Угол падения, или Странный Эм и его Нейтрино

             РОМАН В 3-х ЧАСТЯХ



Часть первая


СЛАБЫЕ  ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ


Немногим более полувека назад в науке
появилось слово «нейтрино» и было
положено начало той поразительной
цепи научных открытий, которые мы
связываем с тем, что именуется
слабыми взаимодействиями.

В. Г р и г о р ь е в  и  В.М я к и ш е в. Силы
в природе.



Глава первая

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

.
И вечером я увидел замечательное
сияние. Чудесный сказочный полусвет,
подобный отблеску далекого
гигантского пожара, ибо здесь,
в стране призраков, свет был
призрачно бел.

Фр. Н а н с е н. Избранное.

     Die Newtonsche Teorie.Es ist wohlbekannt , da; die Newtoncshe Grenzbelingung des konstanten Limes fur ; im raumlich Unendlichen zu der Auffassung hinfuhrt,  da; die Dichte der Materie im Unendlichen zu null wird. Wir denken uns namlich, es lasse sich ein Ort  im Weltraum finden, um den herum das Grawitationsfeld der Materie, in gro;en betrachtet, Kugelsymmetrie besitzt (Mittelpunkt ). Dann folgt aus der Poissonschen Gleichung,  da; die mittlere Dichte ; rascher als  1/r; mit wachsender Entfernung  r vom Mittelpunkt  zu null herabsinken mu;, damit  ;  im  Unendlichen  einem festen Grenzwerte zustriebt. *  (*Теория Ньютона.  Как известно, граничное условие Ньютона в форме существования постоянного предела для  «;» в пространственной бесконечности ведет к представлению о том, что плотность материи в бесконечности  обращается в нуль. В самом деле,  представим себе, что во Вселенной можно найти место, вокруг которого гравитационное поле материи, рассматриваемое в целом, обладает сферической симметрией (центр). Тогда из уравнения Пуассона следует, что средняя плотность ;  с увеличением расстояния  r  от центра должна стремиться к нулю быстрее, чем 1/r;, для того чтобы  ;  в бесконечности стремилось к некоторому пределу.-  Перевод с нем. Прим. автора ).


