Ёжкина кошка

- Бабушка, а почему тётя Лиза и мама не разговаривают? Они даже в глаза не смотрят друг другу. Ведь Лиза - родная тётя мне?!
- А между ними, - задумалась Маргарита Львовна, - кот пробежал, тот самый, ёжкин!
- Бабушка, ну, ба-буш-ка… - упрямо дёргал за рукав Фёдор, - а кто это - ёжкин кот?
- Да был такой… у Яги на довольствии. Пришёл по её душеньку, да и остался…
- А чем она ему понравилась? Или кормила вкусненьким?
- Да уж куда вкуснее-то – костями человеческими прельстила!
- Как это… человеческими? Он что людоедом был?
- Ну, это сказка так рассказывает, а я думаю, что и не кости это были вовсе, а души человеческие.
- Откуда знаешь, ты что Баба Яга? – испуганно замер Фёдор.
- Ага. Так и я считала... - горестно вздохнула Маргарита Львовна. - Перехитрю жизнь-то, обману, как та Яга. Но в пятнашки с судьбою играют бездари. И ведь никак не избавиться от пакостного животного...

***
Кто сказал, дорогой читатель, что на свете нет любви, что исчезла она, выветрилась, испарилась? Чувство живо-здорово и однажды проникает в твой дом. Ломает всякие запоры. Не просит разрешения, не скромничает, не мнётся у порога. Ворвётся стремглав, разворошит, распестрит оттенками красного и оранжевого, смягчит контрастность чёрно-белого, а то и вовсе от неё откажется. Именно тогда начинает петь душа – единственное место, где рождается любовь. Вы скажите, вечно продолжаться она не может, мол, как пришло чувство, так и уйдёт?! Но это и не о любви вовсе, по крайней мере, не о той, которая преображает, спасает нас и окружающее пространство. Только вот настоящее единение готов принять не каждый. И пойдут за ним на край света единицы. Страх пораниться об острие этого самого края сдерживает, пугает и отталкивает.

Но «несмотря и вопреки» всё живое стремится к любви. Просто проявляется она по-разному. У доктора  филологических наук Маргариты Львовны Звонцовой любовь искрилась и переливалась без остатка во внука и стилистику; младшая дочь Лиза обожала учёбу во всех её проявлениях; старшая - Соня – испытывала тихую нежность к своему сыну Феденьке. Иван Андреевич – муж Марго – души не чаял в супруге, особо не вникая в её суетность, потому что был старше на пятнадцать лет, а значит, мудрее. Вторая причина следовала из широты взгляда на прекрасную половину человечества. Женщина представлялась ему Миклухо-Маклаем: не знаешь, где её носит и откуда на поездки средства берутся. Правда, жизнь с умной и энергичной Ритой скорее напоминала игру в шахматы: шаг в сторону и сразу мат.

Да и как, скажите, доктору филологических наук не знать о «крепком словце»? Однако, читая лекции студентам-старшекурсникам о мате, она умело обходилась без употребления нецензурной брани, не резала слух педагога и бытовуха в лице дворничихи Вали с её «ядрён-батонами и матрёнами» - на улицах старинного и известного культурным наследием города встречались выражения и покрепче. И всё-таки у Маргариты Львовны была слабость, выражавшаяся маленьким эвфемизмом.  Находясь в сильном волнении или эмоциональном порыве, она восклицала: «Вот ёшкин кот!»
- Хороша ты, девка, всем, вот только зачем ёшкина кота поминаешь? Глянь, притянешь к себе какую нечисть! – беспокоилась в такие минуты её далёкая родственница и по совместительству домохозяйка Игнатьевна.
- Да ну тебя! – отмахивалась Маргарита.

