Дай

Я вижу, как пышут синим огоньком мои записи, сотни книг. Бесценные воспоминания обуглились. Сухое, выжжитое поле кричит, стонет, как блудница, зашедшая не в ту комнату. 
Конец края, край закачивается, уходит моя совесть со всей дрянью. Дрянь – это мои записи, мир, который отдал свою любовь другому.
Как я могла сжечь все рукописи. Они не горят? Врал Булгаков!
Синее становится пламя, шире расходится поле. Поле – это моя жизнь. Сегодня расширяю границы. Проще сказать, убегаю, оставляя власть пепелищу.
Помню, было, время, а может, и не было времени, но я бесцельно мечтала. В глубокий сон каждую ночь приходил странный гость, завораживал сказками о человечине. Понимаете, он их убивал, работа такая, мы называем ее Смерть, а он марал руки, но душа была чиста, я грязнее, внешне, чем он внутренне.
А он приходил и говорил, говорил, говорил! Стоял на коленях и рассказывал о грехах, просил меня простить! Пугалась откровения. Столько жертв кровавых видала. Утро медленно приходило, и отпускала, его отпускала. А гость растворялся, блеснув своей черной атласной мантией.
Столько странностей за один раз. Бред, ложь, обманчивая реальность. Мы живем в реальной стране, а я вижу одни басни.
Ну почему же горят мои письмена, что плохого от них будет миру. Мир хихикнул, видать, он сам равнодушней любого чиновника.
Поле сильнее горит, превращается в Ад поднебесный, земля ломается, раздвигаясь, как две половинки одного целого.
Что я вижу? Поднимается кто-то, а в руках мешок, что несет мне он?
Вижу человек высокий, мужчина, платье в пол, как ряса, только синяя. Лысый он и на руках наколки, письмена языческие.
Подходил, босой, по пламени ступает. Я продолжаю стоять, наблюдаю. От дыма кашляю и плачу, но не двигаюсь, ожидаю. Лысый с наколками подошел совсем близко, бросает мешок к ногам. От туда, с диким писком разбегаются сотни котят.
 Громадный мужчина смеется, но говорит, наклонившись к моему уху. Грубо шепчет.
«Послушай, слушай, слушай. Остаешься на распутье. Пламя для ада или земли, а ты святая, отправляйся куда надо. Рукописи твои у нас, мы их опубликуем и пустим в массы. Чувствую, от твоих мыслей нам скоро будет очень жарко!»
И уходит, но на прощанье оставляет свиток. Я его держу в зубах, пережевывая каждый листик.
С наколками уходит и на земле, словно, не было шрама. Ровная полянка, без намека на пламя. Вижу одно изменение. На полянке, ныне желтой, стоит стол, а на ней книжонка.
Давлюсь бумагой, но ем, постепенно подкрадываюсь к неизведанному. Беру в руки книгу и листаю.  На каждой странице одна только фраза.
«Не бойся Слова!»
Что значат строки? Бросаю, бегу, а за мною котята, в руках недоеденный лист. На бегу разворачиваю его и читаю «Беги, ты беги не спотыкнись!».
 Я бросаю обузу, одежду и сумки. Приходится скинуть с плеч трудности жизни. Прощайте паршивые гадости быта. Прочь убирайте мерзлотные мысли. Я не думаю о мирах, о Вселенной, о Космосе, Боге. Не хочу вспоминать всех людей и историю. Я бегу, а за мною уже свора диких гигантских кошек. Все равно, даже если съедят!
Ах, свобода! Я голая, чистая, светлая! Мне предела не будет! Я птица, я феникс!
Вижу край, конец края, потом бездна. Не раздумывая, прыгаю вниз. Стая  за мной, как обидно за них…
Нет полета, есть грубый удар. Нет свободы, есть жесткий обман.
Падаю на свои письмена, записки. Их много, они вездесущи. Рядом стоит тот верзила в рясе, хохочет и сует мне под нос иголку с ниткой.
«Здесь ужасно много всякой дряни. Сшивай каждую страницу. Делай книгу».
Он уходит. Постой! Где я? Что будет дальше?
«Как сухое выжигала ты поле, как стонало оно, так и ты. Будешь вечность сидеть под оковами, своего дара, порока, любви»
Сижу голая, вокруг бегают коты, котята, кошки. Это все воплощенные мои грехи, странный образ.  Зашиваю все по листочку, время вроде идет, вроде нет. Я ничуть не изменилась, но точно поняла, в чем беда, в чем секрет.
Мой единственный грех – это проза. Мой единственный порок – это дар.
Я писака, писала всегда, видно сердце мое докопалось до правды. Эта жизнь и истории Смерти, подвели, разожгли злобу недр. Пальцы послушно все начеркали. Никто не должен был знать, а я знала. Никто не должен был сжигать, а я поджигала.
В рабство отправила, грешная дура – литература. Я любила тебя, я хранила тебя.
А за детей славных, созданной Музой, обругав, ты отправила к мукам.
Знаешь, милая, я согласна быть вечно в оковах. Только дай мне всевластие, над моими работами…