Окончание книги Новосибирская плеяда

 

 




 Есть ли у литературы будущее?

Этот вопрос был задан телеведущим Веселовским председателю союза писателей Сибири Анатолию Шалину. Нужно сказать, что Шалина, словно оторвали от длительной спячки, и вынудили в конце декабря уходящего года, дважды появиться на телевидении. Как и раньше, ему нечего было сказать в своё оправдание, неспособностью руководить одним из важнейших отделов общей культуры. И, тем более, сейчас, когда слишком уж активизировались все политические силы страны.
Разговор на телевидении был длительным (мин.30), хотелось бы коснуться всех тех положений, которые были высказаны в этом диалоге. Первое из них: сколько писателей числится в С.П. 73.
Вот такой большой коллектив. Но они, по констатации его руководителя, лишь числятся. За тридцать минут, он не назвал ни одного имени, который бы что-то написал и издал. В добавление этих данных, Шалин подчеркнул: отпала сама необходимость встречаться писателям. Не очень-то приличные образы при этом рождаются. Не буду их высказывать, чтобы кто-то не воспринял за оскорбление. Но суть при этом, остаётся вполне определённой. Руководитель – сам по себе, члены С.П. -  сами по себе. Самостоятельность – в своём крайнем выражении.
 Каждый, делай, что хочешь или, вообще, ничего не делай. Вот и сложилась та «свободная» ситуация, при которой писательский коллектив в 73 человека, существует лишь формально. Содержательно (в деловом плане), он полностью прекратил своё существование. Шалин, своей же собственной констатацией, ставит себя вне своего же коллектива. 
Когда мы говорим о производственном коллективе, то имеем в виду множество отделов, и все они подчинены главному руководителю. К нему стекается вся информация, и он знает, что нужно делать, чтобы весь коллектив работал слаженно. В таком же виде следует понимать и Союз писателей. Каждый член его, как правило, должен (обязан) быть кладезью мудростей, а руководитель, иметь семь пядей во лбу. Шалин же – не набирает и двух-трёх.
Принято считать, что истина рождается в споре. Но споров, серьёзных дискуссий, никогда не было, ни в среде самих писателей, ни в публичных мероприятиях с читателями. Как в советское время, так и после, писательский коллектив работал в режиме взаимной дружеской поддержки (надо понимать, лести) и того накопления знаний, которое происходит в спорах, в обсуждении возникающих проблем, не происходило. Развития, до уровня инженеров человеческих душ, в общей писательской среде, не дотягивало. И сам Шалин, как руководитель, так и не стал – главным инженером этих душ в сибирском писательском коллективе.
В спорте, на каждом этапе соревнований, всё более и более сильный противник. Благодаря чему, в спорте и достигают таких, поистине фантастических физических результатов. И на международном уровне, когда состязались две великие державы, научно-техническое развитие оказывалось – впереди всех остальных стран, кто в таких состязаниях также участвовал. Поэтому, независимо от того, о каких коллективах заходит речь, развитие должно подчиняться одним творческим законам. На каждое действие должно происходить – противодействие. В таком творческом режиме, без особого труда, выявляются слабые моменты и моменты сильные. И, придерживаясь последовательности только сильных моментов, достигается ускоренное развитие.
Шалину задаётся следующий вопрос: из 73 членов  в СП, сколько в нём молодых писателей? Вопрос конкретного содержания, и ответ должен быть таким же. Но Шалин почувствовал в нём подвох, начинает юлить, уклоняться от прямого ответа. Он говорит, что молодёжь понимает, что писательским трудом много не заработаешь. Решает заниматься другими делами. Но и те, у кого находятся средства, чтобы что-то издать за свой счёт, сталкиваются с трудностями реализации своих книг. Мол, даже в лучшем случае, заработав на книге тридцать-сорок тысяч, он не может на них прожить потом, год или два, чтобы написать следующую книгу. Подводя итоги сказанному, ответ на главный вопрос – есть ли у литературы будущее? – один. Нет его.
Оправдываясь за своё бездействие, за отсутствие каких-то, хотя бы, мало-мальски заметных результатов своей деятельности, Шалин ссылается на конференцию, с которой он только что вернулся. На ней, по словам его, присутствовали руководители СП от 26 регионов России. И от всех звучало беспокойство за «катастрофическое состояние литературы».
Вопросы, каких бы дел они не касались, располагаются в один последовательный ряд. И ответы, соответственно, тоже должны иметь свой последовательный ряд. Вот этим логическим свойством мы и воспользуемся.
Я, когда-то – ещё в начале своей творческой деятельности – доказывал, что всё конкретное – типично. Вот вам новый пример этого теоретического тезиса. Оказывается, что все СП России (так же, как и былого Союза) функционировали по одним и тем же, кем-то навязанным, правилам. То есть, замыкаясь в своей среде, они обретали возможность жить без учёта тех недовольств, которые могли проистекать извне. Могли игнорировать читателей, критически настроенных, и ту оппозицию, которая могла потенциально зарождаться, но на которую можно было не обращать внимания. Всё это, однажды сформировавшись, обретало условия крепости, условия критической неприкосновенности, условия изолированности писателей от читателей. Ясно, что такие – не творческого свойства условия – не могли обеспечивать развитие, как самих писателей, так и их руководителей. Что и привело к абсолютной беспомощности их в практических делах.
Шалин объясняет отсутствие интересов читателей к книгам – «дебилизацией населения». Но это явление – вторично. Первичными являются – духовные источники. Используя законы диалектики, Шалин, называя «дебилами» тех, кто не интересуется книгами, в какой-то мере переносит этот признак на себя, и своего писательского коллектива. Хотя бы потому, что сами являются одним из источников этого не хорошего явления.
«Дебилизация», в переводе на реальный творческий процесс, означает – производство дебилов. С началом перестройки, таких источников появилось не мало. Но их немало было и в советское время. Чем не пример для этого – Шалин, и им возглавляемая писательская организация. 
Заглядывая в раздел наука, читаем: «книги признаны лучшим лекарством от депрессии».
«Книги – лучший антидепрессант». К этому можно добавить, что книги – обогащают, оздоровляют, что книги – лучший источник для вдохновений, что книги отвлекают от курения, алкоголя и вообще, от всех дурных дел. Но для этого нужна  и соответствующая литература, наполненная высокохудожественным содержанием. Чего не было, и нет, от писателей Сибири.
Ещё в советское время, И.Фоняков обобщил подлинное состояние литературных дел в Сибири, одним словом «ничто». «Нет ничего страшнее, чем ничто». И это, не шутка. Это - констатация.