А ведь Игнатьевна как в воду глядела... В университете, на кафедре современного русского языка и стилистики вместе с Маргаритой работал Леонид. Коллеги дружили, женщина даже со своей семьёй его познакомила. Очарованный Маргаритой, он как-то признался ей в любви, но Звонцова лишь расхохоталась. Не принимала она всерьёз младших по возрасту мужчин. Нет, у Лео (как называли его друзья), конечно же, были достоинства: блестящий оратор; знаток языка; ценитель нестандартного видения, казалось бы, простых вещей; имеющий интуицию, доходящую до мистического осмысления. Но что-то холодное, по-рыбьи скользкое, сидело внутри него и превращало в одночасье оживление и общительность мужчины в грубость и своеволие.

Перепады в настроении Леонида не замечались, потому как коммуникабельная Маргарита, находившая общий язык с кем угодно – от высокопоставленных чиновников любого ведомства до дворничихи Вали – наслаждалась жизнью, не задумываясь особенно над причинами и следствием своих поступков. А зря! Смех Маргариты унизил, распнул лучшие побуждения, и, затаив обиду, Леонид стал отдаляться. Представьте, удивление Маргариты Львовны, когда Леонид предложил руку и сердце её дочери. Она лишилась дара речи!

***
Надо сказать, что старшая дочь Звонцовых отличалась от членов семьи задумчивостью,  душевной тонкостью и скромностью. Не была похожа Соня и на болтливую, спортивную,  радостную сестру, напоминавшую мать в молодости. Окончив институт культуры, зарылась в книгах, благо работала в библиотеке, окунулась в них с головой, и, казалось, не замечала бурлящего и клокочущего вокруг пространства.
- А тебе не страшно находиться с этим человеком? - спросила Маргарита Львовна накануне свадьбы дочь. - Ведь вы абсолютно разные!
- Мамочка, ты о чём? Мы же любим друг друга! – счастливая Соня ничего не слышала.

Маргарита смирилась, да и Леонид вёл себя подчёркнуто вежливо. Всё бы ничего, но лёгкая ирония, с которой относилась к нему тёща, вносила сумятицу и задевала его. Под тяжестью генеалогического древа «запутанность и темнота» зятя раздувались до невероятных размеров. Именно они провоцировали несанкционированные перепады в настроении: от яростного напора до меланхоличного или даже спячкообразного состояния.
С эмоциями Лео справлялся непохожий на Андрея-стрелка из тридесятого царства муж Маргариты. Доктор медицинских наук, профессор психиатрии Иван Андреевич сразу  определил: Леонид – не собака Павлова, рефлекторно выделяющая слюну при виде вкусной еды, стройных женских ножек и тому подобных вещей. Зять напоминал кота Шрёдингера, сидящего в экспериментальном ящике и считавшегося живым и мёртвым одновременно. Причём, убедиться, в каком состоянии пребывает животное, можно было только, открыв ящик. Ящик оказался ларцом Пандоры. А когда он распахнулся, из него повалило такое, что внесло распри и чуть не потушило огонь в семейном очаге Звонцовых.

Душевные терзания бросали Леонида из стороны в сторону и выражались в недовольстве окружавшими его людьми. Не любивший женщин, похожих на свою деспотичную мать, Леонид подсознательно тянулся именно к «железным леди». А, получив то, что возжелал, впадал в пессимизм. Раздражение выплёскивал на родных, и особенно доставалось Соне. Пугали её забота и самоотверженность. Соня, как и её мать, обладала силой. Но внутренняя сила отличалась от материнской и Маргаритиной мягкостью, настойчивостью и такой убедительностью, что ему становилось не по себе.
– Что ты себе позволяешь, серая мышь? Кем ты себя мнишь? – срывался в такие минуты Леонид. – Как можно жить с тобою, высокоморальной идиоткой? – Ну, не живут так сегодня! Самые «просветлённые», и те считают деньги, ищут пути, как бы выделиться из толпы, стать преуспевающим, реализовать свой потенциал… А ты?
- Лёня, кроме тебя и Фёдора мне никто не нужен! – пыталась отшутиться Соня. - У меня душа поёт, когда вы рядом.
- Какая душа, ты о чём?
 