Вот она, та самая статья, где Эйнштейном был брошен вызов небесной механике Ньютона и открытому им закону всемирного тяготения. Именно здесь, как полагал Эммануил Рожнов, размышлявший сейчас над немецким изданием статьи знаменитого учёного, был подведён итог почти двадцатилетней работы создателя общей и специальной теории относительности.
«I am sorry! Excuse me» – живо представил себе он Альберта Эйнштейна, просящего прощения у своего великого английского предшественника за то, что не согласился с его выводами и пошёл по непроторённым путям.
«…Die mittlere Dichte ; rascher als 1 / r; mit wachsender Entfernung r vom Mittelpunkt zu null…»  Эммануил Рожнов ещё раз перечитал  заинтересовавшее его место в статье и задумался. «Итак, - подумал он, - для того чтобы ; в бесконечности стремилось к некоторому пределу,  средняя плотность ; с увеличением расстояния r от центра должна стремиться к нулю быстрее, чем 1/r;. Но почему? Не связано ли это с законами Мирового Вакуума, принимаемого за безвоздушное пространство? Нет ли тут какой  связи с физическими характеристиками и поведением нейтрино?». «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, - вспомнились ему слова из Священного Писания.  - Тьма скрывала океан, над водами носился Дух Божий. И тогда Бог сказал: «Да будет свет!», и воссиял свет» Так говорилось о  сотворении Вселенной в древних легендах и мифах. Почему именно с хаосом, бездной и пустотой связывали древние мудрецы начало мира? А было ли  оно   -  Начало?
Идеи роились в голове и сразу же  отбрасывались, как несостоятельные и пустые. Эммануил потёр тыльной стороной ладони лоб, наморщившийся от напряжения и усталости, и откинулся головой на валик сиденья. За его спиной шёл приглушённый разговор о чём-то важном, но о чём, он не мог никак взять в толк. Его вновь начали одолевать прежние мысли о «плотности материи», как будто бы стремящейся в  бесконечности к нулю... Нейтрино, думал он,  вот  источник равновесия,  прообраз «бездонной», «безбрежной» и «пустой»  Вселенной! Вот из чего состоит  всё и во что это разнообразное «в с ё»  превращается.
«Сила тяготения, или центростремительная сила, - размышлял далее Эммануил Рожнов, не удовлетворённый только что сделанными скороспелыми выводами,  -   заставляет тела  при их свободном падении устремляться к центру Земли. Действующая же на тело равная по величине   центробежная сила, или сила отталкивания,  приводит к  равновесию, создаёт феномен невесомости. Там, где в природе уже имеет место такое состояние, можно говорить о равенстве действующих на тело этих сил. Но стоит лишь уменьшиться или увеличиться одной из них, и немедленно меняется положение тела в пространстве. Воздушное пространство, обладающее гравитационной массой,  при вращении Земли вокруг своей оси одновременно и притягивается к поверхности нашей планеты, и отталкивается от неё при тангенциальном ускорении. До тех пор, пока процесс остаётся устойчивым, инертная и гравитационная массы равны. И,  наоборот, до тех пор, пока они равны, система находится в устойчивом равновесии, как бы в состоянии абсолютного покоя. Но всё дело в том, что в природе нет абсолютного покоя, все процессы находятся в состоянии неустойчивого равновесия. И только поэтому мир имеет свою историю, только поэтому он постоянно меняется, приобретая тем самым длительность, время».
«Прости меня, старина Эйнштейн!» - мысленно обратился Эммануил Рожнов к воображаемому собеседнику, представив себя на месте Эйнштейна, просящего прощения у создателя небесной механики.
-С кем ты разговариваешь? - как из бездны донёсся до Эммануила знакомый голос.
Это был твой голос, долетавший до его слуха, как из подземелья.  Рожнову нужна была секунда, чтобы придти в себя.
-Ни с кем, - буркнул он в ответ, недовольный тем, что незаметно для себя отключился от всего окружающего мира и начал вслух разговаривать сам с собой…
-Ни с кем, - повторил он для большей убедительности. – Сам с собой…
- Эм, дружище, не ври, пожалуйста! – фамильярно произнёс рядом с тобой сидящий черноволосый мужчина со смуглым лицом и чуть раскосыми, узкими глазами. – Эля права, ты разговаривал, и, если мне не изменяет мой собственный слух, разговаривал с покойником… Извини меня, Эммануил Аркадьевич, но этим покойником был не кто иной, как Альберт Эйнштейн.
-А… Возможно, возможно. Похоже, дорогой мой Юрий Алексеевич, что я начинаю сходить с ума.
-Все вы сумасшедшие, - хихикнула ты и украдкой посмотрела на своего соседа, подумав: «Не обиделся ли...».
Своего черноволосого красавца-соседа ты видела  не раз, но близко сойтись  с ним так и не смогла. Робость одолевала тебя. Непонятная даже тебе робость…
-Кто это – «все»? – спросил Юрий Алексеевич, слегка наклонив голову, и в его голосе не было ни капельки укора.
-Все, - повторила ты упрямо и уточнила: - Нобелевские лауреаты. И нынешние,  и будущие.
Ты хотела ещё что-то сказать, но в это время снаружи донёсся ужасный рёв турбореактивного двигателя. Самолёт затрясся в вибрационной лихорадке и двинулся по взлётной полосе. Его вибрация отозвалась в теле неприятной дрожью. Нервной дрожью…
Взмыв в воздух, авиалайнер взял курс на Стокгольм. Мужчина, которого друзья называли  просто Эмом, а ты ласково Эммиком, тряхнул головой, окончательно сбросив с себя груз виртуальной реальности, и только тут заметил высветившееся на табло над дверцей кабины пилотов предупреждение на двух языках: «Fasten your safety belts, please. Пристегните, пожалуйста,  ремни!» Мимо величаво проплыла  с подносом в руках длинноногая стюардесса, предлагая разноцветные леденцы и налитый в массивные чашки крепкий чай.
Эммануил машинально сгрёб в кулак с подноса несколько леденцов и, повернувшись вполоборота, предложил их своей соседке, ещё молодой, но уже полнеющей красивой женщине, рассматривавшей в иллюминатор великолепие яркого голубого неба с огромными белыми подушками плывущих внизу облаков.
-Эрдэнэт! – позвал он женщину. – Угощайся. А то закружится голова.
Женщина, которую  назвали  Эрдэнэт, степенно повернула голову и обворожительно улыбнулась. На её смуглых щеках проступил еле заметный румянец, а может, это просто показалось Рожнову… Но именно в эту минуту он, по большому счёту, оценил выбор своего друга и коллеги: женщина показалась ему сказочным персонажем из доброй сибирской сказки.
-Спа-а-сибо, - мягким голосом, нараспев, ответила Эрдэнэт, но конфет не взяла и вновь, отдёрнув занавеску, углубилась в созерцание…
-Уважаемые пассажиры,  – это уже был голос стюардессы. – можете отстегнуть ремни… Мы направляемся в Швецию, в Стокгольм. Наш авиалайнер летит  на высоте 1200 метров, скорость полета 900 километров в час. Температура за бортом близка к нормальной.
Какая тут, на километровой высоте,  «нормальная» температура, никого не интересовало. Важно было только то, что нормальной она была в авиасалоне.
-А кофе будет? – раздался с задних кресел зычный голос мужчины.
-Будет, - пообещала стюардесса. – В аэропорту, после приземления.
-О-о! – недовольно протянул тот же мужчина, но спорить не стал: в порту, так в порту…
-Эммик! – как будто продолжая начатый разговор, позвала ты и дотронулась до плеча мужа. – А ты… Ты захватил с собой шампанское?
-Нет.
-Ну, почему? – капризным тоном спросила ты, словно собиралась на вечеринку к подруге.
- В присутствии шведского короля  хочу произнести свою речь на светлую голову.
-А я люблю шампанское! От него я становлюсь весёлой и доброй. А вы… - хотела ты уже завести разговор с соседом, но в это время с переднего кресла раздалась та же певучая и незнакомая речь:
-Ичэтчэми, Ыерген-ган! Осикта  дэгдерэн   тырганиду.
-Осикта? – тихо переспросил  на своём наречии твой сосед и, посмотрев в окно, сказал по-русски: -  Это не звезда, Эрдэнэт. Это летит спутник.
Эрдэнэт грациозно повернула голову:
-Хактырадяран. Ыерген-ган, эдяран  свеа корола    долболтоно? Чиктылэдэдэрэн?
-Эвидэрэн. Фильмава ичэтчэрэн.
-Се долболтониду?
-Адерэн.
-Корол сведа илмакта, гудёй? – не унималась женщина. – Корола эвэдытчэрэн?
Ыерген-ган утвердительно кивнул головой.
Эрдэнэт отвернулась к окну, успокоившись. Но этот короткий разговор окончательно взбудоражил тебя. Твоему любопытству уже не было предела: как это так! Рядом с тобою сидит  симпатичный мужчина, разговаривает во весь голос, а ты не понимаешь из его слов ни бельмеса. Юрий Алексеевич заинтриговал тебя не на шутку.
-Простите, - срывающимся шёпотом спросила ты у него, -
о чём это вы сейчас разговаривали?
-Да, так, ни о чём, - сказал нехотя твой сосед, явно недовольный тем, что кто-то посторонний сейчас вмешивается в его личную жизнь. – Эрдэнэт спрашивала, будет ли на приёме король Швеции с королевой, и объявят ли в собрании, что я шаман…
-Ну? – лицо твоё от нетерпения вытянулось, ты трепетала от  услышанного.
-Думаю, что да. А, в общем, какое это имеет значение! – заключил почти весело Юрий Алексеевич, дав тебе понять, что разговор на эту тему он продолжать не хочет. - Уж лучше я расскажу тебе о Луне. И время будет быстрее идти и мозгам передышка.
-Ой, как интересно! – с театральной  наигранностью согласилась ты слушать лекцию о тайнах  движения Луны, и сосед благодарно посмотрел на тебя,  довольный тем, что есть перед кем ещё раз прокатать своё выступление.
-Луна, по-эвенкийски, бега, – наш вечный спутник…
-Это я уже знаю.
-Хорошо. А чего же ты тогда не знаешь о Луне?
-А я и сама не знаю, чего я не знаю.
-Вот это ответ, достойный женщины. Да будет тебе известно, что Луна олицетворяла всегда женское начало. Её оборотная сторона и сейчас остаётся тайной для всего человечества, но самой загадочной для  нас всегда будет тайна её эфемерид.
