День, когда я себя уважал

Антон ТЮКИН

ДЕНЬ, КОГДА Я СЕБЯ УВАЖАЛ

Нет, еще не кончены войны…

Галич Александр Аркадьевич, “Левый марш”

За окном – белый день. Белый снег валит белыми, липкими хлопьями. Под моими ногами плотоядно - противненько зачавкала сырая оттепель. Небо серо, деревья наги и, не будет, не будет весны. Так я думаю, и именно так мне теперь представляется. Это кажется вполне логичным… Мокро, холодно и довольно противно идти через “это”, даже не взирая на наличие сапог, теплой куртки и прочего. Будет ли весна? – еще не ясно. Может, завтра подморозит опять, и… Снова люди на улицах города будут грузно валиться на лед. Тяжело, разбиваясь, ломая конечности или просто скользить на неверной дороге. Один раз я упал на дороге, но подняться не смог. Выползал на тротуар на карачках, а все думали – пьяный.
Да, “упал и не отжался”. Не смешно. Если грохнешься так на проезжей, а я сам там падал раз, могут и задавить в два счета. Утро – темень “вырви глаз”. Вечером, правда, не темень, но тоже приятного мало. Если подскользнешься -  особенно. На том месте, где машины идут с поворота, c большого моста не сбавляя скорости – до самого Центра.
Да, о чем это я? О весне… Не о нынешней, еще не родившейся, неясной. Будет ли? Наверное. Наверняка, и лето. Весна мокрая, грязная. Лето – пыльное, c пересохшей бурой рекой меж “побритых” безработными косцами берегов из “Службы по трудоустройству”…  Я – о прошлой весне расcкажу. О том дне, когда я уважал себя сам. Это все приключилось прошлой весною.
* * *
Накануне сообщили по сети, что мы все - же собираемся. Еще, что всем можно прийти. И еще, что все это, как - будто, законно. Вы поняли? Значит, что “эти” нас пока еще терпят. Не будут нас бить, и “винтить” пока не будут?.. Впрочем, кто же точно нам скажет, что у них на уме?.. Я не знал, но пошел. Авантюра, мальчишество полное…
Никогда никуда не ходил, ни в какие “такие вот сборища”, даже и в “перестройку” еще. Да, их было немного, но были же, были… И потом не ходил, ни на Первое Мая, ни вообще никогда… Почему? Потому что это у нас выходные. Ну и спал себе я, понимаете…
Впрочем, вру, очевидно позорно. Забыл… Был один только раз на встрече с Александром… Р. Народищу тогда в ДК было… - я помню. Старики в тертых, мятых “cпинджаках” с орденскими планками. На носах у стариков очки с толстыми - толстыми стеклами в тяжелейших советских оправах, перехваченные порою изолентой. Не видели?.. Кто еще? Их старухи - сухие, как горькое горе, да грудастые, важные, наглые тетки. Бойкая торговлишка в фойе. Фотографии Сталина – в лет и газеты “За нашу советскую Родину”, “Завтра”. Атмосфера легкого безумия царила и лилась как - будто рекой, эйфории летучей, и… и… И чего то вообще непонятного, скрытого, но подспудно - грозного, как война и чума. То есть то, от чего так хотелось бежать без оглядки… Говорят, шизофрения не заразна. Я не знаю, не проверял. Но вернее признаться, не верю…
Был один раз на марше под водительством депутата местного - Димона. Помню теток – бюджетниц с воспаленными взорами. Кулачки, разговорчики, нервы натянуты в струну, потому “как зарплату не платят, а се’мью – корми!” Помню и Димона на грозной трибуне, давящего бедный микрофон за его микрофонно - свистящую глотку посреди идиотских флажков с синей птичкой и перышком. Профсоюзный нелепый такой вот значок… И опять ощущение неловкого фарса, за который актерам – статистам уж почти что стыдно. Почти стыдно, но ведь терпят, молчат. И еще – говорят по бумажечке. Гладко говорят, без “экстремизма”. Все еще надеются, что вот этот Димон, вдруг и им… что “обломит”?.. Напрасно. Ничего им не будет. Никогда, ничего. Идиотство, позор и уродство…
Вот весь мой опыт “богатый”. Мой – убогий. Провинция, что ж говорить. У нас даже и в ту “перестройку” то собирались исключительно два раза в год. На Седьмое и на Первое – организованно и из-под палки. Помните?.. Ну, а тут как – бы “сами”. Это ж, братцы, почти “революция”?