Странно, но после ссор и разногласий Соня не истерила и даже не плакала. Она  подолгу просиживала у окна и отрешённо смотрела вдаль. 
- О чём задумалось, дитя? – спрашивала её мать. – Эх, Соня! Начиталась ты умных книжек и не ведаешь, что в жизни всё по-другому!
– А как? Мама, ну скажи, как всё по-другому? – уже плакала дочь. – Вот и Лёня говорит, что я дура наивная. Что не от мира сего! А что лучше быть успешной, идти по головам, уничтожать соперников?
– Сонечка-а-а, не суйся туда, где нет надежды на успех. Не унижайся!
- Ага. Добавь ещё - не верь, не бойся, не проси! А я верю, и попросить у людей мне не стыдно. А вот бояться боюсь! И ведь понимаю: плохо, когда есть страх.

***
Отношения домочадцев выровнялись с рождением сына и внука, ставшим центром внимания, -  тёплого и мягкого гукающего комочка, посапывающего или причмокивающего в зависимости от сна или бодрствования. Федюня невольно притягивал к себе всё: солнечный свет, ласки и восхищения родных, удивление чужих, крепкий дневной сон и ночные бодрствования. Мир вращался вокруг пухлого крепыша!
Поддерживать равновесие в настроении домочадцев помогали и эвфемизмы. Нравилось Маргарите расшаркиваться в полутонах, беречь тепло и одаривать им родных.      
Словом, жить бы да не тужить Звонцовым. Ан, нет! Не заметили, как сложившаяся между Леонидом и Лизой дружба переросла в странные и непонятные отношения. Серьёзность положения Маргарита ощутила, когда из-за ревности Лиза чуть не закормила до смерти шестилетнего Фёдора халвой, прекрасно зная, что у того аллергия. После скандала Елизавету отправили на учёбу в Англию, а Леонид ушёл и словно сквозь землю провалился! Через какое-то время от знакомых Маргарита узнала, что по «разнарядке» Леонид уехал читать лекции в Германию. За период размолвки Соня не вымолвила ни слова – она ещё более замкнулась в себе. И хотя родные часто видели её заплаканной и бледной, она страдала молча.

Однажды мать всё-таки попыталась поговорить с ней.
- Что ты хочешь от меня услышать? – твёрдым голосом спросила Соня. - Мол, Леонид негодяй, бесчестный, подлец и…
- Я понимаю… - осторожно прервала её мать, - я понимаю… Леонид отец Фёдора… И тебе жаль сына, у которого должен быть отец! Но как, Сонечка, скажи, как…
- Ма-ма… Мамочка! – Соня села рядом и обняла мать. - Плохо мне без Лёни… Пусть он несправедлив, пусть мне больно от его слов… Да, я страдаю… Но если здесь, - она дотронулась рукой до груди, - не жжёт, не щемит, то нет ничего! Понимаешь, - пустота! Ноющая, зудящая… Иногда она нужна и даже необходима, как противовес… переполнению. Но только недолго. Ведь пустота вагоном тащит тоску… непролазную и непроглядную, ржой разъедающую и разрушающую. Я превращаюсь в чудовище, потому что задыхаюсь от злости к себе, к людям, к миру. Задыхаюсь от зависти, которая убивает душу, уменьшает её в объёме… Душа высыхает… Скукоживается.  Понимаешь? Наступает безвременье: нет ни прошлого, ни будущего! Ты застреваешь в настоящем, которое никогда не заканчивается. Застываешь!
А с Лёней я слышу шорохи листвы, обостряется моё осязание, зрение, даже касание ветерка ощущаю. Умиротворённость испытываю и восторг одновременно! Понимаешь? Рождается новое дыхание. Душа трепещет…

Мать отказывалась понимать дочь. Поддерживала Соню лишь Игнатьевна.
– Оно как бывает… – качала та головой. - И куда ж ему сердешному податься?! Мечется, силы растрачивает, а никак не может найти себя. Заблудился в зеркалах-то!
–  А ты, – обращалась она к Соне, - если любишь, да на сердце неспокойно, так помолись за него, за душеньку его пропащую. Авось, Господь вразумит, не оставит один на один  с мытарствами. И ни на кого не оглядывайся, слушай своё сердце!
И Соня слушала. Слушала и верила. Верила с каким-то отчаянием и даже остервенением. Она горячо защищала любимого. Куда исчезали скромность и «бесцветность»! В такие минуты она  превращалась в дерзкую особу с горящими глазами, в которых плескалось отчаяние.