Пренебрежительно отозвавшись о Дарье Донцовой, и ей подобных, он, тем не менее, себя относит к деятелям высокой литературы. Не очень-то это убедительно звучит из его уст. Какой же он «деятель высокой культуры», если не может творчески соперничать, с какой-то, Д. Донцовой. Уж коли ввели условия творческой свободы, так нечего демонстрировать свою беспомощность. Или у негативного содержания, большие преимущества перед позитивными? И тут, есть над чем подумать. На политическом уровне, борьба ведётся между социальными классами, партиями, а на диалектическом, между негативными силами и позитивными. Так к каким же силам относит себя Шалин, как руководитель писательской организации в Сибири?
Если судить по результатам его деятельности, то она сведена к абсолютному нулю. Практически, 73 писателя, которые числятся при С.П., ничего не выдают из своих мозгов и сердец.

В столице Сибири три Союза, и каждый, как того требует общественность, должен отчитываться перед ней, результатами своей духовной продукции. Художники, хоть изредка, но показываются на телевидении. Музыканты, демонстрируют своё художественное существование, чаще. Писатели же, словно – вымерли: их не видно, и не слышно. Поневоле приходишь к неутешительным выводам. Рождаются при этом и соответствующие образы.
Литературный процесс, чаще всего, связывают с течением. Зарождается где-то ручеёк, и он, то -  слабый, то - полноводный, устремляется к большой и главной реке России. Так вот наш сибирский ручеёк, так и не став большим ярким ручьём, затерялся где-то, на этом длительном и обширно пространственном, пути. Не дошёл, не влился в большую реку заметным содержанием.