Юрий Алексеевич, наконец-то, оседлал своего любимого конька и начал спокойно излагать свою теорию. До слуха Эммануила доносились обрывки фраз, но и по этим обрывкам он мог составить целостное представление о сути научного открытия  друга.
За это открытие, – за составление принципиально новых таблиц лунных эфемерид, – ему и была присуждена Нобелевская премия. Эммануил Аркадьевич склонился над текстом своего выступления, ему хотелось сказать о многом, но его уже предупредили, что текст должен быть тщательно продуман, краток и прост для понимания публики.
«Ваше Величество! Уважаемые коллеги! Леди и джентльмены!»
Вот таким должно быть обращение, его первые слова перед собравшимися. А дальше что? Что дальше? Ах, вот… О науке. Надо сказать несколько слов о науке. Всё, что сейчас вертится в голове, всё это так примитивно и пошло! Может быть, продолжить вот так: «В докладе уважаемого Председателя рассмотрены некоторые вопросы развития фундаментальных наук, являющихся основой и научно-технического прогресса, и культуры. К сожалению, в последние годы всё чаще и чаще к учёным предъявляются необоснованные претензии, требования кардинальной ломки структуры и организации научных учреждений.
 Слов нет, в этой области у нас немало недостатков. Но когда с таких высоких трибун, в печати и на телевидении нас, учёных, обвиняют в том, что главным орудием труда крестьян в большинстве стран остается мотыга, как не вспомнить тут таких титанов мысли, как Шекспир, Гёте, Пушкин, Ибсен, Толстой, тем не менее, мир в их время оставался неграмотным. Но нет никаких оснований обвинять в этом великих писателей. Мы в своей стране имеем достойных предшественников, которыми по праву может гордиться мировая наука: шесть Нобелевских премий в области науки, полученных российскими учёными, присуждены за работы, выполненные в нашей Академии Наук. Это мощная организация с разветвлённой сетью собственных лабораторий, в которых учёные имеют свободу выбора и возможность вести фундаментальные работы, независимо от временной конъюнктуры.
И если мы сегодня отстаём в электронике, в лазерной технике и технологии, то в этом меньше всего повинны такие, например, Нобелевские лауреаты, как Басов и Прохоров. Напротив, заслуга их научных школ в том и состоит, что это отставание ещё не приняло катастрофического характера. Это не значит, что в развитии фундаментальной науки нет промахов и нерешённых глобальных проблем. Прежде всего, это касается разрыва между наукой и образованием. Для фундаментальной науки, как и для любой другой области человеческой деятельности, чрезвычайно важна своевременная передача эстафеты от старшего поколения к младшему. Как не вспомнить тут слова Резерфорда, обращённые к Капице: «Я остаюсь молодым, когда работаю с вами, моими учениками!» Лет восемь назад я работал в США, в лаборатории своего друга профессора Иллинойского университета Юзефа Полоньяка.
Однажды мы поехали к его родителям. Просто навестить их. Отец Юзефа – старый американский шахтёр, полвека проработавший под землёй. Я на всю жизнь запомнил его слова, сказанные о нас: «Дорогой мой Эм, если ты мне скажешь, что русские шахтёры живут лучше наших,  я тебе не поверю. У меня есть родственники в Орле, я получаю от них письма и посылаю им посылки. Но скажу тебе то, чего ты не часто можешь услышать здесь, в Америке. Американские рабочие живут хорошо благодаря тому, что вы вынесли за нас все тяготы войны. И это надо признать, как факт. Но мы не умеем ценить чужих заслуг, мы слишком самолюбивы, самонадеянны и высокомерны» Золотые слова! Нам не враждовать надо, а объединять усилия для развития фундаментальной науки, на благо всего человечества». Вроде,  складно получается, подумал Рожнов, да ведь не дадут сказать! Протокол не позволит, а королевские референты знают в нём  толк…
Эммануил прислушался к тихому говору за своей спиной – Юрий Алексеевич увлечённо излагал азы вузовской астрономии, попутно привлекая к своему рассказу новые факты, а то и просто приукрашивая его собственными фантазиями.
-Ой, как интересно! – повторяла ты, деланно демонстрируя перед соседом свою заинтересованность темой.
-К концу первой трети шестнадцатого века, - продолжал Юрий Алексеевич свой рассказ о движении небесных тел, - завершился период изучения движения планет, который можно назвать описательным. Было установлено, как движутся планеты, но оставалось неясным, что лежало в основе мирового порядка, почему именно так, а не иначе, движутся планеты Солнечной системы. Это было сделано благодаря открытию закона всемирного тяготения. Установлено опытным путём притяжение небесных тел друг к другу.
-И Луна притягивается Землёй?
-Да, конечно.
-А она не упадёт на Землю? – робко спросила ты, зная, конечно, что не упадёт, но тебя уже начинало распирать детское любопытство.
-Не упадёт.
-Но,  как же так? Если все планеты притягиваются друг к другу, вполне ведь можно ожидать, что Луна свалится на нас в один прекрасный день.
- Не беспокойся, Эльвира Павловна! В обозримом будущем падения Луны на Землю не ожидается. Да, действительно, имеют место нерегулярные и скачкообразные изменения угловой скорости Земли. Иногда она по не известным нам причинам внезапно снижает угловую скорость, и тогда вода океанов затопляет материки и образует новые континенты. Считается, что такое замедление движения Земли вокруг оси сокращает расстояние между нашей планетой и Луной. Однако поводов для паники пока нет. Луна вращается около своей оси в ту же сторону и с той же средней угловой скоростью, с какой обходит вокруг Земли. Из этого всем известного факта следует,  что Луна  всегда будет обращена к Земле одной и той же стороной.
-Значит, нам волноваться нечего?
-Пока никаких причин для волнений нет. Есть, однако,   ученые,  которые  склонны  считать главной виновницей космических бед, постигших когда-то Землю, Луну.  Многие  астрономы утверждают,  что  в  результате  подобного  взаимодействия   Луна   медленно отдаляется от Земли. Из этого следует, что когда-то в древние  времена  Луна была гораздо ближе к Земле. Некоторые полагают даже, что Луна  первоначально являлась частью Земли и была выброшена из нее очень много лет  назад.  Правда, большинство ученых не принимают  эту гипотезу всерьез.
-Почему?
 -Есть предположение, что Луна и Земля движутся в автономном режиме вокруг центра масс, и их орбиты сплетаются наподобие скрученной верёвки.
-Как это? И есть ли этому объяснение?
- Пока нет. Что же касается Луны, то тут мы и вообще на данный момент имеем множество неразрешимых загадок.
-Да? И какие же это загадки?
- Весьма замечательную аномалию в движении Луны представляет ускорение ее среднего движения, производящее с течением времени значительное изменение в долготе Луны.  Это вековое неравенство было открыто еще в начале XVIII века Галлеем из сравнения древнейших наблюдений с наблюдениями его времени. Возможную же причину этой разности Адамс и Делоне видели в замедлении вращения Земли около оси, чем потом некоторые объясняли причину такого странного явления природы, как приливы и отливы в мировом океане.
-Я слышала об этом и не один раз, - утомлённая совершенно непонятной тебе чисто физической теорией и,  прозрачно намекнув  на собственного мужа,  ты добавила: - Кое от кого. А вы считаете, что это тоже остаётся неразрешимой загадкой?
-Вот именно! Приливы и отливы имеют иную природу, и связано это с внезапным кратковременным замедлением вращения Земли, в результате чего, в общем, наша планета постепенно теряет свою угловую скорость.
-Ужасно интересно! – заключила ты и, на всякий случай, спросила: - А где вы будете жить в Стокгольме?
-Как – где? В отеле. Ну, конечно же, в отеле! И, как я полагаю, в шикарном,  пятизвёздочном.
-А вы не хотите пожить… в шведской семье?
-В шведской семье? Ну, нет! Для шведской семьи не хватает одного важного условия?
-Какого?
-Шведов, - сострил Юрий Алексеевич. -  Для шведской семьи нужны шведы.
-Эми эдяран сведа кургэн? – поинтересовалась Эрдэнэт, внимательно слушавшая разговор.
-Хавалдяран, - неопределённо ответил Ыерген-ган.
-Эммик! – позвала ты, не согласившись с доводами противника шведских семей. – Давайте жить сообща. Вместе, в одном номере. Вы будете нам приносить свою премию, а мы с Эрдэнэт будем ходить по магазинам и тратить её. Страсть как люблю тратить деньги. Хочу купить себе жемчужное ожерелье. Больше ни-че-го! Эммик, мы купим мне жемчужное ожерелье? Только чёрное…
-Купим, - равнодушно согласился Эммануил Аркадьевич, думая совсем о других вещах.
-Значит, опять не купим, - поняла ты по его тону. - Но почему? Почему ты всегда мне отказываешь, когда я что-то прошу?
Ты скорчила недовольную гримасу.
-Почему?- переспросила ты, не надеясь на ответ.
Он,  чуть помолчав, произнёс ужасную для тебя фразу:
-Премии не будет.
-Ка-а-ак!?
  -Деньги переводятся на строительство новой лаборатории.
«Ты с ума сошёл!» - хотелось тебе крикнуть на весь авиасалон, но в это время вновь в проходе появилась длинноногая стюардесса, а на квадратном табло высветилось:
«Fasten your safety belts, please. Пристегните, пожалуйста, ремни».  Самолёт шёл на посадку.






         Глава вторая

      СКАЗКА  О  БАРАНЕ  НЕПОМНЯЩЕМ

 Не может волк, не лишая живота, на свете
прожить – вот в чём его беда! Но ведь он этого
не понимает. Если его злодеем зовут, так ведь
и он злодеями зовёт тех, которые его преследуют,
увечат, убивают. Разве он понимает, что своею
жизнью другим жизням вред наносит? Он думает,
 что живёт – только и всего.

М.Е.С а л т ы к о в - Щ е д р и н.  Бедный волк.

