Глава 13

Вандомы уехали в конце марта, а в первых числах апреля граф получил неожиданный подарок.
Франсуаза Лотарингская постеснялась сделать его лично и оставила распоряжение управляющему, когда они уедут, послать в Бражелон двух борзых. Собаки были молоды, натасканы и обучены.
Местные сплетники рассказали Вандомам о давнишнем противостоянии графа де Ла Фер с Гастоном Орлеанским из-за охотничьих угодий, и Франсуаза была возмущена поведением Гастона – она полагала, что принцу такое не к лицу. Граф не пожелал обсуждать давнее дело и ограничился замечанием, что уступил соседу по личным мотивам.
Видимо эта история запомнилась мадам де Вандом и в результате в Бражелон прибыли  «посланцы» из Вандома – кудрявые, весело повизгивающие и сующие свой нос куда ни попадя.

Граф растерянно слушал слугу, который подробно докладывал кто, что, как и зачем. Он рассказал, какого возраста щенки, каких кровей, чему обучены и вообще все, что только мог пожелать знать охотник, получая борзую.
Естественно ни Гримо, ни привратник, ни тем паче кухарка, не умели обращаться с собаками. Мадам де Вандом имела неправильное представление о том, как поставлено хозяйство в Бражелоне, она судила по своему дому. Светский вид графа ввел ее в заблуждение, она и представить не могла, что вся челядь Бражелона – два слуги.
 
Граф скрипел зубами, но делать было нечего. Из деревни пришлось взять человека. Его звали Шарло и он показался графу достаточно толковым, чтоб ходить за собаками. Но следить за всем пришлось самому графу. Он был вынужден рассказывать о воспитании, дрессировке, питании и массе других вещей, о которых Шарло слышал впервые в жизни. Он очень старался, но скоро граф понял, что если он не хочет угробить собак, надо искать псаря.
Такой нашелся благодаря герцогу де Барбье. Старик держал охоту для сына, но тот уже давно жил в Париже, оставив в поместье только малолетних сыновей.
Шарло тоже остался в доме. Поначалу он помогал с собаками, но постепенно его безотказный нрав сделал свое дело и Шарло пришелся ко двору всем – кухарке, привратнику, псарю, Гримо. С наступлением весны ему нашлась работа  в саду, а в помощь ему еще взяли мальчишку. Теперь, когда обитателей замка стало больше, Жоржетта – кухарка – стала жаловаться, что не успевает. Одно дело кормить Гримо (который ест крайне мало) и Его сиятельство (который только пьет) и совсем другое этих обжор! Один Шарло способен за раз съесть столько, сколько графу за неделю не осилить.
Гримо на свой страх и риск разрешил, чтоб к Жоржетте на помощь приходила внучка.

Гримо не мог не видеть, как раздражала графа эта суета. Наткнувшись на кого-нибудь из прислуги, он каждый раз поспешно уходил, не дожидаясь пока его поприветствуют. Однако как ни старался он избегать общения, совсем не показываться было невозможно. Как-то утром граф позвал Гримо и недовольным жестом указал на свои изрядно отросшие волосы. Гримо только усмехнулся про себя – накануне он слышал, как Жоржетта потешалась над заросшим доезжачим, сравнивая его с собаками. Щенки, по ее мнению, выглядели опрятнее.
Граф, видимо, тоже слышал.

Когда потеплело, пришло время выводить собак. Они рвались на волю, бег был их стихией и доезжачий чуть не каждый день интересовался, когда господину графу будет угодно выйти на охоту.
Когда этот разговор состоялся в первый раз, Гримо затаил дыхание.
- …на охоту, Ваше сиятельство. Нельзя же собак так держать. Вы же сами знаете. Изведутся они. И так их не выпускали,  пока снег не сошел. А ведь можно было и зимой! А сейчас... вот бы на косулю, а? Ваше сиятельство?

Граф сидел вполоборота, лица его почти не было видно. Зато отлично видно, как быстро и резко он поставил бокал на стол, когда псарь завел свое: «на охоту».
Граф ничего не ответил и продолжал молча сидеть, глядя прямо перед собой. Гримо тихонько тронул доезжачего за локоть и показал на дверь. Выйдя на двор, он коротко пояснил:
- Не хочет.
Однако этого объяснения оказалось недостаточно. Через несколько дней разговор возобновился. Чтоб не продолжать его, граф даже отказался от прогулки. Услышав первые слова: «Собаки извелись. На охоту…» он бросил повод и, оставив коня, быстро ушел в дом.
Гримо как мог, втолковывал доезжачему, что граф не хочет ехать на охоту, но тот тянул свое: «Не хочет? Собакам пойди, объясни! Извелись».