Наблюдая за тем, что происходило в обществе, приходишь к мысли, как много было проблемного материала, который вовремя не обрабатывался, ни художественно, ни идеологически, ни научно. Словно все были в стороне от этого – стратегически важного – процесса. И он – естественно (в значении – закономерно) обернулся «дебилизацией». Что и было подмечено Шалиным. При этом он не уточняет, этот гадкий процесс коснулся только Сибири, или он захватил всю Россию. 
Несколько человек, в каждой ячейке общества, могут развращать, могут приобщать к вредным занятиям. И, как это ни парадоксально, большинство («население»), не способны противостоять этому. Несколько таких, как Шалин, организовывают свои плеяды (для личного пользования – во вред всему народу), но сам народ ничего не может поделать с ними.
На самом верху великого государства, намечается сила, способная разрушить это государство, но двести миллионов честных тружеников, не могут воспрепятствовать этому разрушению. И великий Союз – разрушен. Но и этого мало тем, кто продолжает активно разрушать уже самую Россию. На фотографиях мы видим тех, (Явлинского, Немцова…), кто находится в окружении главных руководителей разрушения. И миллионы россиян продолжают разводить руками, демонстрируя свою беспомощность перед количественно малой силой, но – до какой степени – потенциально великой к разрушению. Конституционно, заверяют нас правоведы, негативные силы имеют право действовать во всех сферах человеческой деятельности. При этом, действовать публично, пользуясь поддержкой враждебных России, международных организаций.
Первые лица сознают, наступление продолжается, и нужно как-то противодействовать этому. И там, где обнаруживаются слабые места, делаются перестановки. Так в дела космоса направляется Рогозин, зарекомендовавший себя настоящим патриотом. Литература же, с точки зрения первых лиц, не считается такой уж стратегической. На неё не обращают никакого внимания. Таких же, как Шалин, по одному на каждый Российский регион. А это уже – в суммированном виде – не малая сила бездействующих руководителей.
Союзы писателей, это государственные (народные) организации, и все они должны работать на прогресс, на совершенствование общества. Но они все отстранились от своих прямых обязанностей. Деньги им выделяются из бюджета, но духовной продукции от них – ноль. Публичной деятельностью не занимаются и, непонятно, какие партии поддерживают.
Последний вопрос Шалину: чем вы собираетесь порадовать нашего читателя? Шалин, не чувствуя подвоха, издёвки над собой, продолжает в том же духе. Не смотря на трудности, которые переживает литература, люди продолжают интересоваться ей, активно проявляют себя в интернете, и т.д. и т.п. В общем, никакой конкретики. А ведь любое имя, названное руководителем, это - реклама для него. Полчаса, проведённых на телевидении, прошли впустую. Впрочем, ответ на вопрос: есть ли будущее у литературы, стал особенно ясным. Нет его. К этому вопросу подсоединяется и другой вопрос. Ещё более злободневный: а есть ли будущее у самой России? Над этим пора бы задуматься миллионам граждан, в противовес тем, кто настроен и дальше вредить. Вредить -  малым числом. Малым, но весьма мощным в делах разрушения.
Шалин – и это, вне всякого сомнения – позор для Сибири, позор для всей Российской литературы. Вопрос – как мы могли до такого докатиться – весьма серьёзный и требует такого же серьёзного ответа. Всё дело в партийной дружбе. В советское время любили говорить о ВНУТРИ партийной демократии. Но тем самым получалось, что демократии ВНЕШНЕЙ – вообще не существовало. Не было и демократической связи, между массами и партийным руководством, между читателями и литературной властью. Хотя наличие всего этого, публично всегда декларировалось.
Демократия немыслима без оппозиции, без озвучивания всех точек зрения, без той дискуссии, в которой бы своевременно и оперативно освещались все существующие проблемы. Ничего этого не было, и нет по сегодняшний день. Традиции (не творческого свойства), которые сформировались тогда, продолжают сохраняться и теперь. Их особенность во взаимно-примитивном, взаимно-мирном ведении диалога. Простенькие вопросы телеведущего, такие же простенькие ответы от прибывшего на телевидение. Что-то вроде игры в поддавки. Ясно, что при таком облегчённом режиме, серьёзного содержательного разговора не может получиться.
Выступление закончилось без главного вопроса от ведущего. А есть ли у вас – товарищ, господин Шалин – недовольные, и те, кого принято называть оппонентом? Телеведущий Веселовский, понимал, что такой вопрос не понравится председателю С.П.С. и поэтому не мог его задать.
Что касается читателей (любителей книг), то эта общественная сила, как явление, вообще не существует. Потому что армия любителей книг, появляется и растёт тогда, когда имеется литература. Хотя бы более или менее заметная и интересная. А раз так, то со стороны читателей, не может исходить какое-то беспокойство для Шалина. Его же окружение таково, то оно ему обеспечивает пожизненную многоуважаемость. Расстраиваться, испытывать угрызения совести, «казнить себя десятой казнью», как заявлял о себе в стихах Л.Решетников, ему нет особой нужды. Вот так, человек, с именем которого произошло, по сути, отключение литературы от общества, как с гуся вода. По-прежнему на своём высоком посту – чистенький, светленький, спокойненький, неуязвимый. Большей нелепости, чем Шалин, в Сибири, да и во всей России, пока что не наблюдалось. Вместе с ним – с его господством в литературе – такой же нелепостью приходится признавать – и высокие благородные чувства, творчески патриотический настрой писателей и читателей. Всё духовное – с такими типами – обесценилось, докатилось до крайнего скептицизма. Вот оно – то малое – которое может оказаться таким могущественным в стране. Может быть, пришло время ставить памятники тем, кто нанёс наибольший вред государству. Шалин, один из претендентов на такой памятник. С чем его и приходится поздравлять. Слава ему, полностью исключившего литературу, как один из видов творческой деятельности.