Настоящая русская деревня Охабино, где он родился, имела тогда дворов тридцать-сорок. Если, конечно, считать и  сараи, где всё ещё с той войны ютились немощные старики; если считать и обветшалые развалюхи, в которых и вообще-то никто не жил, но которые, - почему-то именно эти развалюхи!- привлекали деревенских мальчишек по вечерам своей звенящей тишиной и вечной, гостеприимной таинственностью. Днём – изба как изба, ничего особенного, с покосившейся крышей, выцветшей на ней и уже подгнившей соломой; кучей огромных, манящих в ночи светлячками старых дубовых брёвен; с выбитыми стёклами окон, откуда всё ещё торчали, разбрасывая по завалинкам пух, истлевшие подушки.
Говорят, что ему повезло: вместе с родителями он жил в деревенской школе, стоявшей на отшибе, на самом юру. Мать его, Елизавета Петровна, приезжая учительница, направленная после окончания педагогического техникума в Охабино, встретила тут в свои восемнадцать лет мужчину, бывшего заключённого, попавшего под амнистию. Когда-то, в сорок восьмом, он, студент Аркадий Рожнов, выступил на общем собрании своего института, где учился, в защиту «врачей-вредителей». И получил срок… Пятьдесят третий год с августовской амнистией принёс ему свободу, а вместе с нею – полную реабилитацию. Случайно он оказался в Охабино, в школе. Остался на ночь глядя, в школьной учительской, да так и прилепился к одинокой девочке, а через три  года родили они себе сына и назвали его Эммануилом.
 Мать часто называла его Эммиком, а деревенские мальчишки, которые без прозвищ как будто бы и не рождались вовсе, звали его просто Эм. Отца он почти не помнил; инженер по специальности, тот работал в городе на чугунолитейном заводе, приезжал в деревню, в семью, редко, даже по выходным. Зато в его отпуск, если он вдруг выпадал на летние месяцы, все они оказывались вместе и уезжали в Юрмалу, к берегу моря и там отдыхали всё лето. К тому времени мать закончила заочно учительский институт, но диплом ей не понадобился – подкралась негаданная болезнь. И она не смогла больше учительствовать.
Впрочем, мать всё ещё на что-то надеялась и пока не спешила переезжать в город к мужу, - он снимал там жильё,- а продолжала в той же школе ютиться вместе с Эммиком, который был её отрадой, её воздухом и её единственным утешением. Всё, что в её душе было радостного и светлого,  возвращалось добром к сыну, а отец, привозивший на каникулах целые чемоданы мудрёных книжек, мечтал видеть Эммануила в будущем непременно физиком-ядерщиком. Война самому ему помешала окончить физико-технический институт. Раненым придя с фронта, он всё-таки восстановился, но сдать государственные экзамены и защитить диплом не удалось – арестовали…Однако знания, которые он получил в вузе, потом ему пригодились.
До выпускного вечера, на котором Эммануилу Рожнову  должны были вручать золотую медаль, отец не дожил двух месяцев. Тогда с матерью и случился первый инфаркт, а шёл ей всего лишь тридцать шестой год! Всё лето Эммик, не готовясь ни к каким вступительным, вынужден был просидеть у её постели дома или в районной больнице. Так стал он совсем взрослым, серьёзным, молчаливым и замкнутым. Но природа брала своё, и Эммануил довольно часто убегал к своим непутёвым деревенским товарищам, сопливым подросткам и наивным до глупости девчонкам. Убегал туда, где в годы детства проводил время, заглядывая в рот какому-либо взрослому рассказчику, приезжавшему на лето из города. А теперь он стал большим, «правильным» мальчиком, и ему тоже хотелось побыть хоть один раз в роли гипнотизирующего детские души массовика-затейника.
Наверное, это происходило не единожды, но запомнить на всю жизнь тот вечер заставила его ты, тогда ещё семилетняя крошка, приехавшая к своей бабке из Селенограда в Охабино, как говорила твоя мать, «попиться парного деревенского молочка». У бабки Алёны и коровы-то не было, и сказано это было твоей матерью так, для красного словца, чтобы сбыхать на лето дочь и укатить на юга с очередным хахалем. Единственной живностью в подворье Алёны был старый чёрный кот Сашка и не менее старый, но милый сердцу одинокой женщины, баран Мишка. О нём-то тут и пойдёт речь, потому что баран этот в тот вечер куда-то подевался, а ты, убежавшая вместе с тринадцатилетней соседкой Тоськой на посиделки, даже и не захотела его искать.
Эммануил вспомнил, как он и раньше уходил от родителей в эти самые избы и рассказывал деревенским мальчишкам и девчонкам  всякие небылицы, а чаще страшные истории, которых в его голове роилось видимо-невидимо. С детства школьная библиотека, не считая привезённых отцом из города приключенческих романов, была в его распоряжении, чем, конечно, были обделены его сверстники. И они слушали с замиранием сердца, со страхом, порой покатываясь со смеху, когда дело доходило до очень уж смешных историй. Всё это было; конечно, было… Только выскочило из головы, и лишь этот вечер, и лишь этот случай с бараном врезался в память на всю жизнь. Может быть, потому, что была тогда тут ты, а, может быть, потому, что такие рассказы и сказки, прочитанные не раз и перечитанные потом, въелись в мозг, да так, что и вспоминать-то уже не надо было. Они срывались с языка сами целыми предложениями и страницами слово в слово, как будто он специально ставил перед собой цель выучить их наизусть. А цели никакой не было. Было много свободного времени. Его не на что было истратить, когда над душой стояла строгая и любящая мать и следила за каждым шагом. Но он всё-таки убегал. И ребята ждали его. Они-то и привлекали Эммануила больше всего – благодарней слушателей нельзя было найти.
Ребята допоздна засиживались на брёвнах, а когда вдруг начинал накрапывать дождик, никто не спешил домой, а все с тревогой и опаской переходили внутрь избы, в пустые комнаты, пахнущие залежалым тряпьём и человеческой мочой. Родители искали детей для порядку, для очистки совести, но, в конце концов, ложились спать, махнув рукой, хорошо сознавая, с кем сейчас их чада.
-Вот чумной! Опять собрал вокруг себя девок! - ругались деревенские бабы, имея в виду, конечно, «чумного Эма». – Кто, кто? Да  Лизавет-Петровной сын, Эммик. Вот охальник… А если что случится!?
Ругали больше для виду, зная, что не случится ничего с их девками,  если они «там». Вот если бы их там не было, - а это касалось как раз повзрослевших и потолстевших дочек, потерявших надежду выйти замуж, - то жди беды от Лёхи Сыча или Татьяниного Валерки. Не раз приходилось им пенять своим обманутым и опозоренным дочерям, показывая на распухший живот: дочери сопели притворно, пускали слезу и по вечерам опять убегали к Лёхе. «Все так живут!» - думали они о себе и, конечно, о своих родителях, у которых рыло было тоже в пушку, а потому упрекать своих взрослых чад у них не было никакого морального права.
И они жили «как все». Чуть ли не добрая половина тех, кто сейчас слушал Эммануила, тоже была из «нагуленных» и брошенных своими отцами. И не только отцами, а и матерями, подавшимися за лёгкой и сладкой жизнью в город, подальше от контроля со стороны старших, от зорких родительских глаз. Отпускали молча в город с тайной надеждой: авось прилепится к кому и замуж выйдет за хорошего человека… Сколько таких случаев было! Перебирали в памяти судьбы своих знакомых, но случаев что-то не припоминалось. Дочери возвращались обратно в Охабино, злые как змеи, бросали очередного нагуленного на воспитание своим родителям и укатывали обратно в город.
Да, да, спите спокойно, ничего не случится с вашими детками… А так хотелось им, родителям, чтобы случилось! Чтобы «чумной Эм» пришёл зятем в их дом. В  и х  дом, а не в соседский! Да надежды было мало, и, собственно говоря, надежды не было никакой… А он весь из себя такой обходительный, такой умный и статный, что жуть берёт, и не поймёшь, как с ним разговаривать, когда сядет за стол. Но он был единственной их мечтой – другие уже давно разъехались кто куда: кто подался на шахты, кто устроился в городе слесарем, окончив с горем пополам  курс наук, кто ушёл в армию. Только он, сын учительницы, теперь уже при больной матери, никуда не попадал, ни под какую разнарядку. И никто не знал, что было у него в голове, и никто не ведал, как сложится судьба этого мальчика.
Ты пришла сюда, движимая несгораемым детским любопытством, вместе со своей соседкой, тощей и долговязой, словно её год держали на голодном пайке. Тоська уговорила тебя, но ей и не надо было особо тебя уговаривать: ты бы всё равно нашла причину, как оправдаться и убежать от бабки Алёны. На первый случай хватило бы того, что ты сразу же и выложила начистоту:
-Пойду, бабуль, поищу Мишку… Он, наверно, с чужими вовцами во двор забежал!
Бабуля глубоко вздохнула, – не впервой ей слышать выговоры от соседок, что мол, её рогатый дьявол им всех баранов побил, – но тебе она сказала примирительно и ласково:
-Иди, иди, доченька… Подыши деревенским воздушком. Знаю, ведь, к какому Мишке…
И не договорила. Только махнула рукой и скрылась за дверью своей хаты.
Ещё не совсем стемнело, и Эммик сразу заметил тебя, новенькую. Из всех, кто тут сейчас сидел на брёвнах, он задержал взгляд на тебе, и ты, то ли не выдержав этого взгляда, то ли от притворного детского кокетства, отвернула свой округлый подбородок к плечу и так сверкнула в его сторону белками глаз, что ему вдруг стало не по себе. В этот миг Эм почувствовал, что он уже не ребёнок, что ему скоро восемнадцать, и какая-то странная мысль пронзила его: а не рано ли он родился? Пронзила и угасла, не оставив ничего, кроме  ноющей раны в душе. Раны на всю жизнь…
Сегодня Эммануил назло самому себе не остался дома. Все эти годы родители готовили его на мехмат Московского университета, а он терпеть не мог механики в её приложении к производству. Ему казалось, что в этом и только в этом всё опошление науки, и то, что произошло с небесной механикой Ньютона после ОТО, было тому подтверждением. В науке появились новые имена. Вернадский, Эйнштейн, Бор, Планк, Ландау.
В каждой точке равновесия, как-то прочитал Эм в одном из толстых журналов, завязывается целый узел важнейших физических, даже космических, проблем… Что это значит? Что это за равновесие? Запретное и разрешённое состояние? Возможное и в то же время невозможное? Бытие и небытие? Вакуум?…
-Мам, - спросил он однажды у своей матери, окончившей физмат учительского института, - а что такое «равновесие сил»?
