Инна

       Если вы когда-нибудь спускались в тоннель метро, то можете себе представить, каково там ночью. Когда уже не ходят поезда. Когда закрыты двери наверху, на улице. Когда остановлены эскалаторы и ничто, казалось бы, уже не связывает это подземелье с внешним миром. И когда вы оказались бы где-то на полпути между  станциями,  в жуткой темной сводчатой кишке, откуда нет иного выхода, кроме как идти вперед или назад; оказались бы на скользких от влажности, черных угловатых шпалах, освещаемых всего на несколько метров вперед тяжеленным фонарем, который надо нести в руках, и слышали бы только глухой гул откуда-то из недр над или под вами, не известно еще, что бы вы чувствовали. Если бы это было впервые.

А сейчас здесь, в этой влажной темноте, где только через каждые пятьдесят метров горят  оранжевые лампочки, слышен женский голос: «Отцвели…уж давно…..хризантемы…в саду…. А любовь….»..По  шпалам медленно движется, делая широкие шаги, чтобы не провалиться между бетонными блоками, женщина лет сорока пяти.  Она одета в рабочую одежду, на ней оранжевый жилет обходчика, большие холщовые варежки, брюки. В руках -  допотопный фонарь размером с чемодан, и деревянный молоточек. Это Инна. Она идет и громко поет. У нее хороший, сильный голос. А лицом она похожа на популярных некогда актрис – смесь Татьяны Дорониной с Натальей Фатеевой. Фонарь тускло светит  ей под ноги. Потом его луч описывает круг по боковым закругленным стенкам тоннеля, останавливается на особых сплетениях и узлах всевозможных кабелей, и опять скользит вперед, по рельсам. Инна устала, и голос у нее уже уставший. Она как-то исступленно набирает воздух и поет дальше. И вот она уже скрывается за поворотом тоннеля, оставив за собой шлейф незамысловатого аромата «Пани Валевски», - синяя бутылочка до сих пор не израсходована до конца и напоминает Инне об одном счастливом дне ее жизни. Инна пройдет свой участок за полтора часа в одну сторону, а потом по соседнему тоннелю обратно, еще за полтора часа. Потом она переоденется в подсобке, выйдет в общий узенький и длинный коридор, тянущийся под станцией, и перекрикивая монотонный электрический гудеж, попрощается с такими же женщинами, как она. Те, попивая кто чай, а кто пиво после смены, будут долго смотреть ей вслед. Потому что она совсем не похожа на них. Она не пьет вместе с ними, но радушна и приветлива, ее руки мягкие, а не загрубевшие, и говорит она абсолютно без мата, а еще даже называет всех на Вы. А все потому, что жена начальника. Только начальник –то умер недавно, неожиданно совсем. А год на дворе девяносто четвертый, и работать – то негде сейчас с ее высшим образованием и профессией.