***
Утренний звонок ворвался неожиданно, как снежная лава в изнывающий от жары город. Замело, завьюжило. Принесла нелегкая холод да стужу. Звонили из немецкой клиники, куда Леонид попал после автомобильной аварии. Кроме мелких множественных повреждений у него нашли ушиб сердца, сломанные рёбра и компрессионный перелом позвоночника. Сейчас он в реанимации. Состояние стабильное тяжёлое. Соня только ахнула, наспех собрала сумку и уехала в аэропорт!

Пока Соня мчалась спасать Леонида, Фёдор видел десятый сон, в котором Кот Баюн кромсал всех и вся железными когтями. Но, расчищая себе место, животное вдруг замерло, словно наткнулось на препятствие. Непреодолимая сила в виде яркого света поймала его в сети. Он начал уменьшаться в размерах, пока не превратился в частичку, увлекаемую мягким солнечным потоком. Проснувшись, мальчик сел, подперев щёки. Теперь он знал, кто победит Баюна, и победитель ему очень нравился. Ясен пень - не одолеть коту волшебную силищу!

Фёдору хотелось успокоить бабушку, которая после отъезда дочери не находила себе места, но та, казалось, никого не слышала.
- Чистоты, значит, захотелось? Душ нараспашку… - гневалась Маргарита Львовна. – Вот… гадёныш! Ведь так и тянется к ним грязными лапами.
- Побойся Бога, Мара! – воскликнула Игнатьевна. – Какие лапы? Человек на грани смерти, а ты опять о своём?!
- Я ведь думала, отобьюсь, победу сыграю... - вздохнула Маргарита, - а вон как вышло - души дочерей поганцу скормила…
- Ты бы лучше о своей душе подумала, - вздохнула Игнатьевна, - али, не крещённая?
- Ну, окрестили девчонкой несмышлёной. Кто ж меня тогда спрашивал? – огрызнулась Маргарита. – Ничего не даёт мне это крещение!
- Ох, и глупая ты, Ритка! Что ж ты во всём выгоду ищешь? Господь-то спасает от серьёзных падений, сил даёт, чтобы выдюжить, вынести то, чем жизнь жалует! – рассердилась Игнатьевна.
- Не серчай, няня-Маня, - Маргарита обняла пожилую женщину. – Как есть – без головы и сердца!
- Ну почему же? – смягчилась старушка. - И добро в тебе есть, и ум. Да и любовь, слава Богу, появилась. Вон как за Феденькой бегаешь! За дочерьми так не надрывалась. Повезло тебе с мужем, Мара. Как бы Иван Андреевич сейчас порадовался… - Игнатьевна смахнула слезу и высморкалась.    
- Порадовался? Только вот чему? У одной дочери чехарда в голове, у другой – страдания.
- Погоди ты к Соне придираться! – остановила Игнатьевна. – На всё Его воля, а не твоё глупое представление. Как ты можешь рассуждать о том, чего сама не испытала. Может тебя надо пожалеть, а не Соню?
Задребезжал телефон... В трубке молчали, а потом выдохнули: «Ма-а-амочка! Лёня пришёл в себя. У нас всё хорошо. Остаюсь с ним. Мамочка, за Феденькой пригляди... Как только Лёня будет транспортабелен, мы сразу вылетаем домой... в Россию». 
Маргарита Львовна медленно села на стул.
- Я так и знала! Вот ведь, ёшкин… - запнулась она на мгновение и то ли с грустью, то ли с восхищением поправила. – Ёж-ки-на кошка!