Вопрос показался ей тогда назойливой выходкой капризного ученика, чтобы сбить ее с правильной мысли, но она тщетно пыталась подыскать объяснение для себя самой и не находила ответа.
-Н-не знаю, - неожиданно призналась она и похолодела от мысли, что уж такого ответа не ожидал от неё её сын, привыкший видеть в матери ходячую энциклопедию. - Спроси лучше у Аркадия Ильича.
Так она называла своего мужа, который был старше неё лет на двадцать. При сыне, да и без него, она никогда не называла мужа по имени, оправдывая это своей профессией, но уж сын-то наверняка чувствовал, что мать так и не смогла преодолеть такую разницу в годах, и для неё инженер Рожнов так и остался Аркадием Ильичём. Тоже на всю жизнь…
Эммануил не стал тогда тревожить дремавшего на диване отца, - а зря! это он осознает позже и будет в этом раскаиваться, - собрался быстро и вышел.
-Когда придёшь-то? – вдогонку спросила мать.
-Завтра.
«Равновесие сил! Равновесие сил! Мир держится законом равновесия и гармонии». Эммануил шёл на деревенские посиделки и не знал ещё, что вот сейчас от его навязчивой идеи не останется и следа, как только в куче подростков он заметит тебя, твои стреляющие матовым блеском глаза. Ваши взгляды лишь на мгновение встретились в этот час угасающей зари, но ты успела по-детски почувствовать к Эммику совсем не детский интерес, не детскую внутреннюю тягу.
Сначала просто подурачились. Размяли кости в шутливых тумаках и догонялках, а потом, устав, расселись на брёвнах. Когда пришёл Эм, потасовка кончилась, и какой-то грубоватый мальчишеский голос нарочито серьёзно произнёс:
-Это дело надо расследовать… Антонина, признавайся, куды загнала бабкину скотину? - И добавил уже совсем весело: - О-ох! Я бы его убил, вот, ей-богу! До того надоел…
-О чём разговор? – поинтересовался Эм. – И кто это кому надоел?
-Я не виноватая, - плаксиво произнесла Тоська. – Ну, скажи, Эля!
В первый раз назвали тут твоё имя, но ты словно и не слышала вопроса соседки.
-Так о чём разговор? – повторил Эммик, обращаясь теперь уже к парню, который показался ему меньше похожим на идиота, чем предыдущий.
-Началось с того, что с пастьбы не пришёл домой баран тётки Лены. И тётка Лена, то, бишь, бабка Алёна, грозилась вот этой девочке дать взбучку, - и он показал пальцем на тебя.
-Не ври-ка! – заступилась за тебя соседка, хорошо знавшая, что бабка Алёна никогда пальцем не трогала свою внучку и, вообще, души в ней не чаяла. – Она сказала, дай Бог, к утру найдётся…
-Найдётся-то найдётся, - загадочно произнёс первый подросток, - только уже пора бы его и прирезать…
-Живодёр, - огрызнулась Антонина, но спорить не стала, чёрт его знает, а, может, он и прав…
-Ну и что, что живодёр, - согласился спокойно тот. – На живодёрне тоже люди работают.
-Бараны – вещь загадочная, - стараясь придать всем игривое настроение, вступил в эту перепалку Эммануил. – С незапамятных времён живут они в порабощении у человека.
Кто-то хихикнул, а Эммик, вдруг вспомнив недавно прочитанную сказку, слово в слово стал ее рассказывать. Так никто и не догадался тогда, что эту сказку он, как маленькому ребёнку, рассказывал тебе, а не кому-то ещё. Не случайно из своего детства запомнился тебе надолго только этот голос. И этот голос, и эта сказка останутся на долгие годы в твоей памяти единственным светлым пятном…
Да, да, вот это место из толстого журнала всё время пытался вспомнить Эм, идя на вечеринку. Именно это место нужно было ему продумать и объяснить, когда он не нашёл в себе смелости разбудить больного отца и спросить его… «Из этого следует, - писал Гегель, - что они находятся в равновесии, что насколько увеличивается одно, настолько же возрастает другое, насколько уменьшается одно, настолько убывает также и другое». Это из его «Науки Логики». А вот что по этому поводу говорил Менделеев: «Вот это-то равновесие и составляет предмет чрезвычайной важности, изучение которого всё более и более расширяется и, конечно, будет содействовать объяснению множества химических явлений». Химических! А почему только химических?!
-Ну, ну, а дальше? – теперь уже Тоська отвлекла Эммика от внезапно нахлынувших мыслей, будораживших его мозг в последнее время. Тоська перевела его мысли в русло обыденной реальности. Он начал, и ему надо было продолжать.
-Были ли когда-либо бараны «вольными» - история об этом умалчивает. В самой глубокой древности патриархи обладали уже стадами баранов. У Авраама было столько баранов, что он вынужден был даже заключить договор со своим двоюродным братом о разделе баранов. С тех пор бараны распространились по всей земле, и человек создаёт особые их породы: одних растит на мясо, других для сала, третьих ради тулупов, четвёртых – ради мягкой и волнистой шерсти.
-А бабкин баран на что годится? – спросил тот, кого обозвали живодёром.
-Га-га! – громко рассмеялся его сосед, рослый парень, вероятно, уже знавший, зачем его соседка Дуська загоняет к себе во двор Алёнкиного барана
-Ну, это не те уже бараны. Они уже и не помнят своих прародителей, а просто знают себя принадлежащими к той породе, в которой застал их момент рождения. Он-то и составляет исходную точку личной бараньей истории. Но даже и он тускнеет по мере вступления барана в зрелый возраст. Так что искони мудрым назывался только тот баран, который ничего не помнит и не сознаёт, кроме травы на Лебяжьем лугу. Да вот случился с одним бараном грех. Спал он однажды и увидел сон. А когда проснулся, стал припоминать: чего-то он во сне видел.
-Чево? – громко спросила ты, и по твоему лицу Эммик понял, что слушала ты сказку, как и положено дитю твоего возраста, принимая всё за чистую монету. – Чево видел?
-Ничего вспомнить не смог, хоть убей! Ни одного живого образа.
-Какого образа? – опять спросила ты.
Все хихикнули сдержанно, а Эммануил пояснил:
-Так говорится.
-А-а.
-Овца, а овца! Спросил баран ленивым голосом овцу, которая и отродясь-то никаких снов не видела, что это я видел во сне? А овца ему: «Спи. Не для того тебя из-за моря привезли, чтоб сны тебе видеть да модника из себя строить».
-Значит, так: его купили за границей, - пояснил знаток бараньей жизни.
-Да, точно, баран этот был не ровня тёткиному, а породистый меринос, и его хозяин купил за границей за большие деньги.
-Зачем купил? – удивилась ты.
-Зачем, зачем… Ты слушай дальше! – сказал кто-то.
-Ну, рассказывай,- согласилась Антонина.
-Не для того чтобы пошло поколение умных баранов, а чтоб развести тонкорунных овец. И точно, в первое время баран вёл себя хорошо, ни о чём не рассуждал, ничем не интересовался, даже как бы и не понимал, зачем его сюда привезли.
-В нашу деревню, что ль? – спросил живодёр.
-А ты слушай и не перебивай, - сделала ему замечание Тоська.
-Баран, в общем, делал добросовестно своё баранье дело, и хозяин на него не нарадовался. Но вот этот сон… Что  это был за сон, баран решительно не мог понять. И вошла в него после этого какая-то тревога и даже тоска. И двор-то у него не тот, и корм не такой, и стадо овец вроде стало чужим. Стал он бродить по сараю и спрашивать овец: «Что я такое во сне видел? Расскажите мне».
-Вот глупый-то, да? – толкнув тебя в бок, шепнула Антонина.
-Но овцы ничего такого не высказывали и даже обзывали его умником, - продолжал рассказчик. – С тех пор как баран стал сны видеть, овцы загрустили и начали они хозяину на заморского барана жаловаться. «Толстоват, говорит хозяин, завтра мы его выстрижем да как следует выпорем крапивкой – шёлковым будет». Но расчёт его не оправдался. Барана остригли, высекли, а он в ту же ночь опять сны увидел. И как только ляжет, сразу дрёма его берёт, и таким он серьёзным делается, что каждому простаку непременно подумается: «Вот такому-то надо государством руководить».
-Да-а, только баранов нам в государстве и не хватало! Ха-ха, - ехидно хихикнул в углу взрослый парень, в этом году окончивший восемь классов и собиравшийся поступать в строительный техникум.
-Тем не менее, снов своих он не понимал, - не обращая внимания на крамольную реплику, продолжал Эм, - и, сколько ни старался, не мог восстановить в памяти увиденный сон. Он чувствовал, что сердце его было объято пламенем, но не знал, ради чего это оно зажглось. Он смутно чуял, что мир не оканчивается стенами этого сарая, что за этими стенами открываются светлые и радужные перспективы, но никак не мог вспомнить даже признаков этих перспектив. По мере учащения снов волнение барана росло, и ниоткуда ему не чудилось ни привета, ни ответа: одни насмешки. Только пастух Никанор, умный был мужик, нет-нет, да и скажет барану: «Коль ты в бараньем сословии уродился, в ём, значит, и живи!» Но именно этого-то баран и не мог вытерпеть. С каждым днём он всё больше чах и хирел и до того стал худ, что глупые овцы от него разбежались, и сам хозяин приговаривал: «Плакали мои денежки!»
-Как это «плакали»? – уже сквозь надвигавшуюся дремоту, положив голову Тоське на плечо, тихо спросила ты. – Рази они могут плакать?
-Сиди, дура! – шикнула на неё раздосадованная соседка, начинавшая уже понимать что к чему. – Пла-а-акали… Пропали, значит.
-А-а… Почему?
-Почему, да почему! Пропал баран, и всё тут. Волки съели!
Ты вспомнила про барана бабки Алёны, представила себе, как злые волки раздирают его шкуру на части и слёзы закапали из твоих сонных глаз на голую руку соседки.
-Ты что, дурёха! То ж сказка.
-Да-а… Жалко.
-Ну, и что? Жалко ей… А волка тебе не жалко? Он, бедный, может, всю неделю ничего не ел, голодным стал, и волчатки его тоже помирают с голоду…
Услышав эту фразу глупой деревенской девочки, Эммануил вдруг вспомнил, о чём он думал, идя сюда… «Равновесие сил! В природе! В живой…» Всё правильно. Материальный физический мир создаёт кислоту, которая разлагает его и образует мир химических веществ. Мир химических веществ создаёт живую природу. Планета покрывается растительным покровом, но приходят бараны и поедают траву. Они перенаселяют Землю, и тогда природа создаёт зверей, для которых травоядные составляют питательный рацион. Затем приходит человек и уничтожает зверя – так восстанавливается равновесие в природе.
Эммануил  молча встал и быстро удалился.
-Ты куда? Куда ты, Эм? – неслось вдогонку. – Вот чумной! Ну, прямо, чумной какой-то.
-Да, очень даже странный, - произнёс кто-то, и эти слова в твоей памяти остались на всю жизнь…







