дорога, горы и любовь. гл4. а вот и горы. 7. кому

7. Кому добавки?

Он невыносим. Это маленькое железное чудовище со стеклянной физиономией с застывшими на ней цифрами и невидимо-подло бегающими двумя стрелками – одна больше, другая меньше. По своей натуре это садист: он всю ночь выжидает, когда твой сон станет самым сладким и тогда … поднимает вой, да такой мерзопакостный, что ты, недосмотрев самый интересный момент сна, вскакиваешь и, еще ничего не соображая, еще не проснувшись до конца, ищешь в потемках волшебную кнопку на лбу чудовища, чтобы, нажав на нее, заткнуть его гнусную пасть.  Но сон разбит,  ты вырван из его сказочных объятий и вынужден  адаптироваться к скучной реальности – чистить зубы, мыть физиономию, глотать, не успевший завариться, горячий чай с бутербродом с каменным  прямо из холодильника маслом и, что самое для тебя неприятное – бежать на работу.

В горах будильник нисколько не лучше, звон его так же противен и мерзок, долго его ищу, он где-то подо мной, нахожу   по звуку, потом ищу кнопку, пока нашел, он сам, испуская последний вздох, задыхается от злобы. Мы со Степой просыпаемся. Надо вылезть из мешка прямо в снег, в мороз. Из теплого мешка ты совсем не выспаный должен  идти и варить кашу тем, кто только начал смотреть сны, потому что, как известно, сны приходят под утро. Это для них  сейчас под утро, а у нас со Степой начался рабочий день. Мы разбили ледяной панцирь и умылись по пояс ледяной водой, оказалось, Степа, как и я, делает это в своем Ленинграде каждый день. Потом Степа  занялся костром, а я  приготовлением каши. Каша будет гречневая, я знаю, как повергнуть всех в шок своей кашей – такого никто не ждет, но никто – это никто, а вот она … пусть увидит  - за что я ни возьмусь, получается  как ни у кого, а лучше или хуже – это совсем  дело десятое. Я специально взял у Феди не брикеты, а цельную крупу. «Ну, смотри, - сказал Федя, - оставишь всех без завтрака!» - но перечить мне не стал, он привык к выкрутасам туристов и знал, что дешевле себе с ними не спорить. В случае со мной Федя не прогадал.  Я тщательно, прямо у ручья, мою крупу, выбираю из нее черные крупинки, камешки  и все инородные тела, потом заливаю ее водой – в два раза больше, чем крупы, и ставлю на огонь, рядом висит ведро с водой для какао, сегодня будет какао. Есть минутка сделать запись. Открываю дневник. Пишу: «Сегодня была холодная ночевка, холодная – значит, на снегу при минусовой температуре.   Сон был напряженный - ждал, когда зазвенит будильник, чтобы  с первым дзинь заткнуть его дребезжащее горло – не выношу этот звон. Единство и борьба противоположностей – не переношу будильник за то, что он прерывает сон, и в то же время ставлю его, чтобы он прервал сон. Без  будильника нельзя,   кто-то  должен пробуждать к действию. Выходит, что воюя с будильником, я воюю с необходимостью  действовать.  Когда-нибудь он  отомстит мне, но не сегодня. Сегодня он сделал свое дело и готовка завтрака уже в полном разгаре. Народ спит, пока не встал ни один человек, были, правда, такие, кто высовывался   – отвернут дверцу палатки – увидят снег, вдохнут ледяного воздуха – и назад в мешок – спать дальше. Вынужден прервать запись, Степа, карауливший кашу, чтобы не сбежала, а потом не пригорела, позвал меня пробовать – та ли стадия готовности, какая мне нужна. Надо кашеварить, допишу потом». – Иду к каше. Каша как раз в той стадии, когда самое время приступать к моей фирменной  технологии варки каш.  Берем со Степой кастрюлю с почти готовой кашей и несем в палатку, где я укутываю её в наши со Степой спальники, укутываю хорошо, чтобы вся кастрюля была закрыта ватными стенками мешков. Здесь каша должна дойти, она станет рассыпчатой и ароматной, без пропарки в одеялах или мешках, как сейчас, ни за что не получишь кашу такого вкуса.   Париться в собственном тепле ей надо бы подольше, но не ночью же мне было вставать, чтобы соблюсти всю технологию, а  варить просто кашу без хитрости было не интересно. Ничего, – не на работу,  можно и немного позже выйти в поход, было бы ради чего. Каша определена, пусть дозревает, теперь можно заняться и какао, с какао все просто, - не забыть только хорошенько развести порошок в воде, прежде чем вливать его в ведро с кипящей водой и разведенной в ней сгущенкой, не то  какао возьмется шоколадными крупинками и вместо напитка получится  неизвестно что.

