просто

Когда на башне бьют часы - все спят. К тем, кто не спит, приходит Дед Лайн и стирает их из реальности. Смывает, как дождь – дома и машины. А Дед Лайн стирает людей. Вроде, как ластиком.
Правда, кто-то говорит, что Дед уводит не-жильцов в другое измерение. А еще кто-то - что превращает их в призраков.
Но никто ничего не знает точно. Поэтому так страшно…

…Ночь шла попятам.
Дим усилил бег, хотя казалось быстрее бежать невозможно. Тошнило - потому что страх омерзителен по своей природе, а Дим брезглив…

Очнулся он уже стоя посреди спальни и понял: всё, не успел - минутная стрелка дрожала в миллиметре от верхней отметки на циферблате.

На краю персонального апокалипсиса Дим поразился и успокоился одновременно, что Ланка мирно сопела во сне на их кровати у стены. Он сделал к ней шаг. Потом испугался, что может приманить к Ланке Деда. Быстро поковылял обратно в прихожку. Толкнул дверь в кухню с топчаном и увидел собственные пальцы, вымазанные красным, - косуха-то мокрая совсем не от пота.

Раздался бой часов. Звук оказался похож на скрежет плохо смазанной двери. Дим представил даже, как она медленно открывается - там, в небесах, далеко над площадью; как из растворяющегося проема с каждым ударом все сильнее тянет кладбищенским холодом.
- Финита, – сказал он вслух почти с облегчением. И рухнул, где стоял.

                * * *

- Сознание потерял, потому и спасся…
Дим очнулся на топчане. Сквозь смеженные ресницы он увидел, что Ланка у стола аккуратно нарезает сыр. Временами она дула через нижнюю губу на непослушную челку или нервно смахивала ее тыльной стороной ладони. Знакомый жест. Диму стало хорошо.

Рядом с Ланкой сидел Нибелунг. Он с присвистом тянул из чашки чай и рассуждал:
- Крови из него вышло много. Когда ему пика под ребра воткнулась, я сразу подумал: у торгачей удар сильный, косуха не кольчуга - не выдержит. А он на месте крутанулся, пику в сторону, и - дальше их мочить. Я и решил, что обошлось… А тут на меня каракатиц сбоку вылез. Прикинь? Орет, как стадо слонов. Глаз кровью налитый. Жало из зада торчит. Лапы по бокам извиваются. Представь? Я ж, как всегда в таких случАях, трубку зарядил да и пыхнул. Ты знаешь, как я пыхчу? Ого сколько времени ничего не видать было! Только дым. И стонет кто-то. Потом рассеялось. Смотрю, каракатиц вроде как дохлый валяется. Торгачи побитые лежат. Дима нету. Значит, думаю, спать побег – до боя круг оставался. Я ни звать его не стал, ни искать. Домой пошел. Все ж как всегда – обычный вечер…

- А на перекрестке что? – робко поинтересовалась Ланка, подсовывая сырную тарелку Нибелунгу. Тот с готовностью причмокнул и продолжил:

- Утром, стало быть, иду – на перекрестке золотые гранки валяются. Ты ж знаешь: кто их увидит, тот с места не сойдет, пока не прочитает. А читать – быстро не уложишься, в зеркалке-то… Я испугался, думаю – зависну, кучу времени потеряю. Когда смотрю – а они пользованные! Прочтенные. Значит, выдохлись. На них всегда отпечатывается выходными данными: кто прочел и когда. Глянул - чуть не помер: Дим! За чуть-чуть до боя!

- От перекрестка до нас половина часового круга шагом… - прошептала Ланка.

- Так он, видать, бежал. И очень быстро. Потому как успел. В прихожке только сознание потерял. По лестнице за ним кровавый след тянется. А обморок – тот же сон. Даже крепче. Вот Дед его и не тронул.

Лана села на табурет и заплакала.

Дим пошевелился и громко хмыкнул, чтобы дать знать, что пришел в себя. Рана почти не болела. Перевязка на боку не мешала. Только голова кружилась.

