Изпокой

  В дымной жажде покоя, на гранитном плоту неопровержимых ориентиров, притяжение берегов таинств Предела, оскалив медовую пасть, удушающее слизывает капли мыслей, изгибами талии пурпурного языка сталкивая в пропасть к землям лишенных знамен. Сквозь дебри угрюмых каменных рощ, под огнем визгливой стаей нужды, сбиваясь в мелкие комки судорожной грязи, течение сносит в необозримые поля свинцовых просторов, к пустующему Солнцу за терновым пунктиром границ. В желании знаний жгущий поток знаков слился уже в единый черный квадрат, пульсируя лихорадочной рябью по плоскости своего монолитного божества, моментом обращаясь во врата заоблачного капища под кромкой вод бескрайнего моря, в котором тонет манящая звезда. И омовение терпко-солоноватой жидкостью первичного океана дарит покрытый синей изморозью билет на внеочередной показ окрыленного надеждой падения ветхого занавеса, покрывая едва заметным ознобом предвкушения каждый миллиметр его томящего скольжения, где нет предела восторгу феерии праздника сна.

  Здесь, в разложении ошметков, та самая мистерия ключей семи замков Рая, и конвульсии движений стремятся к своему личному пределу медленного распада, тяжелой вибрацией оседая на теле едва кружащей земли. Оледеневшие братья в отрешении смотрят на голые танцы червей, и циклопы колонн давят опустевшие кандалы в ароматное месиво удобрений. Неощутимый восторг зова космического Ничего оглушающее ласково долбит осколки вдребезги мертвого сознания, равномерно и мягко втирая их в необозримые дали своего молчащего естества до абсолютного впитывания, заключая невинность себя в себе кратком, закрыв почерневший сундук хищной орды эманаций.

  Десятиглавая мразь, болезненное потомство кровосмешения фантазий, вскроет кожаный корсет, разрывая воздушную ткань, пробивая насквозь годами росшее, вдыхая розоватую дымку на другом берегу подобия жизни, царапая останки целого кривыми зубами, слепо и жадно пожирая гаснущие порывы, оставляя кислотные волдыри гневной апатии.