай, как хочешь, - холодно отрезала она.

      Среди дня к Изабель наведались незнакомцы и передали привет от двоюродного брата. Тот уехал на учебу в Германию и для родных давно пропал. Нежданные гости порассуждали об алчности и лживости инородцев и похвалили кузена, назвав его доблестным защитником веры. Заверили, что в трудную минуту она может на них положиться и обещали при случае заглянуть еще. От угощения отказались. Оставив  номер мобильного телефона, стали прощаться. Мужу об этом визите Изабель решила не говорить.

      Из-за сырого климата она все чаще страдала от простуды и прочих хворей. После одной крупной размолвки стала отказываться от еды, уверяя, что за день наелась, но в выходные тоже ничего не брала в рот. Петер справился у Карима, и тот подтвердил, что до мусульманского поста еще далеко. Глаза ее потеряли привычный блеск, гладкая смуглая кожа еще больше потемнела. Петер был в замешательстве. В ответ на уговоры обратиться к докторам Изабель вдруг  распалилась и бросила в сердцах, что он погубил ее жизнь. В то время они уже  спали каждый сам по себе: Петер перебрался в кабинет, оставив их спальню в ее распоряжении. По вечерам она запиралась в ней, и через дверь Петер слышал тихое пение. Слов не разобрать, но мелодия всегда была одна, и в ней неизбывная тоска, как завывание ветра в безлюдной пустыне.
 
      Незаметно для себя Петер стал больше курить и чаще выпивать. Он забросил гимнастику и все больше полнел. Тихо страдая, он ничего не мог поделать. На работе Петер задерживался и раньше, а теперь приходил домой поздно почти каждый день, по пути заглянув в пивную. Его уже узнавали, появились привычные собеседники, у которых тоже хватало проблем.

      Вспомнив, что давно не видел мать, в пятницу он решил, что после работы  поедет к ней, но Изабель не предупредил. Путь неблизкий, и за один день не обернуться. Мать страшно обрадовалась. Потом, получше разглядев, не на шутку встревожилась. Расспрашивать, однако не стала и сытно накормила. Утром они  отправились на рынок и накупили кучу всяких вкусностей. Он преподнес ей ее любимые пионы, а она приготовила к обеду свинину в тесте. При расставании мать умоляла его беречь себя, он просил ее о том же. Вернувшись к вечеру домой, он застал Изабель застывшей, отстраненной. Она лишь робко спросила, когда подавать ужин. В раскаянии Петер бросился просить прощения.
      
      Так продолжалось еще больше года. В конце концов, после очередного скандала Петер решился предложить развод. Изабель безропотно согласилась, обронив, что ждет ребенка. До боли в сердце Петер вдруг осознал, что он жаждал это услышать больше всего на свете. А теперь застыл истуканом и в растерянности не знал, что и как сказать. Неприязненно взглянув на него, Изабель ринулась в спальню и захлопнула за собой дверь. Петер - за ней. Обнимая ее и покрывая поцелуями, он и благодарил ее, и просил прощения. Потом, успокоившись, они лежали рядом и рассуждали о будущем. Когда стемнело, Изабель сказала, что они по-прежнему будут спать отдельно.

      В ожидании главного события последующие месяцы прошли в больших и малых приятных хлопотах. В расчете на прибавление семейства они сменили  квартиру. Визиты к врачам, вечерние прогулки, диеты, покупки - все как водится.  Роды были тяжелыми. Для хрупкой Изабель ребенок оказался слишком крупным. Она стоически перенесла страдания, но потом две недели почти не вставала. Когда ребенку исполнился месяц, на смотрины приехали ее родители. Темноволосый синеглазый Адреас рос не по дням, а по часам. Старики остались довольны и положили на счет внука солидную сумму. Петер получил в подарок изящный  кинжал в богато украшенных ножнах. Кивнув на острый клинок, то ли в шутку, то ли всерьез кто-то обмолвился про обрезание.

      Изабель оказалась заботливой матерью, хотя еще долго была очень слаба. Петер усердно помогал ей по хозяйству и по вечерам гулял с младенцем. С рождением сына жизнь его наполнилась новым ясным смыслом. Все его думы и планы теперь были связаны с Андреасом. Петер заваливал сына игрушками и, придя с работы, требовал доклада о его достижениях. Ребенок был крепким и смышленым и рано заговорил, чем Петер очень гордился. После родов и в заботах о малыше Изабель внешне сильно изменилась: повзрослела и стала ровнее. Жили они по-прежнему врозь.

      Со временем Петер поменял работу и стал отлучаться в командировки. В основном по стране - на два-три дня, не больше. Останавливаясь в гостиницах и бывая в ресторанах, он мог убедиться, что женщины им по-прежнему интересуются. Он и сам не прятал глаз, однако до случайных мимолетных связей был не охотник. В разъездах, словно следуя ритуалу, он каждый день звонил домой, чтобы поболтать с сыном. Но вчера не получилось…

      Очнувшись в темноте, Петер нетвердым шагом добрался до кухни, наощупь достал из буфета бутылку коньяка. Попытался хлебнуть из нее, но поперхнулся и закашлялся. Почувствовав себя еще омерзительней, потянулся за сигаретами. Не докурил и стал набирать номер Карима. Никто не отвечал. Голова гудела от страшных непрошенных мыслей. Реальность с трудом входила в его сознание. Он все еще верил, что это случилось не с ним, что произошла ошибка. Кое-как набросив на себя плащ, он вышел из дому и, пошатываясь, двинулся к остановке. На углу плотным кружком стояли какие-то парни и о чем-то горячо спорили. До слуха Петера донеслись знакомые гортанные звуки. Сообразив, что забыл сигареты, он подошел ближе и попросил закурить. При свете зажигалки блеснул металл. «Совсем как подарок тестя», - промелькнуло в голове Петера прежде, чем он рухнул на мокрый асфальт.

      На другой день скинхеды и мусульманская молодежь устроили кровавое побоище. По всему городу пылали лавки мелких торговцев и дорогие автомобили.


Рецензии