Творческая биография в содержании стихов самого автора.
(Поэта Ильи Фонякова).

Сборник стихов может восприниматься одним сюжетом. В нём автор раскрывается частично или полностью. Используя этот аналитический принцип, попробуем его использовать.
Читаем.
Ленинградская школа,
Присягаем на верность тебе.

Что это за школа, поэт поведал о ней в следующих стихах.

Учитель, вот он говорит мне: Ты на тему «что такое счастье», напиши…
Только напиши, минуя схему,
Так, как сам считаешь – от души.

Но пишу назло, как по газете:
Все пути открыты нам везде.

Исповедоваться на отметку,
Дудки, не дождётесь от меня.

Запросто подглядывать мне в душу,
Не позволю, всё-таки – душа.

Заглянем в словарь. Душа – внутренний, психический мир человека, его сознание.
МИР, довольно-таки ёмкое понятие для отдельного человека, даже если он имеет высшее образование. Это бы означало, что все знания, связанные с миром, перешли извне внутрь ему.
В данном конкретном случае, по содержанию стихов Ильи, не трудно определить объём, и качество души, которые, он же, сам, нам их предоставляет.
Просматривая одно стихотворение за другим, создаётся впечатление, что душа его состоит из значений не только позитива. Не малый в нём довесок и явного негатива. Вот в таком плане и будет происходить анализ стихов поэта.

Мы сочиняли в стол, не для печати,
Стихи, патриотические взахлеб.

Странные признания. Илья Фоняков, котировался, как официальный поэт.
Стало быть, именно, «патриотическое» должно публиковаться. А у него получается, в каком-то обратном порядке. Лицевое – «в стол», а затылочное – в печать. 
Поэтический образ «в стол», ассоциируется с кладом. С тем местом, где хранятся, не подверженные времени, ценности. Илья, своим «откровением», словно делает задел на будущее. Скорей всего, на отдалённое будущее. Когда, кто-то – из кладоискателей – попытается добраться до его «стола» и потом, содержимое его, выдать, как особо значимые поэтические ценности людям. 
«Присягать на верность» «ленинградской школе» - в таком духе - трудно рассчитывать на большой творческий успех. Легкомысленность подобного признания, в жанре пакостного юмора, не лучшее начало для поэта.
Душа, всего лишь, ёмкость, в которую вбирается всё, что оказывается ценным для себя и для читателя. Фоняков же, выглядит странной, загадочной, раздвоенной личностью. Это подтверждается полным набором его мыслей и чувств. Они прочерчивают чёткую волнистую линию.

Но, а я-то, сам к тебе, не так ли,
Пробиваюсь, истина моя.

Что значит «пробиваюсь»? С получением высшего образования, человек должен быть настолько подготовленным для «истины», что – говорить её языком – становится его творческой обязанностью. Его же признание, ни что, иное, как выпад против власти. Впрочем, тут напрашиваются сами собой, два варианта. Первый, не хватает знаний, чтобы свободно идти к истине. И второй, есть желание идти таким путём, но на пути – многочисленные препятствия. Какие? Об этом не говорит.
Добавляет к сказанному.

Я счастлив тем, что я,
Услышал, разглядел.

Что «услышал, разглядел», об этом ни слова. Правда, кое-какие наблюдения, выдаёт.

В очередь стояли за дешёвым,
Теперь, наоборот, за дорогим.

Ещё одно, можно сказать, стратегическое наблюдение. Точнее, выпад. Против кого? Не трудно догадаться по содержанию стихов.

Ты надоел, приятель многословный,
Всем надоел: друзьям, врагам и всему.

