5- Капризы памяти

3
К нашей партии была прикреплена «трёхтонка» – тёмно зелёная с деревянными бортами грузовая машина, которая каждое утро увозила одного из геологов на профильный участок, где составлялось описание разрезов по шурфам. На том же участке были задействованы буровые установки и жили рабочие. Попутно машина развозила геологов к отправным точкам маршрутов, в конце дня «подбирая» их на обратном пути. Однажды я оказалась в числе пассажиров в кузове этой машины: решила сходить с Лёней в маршрут, узнать, что же представляет собой работа моего мужа. Он согласился. Мне не пришло в голову доложить о своём решении начальнику партии Антипову. А ведь я числилась на работе. И мне платили заработную плату. Сейчас, годы спустя, мне кажется странным положение с производственной дисциплиной именно там, где дело касалось моей персоны. Надумала изведать вкус маршрута? Пожалуйста. Решила устроить себе пленер? Ради Бога! Пошла по грибы? А кому какое дело? Пошла и пошла. И за клубникой ходила, и за вишней. Чуть не заблудилась однажды. Хоть и степная зона на южном Урале, но леса тоже есть, и не жиденькие. Да, Антипов наш, как я понимаю сейчас, не был ни советским бюрократом, ни политруком. Правда, я не злоупотребляла вседозволенностью, работу свою выполняла аккуратно. А насчёт дисциплины… подозреваю, что Лёня за моей спиной договаривался с Антиповым. И всё-таки с чувством глубокой благодарности я вспоминаю нашего начальника.

Выехали в семь утра, поев манной каши и унося с собой в рюкзаке сухой обеденный паёк. Погода чудесная: свежо, лесок – тот, что невдалеке, через поле от палаток, утопал в розовой дымке, лёгкий туман над речкой садился, предвещая ясную погоду.

Дорога оставляла желать лучшего: ещё не совсем проснувшийся народ болтало и швыряло по кузову. Особенно доставалось тем, кто пристроился на дне. Мест на прибортовых скамейках всем не хватало, много места занимала какая-то поклажа для буровых.

Первой высадили Маргариту. Опять несправедливость, – решила я, – если первую высаживают сейчас, то, выходит, на обратном пути заберут последнюю? Вкалывай человек больше всех, несмотря на то, что девушка, существо слабое, пусть и необъятных размеров? Раз она одна, без мужа, без защиты, значит с ней можно так? Ух, не было в кузове Антипова, а то я бы высказала ему всё, что о нём думаю! Со мной рядом сидела Валя Григорьева, самая серьёзная из нас, и рассудительная. Я выразила своё возмущение. Из-за дикой болтанки разговаривать было неудобно, и голос порой срывался на крик, так что меня услышали почти все. Аркадий, сложив колечком большой и указательный палец – его привычный жест, когда надо было убедить собеседника – в ответ тоже прокричал:
– Всё нормально. Не волнуйся.
– Как нормально? Несправедливо! – захлебнулась я.

Валя, обняв меня, успокоила: Маргарита новичок в геологии, поэтому ей выделили именно этот маршрут, чтобы она успела уложиться.

Мне стало стыдно. Зачем встреваю не в своё дело? Ведь, казалось бы, в своё время получила урок: в школьные годы классный руководитель Наталья Николаевна Алхутова назвала меня Дон-Кихотом. Это в литературе Дон-Кихот положительный герой, а в жизни выглядеть им и смешно, и нелепо. Пора бы утихомириться, поумнеть! Всё, – решила я, – буду молчать.

Надолго ли хватило моей выдержки на то, чтобы соблюсти обет, сейчас и не вспомнить. Моя школьная подружка Верочка – сейчас Заслуженная учительница России – работая всю жизнь в школе, пришла к выводу: какой человек в семь лет, таким остаётся и в семьдесят.

Валя, заметив мою замкнутость, тронула меня за плечо:
– Не дуйся, а?
– Я и не дуюсь, – ответила я насколько могла равнодушно.