* * *
Подхожу я с торца, а у белых ступеней, а у серых колонн областного театра уже кто-то стоит.
- “Подойти ли? – я думаю. - Вдруг как вот из того белого автобуса повыскочат, да побьют, заберут до полнейшего выяснения личности?” Карман внутренний щупаю: “Взял ли паспорт из дома?” Все – нащупал, и сразу как воз… “Надо брать, - рассуждаю - что б при выяснении не мучаться, а то будут звонить. Звать свидетелей. Ведь у “этих” положено так. “Эти” нам ни на слово, не на дух верят. “Не на тех напали, блин…”
Подхожу поближе, гляжу – вроде, лица знакомые. Многих узнаю я в лицо. А они – меня.
“Странно…” – думаю.
Мы киваем друг - другу. Тянем руки друг – другу. Вот подходят еще. Больше, шире и гуще. И не так уже страшно, хотя… все равно еще жутко. В башку мысли противные лезут. Например, вот такие: “Хотя, кто ж “этих” знает? Знаем, “где мы живем”? Или больше “не знаем”, “забыли”? “Они” могут напомнить – легко.”
Да, “легко”. В этом скоро Москва убедится. В мы: что? А мы: кто? А мы: где? “Прогони пастухов и рассеются овцы?” Воистину…
Кто-то тянет мне белую ленту. Вот одну, вот вторую. Беру две. И, куда повязать?
Привязываю ленту к ручке сумки. Там не очень заметно. В случае чего даже можно рукою прикрыть. Если будут задерживать, то смотреть будут только на ленты – это ж наверняка.
Собираются люди, все гуще и гуще… Кстати, это нам только так кажется. Мало нас. Человек, может быть, пятьдесят или меньше еще. А вокруг шумит город в триста пятьдесят тысчонок душ… “Мертвых” ли? Равнодушных? Глухих и слепых? Я не знаю, не ведаю… Просто так… равнодушно – трусливых - и все. Почему?
Мы ведь с детства когда то усвоили, в страхе: “плетью обуха не перешибешь”.  А потом чуть попозже еще, что “своя рубашка ближе к телу”. На последнее то напирали когда-то и многие московские. Те, что на Болотную выводят. Помним мы Девяностые… Кстати, где у тех многих свято веривших в начале им  “рубашка”? Сами же и содрали с интеллигенции… А интеллигенция: где? Где те самые из лабораторий – КБ, что голосовали за давнее “Яблоко”? В “челноки” побежали. За границу уехали, потому что жизни тут тогда не было… Скоро – скоро и с нас также снимут последнюю, и наплевать?
* * *
Улыбаемся, киваем приметив знакомых. Вот от этого уже и не так страшно в набухающе - растущей толпе. Не автобусов белых пока, не ментов… Или как их теперь: “полицаев”?
Вот у ближнего поребрика не очень приметно зажелтело авто с затемненными стеклами. И?.. Там за стеклами этими притаились “вот эти”. Наблюдают за нами. Ждут добычу свою и, наверное, слушают и все снимают на камеру – в “дело”. “Дело шьют”. “Шьют” срока. Электронный зверинец, где мы – скот бессловесный, а они – пастухи. Вы все поняли? Издеваются ведь в социальной рекламе, говоря дурным голосом так: “Камер понавешали. Мышь де не проползет…”, ну и так далее. Скоро, думаю, вовсе пулеметы на крышах поставят, чтобы в случае чего – наверняка… А чего им, вот “этим” сделаем? Ничего. Расстреляют – им премия. Объявят в новостях по ти-ви и в газетах: “Вакхабиты – террористы… хулиганы – наркоманы…” или там - “болельщики – националисты”, “сепаратисты”… Да найдут что соврать то – легко. Да хоть “черти” – напишут. “Бумага все стерпит.” Вот такие дела.
- “Пли, дави этаких “гадов”! – им скажут тогда. – Их не жалко.  “Закон – есть закон”! “Все законно, ребята. Порядок наводим! Всем понятно? Вопросов нет, надеюсь?”
- Пока нет.