- Проснулся, - довольно сказал Нибелунг и засёрбал чаем.

Ланка посмотрела на Дима долгим испуганным взглядом. Вода в кране позади нее побежала быстрее, и Диму от этого сделалось совсем хорошо - значит, время идет и жизнь движется.

                * * *

Дед Лайн – местная смерть. Имя ее что-то значило - давно и не здесь, но теперь этот смысл потерялся. Дим так и не смог ухватить его - точно рыбу в воде ловил голыми руками за ускользающий хвост.

С каждым днем становилось трудней вспоминать, откуда он прибыл. Прежний мир казался сном. Четко Дим помнил только момент прибытия. По утрам, в безвременье, он каждый раз заново прокручивал его в голове, потому что, чем дальше, тем меньше у него оставалось связи с реальностью, и тем реальней становился окружающий абсурд.

…В тот день, под дождем, он заглушил мотор старого харлея и посмотрел на серую растяжку меж столбов. Конец выписаной на ней фразы поплыл. Дим толкнул дверь и вошел в аптеку.

- Вы прибыли недавно… - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал старый аптекарь.

- Да, - признался Дим. – Только что.

Дядька похлопал себя по многочисленным карманам чистенькой, хотя и ношенной жилетки, извлек трубку неестественно яркого ультрамаринового цвета и принялся набивать ее, ныряя в один из двух мешочков на поясе.

- Хм… - продолжал старик с интересом. – Можно спросить, что вы чувствуете?

- В смысле? – нервно сглотнул Дим, рассматривая трубку.
«Я cошел с ума», - понял он.

- Позвольте представиться, я – Нибелунг. Местный врач и аптекарь, - сообщил мужик, не обращая внимания на то, что его предыдущий вопрос остался без ответа. – А это Черра.

Он кивнул в сторону азиатской крупной черепахи в клетке-колесе рядом с прилавком. Черра лениво скребла когтистыми конечностями по дну неуклюжей конструкции. Сфера подергивалась, точно раздумывая поворачиваться ей вокруг своей оси или заставить черепаху еще постараться.

- Нибелунг, - съязвил Дим, – вы… песни поете?

- «Песни нибелунгов»? Нет... к истокам европейской литературы я не имею отношения. Меня просто все так зовут.

- Странно, - сказал Дим, – я думал, что колеса крутят хомяки. Или белки.

- А к обеду и будет белка, - кивнул Нибелунг, щелкая зажигалкой и выпуская вонючий дым. – Разогреется. Запрыгает. Да и превратится в белку.

- Че… черепаха? В белку?.. Как это - превратится? – выдохнул Дим.

- Ну, все мы в кого-нибудь превращаемся, - усмехнулся Нибелунг. – Время от времени…

Дим стянул бандану и вытер лоб, мокрый не то от дождя, не то от пота.

- Слушайте… я что – умер? – напрямую спросил он.

Нибелунг прищурился.

- Умереть у нас не так-то просто, - шепотом сообщил он, словно по секрету. – Придется помучиться. А торопиться к Деду Лайну не советую.

Дим опустился на продавленную кушетку напротив черепашей клетки.

- Скажите, - жалобно попросил он. – Как хоть называется это место? Район?.. улица?.. Понимаете... я всего лишь выехал на мотоцикле за кормом для хомяков. В зоомагазин. Пошел сильный дождь, и я заблудился среди дождевых струй. Ехал-ехал… Даже голова начала кружиться… Но когда дождь стал смывать машины и дома... Представляете?.. Я остановился. Слез с мотоцикла. Зашел в первую попавшуюся дверь… и… и вот...

- И вот вы здесь, - с удовлетворением закончил Нибелунг.

- Да.

- Ваш мотоцикл, кстати, тоже смыло.

Дим испуганно оглянулся и понял, что так и есть, но встать подойти к окну, чтобы проверить, оказалось выше его сил.

- Сидите, - посочувствовал Нибелунг. – Разогреется Черра – тогда встанете, пойдете на улицу и убедитесь.

Нибелунг зевнул.

- Судя по всему, вы здесь надолго, - добавил он.

