Мы с тобой одной крови, - ты и я

  Миниатюрка о пионерском лагере.
 1.
 Лето.
 Разноцветные деревянные домики разбросаны по поляне под огромными соснами, будто жилища сказочных гномов. Утренняя прохлада, капельки росы на листьях настурции,продырявленных зелеными гусеницами. Запах свежескошенной травы смешивается с тонким смолистым ароматом. Речка, взрывает синевой бескрайнюю зелень, уходящую до самого горизонта. Пионерский лагерь в эпоху развитого социализма. "Нынешнее поколение советских детей будет жить при коммунизме",- говорил Дорогой Леонид Ильич.

 Белые рубахи с золотистыми пуговицами, короткие синие шорты. Не пендосовские бриджи, любимые, выцветшие до белизны шортики, "несношаемые" сандалики и кеды. Оранжевые галстуки. Они, действительно, были красно-оранжевые,с погрызеными от волнений уголками- непременные атрибуты торжественных построений.

 В шеренгах по росту, высоко поднимая тонкие загорелые ноги со сбитыми коленками маршировали юные ленинцы, - мальчишки и девчонки, и совсем еще мелкие шкеты, на утреннюю линейку под пронзительный горн и дробь барабана, чтобы торжественно поднять знамя нового счастливого, и такого необъятного дня! А вечером, чтобы торжественно замереть в прохладе сумерек, под «смирно», при непрерывной комариной атаке, пока кто-то из вожатых или дотошных пионерок не спустит на флагштоке знамя дружины вниз. И тогдаА, тогда только начнётся всё самое интересное.

 Но, почему то время вспоминается с таким восторгом и трепетом?!
 Почему дни были столь пронизаны солнцем, а вечерняя темнота была столь завораживающая?
 Почему звуки гитары у костра и песни "Воинг" или «Как шут влюбился в королеву»  рождали слёзы на лицах мальчишек? Может, виной тому столь нежный возраст?
 Нам было лет десять - двенадцать. А может, мы были совершенно другими? В другой стране..

 Но, воспоминания мои не о «нашем счастливом детстве», а о первой влюблённости. Редкий случай, когда мальчишке удавалось рано и быстро подружится с девочкой, ведь нам они тогда ещё были совершенно.., или, почти совершенно не интересны. Чаще, самые близкие, самые закадычные отношения возникали между пацанами, которые «водились» вместе. И «вместе», было абсолютно всё. От дежурства по лагерю, до ночной вылазки к «девкам»,или похода поссать. А чего стоит рука друга положенная тебе на плечо, когда курносая рожица жарко дышит почти в самое ухо, или, первое стояние, не свидание, а самые первые зарождающиеся эротические чувства, доверенное тебе, как что-то невероятное, безумно шкодное, нежное, сумашедшее.
Наши самые жаркие объятия были дружескими, мы любили бороться. Ещё не зная девчонок, в борьбе до последних силёнок, мы укладывали друг друга на лопатки, и дурачились, - как бы мы им сейчас…

 А по вечерам, только и слышалось: «ты не спишь, можно к тебе?». «Давай!».
Лёжа под одним одеялом мы, словно заглядывали друг другу в душу, переступая какой-то условный барьер своим "можно к тебе". Мы просто общались. Обо всём на свете. Могли проговорить всю ночь, и не разлучаться днями. Могли шутить, цепляя друг друга за шею или же хватая за то, что нельзя, а чаще, просто грустили, потому, что чувства захлёстывали. И такое невероятное единение рождалось между нами, которое по-жизни, можно встретить очень и очень не часто. Бывало, что расставаясь в конце смены, пацаны плакали. Быть может, это были последние слёзы детства..

  Эти картинки мне напомнила повязка на руке, на руке Максима. Белый бинт, неумело завязанный поперёк ладони, с бурыми пятнами, проступающими с внутренней стороны.
 Такие повязки появлялись у нас после того, как мы ..братались. Нам так хотелось сохранить на всю жизнь хотя бы частичку той удивительной теплоты, чуткости и понимания, которые поселились в наших сердцах. Хотя бы частичку но, на всю жизнь!

 Уединившись под соснами великанами, которые кажутся ещё огромней, если смотреть на них снизу вверх, перочинным ножиком, за 22копейки, мы делали разрез поперёк ладони, и рукопожатием крепко прислоняли разрез на одной ладошке к такому же на руке друга, чтобы смешалась и объединилась наша кровь.
 «Мы с тобой одной крови. Ты и я!» Братья.
 
 Наши первые сумбурные письма - бегающие строчки каракулей, выведенные перьевыми авторучками на листочках в линеечку, со «шмефными осыпками» доставляла советская почта, а мы ждали. Ждали, обнимая во сне подушку. Ждали, каждый день заглядывали в почтовый ящик. Пока ... Пока насыщенная пора взросления не задвинула всё наши детские переживания куда-то очень и очень глубоко.
 Но, нежные братские чувства, которые рождались на сказочной поляне под могучими соснами, так и останутся  с нами. На всю жизнь!

 Мне трудно говорить я лучше вам спою
 И не увидеть слёз моих вам никогда
 Мне трудно говорить, но тайну мне свою
 ещё трудней хранить в себе и навсегда

 Мне трудно промолчать огонь любви моей
 Пылает с каждым днём всё ярче, ярче, ярче
 Боюсь наступит час, когда огонь во мне
 все уничтожит - станет всё иначе
 А помнишь искры пламени костра?
 И озеро, в котором плыли звёзды?
 Мне в жизни много выпало утрат,
 Но, одного забыть мне слишком поздно..

 Мне трудно говорить, но и нельзя молчать
 Огонь горит, и всё во мне уничтожает
 Мне трудно говорить, а на столе свеча
 Не слышно плачет, медленно сгорая

 Мне трудно говорить, я лучше вам спою
 Под капельки дождя, под слёзы тёмной ночи
 И пусть свеча горит и плачет пусть свеча

 Я дописав, дарю вам эти строчки.


 С.Кузнецов.