Да, куда как “понятно”. Вернее, “не всем”, “не совсем”…
* * *
Выходили на крыльцо по одному, говорили не долго. Минут десять – пятнадцать от силы, и все. Кто-то стал читать стихи Цветаевой, а потом свои стихи и Бродского… Кто-то говорил с надрывом, но не слишком громко, потому как без микрофона совсем. Рвал сырой воздух глоткой, а другие хлопали и хлопали, даже если и не слышали всего, потому что “не зря ведь пришли”.
А… машина желтела, стояла. Там за темными стеклами всех нас слушали, смотрели и ждали. Чего ждали они? Провокации? Революции? Погрома? Войны?
Не дождались, потому что мы сами ушли. Шли толпою сперва к нашей Соборной. Встали все там гурьбой “у коня”. И опять Мандельштам да Высоцкий вперемешку с “чисто авторскими” виршами. Вот такой странный день. Такой “праздник непослушания” гражданского…
А на завтра с утра на работе на меня как-то косо смотрели. Глядели с опаской? Или, может, жалели? За что?.. Показали “они” нас тогда в областных - городских новостях? Что сказали про нас? Я не знаю. Телевизор по “Первой – Второй” я почти никогда не смотрю. Удивляюсь тому, что “народ” еще смотрит. Неужели он такой “простой”? Я не знаю...
Вот иду, а со мною уже не здороваются. Думают, наверное, что меня с минуты на минуту арестовывать приедут? Это ж бред. Впрочем, что в России “не бред”? Чего ж тут не бывает?
* * *
После все улеглось и почти что забылось, как не было. Что осталось? Улыбки, глаза… - только в памяти. Ощущение, что были “все свои”. Вы поняли?
И еще скажу бред. Чувство самоуважения – впервые было… Может - быть не впервые,.. только я его уже и не помнил почти.
Много помнил чего. Ну, как в школе учился,  конечно. Как экзамены вступительные в Политех наш сдавал. Как перед тем в  убогой изостудии на Горького, да на курсах и с репетиторами мучался… - все прекраснейше помню… Помню военкомат на Челюскинцев. Помню лагерь военно-спортивный в Федотово. Помню тир под Горбатым мостом и хлебозавод на улице Самойло. Помню, как сдавал – обманывал и списывал – сто раз. Помню, помню отлично, как не раз и два я передирал чужое – мухлевал безбожно. Как в учебник и в тетрадь на экзаменах и зачетах подглядывал… А что делать? Это, как в том кино про “бумер”: “Не мы такие, бабка. Жизнь “такая”…” Без обмана никто не учился. Без обмана никто не работает. Без обмана век не проживешь, уж в России – тем более.
“Не до жиру – быть бы живу.” – так затвержено с детства. Оправдание компромисса с чем-то, компромисса который уже не “позор” и “не подлость”, а “военная хитрость”, потому что наша жизнь – есть война. Против нас – на истребление нас, чтоб “до основания”, как в песне. Наша битва – лишь попытка выживания жалкого. Все всё знают, и о всем все молчат… “Ничего не поделаешь.” – часто слышим сперва. А потом про ту “плеть” и тот “обух”, как обухом по голове. Так противно и горько, так горестно… Верней, c детства  противно еще, а потом – привыкаем. Ну, как к мусору на улицах. Не поняли? В детстве тоже странно раздражали все эти помойки, а потом – словно в норму какую легло. Очерствело внутри, очевидно?..