                Глава третья

                В ПОГОНЕ  ЗА  НЕЙТРИНО

Тайна наименьшего письменного знака,
точки, также известна алхимии. Точка –
символ тайного творящего центра при-
роды… Из этой маленькой точки, гово-
рит Дорм в своём  «Phisica Genesis»,
мудрость Божия творящим Словом со-
здала  «огромную машину» мира.

К.Г.Ю н г. Misterium coniunctionis.

Еще со времени Галилея люди знали, что ускорение свободного падения тел не зависит от их материала. Этот закон можно сформулировать следующим образом: та характеристическая постоянная, которая определяет окружение тела, определяется телом и его гравитационным воздействием. Он приобретает всеобщее значение в силу того, что, согласно теории относительности, существует общая связь между инертной массой и энергией тела.
Если бы этот автореферат доклада Эйнштейна, сделанный им на заседании физического общества 9 февраля  1917 года в Берлине, не был опубликован, кто знает, был бы сейчас Эммануил Рожнов в институте ядерной физики. «К теории гравитации». Так в переводе на русский язык назывался этот автореферат, и обнаружил его Эммануил, тогда ещё выпускник средней школы, в одном из толстых научных журналов. Содержание перевода сразу же привлекло его внимание. И не случайно. Его всегда, особенно в старших классах школы, интересовал вопрос, как это умные и знающие люди не могли догадаться, что инертная масса и сила тяжести равны друг другу. В конечном итоге всё это могло иметь прямое отношение к поведению во вращающемся магнитном поле элементарных частиц, начиная от электрона и  заканчивая неуловимой   и    загадочной частичкой мироздания  –  нейтрино.
Попал Рожнов сюда, в это закрытое и престижное высшее учебное и научное заведение, совершенно случайно и с большим опозданием. Но его всё же приняли, сделав исключение только потому, что на собеседовании Эммануил Рожнов дал оригинальное объяснение этому очевидному факту. Как бы очевидному. За Рожнова-младшего хлопотал академик Мельниченко, тогда заведовавший научно-исследовательской лабораторией, занимавшейся проблемами практического использования вакуумных систем в космических полётах. Мельниченко знал хорошо отца Эммануила – бывшего сотрудника института Аркадия Ильича Рожнова, с которым у него были давнишние приятельские связи. И потому он делал всё, чтобы не упустить этого подающего надежды юношу и  не дать ему растратить свои недюжинные способности на мелочи жизни. Эммануила Рожнова приняли, взяв подписку с академика в том, что его подопечный будет строго блюсти правила номерного учебного заведения. Приняли на подготовительный курс пока что вольным слушателем. А это означало, что он должен был подыскать себе работу и по вечерам ходить на семинары к Ивану Степановичу Мельниченко вместе с другими такими же ребятами, способными, жаждавшими открытий в науке, но по каким-то причинам не прошедшими по конкурсу.
Так началась его творческая биография, одновременно связанная и с институтом ядерной физики и с Метростроем, прокладывавшим тогда ветку в юго-восточном направлении. Днём он спускался под землю, как в преисподнюю, на пятьдесят, а порой и на сто метров, работая подсобным рабочим рядом с проходчиками, а по вечерам занимался настоящей наукой. Работа на Метрострое изматывала физически, но надо было на что-то жить, да ещё помогать больной матери. К следующей весне, когда ветка метро была закончена, и начались отделочные работы на новой станции, Эммануил Рожнов напросился вместе с Мельниченко выехать в Сибирь в составе комплексной самодеятельной экспедиции по изучению последствий падения в районе Подкаменной  Тунгуски  так называемого «тунгусского метеорита». Необходимо было провести на месте сравнительный анализ материалов, полученных опытным путём в лаборатории, с космическими образцами болида или, на худой конец, кусков астероида, если таковые будут обнаружены. На поиски надо было ехать за несколько тысяч километров поездом и ещё несколько сотен отшагать пешком или изъездить на лошади по глухой эвенкийской тайге. Любителей-энтузиастов набралось много. Тут были и студенты Горного института, и аспиранты Московского университета, и научные сотрудники Минералогического музея.
В дороге за спорами время летело незаметно. И вновь тогда на свет выплыл мучивший Рожнова вопрос: а что такое равновесие сил, и как это равновесие связывается со стационарностью систем, их стабильностью, долговечностью и покоем? Не является ли это следствием Большого Взрыва? - рассуждал на досуге Эммануил. Не даёт ли этот самый взрыв начало действию и противодействию центробежных и центростремительных сил, о которых ещё Ньютон намекал в своих вопросах, приложенных к его «Оптике»? Следовало над чем подумать. На эту идею в своё время опирался и немецкий философ Кант во «Всеобщей естественной теории и истории неба». Тогда Кант-философ с его критикой чистого разума был востребован научной общественностью, а вот Кант-физик почти полностью проигнорирован и забыт. Случайно ли это? Не кроется ли ответ на вопрос в самом этом противостоянии двух мировых начал, обеспечивших во вращательно-поступательном движении стабильность космических систем? А нейтрино? Не связана ли эта элементарная частица с  существующим мировым вечным порядком?
Быстро, стремительно развивается наука, а такое создаётся впечатление, будто с каждым её новым шагом проблем не убывает, а прибавляется. Ещё в начале века, мысленно удивлялся Эммануил Рожнов такому прогрессу физической науки,  были известны только две элементарные частицы – электрон и фотон, а теперь их уже насчитывают больше тридцати! Протон – частица с массой, почти в две тысячи раз превышающей массу электрона, и  нейтрон, почти такой же массы, но частица нейтральная, не имеющая, в отличие от первых двух, никакого заряда. Это основной строительный материал атомного ядра, вокруг которого, как думалось ещё полвека назад, движется электрон – отрицательно заряженная частица, имеющая свою пару с положительным зарядом – позитрон. Вот ведь, подумалось Эммануилу, даже частицы «ходят парами». А тут ещё нейтрино, частица, которая и вовсе лишена массы покоя, не говоря уже о промежуточных тяжёлых гиперонах и лёгких мезонах. На первый взгляд,  вроде бы всё согласуется с теорией относительности. Но вот нейтрино – настоящая мировая загадка.
-В чём тут дело, Иван Степаныч? Я не могу понять, почему мы, имея под руками столько нового материала, всё ещё цепляемся за старые догмы?
Академик весело посмотрел на молодого человека. Точно так же   в тридцатых годах они, в то время аспиранты только что созданного института, закипали в спорах друг с другом и остывали лишь тогда, когда на них цыкали маститые учёные: мол, всё уже открыто, и теперь физика,- имелась в виду теоретическая физика, - на этом закончилась…
-Как ни странно, но ты прав, дружище. И в науке есть неприкасаемые истины. Как бы это сказать,  истины в последней инстанции. Есть! Потому что нашим первооткрывателям этих истин тоже, извиняюсь за каламбур, хочется есть. Вот и цепляются они за старину, как за якорь спасения.  И это – после открытий знаменитого Эйнштейна…Энергия превращается в вещество, а вещество – в энергию! Какая чушь! А вспомните нашего уважаемого Юрия Александровича, его выступление на недавнем симпозиуме: «Движение планет удаётся описать с помощью закона Ньютона со всей требуемой точностью. Установленная Ньютоном зависимость силы притяжения материальных частиц от расстояния не вызывает сейчас сомнений. Закон Ньютона подтверждается всей совокупностью наблюдений и теоретических работ». Ну, как вам это нравится?
-Но есть же и опытные подтверждения, - попытался возразить с верхней полки купе студент второго курса Горного института, тоже заинтересовавшийся ходом дискуссии. – Вот, например, при слиянии четырёх ядер водорода в ядро гелия…
-Чепуха! Классическая физика со свойственным ей механистическим подходом, - спокойно парировал Мельниченко, - неточно и ограниченно описывает движение, исходя из разного рода допущений и идеальных состояний, которых в природе не существует. Это всё наши фантазии. Не скажу, что всё это неверно – не дураки создавали небесную механику! - но неточно. Уже неточно. А? Дружище, как это всё связать с математикой и физикой, которые всегда считались самыми точными науками!?
-Не вижу тут никакой неточности! Новое пусть остаётся новым, а траектории полётов на Луну и Марс, все расчёты космических полётов, в конце концов,  производятся на основе законов, открытых Кеплером и Ньютоном.
-Возможно. С этим трудно спорить, как трудно спорить с человеком, который, видя в зеркале своё отражение, уверяет всех: да это же я, братцы, я!
-Вы хотите сказать, что…
-Вот именно. Все проекты космических полётов смоделированы и скорректированы тщательным образом в обратном порядке. Вы никогда не пробовали сидеть за телеэкраном и с его помощью в зашторенном автомобиле ехать по дороге при полном впечатлении открытого лобового стекла?
-Понятно.
-Но речь не о том. Эйнштейном давно открыта зависимость массы тела от его скорости или скорости составляющих его частиц. Как вы знаете, полная внутренняя энергия любой физической системы равна её массе, умноженной на квадрат скорости света. Чем больше энергия, тем больше масса.
-Знаем, - мрачновато отозвался студент, - формула Е = mc;! Знаменитый дефект массы: в ядерных реакциях масса полученного вещества меньше суммы масс исходных веществ. Не хватает нам только тут самого Эйнштейна, который объяснил бы, как согласуется всё это с законом сохранения вещества и энергии. Лично я сомневаюсь в каких-либо достоинствах общей теории относительности,  которые имели бы сколько-нибудь важное практическое значение.
-Нет, ты всё-таки не прав, Фролов! Нельзя же достоинства науки измерять сиюминутными выгодами. - Мельниченко назвал студента по фамилии, и это означало, что тем самым академик высказывал к нему уважение. - Ты не прав. Для физика реален и атом, и электрон, и нейтрон. А их ведь он никогда не видел и не увидит, но зато может обнаружить иным, косвенным путём.
-А нейтрино? – вдруг оживился Эммануил, для которого сейчас этот вопрос был наиглавнейшим. – Ведь нейтрино не только невидимо, но вдобавок ко всему его и обнаружить невозможно опытным путём…
-Что ж… Наше подсознание тоже не поддаётся разумному осмыслению и тоже, так сказать, невидимо, но это не значит, что его нет. Оно существует. Только в иной реальности. И нейтрино реально. Реально, несмотря на то, что у нейтрино нет ни цвета, ни запаха и его нельзя остановить и запереть в сосуд. По всем старым канонам, нейтрино подобно сказочному существу – оно невидимо. Но сейчас физик знает, что нейтрино можно считать и можно управлять его полётом.
-Как это «управлять»? 
-Методом, предложенным академиком Сахаровым. С помощью специально созданного для этого в вакуумной установке сверхсильного магнитного поля.
Если говорить откровенно, то с этих именно слов академика Мельниченко, брошенных вскользь, для Эммануила Рожнова началась новая эра. Эта эра обозначена была им совершенно определённо и точно: вакуум и его нескончаемая погоня за нейтрино…
Что же это за явление природы? Эммануил думал о своём, а краем уха слушал монотонный голос академика Мельниченко, рассуждавшего так, как будто со всеми этими «нейтрино» он был лично знаком с детства…
-Нейтрино играет огромную роль во Вселенной и на Земле. Эта юркая частица охотно вторгается во все области.
-Но откуда она взялась? Когда мы учились в средней школе, ни о каких нейтрино учебники не писали. Как же её описать, если она неуловима? – спросила Кира Похостянская,  стоявшая у двери.
Вместе с Кирой пришла сюда и студентка выпускного курса  института восточных языков Алфия Магомедова. Они занимали соседнее купе. Эммануил только сейчас заметил их.
-Как это откуда? Всё оттуда же – из далёких просторов Вселенной. Возможно, даже из Млечного Пути В звёздах                                нашей Галактики происходят процессы, которые сопровождаются испусканием нейтрино.   
-Это так, - подтвердил с верхней полки Фролов, неожиданно согласившийся тут с Мельниченко. – В цепи процессов, приводящих, в конце концов, к превращению четырёх протонов в альфа-частицу, то есть ядро гелия, возникают два позитрона, что сопровождается вылетом двух нейтрино…
-Именно так, - подтвердил академик, довольный такими глубокими познаниями студента. – Именно это я и хотел сказать. Позитрон аннигилирует с электроном, а родившаяся новая частица – нейтрино – покидает звезду. На каждый квадратный сантиметр поверхности Земли только от Солнца ежесекундно попадает сто миллиардов нейтрино. Кроме того, в мировом пространстве происходит постоянно распад элементарных частиц – мезонов и гиперонов, что сопровождается опять-таки рождением нейтрино и антинейтрино. А вы спрашиваете – «откуда»…
- Ну, и какова же их дальнейшая судьба? – вновь подала голос неугомонная Кира Похостянская. – Ведь нейтрино более низкой энергии, порождаемые внутри звёзд, всё ещё не обнаружены…
-Да, это так. Но есть надежда зарегистрировать и эти нейтрино, заставить их взаимодействовать с быстрыми частицами, разогнанными ускорителями до высоких энергий тут у нас, на Земле. Эти невидимые частицы пронесутся сквозь толщу звёзд, если даже и зародятся в их недрах, и улетят, унося с собой причитающуюся на их долю энергию. При малой плотности Вселенной эти нейтрино пронижут её насквозь, не поглотившись. Значит,  уже можно предположить, что нейтрино в совокупности так велико, что их масса может соперничать со всей массой видимой Вселенной. Если это так, то плотность материи и кривизна пространства в большей мере определяются нейтрино. Конечно,  все  высказанные  нами суждения  во   многом   гипотетичны   и даже фантастичны.  Они  -  как  бы  сны  наяву. 
Объяснения академика Мельниченко не вполне удовлетворили Эммануила Рожнова. В конце концов, и он строит свою теорию на догадках и предположениях. Если предположить… Если предположить, что на первой стадии своего развития Вселенная на 90 процентов состояла из водорода, то… Но что это за вещество? Смех один! На каждый кубический сантиметр всего лишь один атом водорода. Почти абсолютная пустота, вселенский вакуум. В то же время плотность  «белых карликов» или даже нейтронной звезды настолько велика, что даже предположить трудно, будто нейтрино способно преодолеть такое гигантское внутреннее давление!
И всё-таки… Рожнов вышел в тамбур – разговоры о нейтрино показались ему бесплодными и пустыми. В самом деле, в стационарном состоянии, когда запаса ядерного топлива в недрах звезды предостаточно, звезда миллиарды лет может находиться в состоянии равновесия, так как гравитационное давление, стремящееся её сжать, спрессовать, уравновешивается давлением газовых частиц, слагающих звезду. Уравновешивают! Вот в чём основной вопрос. Имеют ли эти силы, удерживающие процесс в равновесии, прямое отношение к нейтрино? Вопросов в голове у Эммануила Рожнова рождалось больше, чем ответов.
Скорый поезд катил по Сибири, то снижая, то набирая скорость. Мелькали за окном вокзалы и станции, в ночи они были похожи на раскрашенные огромные картинки, отражавшиеся в лучах неоновых фонарей и просто подслеповатых электрических лампочек. Там, за окном поезда шла  иная, размеренная жизнь, совсем не похожая на жизнь пассажиров скорого поезда. Осталась позади полноводная Обь, остался позади  Новосибирск. Состав стремительно нёсся  по направлению к Красноярску…