- Почему надолго и при чем «разогреется Черра»? – испуганно забормотал Дим.

- Черра крутит колесо времени. Сейчас утро. Она не разогрелась – поэтому безвременье. А по безвременью делать вообще ничего невозможно. Разве что трубку курить или на кушетке сидеть, - терпеливо объяснил Нибелунг. - Сейчас дождь смоет лишнее. Выступит немного другая реальность. У нас всегда так после дождя – привыкайте. Признаюсь честно, вы первый, кто попал сюда таким странным образом: приехал на мотоцикле из другого мира.

«Из другого мира… - лихорадочно повторял про себя Дим. – Выступит немного другая реальность... Все ясно – аномальная зона… Или инопланетяне какие-то… Или машина времени… Или… или что за дурь?»

- Дурь, дурь, дурь, все вокруг – сплошная дурь, - пропела Черра и повернула к нему круглую голову. Приоткрыла пасть, показала торчащие спереди огромные нечерепашьи зубы. У Дима отвисла челюсть.

«Превращается», - понял он, опасливо встал и пошел вдоль витрины, чтобы держаться подальше от сумасшедшей черепахи. Впрочем, это он сошел с ума, а черепаха не причем.

Пытаясь вернуть ощущение реальности, он принялся вглядываться в упаковки лекарств и ценники за стеклом.

- Что это у вас все по сто – и аспирин, и виагра? Просроченными медикаментами торгуем - лишь бы сбыть? Или других цифр не знаем? – от волненья голос Дима дал петуха; на самом деле, его меньше всего интересовали сроки годности и цены товара в аптеке.

Нибелунг наблюдал за Димом строго и пристально.

- Медикаменты свежайшие, а цены разные, - с досадой ответил он, - смотри внимательно: аспирин - сто драхм, виагра - сто долларов. А других цифр, действительно, не знаем. Потому как не бывает других цифр. Бывает только сто - ключ к будущему.

- Темнота! – напряженно рассмеялся Дим. – Да вы здесь считать не умеете! Вот нас с тобой сейчас в этой комнате сколько?

- Столько - ты да я, - сказал Нибелунг.

- А ты плюс я это сколько?

- Ну? Сколько?

Дим понял, что не может сосчитать - цифры напрочь вылетели у него из головы.

- Хорошо. А если еще кто придет – тогда сколько будет? – не унимался он, и с ужасом понимал, что вместе с цифрами исчез сам механизм складывания, вычитания и чего-то еще.

- Да кто ж придет по безвременью? – простодушно удивился Нибелунг.

- Ты дурака не включай, – обиделся Дим.

- А… Точно! Забыл. Сейчас Бешеный Иллюстратор придет. Ему ж тебе дом рисовать. Всем новоприбывшим надо где-то жить...

                * * *

Иллюстратор пришел и нарисовал дом на пустыре неподалеку от аптеки Нибелунга. Дим с замиранием сердца следил, как на строительном заборе возникла сначала кружевная паутина ограды. За ней проступил силуэт облупленного, местами увитого плющом серого полудома-полусарая с крышей из старого, крашенного зеленым шифера.

- Заходи, - Иллюстратор нервно поправил очки, толкнул калитку и она… распахнулась.

В целом, хороший получился дом, большой – заблудиться можно. В меру захламленный исключительно полезными вещами. Все, как Дим любил. Только на кухне здорово протекал кран.

- Это потому, что твое время – вода, - пояснил ему Иллюстратор, торопливыми штрихами прорисовывая пейзаж на оконном стекле. – Капает кран – капает время. Нет воды – нет времени.

- Не понял, - признался Дим.

- Идиёт, - беззлобно бросил тот. – Простых вещей не понимаешь. Какие ты знаешь виды времени?

- Чё?

- Кисточки через плечо! Время бывает самодельное и покупное, - сообщил Иллюстратор.

Дим слушал и наблюдал, как на немытом стекле из-под кисти потихоньку выступает Эльбрус: одна башка справа от поперечки, другая – почти симметрично - слева. Окно было пыльным, краски смешивались с пылью, создавая ощущение не грязи, а почему-то предельной естественности.