В детстве мы всех жалеем. Не все, но ведь многие. Еще многие, правда? Колобка, Козу с Козлятами,.. даже Бабу Ягу, ну ту самую, которую Иван в печку пихнул… Вы не помните это? Уже взрослыми стали, понятно…
* * *
C детства, с самого раннего детства унижение горькое, липкий страх плотно входят в привычку. Унижение от неудачного ответа наглой, злобной “учителке”, у доски на виду всего класса – позор. Страх быть пойманным, истерзанным и оскорбленным, битым более “спортивным” пацаном, этой нагло лыбящейся великовозрастной тварью, только так порешившим самоутвердиться в своих собственных глазках и еще в глазах подобных себе сволочей…
Вот он - ты, это ж ты – на уроке, несчастный и глупый, полноватый и потный со своей “нестандартной фигурой”, жутко густо краснеющий, бедный, потому что  не мог “это” вызубривать и отвечать “на зубок”. Это ты, о мой Господи, Боже, мой Правый, если Ты только есть, это ж я - я растерянный, неловкий, уже красный как рак, в синей курточке перепачканной мелом у бездонно – чернеющей грозной громадины на которой еще надо что-то писать. Ну, а рядом, рядом за белесым столиком – “СС”. Твое личное, твое персональное, с тем с пучком на затылке – вот “эта”. Она “опытный педагог” – для родителей. Для тебя ж просто – “сука” и “бл…дь”. “Чтоб подохла…” – говорят про “такую”, и шепотом… Ты ж ее ненавидишь всем сердцем и всею своею душой, но ты ей никогда - никогда не выскажешь “такого” открыто и прямо. От звонка первоклассного до звонка выпускного будешь ты ломать перед ней унизительно-трусливую комедию – дарить цветы и подарочки на “День учителя”. А потом: после школы? Не зайдешь десять лет – как противно. И еще десять лет ни единой книжонки из школьной программы по литературе в руки не возьмешь. Жжет руки… А верней, садит душу, тошнит… Но потом все забыв и детей нарожав – воспитав через двадцать прибежишь “выражать благодарность”, пожалуй? Чтобы взяли, ведь она – “педагог, правда ж… опытный” Многие ж “выражают” ей после, все мучения свои позабыв, просто в тупости, в забывчивости за тяжелой пеленою лет или по трусливой привычке – “чтобы детям не сделали хуже”. Хуже некуда, но “у нас” только так и “положено”, наверное? Садизм…
Вековечный российский садизм – норма жизни в России и “старой”, и “новой”. Почему? Потому что “пса” “у нас” только “палкою учат”. Вот его и “учат” так – лебезить, хитрить, лгать, чтобы не по хребту той дубинкой. Чтоб начальству понравиться, поняли? Учат опытом палки написать пусть и проверенное кем-то, но никак не твое про какой-нибудь там, ну “луч света в темном царстве” и про “натуру сложную”, “нравственный идеал Льва Толстого” или, скажем, “подвиг русского народа в годы…” последней по счету войны. А какой там “войны”? Ты ведь нынче и сам на войне.. Ты и сам в окопах, окопался на десятилетие. Что там главное? Не знаешь?.. Неужели не знаешь?
Главное башку не высовывать – оторвут башку на хрен. Самому не лезть под пули. Не лезть на рожон… Трусость? Нет – нет - нет! Осторожность, да еще “юмор висельников”, без которого век не прожить…  Кстати, когда “эта” вот “сука” водит ручкой в журнале, выбирая себе очередную жертву - все – все – все затихают. Головы вжимают в плечи, опускают глаза. Каждый словно бы ростом поменьше становится. Хочет быть ростом меньше. Вы поняли? Каждый думает: “Лишь не меня…” Как солдаты в окопах при артобстреле…
Вызвала она, и все зашевелились, задышали радостно и у всех отлегло. Пролетел снаряд, грохнул вдали. Не тебя, не тебя судьба вырвала… значит, дыши, Вася! Дыши и гуляй!
Вот такая дрессировка и педагогика.  То десятилетие – как срок за убийство. А верней, все же время убийства, или даже самоубийства души.
* * *
Вот портфель твой бросают по кругу. Ты хватаешься рукой “утопая” за воздух, а “они” нагло скалят тебе юные, хищные зубы в лицо: “Ну, поймай! Ну, поймай же, чудила! Ну, ну…” Издеваются, гонят и травят тебя, как собаку. И все это – нормально. По-другому тут “у нас” не бывает. Воспитание жестокости и подлости – есть никем не прописанный “факультатив”.
- “Если завтра война?”, “если в армию попадешь, “школу мужества и жизни”, а там – “дедушки”… ”, и что? – это их вопросы – всегда. “Надо было готовиться…” – скажут.
Вот “они” и “готовят” нас всех развивая жестокость и дикую тупость подспудно…
- “Не прописано это нигде? Доказать невозможно никак, что такая установка?” А опыт? Разве опыт не говорит ничего?
Вот портфель открывается и портфеля все летит и сыпет на пол. Вот его зло пинают, топчут в полном остервенении. И… им все это смешно! Им так весело смотреть на чье-то горе… Впрочем, это не “горе” для них. Это лишь “твоя проблема”, как все то, что случилось в Девяностые. Не знали?..