        Глава четвёртая

            ШАМАН,  СЫН  ШАМАНА

Про своих шаманов они, сибирские племена,
 - думают, что время от времени им удаётся
пользоваться теми божественными силами,
которыми в начале существования
человеческой расы пользовались все.

Е П. Б л а в а т с к а я. Разоблачённая
Изида.

       Ехали, надеясь на случай,  на удачу. Никаких планов не строили и ничем, кроме слухов, не располагали. Интерес к тунгусской катастрофе то возникал, то опять затухал.  Ранним утром 30 июня 1908 года эвенкийские зимовья и стойбища в районе Подкаменной Тунгуски испытали на себе всю прелесть и весь ужас этого природного явления. Не случайно в то время на огромных пространствах, от побережья Охотского моря до реки Енисей,  можно было наблюдать великолепие красок вечерних зорь и необычных для этого региона светлых ночей. Некоторые  наблюдали даже светящиеся ночные облака, для них ночь превращалась как бы в некий фантастический день, а некоторые российские газеты тогда описывали этот феномен как северное сияние. Разумеется, никакого северного сияния в этих широтах и быть не могло. С тех пор прошло много лет. За это время лишь в середине двадцатых годов, да, может быть, ещё в конце тридцатых, последствия от падения «тунгусского метеорита» были описаны исследователем Леонидом Алексеевичем  Куликом. До конца пятидесятых почти никто этой проблемой всерьёз не занимался.
В конце сороковых годов журнале «Вокруг света» началась публикация материалов об этом странном  явлении, материалов, основанных, главным образом, на рассказах очевидцев, а, большей частью, на вымыслах и фантазиях старожилов. Тогда они, старожилы,  ещё были в памяти и ещё могли говорить. Теперь их уже нет в живых. Последним из них был старый, прямо-таки древний даже по эвенкийским меркам, шаман, с которым у Мельниченко когда-то, в первую экспедицию, состоялась встреча…
Эммануил Рожнов, разумеется, не мог пропустить этого журнала, этих любопытных  воспоминаний, и теперь, уже подъезжая к месту назначения, решился заговорить о них с Мельниченко. И неожиданно услышал в ответ:
-Дружище, ты попал в самую точку. Я когда-то в молодости знавал этого шамана. Звали его, кажется, Звер-ган или Забер-ган, точно уже не помню, но вот его родовое имя мне запомнилось: его звали Коотлек, что значит «дух края», «дух племени» тунгусов, или эвенков. До 30-х годов у нас эвенков называли по-старому – тунгусами.
-Удалось ли вам что-либо у него выведать? – спросил Эм и почувствовал, как дрожит его голос от нетерпения.
-Ничего… Ровным счётом ничего, - ответил он и, помолчав, добавил: - А что? Иного и ожидать было нельзя. Поползли слухи о новых испытаниях водородной бомбы, и о «тунгусском метеорите» забыли. Правда, были всякие разговоры, догадки. Но, опять же, сводились они  к воспоминаниям, полученным из вторых рук.
-А потом?
-Что – потом? Потом, когда печать вновь вернулась к этому вопросу, он приобрёл уже иной характер и иное направление: то ли это были разговоры о жизни вирусов в метеоритных осколках и космической пыли, то ли о безопасности космических полётов. В общем, ядерная физика отодвигалась всё дальше и дальше. На второй план. На первом плане стояла ракетная техника и её главный компонент – твёрдое топливо…
-Ну, а сейчас, - подал голос с верхней полки студент Горного института, - какие у нас сейчас планы насчёт всех этих поисков?
-Пока никаких. Но теперь это уже будет новый уровень лабораторных исследований, связанных с обнаружением  следов микрочастиц в осколках космических объектов. Речь идёт о новых тайнах вещества и антивещества.
-И о нейтрино, - вставил Эм.
-И о нейтрино тоже, - согласился академик. – Может быть, в этой частице и кроется вся тайна. Как знать…
-Говорят, что тот самый «тунгусский метеорит» и не метеорит вовсе, а результат неудачного опыта знаменитого  инженера Николы Тесла,  - вступила в разговор Кира.
-Всё  это  – домыслы.  Есть на этот счёт авторитетное мнение исследователя Петрова, правда, пока нигде не опубликованное. Он считает, что космическое тело, называемое «тунгусским метеоритом», представляло собой рыхлый ком снега радиусом в 300 метров. На высоте около 10 километров это тело превратилось в газ, плотностью раз в десять превышающей плотность окружавшего его воздушного пространства.
-А как же тогда объяснить наличие на месте падения метеорита кусков никелистого железа? До сих пор ведь поступают в музеи такие экземпляры от охотников…
-По-моему, всё это плоды нашего воображения, и куски оплавленной породы – это всего лишь признак того, что тут залегают не только уголь и газ, но и никель.
-Вот это по моей части! – ликующе произнёс Фролов и довольный потёр ладонями, словно пытался растереть в них всю руду Среднесибирского нагорья. – Дай-то Бог, чтобы слова ваши, Иван Степаныч, оправдались. Я непременно должен быть  т а м!
Алфия со страхом посмотрела на студента, будущего геолога-разведчика, склонившего её записаться в состав комплексной самодеятельной экспедиции с целью изучения различных племенных говоров. Фролов познакомился с красавицей Алфиёй не так давно, но уже наладил отношения, и они собирались пожениться. Однако идти вслед за своим избранником по глухой тайге многие сотни километров она не собиралась и потому сейчас с такой тревогой восприняла реплику Фролова. Нет, уж лучше остаться  в Енисейске – материал для своей дипломной работы она и тут найдёт…
Разговор на этом прервался – в купе заглядывали другие девушки, члены экспедиции, одетые, с полной экипировкой, словно готовые к длительному походу по таёжным тропам.
В краевом научном центре Сибирского отделения Академии Наук ждали гостей из Москвы. Ждали, но куда обращаться и с кем разговаривать о предстоящих поисках метеоритных осколков, никто толком посоветовать не мог. Всё уже, кажется, было выведано. Проверено, записано и переписано. Каждый квадратный метр площади в радиусе падения болида на целые километры был прощупан и изучен. Созданы  горы научных трудов, защищено несколько диссертаций, издано много сборников научных статей и воспоминаний. Интерес к внеземному пришельцу иссяк. Вся надежда была на краеведов минералогических музеев в Красноярске и Туре.
 Прежде всего, решено было посетить музей в самом Красноярске, а значит, надо было сначала найти его основателя и энтузиаста-любителя, проживавшего на северной окраине города, на улице Старой Кыштымской. Это был наставник Мельниченко и его друг Илья Савич Халюков. Настоящий знаток своего дела, каких теперь можно лишь пересчитать по пальцам. Музей открывался для посетителей по четвергам и субботам, а сегодня была только пятница. Значит, Халюкова на месте могло не быть, а его нового адреса никто в филиале не знал – недавно он получил квартиру в микрорайоне. Пришлось обращаться в адресное бюро. Нашли! И это был как раз тот самый случай…
-Пойдёмте,- сразу же взял быка за рога Халюков, - я вам кое-что покажу. Есть у меня один редкостный экземпляр. Вот такой кусище – с полпуда весом, точно я вам говорю, не меньше! Принёс его мне один мальчишка. Тунгус-охотник. Большой специалист в этих делах, прямо поразительно, откуда только он такой взялся. Вроде бы таёжный человек, охотник, а настоящий самородок. Среднюю школу в Туре окончил с золотой медалью. Мечтает поехать в Москву и поступить в университет. Говорит, что он большой человек в его племени.
-А где он сам-то сейчас? – спросил заинтригованный Мельниченко, жадный до молодых талантов.
-Да некуда ему идти – живёт в моей комнатушке при музее. Я даже принял его на работу недели две тому назад. Пусть, думаю, приобщается. Глядишь – смена будет…
-Ну, и как он?
-Ничего, способный парнишка. Что твой Кулибин.
-Тоже с Алтая?
-Нет, из эвенкийского посёлка. Да ты должен знать его, Иван! Себя он везде называет русским именем – Юрий Алексеевич. Говорит, назвали его так, когда выдавали паспорт. В честь погибшего под Владимиром первого космонавта Гагарина. И фамилия у него русская  –  Котлов.
-Котлов? – переспросил Мельниченко.- Что-то не припомню такого…
-Да помнишь, помнишь… Должен помнить! Он сам мне как-то говорил, что, мол, хотя и смутно, но помнит тебя. Флоренского знает. Прямо-таки, уникум!
«Мало ли кто это мог быть!» - подумал Мельниченко, вспоминая свои неоднократные поездки по «тёмным уголкам» тунгусской земли.
-Постой, постой, Илья. О ком это ты говоришь?
-О сыне шамана Коотлека с Подкаменной Тунгуски.
-Теперь мне всё ясно. Это он. Это, конечно, Ыерген-ган, «говорящий с духами».
-Точно, Юрген. Так он сначала назвался. Юра, значит. Юрий! Вот так открытие!
-Веди меня к нему. Немедленно! Сейчас же! - нетерпеливо заговорил Мельниченко и обратился к Эммануилу Рожнову: - Пошли. Тебе это непременно надо видеть…
Что «это» и почему «непременно», Эммануил не понял, однако с готовностью принял предложение, хотя чертовски устал и хотел спать.
-Пошли!
Ему уже не терпелось увидеть не просто человека, нашедшего увесистый и ещё никем не исследованный кусок метеорита, а живого сибирского шамана. В воображении  впечатлительного Эммануила Рожнова уже возникали костры на снегу, а вокруг костров, выписывая разные фигуры голыми ногами с бубном в руках, с обгоревшими краями одежды на тощих коленях стремительно носился в дикой пляске шаман. Время от времени шаман неистово взвывал, поднимая руки к небу, как бы принося проклятия злым духам или прося пощады у добрых. Именно в таком обличье, и обязательно с рыбьими костяшками на голой шее и бубном в руках, представил себе Юрия Котлова московский гость. И обязательно в одежде из звериных шкур – какой же тогда  он шаман!? К тому же, охотник…
Но встретил их у дверей краеведческого музея вполне приличный, цивилизованный, с бронзовым загаром юноша, в сером польском костюме и в белой рубашке с модным галстуком. Он только что вернулся с вечерних занятий, выглядел усталым, но весёлым.
-Я ждал вас, - просто сказал он на чистейшем русском языке без всякого туземного акцента.
-Ыерген? – спросил сразу же Мельниченко, как будто не доверяя тому, что сейчас привиделось ему в статном юноше.
-Ыерген-ган Коотлек! – с некоторым достоинством в голосе представился тот. – А, в общем-то, я сейчас Юрий Алексеевич Котлов. Это я у себя в стойбище Коотлек, «говорящий с духами», шаман, а здесь просто Юра. Да и не шаманы мы, а так, одна традиция. А вы, если мне не изменяет память, академик Мельниченко? Иван Степанович?
-Тот самый. Угадал, - сказал академик и добавил: - А ведь я тебя помню только мальчиком. Сколько времени прошло! Лет пятнадцать, поди… Ну, а как же наш знаменитый шаман и верный наш проводник? Где он теперь?
Ыерген-ган при этих словах помрачнел и опустил голову, давая понять пришедшим, что старого шамана уже нет в живых, а о мёртвых, чтобы не тревожить их душ в том мире, не принято говорить. Лучше минуту-другую помолчать… Помолчали.
-Вот и всё, - вдруг, как ни в чём не бывало, оживился Ыерген-ган и властно протянул руку в сторону центра города: - А теперь – в обратный путь. И спать! Злые духи подслушивают нас. Приходите завтра утром с восходом солнца – поговорим о делах. Как это у вас, русских: утро вечера мудренее. Прекрасная мысль!
 Не говоря ни слова, будто под гипнозом, гости повиновались и молча отправились к автобусной остановке.
На следующий день, с восходом солнца, как и договаривались накануне, Мельниченко вместе с Эммануилом Рожновым отправился в гости  к Юрию Котлову в краеведческий музей. Его они застали  в книгохранилище – новый сотрудник наводил тут порядок. Мельниченко сразу же заметил лежавший тут же знакомый предмет, осторожно взял его и повертел в руках. Зазвенели маленькие колокольчики.
- Твой шаманский бубен?
-Тэму. На эвенкийском языке, - уточнил Ыерген-ган. - Это не мой.  Экспонат музея.
Парень отложил в сторону бубен,  снял с полки заранее приготовленную папку с бумагами и протянул её академику:
-Вот тут – копии отчёта первых экспедиций в район Подкаменной Тунгуски… Больше ничего не сохранилось. Как я понял, все материалы о метеорите были изъяты и отправлены в  Москву, в  Академию Наук.
-Не густо, - подытожил мрачно Мельниченко. – Ну, так что же будем делать, дружище? Начнём поиск на месте?
-А что вас будет интересовать? У вас уже есть план?
-Есть план, есть люди. Не хватает только проводника. Эх, какой был…
Иван Степаныч хотел сказать «старый проводник, шаман Коотлек», но осекся.
-Я проведу вас, - твёрдо заявил Юрий. – Эти места мне знакомы больше, чем кому- либо. К тому же я лично обследовал многие воронки, поваленные обгоревшие стволы деревьев и взял образцы пород. Один кусок странного металла меня заинтересовал, и я принёс его с собой в этот музей.
-Так покажи нам его! – попросил Эммануил.
-Пойдёмте. Он тут, в моей комнате.
Мельниченко и Рожнов последовали за молодым шаманом в его комнатку и там, на низкой тумбочке, увидели  бесформенный, оплавившийся кусок железной руды с серебристыми никелевыми вкраплениями. Вот о какой находке говорил Халюков! Мельниченко не был геологом, но в этом куске горной породы он сразу же определил железо содержащий обломок, оплавленный в результате воздействия на него очень высокой температуры. Академик повертел кусок руды в руках и торжествующе произнёс:
-Теперь уже Фролов пойдёт с нами наверняка!
-А кто этот Фролов? - спросил Юрий.
-Увидишь…
 Ко второй половине дня все уже были в сборе и ночным поездом немедленно, - нельзя было терять ни минуты: лето в этих краях хотя и умеренно тёплое, зато очень короткое! – отправились в Енисейск. Из Енисейска, бывшего когда-то центром огромной Енисейской губернии, весь отряд погрузился на две моторные лодки и начал своё путешествие вверх по течению капризной в это время года и кое-где обрывистой в берегах Подкаменной Тунгуски. Привалы устраивали на берегу и лишь иногда, чтобы запастись провиантом, останавливались в населённых пунктах. Добрались до места назначения только к концу четвёртых суток. Дальше разделились на группы. Студенты Горного института углубились в сопки, покрытые мелколесьем, а группа Мельниченко вместе с проводником отправилась сразу же в район падения  «тунгусского метеорита».
-Вот это место! – указал рукой проводник на сплошной массив впереди из сосняка и лиственницы.
Тайга шумела свежей зеленью. Никаких признаков былой катастрофы. Мельниченко определил на карте точку. До эпицентра оставалось ещё километров тридцать, если пробираться напрямик через глухую тайгу. Слава Богу, что у них такой знающий проводник – одним, без хорошего проводника, по незнакомым тропам не добраться до места назначения. Котлов, шёл легко и быстро, иногда оглядываясь назад: поспевают ли за ним остальные члены экспедиции. В эпицентре тунгусской катастрофы ничего нового не было обнаружено. Что, собственно, и следовало ожидать.
 К лету углубления  на поверхности земли, где когда-то росли могучие деревья, вновь заполнились водой, а ряд к ряду поваленные и обгоревшие когда-то стволы покрылись уже свежим мхом. Эммануил тщательно проверял каждый разлом породы, каждую обгоревшую ветку, бережно собирал в рюкзак образцы рыжей глинистой породы  В конце концов, оказалось, что всё это было ни к чему, всё исследовано и описано. В Красноярск вернулись той же дорогой ни с чем и в тот же день выехали в Москву. Вместе с членами экспедиции отправился в столицу и Юрий Котлов. С того дня для него началась новая жизнь. Перед «сибирским шаманом»  раскрыли двери в эту жизнь московские вузы.