Дальше, в духе Л.Решетникова, признания о своих – не способностях. Позитив требует большого труда. А трудиться не хочется. Нужны большие знания. Но к ним приходится «пробиваться». Что остаётся? Корить себя. Что Илья и делает.
 
Вот уж год, как не ладятся строки.
Есть слова, а мелодии – нет.

Иначе говоря, мысли с чувствами не обретают гармонии. Но если ты числишься поэтом, получается или нет, всё равно нужно что-то выдавать в печать. Возможности для этого – полные, препятствий для публикации, никто не чинит. Тем более, что сам в статусе хозяина. Делает призыв.

Позарез нужны поэты,
В возрасте до тридцати.

Очередное признание в своих не способностях, граничащее с явным охлаждением к поэзии. В таких случаях говорят, напросился в поэты, получил это право, будь любезен, соответствуй.

Должно быть, не случайно всё же это,
По строчкам всё рассеянней скольжу.

Появляются первые признаки признания в своей поэтической несостоятельности.

А может всё, что людям,
Для счастья нужно, сказано уже.
Осталось только лишнее откинуть.

И кто же под это подпадает? Этак можно, сам того не желая, договориться, что сам оказываешься в числе «лишних». Есть ты, или нет, потери для поэзии не будут ощущаться. И что остаётся?

Не люблю артистической читки.
В сотый раз предпочту бормотанье,
Завыванье поэтов моих.

Поэтическое вдохновенье, это, как раз, то, что обеспечивает яркое содержание стихов, и их «артистическую читку». Илья, своим же признанием, лишает себя – высокого поэтического статуса. Потому что, поэт, без вдохновения, без глубокого актуального содержания, без ярких выразительных форм, это не поэт. В лучшем случае прозаик, пишущий вялыми серыми стихами.

«…моё на белом свете
Присутствие, как будто, замечали.
Заметят ли отсутствие моё?

И это сказано в период его полного поэтического расцвета. Имеется в виду то, как он официально оценивался в столице Сибири. В печати появлялись (естественно, и от читателей), только восторженные впечатления о нём. И это – за какие же заслуги! На этот вопрос, серьёзных ответов не было. Главное, он органически вписался в общее городское начальство. И сам таковым им стал в качестве одной из его значимых единиц. И всё же…

Далёкий друг надёжней самых близких,
Он не предаст, он не изменит мне.

Загадочное признание. В городе он был защищён от подлинной творческой критики, всеми средствами массовой информации. Не один выпад против него, даже самый лёгкий, никогда и никем не выдавался людям. И всё же…

И вдруг – знобящим холодком,
Дохнёт из глубины.

Содержание слов, наводят на мысль об особо чувствительном психическом приборе, которым обладает поэт. Он сигнализирует, что успехов в поэтическом творчестве, пока что, почти, ни каких. Кое-какие признания, это ещё не поэзия. И даже, не предисловие к поэзии. Всего лишь, бессодержательное «бормотанье». По его же собственной констатации.

Мудрец и эрудит,
К нему в сметенье ищут ключ.

Но, именно, в значении «мудреца и эрудита», поэт представлялся во всех средствах местной информации. Ни он шёл к кому-то за советом, а к нему направляли всех начинающих поэтов. Как показал длительный опыт, со своими обязанностями «мудреца и эрудита», он не справлялся. Сам не дорос до большого поэта, и не смог обнаружить в начинающих таковых. На этот счёт в русском фольклоре, имеется множество соответствующих пословиц и поговорок. Их следовало бы знать.

Газетный кошт – моя судьба,
Подёнщина моя.
Пора на вольные хлеба –
Твердят мои друзья.
А я всё медлю, триста строк,
Сдаю на полосу.

И, как подведение итогов, всей своей – не творческой деятельности – следующее признание.

Я за враньё, сейчас и впрок,
Ответственность несу.

Вникая в содержание этих строк, создаётся впечатление, что «пробиваясь к истине», он на этом пути занимается больше «враньём». Вот только «ответственность», это лишь - его личное дело. Дело – чести, совести, сознания. И то, что всё это имеется в его душе, приходится сомневаться.  При этом, высказать своё мнение, никому не позволено. В этом, он, и вся Новосибирская плеяда, с явным избытком, преуспели.
 
Я впечатленья, как в мешок,
Заталкивал в себя.