Граф изредка выезжал, но не дальше собственного поместья. Он рассеянно выслушивал арендаторов, решал мелкие вопросы и возвращался в замок, чтоб снова часами сидеть в кабинете бездумно перелистывая страницы первой попавшейся книги. Заканчивалось все одинаково – он требовал вина и пил до тех пор, пока не валился с ног.
Чтоб доезжачий отстал, граф разрешил ему самому выезжать с собаками и парень целыми днями пропадал в лесу. Возвращаясь, он жаловался Гримо, что некому оценить его искусство и то, как здорово он натаскал собак:
- Его сиятельство – он бы оценил. Он понимает. Гримо, может, уговоришь его? Для кого я стараюсь? Пусть бы граф увидел.
Гримо только вздыхал и отрицательно качал головой:
- Не хочет.
Но доезжачий оказался упрямым малым. Как-то летним утром, когда граф спасался от жары в тени липовой аллеи, а Гримо был занят по дому, он приволок с собой собак и вылез из кустов перед самым носом графа:
- Ваше сиятельство! Смотрите, как подросли. А послушные! Глядите!
Он посвистал собаками и те тут же заняли место у его ног.
- Все команды знают. Хоть по свистку, хоть по охотничьему рогу. Даже так слушаются!
Он взмахом руки стал отдавать команды, которые щенки выполняли, высунув от усердия языки. Игра им явно нравилась.
- Не собаки – золото! Ваше сиятельство! На охоту?
Граф вздрогнул. У него на лице появилось странное выражение.
- Сегодня?
- Можно. Поздновато, но ничего. Только сейчас надо, пока еще солнце не высоко.
- Сегодня?  - хрипло повторил граф.
Доезжачий не понимая, пожал плечами:
- А что?
- Тринадцатое июля.
- Так это глупости все, что тринадцатое. Такой же день, как другие. А погода отличная. На охоту?
- Да!
Доезжачий радостно охнул:
- Я через минуту! Уже бегу.
Граф даже не стал заходить в дом. Он так и остался стоять в липовой аллее, дожидаясь, пока доезжачий возьмет все, что надо и приведет ему коня.
Гримо только перекрестился, узнав, куда они едут.
Их не было почти целый день. Ближе к вечеру доезжачий вернулся один и гордо вывалил на стол Жоржетте косулю:
- Граф убил. Одним ударом. Умеет Его сиятельство!
- А сам где?
- Остался освежиться. Жарко сегодня. В речке выкупается и приедет.

Атос действительно остался в лесу. Все время охоты его не отпускало нервное напряжение. Он гнал коня, спешил за собаками, продирался сквозь кустарник – быстрее, быстрее, чтоб никакие воспоминания не успели его догнать. Доезжачий радостно улыбался – он принимал это за охотничий азарт.
Когда под его рукой в последний раз дернулось и замерло сердце косули, Атос очнулся. Сразу навалились усталость и апатия. Он медленно поднялся, не слушая восторженных причитаний доезжачего про мастерский удар. Он почти не запачкался, но все же, с брезгливым недовольством посмотрел на свои руки.
- Привяжи коня, а сам иди в Бражелон.
- А Вы?
- Руки помою, там речка дальше. Иди, не жди.
Доезжачий привязал графского коня и послушно ухватил косулю за ноги:
- Как скажете, Ваше сиятельство. Я пошел.

Атос направился к реке. Она была неширокой – скорее большой ручей – но местами довольно глубокой. Берега были отвесными и только в нескольких местах отлого подходили к воде. Вокруг все заросло ивами и высокими травами, так что человек, незнакомый с этими местами, мог не сразу заметить в этих зарослях речку и запросто свалиться в воду.
Граф места знал и потому шел осторожно. Впереди послышались голоса и он убавил шаг. Это были деревенские ребятишки. Две девочки лет 7-8 сидели на коряге, выступавшей над рекой, и с увлечением болтали ногами в воде. Мальчик чуть постарше плавал и нырял, стараясь основательно забрызгать девочек. Те с должным усердием изображали недовольство. Все трое были светловолосые, круглолицые и загорелые. Время от времени старшая девочка звала мальчишку:
- Жак, вылезай. Пойдем – матушка заругает. В доме дел полно.
- Я еще силки хотел проверить.
- С браконьерами знаешь, что делают?
- Пусть поймают сначала, - беспечно махнул рукой мальчишка и нырнул, подняв тучу брызг.
- Поймают – поздно будет. Слышал собак? Совсем рядом. Граф, наверное, охотится.
Мальчишка по пояс вылез из воды и подошел ближе к девочкам:
- Это не граф. Хотите, я вам открою тайну, почему граф никогда не охотится?
- Тайну?
- Да, это страшная тайна. Поклянитесь – никому!
Мальчишка даже подвывал от желания придать своему голосу больше таинственности:
- Клянетесь?
- Да, - дрожащими голосами ответили девочки.
- Так вот, он никогда не ездит на охоту, потому что не может выйти из замка.
- Почему?
Мальчишка выдержал паузу и еще более драматическим голосом сказал:
- В двери не пролезает – такой толстый!
Он захохотал и снова нырнул, обдав девчонок с ног до головы.
- Дурак!
Мальчишка вынырнул и показал девчонкам язык:
- Поверили?
- Дурак!
- Обзывайтесь, обзывайтесь. А я хотел вам взаправдашнюю тайну открыть.
- Врешь!
Мальчишка сделал замысловатый жест, который, по-видимому, должен был означать что-то вроде «Чтоб мне провалиться».
Девочки недоверчиво глядели на него:
- Врешь?
- Если поклянетесь никому – скажу. Это уже точно тайна.
Девочки переглянулись и кивнули:
- Хорошо. Точно не врешь?
- Не-а. На самом деле он не ездит на охоту потому, что не может сесть на коня.
- Почему?
Мальчишка снова выдержал паузу, переводя взгляд с одной девочки на другую, и убедившись, что они сгорают от любопытства, сказал:
- Если такой толстый верхом сядет – у коня ноги подломятся!
- Дурак!
Мальчишка хохотал до колик:
- Поверили?
Старшая девочка слезла с коряги и помогла младшей. Потом взяла ее за руку и сердито сказала:
- Я все матушке расскажу! Пойдем, Жанна.
Мальчишка еще раз нырнул, потом вылез на берег, взял одежду и, прыгая на одной ноге, стал на ходу надевать штаны:
- Подождите меня! Я пошутил!