- Лохи покупают время в глянцевых упаковках, хрустальных бутылочках, в журнальчиках ни о чем, - продолжал болтать Иллюстратор, энергично работая кисточкой. - Но им все мало! Чем больше покупают, тем меньше удовлетворены. Потому что покупное время – наркотик. Мы с торгачами, что его привозят, боремся. Так они, собаки, зубы себе отрастили. Они - хуже собак. Много хуже. К тому же у них пики.
 
- У вас тут война?

- У нас тут - времяпрепровождение… Так вот. Кое-кто умеет делать время сам. Таких умельцев мало, но они представляют собой весьма любопытные экземпляры. Вот я, например.

Иллюстратор заляпанной рукой снял берет и картинно поклонился.

- Как же ты умеешь делать время сам?

- Идиёт, - еще раз обозвал Дима Иллюстратор. – Я его рисую. Не заметил, да?

- Заметил. Да. Рисуешь.

«Все вокруг – галлюцинация», - сказал он себе.

Но с другой стороны, нарисованный дом – вот же! Его можно пощупать, пройтись по скрипучему, темному от времени паркету, сесть на стул, погладить шероховатую отлипающую обоину на стене… И кран протекает. А что может быть реальней текущего крана?

- У некоторых время берется само, - продолжал поучать Иллюстратор. - Из разных источников. У Нибелунга, например, Черра крутит колесо, вроде как электричество вырабатывает, а на самом деле - производит время. А у тебя будет - капающая вода.

- Ил, - тихонько позвал Дим. – Почему у меня в одном окне Эльбрус, а в другом – статуя Свободы? Они же в разных точках земного шара. Их не может быть видно в окна рядышком.

- Не знаю, - пожал плечами Иллюстратор и удивился:

- Ну и вопросики у тебя!

- Идиёт, - печально согласился Дим.

Когда Ил ушел, Дим заметил бродящую по дому девушку. Молодая, девчонка совсем. В коротком халате и разношенных тапках – как у себя дома. Дим окликнул ее, но она даже не обернулась.

«Солярис какой-то», - насторожился он. Вечером, когда они заснули с Ланкой в обнимку, Диму показалось, что по-другому не было никогда.

«Будь что будет», - сказал он себе поутру и принялся жить: бороться с торгачами, беречься каракатица, любить Ланку и никогда не ремонтировать кран.

Единственно, что плохо - ему не давали покоя некормленые хомяки. Они остались дома, в прежней жизни и грозились сдохнуть с голоду. Если б не клетка – могли бы стать дикими и вольными, как мыши. Нашли бы чем питаться, а со временем – прогрызли ход к соседям, как в неизведанную Америку… «Граждане, выпускайте всех живых существ на свободу перед уходом – вы можете не вернуться никогда!» - длинный, но дельный слоган для плаката в психиатрической лечебнице. Надо подкинуть его Иллюстратору, пусть нарисует. А потом плакат можно будет повесить в городе. В качестве неуклюжей социальной рекламы. До ближайшего дождя.

                * * *

- Дим, я опИсалась, - позвала Ланка на следующую ночь после ранения Дима.

- Не парься, - ответил он, встал и отправился на ощупь в темноте к шкафу с бельем.

Рана к вечеру затянулась, но слабость давала о себе знать. Нибелунг утверждал, что от нее тоже следа не останется, как только Дим выспится. Выспишься тут!

За окном стрекотали сверчки. Сто лет не слышал этого звука. Хотя может быть и не сто, но других чисел здесь не существует.

Он ничему не удивлялся и привык, что с Ланкой, как со многими в городе, случались необъяснимые вещи. Однажды, например, она проснулась жабой. Дим поцеловал ее, она квакнула, упрыгала в ванну и вернулась оттуда опять нормальной девчонкой.