Зло, откровенное и наглейшее зло торжествует, ну а ты… ничего предпринять не способен. Ты унижен без меры, перед ними ты – просто дурак… Ты смущен, ты оплеван, освистан, побит,  ты почти что рыдаешь, ну а им – хорошо.
Вот они подступают поближе и толкают, пинают тебя по ногам. “Каратэ” – говорят они нагло, – “Каратэ,  каратэ, каратэ ”… И смеются, смеются, смеются,  смеются…   Бьют под ребра больней, всего сильней и сильней по ногам, под коленки - и сзади. Вот ты падаешь. Шок… “Шок – это по-нашему!” Не знал?.. – “русская реклама”, почти от Егора Гайдара… Впрочем, можно и в “солнечное” дать, всей стране, как тогда в Октябре, два десятилетия назад. Забыли?.. Можно даже и в пах, в детородные прямо, чтоб уже никто и никого… Чтоб страна – пустым домом была, как теперь, без родных, без детей и без рода и племени…
* * *
Кто не получал по яйцам просто так – просто не учился в “нашей” школе. Я не верю, что найдутся такие вот “бары”, такие “барчуки”…
Мы – не бары. Мы – есть вечные школьники. А вернее, мы – “звери”, мы “скоты” и “дерьмо”. “Свиньи” под всеми дубами, “яблоки недалеко от дерева упавшие”. Так “они” говорят нам всегда и про наших родителей, потому, верно, знают про них эту чистую - чистую правду. Мы и сами об этом прекраснейше знаем. Кто не знает – о всем догадался давно. Про “осину” и про “апельсины” – тоже “их” любимая пословица… Знаем,  только мы о всем том помолчим, до поры или вовсе – вообще, потому как “рубаха” у нас всегда “ближе”. Потому, что мы знаем уже наперед, что услышим в ответ от родных: “Ты чей хлеб ешь, такая гадина?! Мой! Мой хлеб! И вода – моя, и воздух… Ну, и все – помолчи! Помолчи, заткнись, паскуда, а то…!”
Мы и сами то знаем, что “то…”. Потому  лет в четырнадцать - пятнадцать уже никого нам не жалко. Сердце – камень почти. Вся душа кислотой серной выжжена. Всех бы на хрен убили уже, если б только могли дотянуться до шей и давить, и давить, и давить ненавистные выи. Или просто кого искалечили, что еще либерально на редкость. Неужели не так?.. Почему?
Потому что “у нас жизнь - такая”. Война всех против всех. Повторю еще разок для непонятливых.               
* * *
А тогда… в этот день – не война! “Водопой зверей в джунглях”? “Перемирие среди боев”? Не знаю…
Не война? Или это нам всем показалось?
Показались лица на миг. Лишь на миг. Нет, не рожи, не хари, не морды поганые. Лица, лица за которыми люди и судьбы. Не только функция Тот де – есть “артист”, “журналист” или “предприниматель”, тот лишь “инженер”, “преподаватель”, “литератор” или “сторож-поэт”… Люди…
Люди? Впрочем, вскорости все разошлись. Хоть на десять – пятнадцать минут стать людьми, а потом вспоминать о том годы… Это “страшно - ужасно”? Или радостно? Будет что вспоминать перед смертью, наверное? Внукам рассказать будет что, коли будут те “внуки”? Впрочем, в этом то я не уверен…
Знаю, знаю прекрасно - “эти” нас всех победят. Знаю, что они нас рано или поздно ровно так – с крыш и по толпе - пулеметами … Нет, не думайте, не мечтайте зазря - ни ХХ Съезда по-новому, никаких извинений за скотства и зверства не слыхать – не видать нам вовек. “Стали умными” “эти” и уже “научились работать с людьми”. Все по ребрам, по ребрам, по ребрам, по ребрам… - “Извинишься за сущую мелочь, а потом – всю систему меняй.” – только это “они” и усвоили. Опыт… Значит, нечего ждать. Не придет никакая “весна”, хоть и оттепель вроде. “Снова оттепель, а я ей не верю.” – написал давным-давно поэт. Кто? Когда написал? Я не помню. Да не все ли уже и равно?    
С неба валит холодная, липкая мерзость. Под ногами разъезжаясь плотоядно чавкает рыжеющая глина. Хорошо, что не с кровью. Кстати, это до поры, “пока”…