      Инна месяц назад потеряла мужа. Он умер очень быстро от рака. У нее на руках осталось трое детей. Уже не совсем маленькие, но все школьники. Две дочки и один сын. До этого Инна работала экскурсоводом. Начинала еще в советское время в Ленинграде. Экскурсоводом она была очень талантливым, так все говорили. Часто у некоторых туристов наворачивались слезы, - так проникновенно она рассказывала, например, о смерти Пушкина. Представьте себе, стоит большой Икарус на узенькой набережной Мойки, у дома 12. Зима. Мороз. В автобусе сидят сорок человек, в шубах, зимних шапках. Полная тишина,  все замерли и слушают ее. Она тоже в зимнем пальто с небольшим песцовым воротником, подкрашенные зеленые глаза, мягкие морщинки у тонких губ.  Одной рукой придерживается за высокую спинку переднего сиденья, другой держит, чуть наклонив, маленький микрофон у лица, и говорит так, как будто она на сцене, -
«.. Ему стало легче… Попросил  морошки…Наталья Николаевна вышла. Вот видите, он будет жить. Тогда Даль вышел, вернулся с горстью морошки. Александр Сергеевич проглотил несколько ягод...Поверните меня на правый бок. Даль, стоявший рядом, повернул его.  Кончена...сказал Пушкин. Да, кончено, - ответил Даль,- Мы тебя поворотили… Пушкин повторил, тяжело, но внятно… Жизнь кончена. Тяжело дышать. Давит…» У Инны тоже становились влажными глаза, и она испытывала великое удовлетворение от того, что смогла передать трагизм происходящего. Так случалось каждый раз, несмотря ни на что – болели ли дети, была ли дома еда, было ли что одеть завтра на мороз, - всегда рассказывала свои монологи  как актриса.
А ведь родилась она в белорусской деревне, и до шестнадцати лет доила коров и кормила свиней в родительском доме. Семья была простая, но не крестьяне, а работники в поселке. Мама – на почте, папа шофер на ферме. В доме была хорошая обстановка. Стремление к прекрасному. Книги. Журналы. Чисто. Инна мыла крашеные деревянные полы каждый раз, приходя из школы. И тогда лучшим ее другом было радио. Там звучали песни и театральные постановки.
После окончания школы Инна рванула в Ленинград поступать в театральный. Но приехав в большой город, поселившись у далекой родственницы, вдруг испугалась и стала поступать в институт культуры. Так она и стала сначала библиотекарем, потом закончила  курсы экскурсоводов, начала работать. Вышла замуж в двадцать три года. Первый ребенок появился в двадцать шесть, потом в тридцать три, потом в тридцать шесть. Первая дочь была дитя любви, второй сын дался нелегко – уж очень много болел в младенчестве, третья дочь оказалась случайностью. На родину она за это время больше не ездила. Не тянуло абсолютно. Ей очень нравился город Ленинград.
  Вся семья жила в двухкомнатной хрущевке. Муж всю жизнь работал в метро, очень часто по ночам. Поэтому жизнь у них текла немного вразнобой. Сначала спят Инна с детьми, потом – папа. Так длилось почти двадцать лет. И вот Саши не стало.  Буквально за две недели до этого обанкротилось городское экскурсионное бюро, в котором работала Инна. Всех выставили на улицу. Инна провела это время в больнице у умирающего мужа, и не верила в происходящее. Ей казалось, что все это не с ней, что вот войдет врач, скажет, что Саша идет на поправку. Этого не случилось. Саша умер в реанимации, куда Инна зайти побоялась, потому что боялась посмотреть реальности в глаза.  Похороны прошли как во сне, Инна помнит отчетливо только, как замерзли ее колени на тридцатидвух-градусном морозе на кладбище, и как нелепо выглядел обитый красным ситцем гроб. 
Туристы приезжать перестали. В городе тяжелая ситуация. Только–только отменили продуктовые карточки.  Нужна была хоть какая-нибудь работа.
Через три дня после похорон был Новый 1993 год. Старшая дочь накрыла стол. Инна сидела в углу, на диване, и все время плакала. Дети пытались делать вид, что с ними все хорошо, не трогали маму. После двенадцати младшие смотрели концерт, а Инна легла спать.
Наутро она встала, подошла в ванной к зеркалу, причесала свои короткие волосы, накрасила глаза любимой тушью из коробочки. Потом оделась как можно изящнее. А что это значит? Шарфик шелковый вокруг шеи, ее обязательная шляпа с полями, пальто, бархатные перчатки. Все это не самого лучшего качества, но что поделать? Она взяла сумочку и вышла из дома, пока дети спали. Метро находилось в трех минутах ходьбы от дома. Инна думала по дороге, что она скажет начальнику станции. Какие приведет доводы. Но ведь ей не могут отказать, ведь только что на похоронах были люди с Сашиной работы, венок приносили, водку пили. Так она подошла к зданию метро. Но сначала купила в сонном утреннем ларьке маленький тортик. Все-таки Новый год.