Трудней приходилось, когда у нее из волос вырастали змеи, а глаза становились стеклянными, - тогда приходилось прибегать к сложным манипуляциям с зеркалом, вроде как в бою Персея с Горгоной…

Или когда она начинала тянуть паутину из-под ногтей - в таких случаях следовало просить Ила рисовать для любимой полное блюдо дохлых мух, чтобы она голодной паучихой не высосала заживо самого Дима.

- На что только не пойдешь во имя высокого и светлого чувства! - морщился Ил, быстренько изображая отвратительный натюрморт. От мух Ланка вежливо отказывалась, но и паутина при этом куда-то исчезала.

С зеркалом, найденным среди вещей в доме, тоже происходило странное: змеи на Ланкиной голове в нем отражались четко, после чего послушно каменели и отваливались. А вот Дим, заглядывая в отражение, не видел ничего, кроме темного и размытого силуэта – вроде как неясная тень ночью в сильную грозу.

Кто я? – спрашивал он себя, не в силах вспомнить даже как выглядит. Он просил Ила нарисовать его портрет, тот послушно делал наброски, и тут же уничтожал их – чтоб не оживали ненужные клоны. На портретах каждый раз появлялись совершенно разные люди: то стареющий рокер, то юный музыкант, а то и вовсе вчерашний школьник, который сразу видно нацепил косуху, чтоб порисоваться перед сверстниками.

Однажды вместо косухи Иллюстратор «отобразил» вполне приличный кожаный пиджак. «Офисный планктон», - с досадой подумал о себе Дим, разглядывая вежливое выражение упитанного лица. Ему стало легче, когда Ил торопливо занес спичку над эскизом и он сгорел.

Хорошо Нибелунгу - он менялся исключительно манерой разговора. Например, во время первой встречи с Димом он производил впечатление старого обедневшего денди. А на следующий день - уже орал, придираясь к каждой мелочи, и матерился, как сантехник. Еще позже - стал говорить заумно и витиевато, что восточный мудрец. Потом – подолгу жевать губами перед каждой репликой, что-то прикидывая и высчитывая в уме.

Вот Иллюстратор оставался неизменен. Правда, он изрядно менял действительность оживающими картинами и этого, пожалуй, было достаточно, чтобы охарактеризовать его, как крайне непостоянную натуру.

- Не парься, – повторил Дим Ланке, возвращаясь к кровати с комплектом белья из шкафа.

Щелкнул выключателем настольной лампы на подоконнике, откинул одеяло на девушке и - замер.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение…

Ланка лежала по самую шею в крови. По телу прямо на глазах расползались, выворачивались наизнанку края глубоких ран, их было так много, что местами они уже соединялись в пульсирующие кровью озерца.
Дим молча сгреб Ланку вместе с одеялом в охапку и потащил к Нибелунгу.

Снова в затылок дышала ночь. Звезды смаргивали дрожащие слезы. А Дим скакал во всю прыть по онемевшему городу. Все, как вчера.

Ему некогда было об этом думать.

Ланка ушла в обморок. Или в безвременье.

Жаль, Дим так и не смог выяснить, что для нее – время.

Сейчас главное, что для него самого, несмотря на поздний час, вовсю шпарила струя из крана. Выбегая за дверь с Ланкой на руках, он слышал её шум. Значит, ничто не помешает ему быстро добраться до аптеки.

«Умереть у нас не так-то просто…» - повторял Дим, как заклинание, давние слова Нибелунга. Должно быть, ничего страшного не происходит. Просто если человек в кровати ни с того, ни с сего превращается в фарш, его следует показать врачу. Или хотя бы аптекарю.

Дим бодрился, стараясь не замечать крупную дрожь в руках и ногах. Не от тяжести - Ланка почти ничего не весила, - от страха неизвестности и отчаянного непонимания мира, где живет его любовь, друзья и где ему настолько хорошо, что он готов каждый день рисковать, сражаясь с зубастыми торгачами, смеющими засорять реальность фальшивым временем…

В круге света под фонарем у старой липы торчал мусоровоз. Возле него сидел на корточках мужик в синем рабочем комбинезоне и оранжевой жилетке. Хмуро провожал взглядом Дима с крупной ношей, обернутой стремительно набрякающей кровью простыней…

                * * *

- …Я сказал, что умереть у нас не просто, но не сказал, что умереть нельзя, - шепотом разъяснял Нибелунг спустя пару часов.