Выползают из своей палатки Федя и ленинградец,   идут к ручью, умываются и сразу к нам. Федя постоял, посмотрел, начал крутить головой, обзора не хватает – он поворачивает корпусом – влево, вправо – кастрюли   нет, ничего не понимая, произносит: «А где кастрюля, что с кашей?». – Федя обеспокоен. Подходит ленинградец,  крутит головой,  всем туловищем – тоже ищет кастрюлю. Я не тороплюсь с пояснениями, я человек ответственный и все делаю, как надо. «Не можете понять, где кастрюля! А вам и не надо ничего понимать,- я варю кашу, когда будет готова, тогда увидите и  кастрюлю и кашу в ней, а пока не мешайте работать, я и так уже два часа на ногах». – Так я думаю, но объяснять, хочешь - не хочешь,   надо, все равно не отстанет. Сказал, что замотал в мешки, чтобы не остывала, не буду же я им раскрывать свою технологию, потом спорить с ними, потому как спор они заведут обязательно, – станут рассказывать, как правильно кашу варить, вспоминать, как варили они лично, и так далее и тому подобное.  Услышал Федя, что каша есть, какао тоже готово (Степа налил ему попробовать),  и тут же закричал: «Подъем».  Народ начал высовываться, но не совсем, не всем телом, а только головы из палаток показывались и тут же, как ошпаренные, прятались назад.  Федя стал увещевать, чтобы вставали и шли завтракать, но никто не вылезал из мешка, все смотрели друг за другом, ждали, кто вылезет первый – тогда деваться некуда - придется всем, но никто не вылазит,  вроде кругового заговора против снега, мороза и самой ее величества дисциплины, а с ней и против Феди, разумеется..  Смешная ситуация. Тогда Степа – вот молодец! - и говорит: «Ладно, не вылазте, гора пойдет к Магомеду, обслужим в постель». - «Обслужим?» - Степа поворачивается ко мне.
« Как в лучших ресторанах», – отвечаю.  Девчонки завизжали и первыми отвернули дверцы палаток, чтобы открыть подход к своим телам, упакованным в мешки. Степа собрал у всех миски и снес их в нашу палатку, здесь была кастрюля  с кашей. Я наполнял миски  кашей, добавлял в кашу разогретую тушенку, сверху клал   кусок хлеба, Степа разносил их по палаткам каждому персонально в руки. Я удивлялся, как он запоминал, где чья миска. Кашу хвалили, особо отметила ее качество литовка, сказала, что она дома так варит, но чтобы в таких условиях… Потом  мы со Степой подходили   к каждому и наливали какао в алюминиевые кружки прямо из ведра. Катя подставила свою фарфоровую и вопросительно-грустно посмотрела на меня.
 «Здесь какао», - я попытался ответить на немой вопрос,  наливая какао.  «Я не про то, – сказала Катя, - а каша замечательная, как дома».

 Федя сказал, что за всю его практику такого обслуживания не было ни разу.  «И каши такой тоже не было», - добавил я и повернул голову в сторону Катиной палатки. Катя грызла сухари и запивала их горячим напитком из своей замечательной чашки. Прежде чем откусить сухарь, она макала его в какао.  «Смешная», - подумал я, накладывая кашу себе и Степе.

«Кому добавки?» - крикнул Степа.

Продолжение http://www.proza.ru/2013/03/08/303