Нас с Лёней высадили возле какого-то оврага, рваный склон которого, видимо, представлял интерес для геолога, потому что он, едва взглянув на карту и определив, куда нам двигаться, сразу что-то нарисовал в пикетажке – маршрутном дневнике. И мы пошли дальше. Я взяла с собой небольшой альбом и запас простых заточенных карандашей в надежде порисовать. Но мы шли по оврагу – глазам никакого простора, а то, что зарисовывал Лёня, во мне интереса не вызывало и мы чуть не поссорились: он не понимал, как это может быть неинтересно, когда обнажение само просится на бумагу. Он определённо «подзуживал» меня, я же знала, он хорошо разбирался в искусстве: когда приходилось бывать в музеях или на художественных выставках, его комментарии были не хуже, чем у экскурсовода. А тут – бесконечная рыжая глина, кое-где проглядывает слоистый камень. «Коренные породы» — объясняет мне Лёня. Всё плоско, невыразительно, хоть бы какой-нибудь валун необычной формы встретился что ли! О глине Лёня мимоходом прочитал мне лекцию, просветил: глины бывают разные – кирпичные, огнеупорные, гончарные. А ещё каолиновые, из них делают особо тонкий фарфор, посуда из такого фарфора почти невесомая, просматривается на просвет.

Вдруг Лёня что-то заметил среди жиденькой клочковатой травы, будто нечаянно прилепившейся кое-где на склоне обрыва. Он подолбил геологическим молотком и отковырял какой-то камень. Обтёр его травой, потом чистым носовым платком, который я только сегодня утром выдала ему, и восхищённо произнёс:
– Ты только посмотри!

Я пожала плечами, не понимая, чем там можно восхищаться: камень, как камень, грязно-жёлтый с тёмными вкраплениями, похожими на какашки. Он ударил по камню обратным, острым концом молотка, и я ахнула: на сколе «камень» излучал чудный зеленовато-лунный свет. Драгоценный минерал на ладони победителя – картина, которая действительно просилась на холст. Я загорелась и уже не выпускала карандаш из рук, хотелось запечатлеть геолога в поисках открытия.               (файл17   геолог   текст: в маршруте геолог, если не меряет шагами землю,то в такой позе проверяет образец на сколе, записать данные наблюдений и зарисовать обнажение в пикеташку.)

Солнце пекло нещадно. Хорошо, что Лёня сделал из газеты треуголку, и бедная моя голова была уже прикрыта от палящих лучей. Я устала бежать вприпрыжку. Хорошо ему, у него ноги длинные, на один его шаг моих приходится, наверное, пять. Тех двух-трёх минут, которые он тратил на зарисовки обнажений, мне не хватало на передышку, и наброски мои, такие скороспешные, действительно были набросками, в полном смысле этого слова, на более-менее законченные рисунки времени не было. Хотелось пить, но больше двух глотков делать, оказывается, нельзя, и я совсем сникла.
Привал для перекуса сделали тут же, на солнцепёке. Невдалеке лесок, но свернуть туда нельзя, время ограничено и на привал – не более пятнадцати минут. Есть не хотелось, только пить, пить и пить. Вода тёплая, противная, но я залпом выпиваю свою норму, за что получаю нагоняй: пить надо маленькими глотками и немного, иначе не только не утолишь жажду, но и навредишь себе, идти будет тяжелей.
После привала я еле волочу ноги. О набросках уже и не помышляю. «Шире шаг!» – командует мой командир. И я шагаю. Шагаю на одном усилии воли, понимая, что если мы не успеем во время прибыть к назначенному месту, машина ждать не станет.
Когда мы, наконец, добрались до своего стана, я с блаженством растянулась на траве в тени палатки: в самой палатке тоже жарко, потому что полог-дверь на день был опущен.
– Пошли на речку, – приказал Лёня.
– Не хочу.
– Пошли, я сказал, легче станет.
– Не хочу, – упёрлась я.
Он подхватил меня на руки и прямо в одежде плюхнул в воду. Я захватала ртом воздух, будто меня окунули в прорубь. Но сразу стало действительно легче, с речки уходить не хотелось. Да, вода это спасенье, это жизнь! Поверишь, что всё живое – из воды. Говорят, тело человека на шестьдесят пять процентов состоит из воды, и когда мы её теряем, нам плохо. Самое драгоценное на земле – ни золото, ни бриллианты, ни экспонаты Лувра, а вода. Без неё жизнь на земле угаснет. Бабушка моя рассказывает притчу, вероятно, библейскую: «В последнее-то время на матушке-Земле худо будет. Человека жажда будет мучить. Пойдёт он воду искать. Долго будет идти, вдруг увидит, блестит что-то. Обрадуется, подумает вода. А как дойдёт, увидит, не вода это, а золото. А ему и не надо вовсе его. Так што берегчи надо водичку-то, не поганить».
Выйдя из воды, я будто сил набралась и подумала: жизнь удивительна и прекрасна!

Продолжение:  http://www.proza.ru/2013/02/10/1229