Черра в виде крупной белки мчалась в клетке, что арабский скакун. Колесо гремело ритмичным маршем. Значит, Ланка живо оклемается, когда проснется. Выздоровление, которое в мире Дима заняло бы дни и дни, здесь пойдет во много раз быстрее.

- По моим расчетам, к утру в твоей постели был бы труп… - признался Нибелунг и выпил спирту из пробирки на столе.

- А что с ней было-то? Как эта болезнь называется?

- Да ник-ак! – икнул Нибелунг. - Ты прошлой ночью много крови потерял, а сегодня она закровоточила… Это само… Бывает. Феномен такой.

- Часто у вас такие феномены? Ты с ними уже сталкивался?

- Нет, - удивленно сказал Нибелунг и еще раз икнул. – А зачем?

- Тогда откуда ты знаешь, что это так, как ты рассказываешь?

Нибелунг поморщился. Поискал глазами на прилавке, чем закусить, не нашел и занюхал грязным рукавом:

- Знаю и все. Не грузи меня. Ты подрываешь мою веру в себя. Ил, кстати, мне тоже на тебя жаловался. Пойми, если мы начнем искать ответы на твои вопросы, то в городе не станет ни врача, ни художника…

- …ни Деда Лайна, - сказал Дим.

Нибелунг вздрогнул. Они, не сговариваясь, посмотрели в окно, потому что оба только сейчас поняли: несмотря на бешеную скачку Черры, ничто не предвещало начала рассвета. Все выработанное время, конечно, тратилось на Ланку, и у нее уже потихоньку выступал на щеках нормальный румянец, но…

…когда Дим растолкал спящего Нибелунга и показал ему исходящую кровью девчонку, тот молча натянул белый халат поверх кальсон и стерильные перчатки. Уложил Лану. Принялся накладывать скобки и швы. Дим выполнял его хриплые приказы: «Еще ваты.. Спирту дай… Нитки принеси из верхнего ящика… Нужен второй зажим…».

Никто из них не вспомнил, что на дворе время Деда. Нибелунг, возможно, и вовсе не сразу это понял. Теперь он потрясено вглядывался во мрак за стеклом.

- Слушай, - выговорил Ниб, – а как ты сквозь Деда-то прошел?

- Не знаю, - честно ответил Дим.

- Ты хоть видел кого?

- Да, - вспомнил Дим. – Мужика возле мусоровоза.

- И что?.. Не тронул?

- Думаешь, это был он?

- А кто?!

- Как видишь, не тронул.

- С ума сойти! – восхитился Ниб.

«Выздоравливаю», - с тоской подумал Дим.

                * * *

Следующей ночью, как только начали бить часы, он вылез из-под одеяла. Натянул футболку и штаны. Взял пику - трофей от торгачей. Повертел в руках и вернул на место за шкаф – громоздкая. Нечего настораживать Деда ее видом. Вообще, хотелось обойтись без драки. Можно же поговорить. Может быть даже – договориться.

На всякий случай следовало заранее навсегда попрощаться с Ланой. Он посмотрел на нее спящую, но, боясь потревожить хоть взглядом, торопливо вышел - так же, как днем выходил по обычным делам, чтобы вскоре вернуться.

«Граждане, выпускайте всех живых существ на свободу перед уходом…»
Иллюстратор сделал ему подарок и нарисовал плакат. На глянцевом полотне огромный пес с довольным видом тянул коровью ногу из холодильника.

Нечего разводить сантименты с Ланкой, - сказал себе Дим. Они тоже могут оказаться клеткой для нее и для него.

Дим вышел из дома. Направился в сторону аптеки. Фонарь под липой не работал. Дойдя до него, Дим сел у дерева на землю, оперевшись спиной о шершавый ствол, сорвал пробившуюся у корней травинку, прикусил и стал ждать. Далеко вверху моргали звезды. Он не смотрел им в глаза сто лет.