Атос слушал детскую болтовню со смешанным чувством. Ему было смешно и досадно одновременно. Дети его не знали и, скорее всего, никогда не видели. То, что они болтали, это отголоски досужих разговоров взрослых.
Он выбрал место, где можно было близко подойти к воде и опустился на колени. Он обмывал запачканные руки, и его отражение двоилось, троилось разбиваемое рябью на воде. Атос некоторое время наблюдал за этим расплывшимся отражением, потом разделся и бросился в воду. Река была неширокой и ему достаточно было десятка гребков, чтоб добраться до противоположного берега. Не давая себе передышки, он оттолкнулся и поплыл обратно. Потом еще раз и еще и так до тех пор, пока совсем не обессилел. Он повалился на траву чувствуя, как дрожат от напряжения мышцы рук и ног. Едва переведя дух, он оделся и отправился в Бражелон. Во двор замка он влетел галопом и Гримо, помогая графу слезть с коня, подумал, что давно не видел на лице хозяина такого злого и упрямого выражения.

На следующее утро, проснувшись как обычно в шесть часов, Гримо обнаружил, что графа нет. Заспанный конюх сообщил, что граф еще до света уехал на охоту.
Вернулся хозяин поздно, еле живой от усталости, но на следующее утро снова, едва рассвело, его уже не было в замке.
Теперь граф почти каждый день пропадал в лесу. Когда он не охотился, то метался по поместью, самостоятельно занимаясь даже самыми незначительными делами, если только они давали ему повод сесть в седло и куда-то ехать.
Он по целым дням не слезал с коня и Гримо почти не видел его. Нередко случалось, что за день у него крошки во рту не было, но графа это не волновало. Он следил только за тем, чтоб его фляга всегда была наполнена вином. Возвращаясь вечером домой, он равнодушно отодвигал заботливо приготовленные блюда и снова брал бутылку, а в глазах по-прежнему были злость и упрямство.
Через месяц такой жизни графа свалила нервная горячка. Гримо никого даже близко не подпустил к его спальне – граф бредил. Когда жар спал, он уснул и проспал почти двое суток. Совершенно измученный Гримо только на несколько минут позволил себе прикрыть глаза и провалился в сон. Когда он очнулся, было раннее утро. Графа не было. Не веря своим глазам, Гримо потрогал пустую постель: «Не может быть!»
Но конюх подтвердил – Его сиятельство едва встал на ноги, велел подать коня и отправился на охоту.
Не один Гримо был обеспокоен. Остальные обитатели замка тоже переглядывались и неодобрительно качали головами: «Угробит себя, как есть угробит!» и когда после очередной охоты доезжачий вернулся один, Жоржетта испуганно прижала руку ко рту.
Доезжачий выглядел встревоженным, и это еще больше взволновало всех. Будь Гримо обычным человеком, в этот момент он бы лишился дара речи от испуга.
- Что с Его сиятельством? – первым не выдержал Шарло. – Где граф?
- Уехал.
- Куда?
- Не знаю. Мы за оленем погнались. Были бы загоном, куда бы он делся, а так махнул в сторону… собаки за ним, я следом, а граф за мной. Там лес, тот, который раньше у графа был, так олень туда. Нам куда деваться? За ним. А оттуда охотники. Человек пять-шесть, я не разглядел. Оробел, если честно – лес-то чужой! А граф ничего. Они ему что-то мол, браконьерничаете, а граф…
Доезжачий помялся и покрутил головой:
- Нет, не повторю. Красиво так и вроде вежливо сказал, а по сути: «На себя посмотрите, сами браконьеры». Тот, который с ним говорил, злиться начал, а другой – важный такой старик – вдруг заулыбался и графу что-то про какие-то подарки… А граф…- доезжачий удивленно хмыкнул, -  т о ж е    у л ы б н у л с я. А потом мне – езжай домой, я с этими. И уехал.
- Кто это был?
- Я почем знаю. Вроде местные, но не из соседей. Да не разглядел я, испугался.
Слуги на все лады обсуждали странное происшествие.
Времени для этого у них было достаточно – граф вернулся только через два дня.