Для человека с высшим гуманитарным образованием, такой образ, отдаёт крайним примитивизмом. Илья должен бы знать, что от материи – вес. И от неё же – энергия, сила, ваты, электрон-вольты. Чувства, мысли, впечатления, если речь заходит об органической материи. Одни - излучают, а другие, принимают эти излучения. Ведь – чувства, мысли, знания, убеждения – они, как некая среда. Каждый человек, в зависимости от своих интересов, вдыхает их, и – выдыхает – новым содержанием. Все источники и приёмники, находятся во взаимодействии.
Человек – ёмкость, но, ни в форме «мешка». Что, оскорбительно для высшей нервной деятельности его. И уж, тем более, как это можно «заталкивать», всё это духовное содержание, «в себя». Глагол «заталкивать» отдаёт насилием, а впечатления, дух – свободный.

И будь в нём логики хоть грамм,
Он был бы разве бог?

Тот же опус материального свойства. Граммы, как известно, от материи, а логика – производное от неё. От мозгов человеческих.
Вызов кому? Ни себе ли? Придерживаясь, именно, законов логики, что выдаёт нам Илья? Кто-то - «бог», - без «логики». Даже самой малой. (Её он измеряет «граммами»). Бог и логика, как это выражено в его стихах, сочетание – несовместимое. Понятное дело, выпад против религии.
Но с богом связываются и творческие способности. На этот счёт, закрепились в сознании людей, соответствующие выражения. От бога! Божий дар! Стало быть, логика должна присутствовать всюду, где чувствуют, мыслят, мечтают, творят.

В любой игре люблю когда,
Противники - сильны.
В любой игре люблю когда,
Противники – равны.
Когда не стыдно проиграть,
Когда не стыдно победить.

В этом стихотворении, что-то вроде заявки на противника. Но почему-то, ни в одном своём произведении – в том числе и прозаическом – он не называет его. Поневоле возникает образ обезьяны, которая сидит высоко на ветке, и грозится оттуда какому-то крупному хищнику. При такой – бесконтактной динамике – на творческий диалог не приходится рассчитывать. И того результата, к которому он, хотя бы на словах, стремится.

Мы только ясности хотим,
Стремимся к ней одной.

«Хотим», «стремимся», этот путь должен оставлять - свой «ясный» творческий след. В обобщённом виде, Илья его выдаёт в таких словах.

Но нет, поверьте ничего
Страшнее, чем ничто.

Сам себе подвёл итог. Итог всей своей не творческой деятельности. Книга стихов просмотрена, художественных ценностей (как и других), не обнаружено. Выписать читателям, хоть что-то, для своего духовного обогащения, нечего. В том же – сомневающемся духе – относительно своих поэтических способностей, продолжает.

Боюсь обмолвиться в стихах,
Фальшивящей строкой.
В глазах друзей боюсь прочесть,
Насмешки и укор.
Меня в намеренном вранье,
Не упрекнут – но почему же
Так неспокойно вдруг во мне.

Сознание объединяет мышление с чувствами. Оно и выдаёт неутешительный итог всей его не поэтической деятельности.
В сущности, что такое поэзия? Это – крайности. Либо - любовь, восторг, либо - ненависть, злость. Всё умеренное, промежуточное, не подходит для ярких поэтических форм. Сознавая, что на большого поэта Илья, не тянет, а малая поэзия, вообще не имеет никакого отношения к поэзии, вот он и юлит по той поверхности, от которой что-то возвышается, а что-то выглядит низостью. С этих позиций и возникает страх. Страх перед кем? Он его выражает в таких словах.

А есть бесстрашные совсем,
Вот их ещё боюсь.

Если предположить критика, который сможет пропустить «поэтическую продукцию» Ильи, через все существующие фильтры – теоретические, идеологические, нравственные, познавательные – то, что может остаться от неё в итоге? То, что он сам определил словом «ничто».
Далее, сомнение, на уровне обобщений.

Но только что-то нет у ней (у молодёжи) поэтов.
Неужто больше веры нет в слова.

И это говорит официальный поэт, гордящийся «ленинградской школой». Два человека, при Союзе Писателей Новосибирска, Мостков и Фоняков, котировались, как единственные теоретики. Мостков, по прозаическим  делам, Фоняков – по поэтическим. И что же они, и кого они, взрастили, подготовили, довели до расцвета? Никого. Результат их деятельности, сугубо паразитический. Они существовали, как теоретики, только для того, чтобы ничто талантливое не могло выйти к читателю.