…А вчера они долго шептались в кровати.

- Лан, что для тебя время? – спросил он и сам удивился, почему до этого ни разу не спросил её об этом напрямую, все пытался выяснить такой важный вопрос путем собственных наблюдений или посредством всеведущих Ила и Нибелунга.

Впрочем, как и они, она не ответила Диму. Прикрыла прохладной ладошкой ему рот. Он принялся целовать пальчики.

- Холодные. Дай согрею…

Тепло выдохнул на мягкие подушечки, снова принялся их целовать. Вкус Ланкиной кожи был нежным и тонким. Она сумасшедше пахла – легким ветром, перемешанным с грейпфрутом…

- Дыхание. Твое дыхание, - сказала она вдруг.

- Что?

- Мое время – твое дыхание. Где бы ты ни был, пока ты делаешь вдох и выдох – для меня идет время, - призналась Ланка.

Лучше б не признавалась. Он опять почувствовал себя связанным…

Теперь, сидя под липой, Дим поднял голову к небу и позволил себе спокойно глядеть ему в лицо – свобода похожа на равнодушные, смаргивающие лишние слезы звезды в безвоздушном пространстве.
Без… воз… душном…
Без воза…
Без души…
Без у-душья…
Когда свободен - не надо делать вдох и выдох и бояться задохнуться от ответственности. Это прекрасно. Но это - безвременье.

Мусоровоз загудел некстати – в самый разгар новых мыслей и ощущений.

Машина подъехала неспешно и тормознула на другой стороне улицы. Из кабины вылез давешний мужик в комбинезоне. Постоял у незакрытой двери – то ли от нерешительности, то ли собираясь закурить. Потом поднял под ногами что-то вроде смятой коробки из-под обуви и закинул в открытый кузов. Раздался гулкий звук. Кузов пустой, понял Дим.

Мужик, не торопясь, перешел дорогу и сел рядом. От него веяло уверенностью и спокойствием. Он был похож на человека, который точно знает, что делает.

- Так ты - Дед Лайн? – спросил его Дим.

На профиле мужика приподнялась бровь.

- Вон как вы меня зовёте…

- А у тебя другое имя?

- У меня непривычное для тебя имя. Сам я зову себя Мусорщик.

- А… - отозвался Дим. – Подходит.

Они еще помолчали. Вопросов у Дима было так много, что он не знал, с которого начать. Мусорщик сам прервал паузу и с досадой пожаловался:

- За день столько всего скапливается...

- Надо убирать? – понимающе поинтересовался Дим и добавил:

- Чище-то становится?

- Становится легче, - ответил мужик.

- Туманно говоришь.

Его собеседник промолчал.

Дим спросил:
- Почему здесь все поклоняются сотне? Называют ее ключом… Это пароль от входа в реальность?

- Смотря что ты называешь реальностью… Смотря что ты считаешь входом, а что - выходом. Но где-то... ты прав, - уклончиво ответил Мусорщик.

- Объясни мне, как воспользоваться паролем.

- Зачем? Хочешь уйти? Зря. Один все равно не покинет систему. Дергать отсюда должны все разом.

Мусорщик сорвал травинку и засунул ее в рот – точь-в-точь, как Дим. Словно ему хотелось примерить на себя жест Дима или стать на него чуть похожим.

- Мусорщик, - решительно спросил Дим. – Я тебя выдумал? Ты – персонаж в моей голове, да?

- Да нет, - поморщился Дед. – Это я тебя. Выдумал. Персонаж.

                * * *

… «Все гениальное просто», – вот что было написано на растяжке, под которой Дим остановил харлей в первое утро своей жизни. Вернее, едкий дождь размыл конец фразы, и она выглядела, как «все гениальное про…» Значит, сто – не цифра, а недостающий слог  п р о с т о т ы. Впрочем, может и не значит. И все же если поверить, что растяжка рядом с аптекой висела не просто так… п р о с т о... Так. Решение развернулось перед Димом, как новый эскиз.

Не дожидаясь утра, он осмотрел кран на кухне. Как и ожидалось, - никаких труб вокруг и внутри мойки.

