Живая старина

Из цикла «Подслушанные истории»

     Я присела в передней, там было прохладнее, начала читать конспект, но не успела «переварить» и абзаца, как отвлеклась интересной фразой. Вахтёрша пухлая, с тяжёлыми веками над белесыми глазами, протяжно окая, говорила сухонькой уборщице, облокотившейся на её стол.
      – Он ночами-то не спит, всё смотрит с крыши-то цельную ночь. А потом всё скажет: когда грибы, ягода какая. Умный у нас был отец. До чего умный! Уж он, бывало, сено-то уложит, ни одна мышь не тронет. У других едят, а у нас – нет. Просят его:  «Сергей Ваныч, заложи сенцо-то!» «Ну, вас к лешему», – скажет, – а сам заложит. И меня научил…
       И ведь не пересушит сена ни за что! У нас поле-то большое было, всё – клевер. Говорит отец: «Нагоню я тебе, мать, косцов». И приведёт человек шесть, семь. Мать только ахнет, они ведь и едят с нами.  «Куда их столько-то!»
       А косцы цельный вечер и ночь возят сено-то, днём – нет, только солнце спадёт и всю ночь. Отец только покрикивает: «Не больно поворачивайте, осторожно, шишку бы не сбить!» Сарай у нас был огромный. В один конец въедешь, из другого выедешь…
       Умный был отец. Нужно кому улей поставить, он колышек в землю вобьёт, к нему мизгиря привяжет, если мизгирь подохнет, – хорошее место – тут и ставь! Много знал. На охоту ходил, только если Марью Петровну встретит, назад воротится. Удачи не будет! Что за человек эта Марья Петровна?!
       Ещё вернётся, если попа увидит, исплюётся весь, изругается, не пойдёт никуда. Страсть попов не любил! Жеребцы, говорит, тонкогривые. Так с матерью невенчанный и жил. «Невенчанный?! – переспросила уборщица с испугом. – А вас-то хоть крестил?
       Он матери говорит: «хочешь, крести, что хочешь, то и делай, а я венчаться туда не пойду к жеребцам – и всё тут». Крестила нас мать, а поп всё равно не признавал, увидит где – «незаконнорожденные», говорит. Так и не дал нам учиться, я потому вот четыре класса только окончила, братья – тоже. А уж как учительница-то бегала, мальчишки больно способные были. Не разрешил поп.
        «Они незаконнорожденные», ;  говорит, – пусть и за четыре класса спасибо скажут! Вот раньше как было. И минутку помолчав, вдруг вздохнула и переключилась на сегодняшний день. «А теперь ведь им всё, всё государство даёт, а они что? Да, как вы будете ребятишек воспитывать, если сами невоспитанные?! Что за народ пошёл? Приходят они в институт, в институт, – со значением повторила она, – не куда-нибудь, ну, ровно на пляж! – она показала рукой большой вырез на груди.
        – Ты куда, – говорю, – идёшь, девушка? Здесь ведь не пляж – институт! Э, Павел Дмитрич был тут директором, увидит такую, глазами как поведёт, засверкает.
       – Идите, приведите себя в порядок! Куда пришли? Срам! Срам один.
Внучек мой давеча глядел, как одна-то причёску делала, городила тут перед зеркалом.
       – Бабунька, – шепчет, – это Баба Яга?
       – Нет, это наша студентка.
       – А что ж у неё волосы-то дыбом стоят?
А вить он дитё, что увидит, то и выложит, как есть.
Уборщица повернулась в мою сторону.
      – Теперь жениться-то не на ком, – включилась она в разговор, – я парням говорю, этим, что кончают в этом году: «женитесь теперь, ребята?» А они:
      – Что вы? Жену нынче труднее найти, чем выучиться.
       Я поняла, что последние нравоучения стараются довести до моего сознания, ушла учить свой конспект в другое место…
      А ночью проснулась – и вдруг пахнуло на меня сухим, звенящим под ветерком сеном, клевер вспомнился с «усохшей шишечкой, словно малина», улей, непонятный мизгирь на колышке и «тонкогривый жеребец» –  поп.
      До чего хорошо стало! Какая старина! Не поленилась, включила свет, вытащила словарь Даля, нашла «Мизгирь» ; очевидно, имелся в виду какой-то паук. Талантливый человек отец этой женщины был. А вера в «дурной глаз?» А загубленные способности детей из-за его упрямства и настойчивости уязвлённого попа!
       Кажется, что такое могло быть в незапамятные времена, но ведь – совсем недавно, сама вахтёрша жива-здорова и довольно ядовита в отношении модных причёсок и декольте! Ну и времечко выпало ей на долю! Войны, голод, революция, победы, поражения… и вот теперь стол в вестибюле, где перед зеркалом вертятся девчонки, делая себе модные начёсы.
       И странно. Я видела её из года в год пять лет! А теперь – неужели больше никогда не увижу?!
                Ярославль, 18 июля 1965г.