Иллюстратор нарисовал ему прекрасное жилье - в нем всегда можно было найти то, что нужно. Большое ведро с чуть подсохшей густой синей краской и торчащей из него малярной кистью оказалось между холодной батареей и сломанным стулом – отвалившаяся тонкая ножка пристроена на зыбком сиденье. На подоконнике пылилась бутылка растворителя. Дим вылил его в ведро, размешал ножкой стула, окунул кисть и провел жирную линию от крана через кухню на улицу. Волоча свой малярный инструмент по земле, он дошел до самой площади под часами. Нарисовал черту поверх бордюра, на этом кисть высохла и краски в ведре не осталось.

Только сейчас Дим заметил, что площадь имеет скос к центру - как мелкое блюдце с чуть пологими краями.

Все сходится.
Все сходится в одну точку.
Все сходится в одну точку на площади под часами.
Пусть туда сойдется все его время.

Дим вернулся домой и открыл кран. Долго следил за ревущей, грозящей разорвать трубу струей, пока не устал. Отправился спать. Обнял Ланку. На шее у нее пульсировала жилка. Дим прижал к себе худое горячее тело, сделал глубокий вдох и выдох…

К утру площадь города напоминала озерную гладь. Ветер весело гонял по ней мелкую рябь.

Ланка разбудила Дима и сразу потащила его на берег гигантской лужи на площади.

Дим со сна не сразу понял, куда и зачем они идут. Но вскоре, щурясь от яркого солнца, разглядывал столпившихся любопытствующих горожан. В стороне немногочисленной кучкой выстроились бледные торгачи с торчащими из пастей зубами. Рядом с ними послушно топтался каракатиц в толстенном ошейнике.

- Один, два, три…- начал пересчитывать Дим. Счет явился в его голове сам собой. Он считал и боялся его потерять.

Люди прислушивались, удивлялись и подходили ближе, подталкивали к Диму тех, кого он не посчитал.

- Девяносто восемь, - заканчивая, показал он на Ланку, затем на себя, - девяносто девять...

- Сто, - кивнул Нибелунг на человека в комбинезоне, пересекающего уличный перекресток.

- Это Йиртимд, - обрадовано сказал кто-то.

- Точно! – раздались голоса. - А мы-то думали, его Дед Лайн увел.

- Да нет никакого Дед-Лайна, - снисходительно пояснил, подходя, Йиртимд. – Вы даже не заметили, что после моего ухода он никого не уводил. Впрочем, кто готов пуститься в путешествие по доброй воле – милости прошу. Рискнем пересечь границу мира? Дим придумал новую реальность!

- Постой, твое имя… - начал Дим.

- Твое – наоборот, - кивнул бывший Мусорщик и вступил в воду, как в туман облака с горы над пропастью. – Пошли уже. Только имей в виду: торгачи и каракатиц – тоже часть здешнего населения. Не возражаешь, если они пройдут с нами? Уходить должны все разом!

Каракатиц завизжал.

- Если они доберутся до новой реальности – значит, они там для чего-то нужны, - ответил Дим Мусорщику.

- Логично, - усмехнулся Мусорщик, сделал шаг и вдруг резко провалился глубоко в воду. Он вскинул руку и поплыл.

Дим взял Ланку за руку и шагнул за ним. Ланка не сопротивлялась, хотя Дим чувствовал, до чего ей страшно.

Неуверенной цепочкой в воду потянулись другие. Они оглядывались друг на друга, что-то спрашивали и отвечали сами себе, недовольно бурчали и ахали, но заходили в поджидавшую зеркальную гладь, а она с готовностью поглощала каждого, затягивая с каждым шагом все глубже.

Дольше всех по берегу метался каракатиц. Потом, как все, он провалился в воду и поплыл.

Часы на удаляющемся от людей берегу принялись отбивать время Деда Лайна в последний раз. Озеро разливалось и превращалось в море. Неясные очертания домов вдоль его берегов таяли, будто миражи, уступая место со всех сторон открытой линии горизонта. Дышать было легко.