                Глава пятая

                ПАРАДИГМЫ  И  ПАРАДОКСЫ

Всеобщий источник нашего несчастья в том,
что мы верим, будто вещи действительно
являются тем, чем мы их считаем.

Г.Л и х т е н б е р г. Афоризмы.

Наблюдаемый нами тёмный купол неба в ночи  - это    и есть «чёрная дыра», гигантская, всеобъемлющая, но не бесконечная, думал Эммануил Рожнов, возвращавшийся из своей первой экспедиции в Москву. Теперь в купе скорого поезда он, как прежде студент Фролов, занимал верхнюю полку. Рожнов специально выбрал её, чтобы беспокойные пассажиры не мешали ему приводить мысли в порядок. Гигантская  «чёрная дыра»… Да это и есть Мировой Вакуум, в котором первые признаки жизни Вселенной представлены почти нулевой плотностью – всего лишь двумя-тремя нуклонами на кубический сантиметр пространства! Такая «чёрная дыра», - бес её дери! неужели в русском языке не нашлось более правильного и доступного для понимания словосочетания!? – должна притягивать к себе все Галактики, в одной из которых и расположена наша Солнечная система. А Млечный Путь… Это не что иное, как спиралевидное образование, состоящее из миллиардов, возможно, сотен миллиардов звёзд, затягиваемых с космическими скоростями этой самой «чёрной дырой»
Такое поглощение вещества  «чёрной дырой» не может происходить иначе, как в процессе турбулентного движения частиц, своеобразного вихря, придающего видимому трёхмерному пространству свойство кривизны. В свою очередь, это явление задаёт миру, - в рамках взаимодействия центробежных и центростремительных сил, - все физические параметры. В этом, наверное,  и кроется тайна окружающего нас мира. Движение тел в данной области космического пространства описывается уравнением Ньютона и Эйнштейна.
Однако в микромире, размышлял Эм, где кривизна пространства  призрачно  мала,  законы небесной механики перестают действовать. Призрачно  мала или неограниченно велика? Согласуется ли этот его вывод с ядерной физикой или он противоречит ей? Надо бы подумать, а ещё лучше спросить об этом у Ивана Степановича… Микромир! Именно здесь начинается жизнь микрочастиц со всеми их загадочными и противоречивыми свойствами. Они невидимы! Ну,  и что из того? И отрицательных протонов никто не наблюдал в космических лучах, но это ведь ещё не значит, что они не существуют. Да, прав был Пайерлс, заявляя в своих «Законах природы», что количество открытых новых элементарных частиц будет продолжаться. Вот уже доказано, что, кроме нейтрино, существует и антинейтрино…
Всё эти пока что отрывочные знания приобрёл Эммануил на семинарах академика Мельниченко. Покойный отец, Аркадий Ильич, научил сына думать, размышляя наедине с собой, задавая себе вопросы и отвечая на них. Мельниченко дал нечто большее. Он научил своих питомцев думать творчески: не только отвечать на эти вопросы, но и спорить с собой,  всё подвергая сомнению. Вот и сейчас академик, укладываясь спать на нижней полке, на свой лад цитировал любимые им строчки великого русского поэта: «Науки юношей питают, отраду старым подают».
«Отраду или надежду? – подумал Эммик. – Что-то тут напутал физик. А может быть, по его мнению, так и должны звучать слова лирика?»
-…И гений – парадоксов друг! – торжественно заключил Мельниченко, не дав юному скептику до конца разобраться в последнем двустишии. – Каково, а? Полтораста лет назад сказано, а звучит так, как будто слова эти написаны сегодня о нашей науке.
И сам он был мастер парадоксов, которые  студенты – и не только студенты! – называли «катализаторами научной мысли».
-Парадоксы в науке – это, дружище, - сейчас он обращался к своему  соседу по купе, члену экспедиции, студенту «физтеха» Стасику Оболешеву, - как в геодезии отправные точки, реперы. Вот так-то. Но, кроме этого, нужны и новые подходы, новые направления, как говорят сейчас, новые парадигмы. Искать и формулировать их надо не в узкой специализации, а на стыках наук.
-А не ошиблись ли мы в расчётах? – спросил Стасик, и Рожнов понял, что он, думая о проблемах космических, пропустил какую-то важную часть разговора.
-Ну, и что? Вполне возможно, - откликнулся  сверху аспирант Клим Токмаков, которого все в отряде почему-то называли Клим Климычем, или просто: «Климыч». - Человечество учится на ошибках…
-Учиться на ошибках? - вдруг привстал на локте и повысил голос академик. – Кому вы это говорите?! Мудрый человек в отличие от обыкновенного обывателя умеет учиться на ошибках других людей, на то он и мудрец. Но зачем ему учиться, если он и так мудр, что сам ошибок практически не делает?! Обыкновенный же человек пытается учиться на своих ошибках, если ему не лень это делать. Но, увы! Ни одна ошибка ещё не сделала никого умней, потому что каждая новая ошибка совершается им всегда при новых обстоятельствах, которые невозможно предугадать. Можно ведь повторить упражнение, но нельзя повторить собственную жизнь, даже её единственный миг. Вот вам и весь сказ. А что касается человека глупого или слабоумного от природы, то его ошибки – это совсем не ошибки, это его среда и его образ мысли. Ну, не способен он, не способен! И что? Что вы предлагаете? Посечь его за это? Убить? Какой толк учить его на собственных же его ошибках, если толку всё равно не будет! Он не понимает, что делает ошибки. Как же вы заставите его понять, что делают другие по недоразумению и как они ошибаются? Нет, я решительно против того, чтобы глупого человека наказывать за ошибки! Его просто не надо допускать к науке – и всё тут. Пусть находит себе дело по силам.
Рожнов напряжённо вслушивался в каждое слово своего наставника. Да, этот монолог совсем в духе Мельниченко, любителя поспорить с кем угодно, даже с самим собой. Как-то на одной из апрельских научных конференций в Селенограде, в подмосковном «Академгородке», для физиков-ядерщиков, состоялась научная конференция о настоящем и будущем физической теории. Приглашены были сотрудники столичных вузов, аспиранты, студенты. Тогда Иван Степанович с жаром доказывал, что современная физическая теория безнадёжно устарела, что она ещё не вышла из аристотелевской парадигмы и что пора менять все подходы по многим проблемам микромира, особенно макромира. Зал тогда неодобрительно загудел, оживился. И начались настоящие споры, а не пережёвывание жвачек, как сказал бы сам академик…
-В последние годы перед Первой мировой войной, - как будто продолжая развивать свою мысль далее, сказал Мельниченко, - великий Альберт Эйнштейн пытался строить ОТО, исходя из относительности также и неравномерных движений. Ведь не каждому физику известен этот факт. Он думал, что на самом деле нашёл единственный закон гравитации, который соответствует понятному по смыслу постулату относительности, и пытался доказать необходимость именно этого решения. Однако заново проведённый анализ показал, что, следуя по предложенному пути, совершенно невозможно ничего доказать. То, что казалось всё же сделанным, было основано на заблуждении. И я не уверен, что последующие изыскания в области гравитационного поля вполне надёжны.
-Ну, вот, уважаемый академик, - произнёс тут же Климыч, - вы опять противоречите самому себе. Оказывается, и гении ошибаются…
-Дело не в том, что Эйнштейн взялся за опровержение небесной механики, используя метод проб и ошибок!
-А в чём?
-А в том, дружище, что сам подход его, основанный на предположениях, был неверен, ошибочен в корне.
-Не понимаю.
-Что уж тут понимать? Парадигма-то его оставалась прежней, она покоилась на старых основаниях. И эти-то основания как раз и были заложены Кеплером, Галилеем и Ньютоном. Суть их парадигмы состоит  в том, что все явления природы описываются одними и теми же общими законами. Но вот парадокс: как только мы переходим к описанию бесконечно малых величин, все классические физические законы перестают действовать. Перестаёт действовать и принцип подобия, и принцип наименьшего действия Лагранжа, и закон сохранения энергии. В классической физике энергия и масса выступают, как совершенно разные понятия; а всем известная знаменитая формула Эйнштейна, открытая позднее, связала их воедино. И это позволило, наконец-то, понять и описать рождение новых частиц и увидеть в симметрии мира его асимметрию: быстрый электрон рождает новые частицы, если ему удаётся столкнуться с ядром…
И затем добавил с несвойственным ему мрачноватым видом:
    - Да, следует признать, что в науке существуют ещё не изведанные и глубокие тайны. Человек, возможно, только начинает задумываться над ними и маленькими шажками пытается приблизиться к их открытию этих тайн.
Наступило минутное молчание. Слова академика заставили всех задуматься. «Что это Эммануил там, наверху, примолк? Спать, вроде, рано, - подумал Мельниченко и решил: - Молчун… Из этого парня толк выйдет! Скуп на слова – щедр на дельные мысли». И действительно, Рожнов не мог заснуть, его одолевали разбуженные в нём академиком идеи. Да, насчёт парадоксов он согласен. Первым таким парадоксом в микромире оказалась волна-частица. Когда введено было понятие поля, такие проблемы, как прерывность и непрерывность, среда и частица сами собой решились. Но оставались другие. К примеру, нерешённая до сих пор проблема Мирового Вакуума. Плотность вещества во Вселенной близка к критической плотности, что наводит на мысль об определяющей роли в мире так называемых «чёрных дыр».
В сложном механизме мироздания, - и это надо признать, - «чёрные дыры» играют, действительно, немаловажную роль. Возможно, что генератором энергии в шаровых скоплениях, а, может быть, и в центрах самих Галактик служат именно «чёрные дыры». Возможно даже, что равновесие сил во Вселенной, придающее стабильность галактическим системам, также определяется Мировым Вакуумом. Если бы радиус мира, рассуждал Эммануил Рожнов, был равен его гравитационному радиусу, то энергия взаимодействия всего вещества во Вселенной была бы, примерно, равна энергии покоя электрона. Когда же реальный радиус тела становится равным гравитационному, тело превращается в «чёрную дыру», с массой, зарядом, моментом количества движения – всё остальные атрибуты у него отсутствуют.
Мистический характер принципа наименьшего действия – ещё одна загадка и ещё один парадокс. Пока она не находит себе объяснения и, возможно, связана с устойчивостью мира и его равновесным колебательным движением. Но можно ли считать поле структурным элементом мироздания или это наша фантазия? Взаимодействие между нуклонами в электромагнитном поле – это сильные взаимодействия. Они переносятся квантами, однако эти кванты, в отличие от фотонов, имеют массу покоя и называются «пи-мезонами». В разреженной среде взаимодействие между нуклонами оказывается короткодействующим, то есть практически исчезающим на расстоянии нескольких ферми.
Вновь и вновь после этого возникает вопрос: а из чего тогда состоят сами элементарные частицы? Атом состоит из ядра и электронов, ядро – из нуклонов, протон и электрон состоят из… и так до бесконечности. Дурной бесконечности… До каких пор будет идти дробление? Пока выручают кварки – частицы, которые не существуют в свободном состоянии; то есть, с точки зрения классической физики, вообще не существуют, их нет, тем не менее, они считаются наиболее элементарными образованиями: из них построены все тяжёлые частицы и мезоны. Но как быть с нейтрино?!
Вот почему Эммануил Рожнов решил посвятить себя не просто физической науке, а её самому загадочному разделу. Он так и сказал на собеседовании в приёмной комиссии института, отвечая на вопрос, что его привлекает в ядерной физике: «Хочу всё знать о нейтрино»…  Ему поверили. Потому что все они, члены комиссии, тоже хотели бы всё знать о нейтрино. Похвально стремление настырного абитуриента, только вот никак она, эта элементарная частица, не хочет раскрывать своих тайн, никак не даётся в руки, сколько бы учёных по всему миру с новейшими приборами ни гонялось за нею…
-Можно ли находиться в двух разных местах одновременно? – задал ему кто-то из членов комиссии вопрос на сообразительность.
-Можно! – уверенно ответил Рожнов, и эта его самонадеянная уверенность не всем понравилась.
Вольнослушателя Эммануила Рожнова, прошедшего подготовительные курсы в спецсеминаре академика Мельниченко, к приёмным экзаменам не допустили. Но не допустили совсем по другой причине. Выяснилось, что его отец сидел в тюрьме, и этого факта в своей биографии абитуриент не счёл нужным скрывать. Отец отбывал срок по ложному и умышленному доносу, был досрочно освобождён и полностью реабилитирован. Но кураторы из комитета госбезопасности порекомендовали воздержаться: лучше не досолить, чем пересолить…
Предложили Эммануилу забрать документы, даже не объяснив причины отказа. Узнал об этом он накануне экзаменов, когда пришёл на консультацию и не обнаружил себя в списках абитуриентов. Первый и последний для него экзамен по конкурсу медалистов - сочинение, завтра. Не допустили многих, отсеивались желающие учиться – а их было около двадцати человек на место! – целыми группами, особо не переживали и уезжали домой. Но Рожнов не спешил уезжать. Сбитый с толку, он стоял у доски с вывешенными списками допущенных к экзамену и всё пытался понять, не вкралась ли какая техническая ошибка. Не сразу почувствовал на своём плече чью-то тяжёлую руку. Оглянулся – это был Иван Степанович, высокий импозантный мужчина, далеко за пятьдесят, с седеющими   волосами; на его продолговатом худощавом лице вопросительно  горели голубые глаза.
-Ну, как? Доволен собеседованием? – спросил он.
-Что толку! Меня нет в списках.
-Не может быть! Ты же прошёл собеседование. Это какое-то недоразумение, подожди меня тут, я сейчас выясню. Да, Юру Котлова можешь поздравить. Он принят без экзаменов. Он ведь идёт вне конкурса, как представитель малочисленных народов Севера и Сибири.
-Ну, что ж… Я очень рад за Юрия. За эти два месяца мы успели с ним стать друзьями. Рад, честно.
Пока Эммануил стоял у доски объявлений, Мельниченко, скрывшийся за толстой дубовой дверью кабинета председателя приёмной комиссии, о чём-то там разговаривал. Потом они вышли вместе с председателем, и разговор продолжался в дальнем конце коридора. Академик что-то доказывал, хватался за голову руками, отходил в сторону и опять возвращался. Рожнов ничего не слышал – разговор шёл на полутонах и довольно далеко от него. Ждать пришлось минут пятнадцать. Иван Степанович, наконец, вернулся, и по его лицу Эммануил понял: ничего не  доказал…
-Ретрограды! - кипел он. – Понимаешь, твой покойный папаша, Аркадий Ильич, был моим другом. Никто у нас не верил, что он враг народа, а этот, крыса канцелярская, получил сверху указание и решил подстраховаться. Приспособленец! Ну, ничего, я его уломал. Приходи завтра вместе со всеми, только принеси документ о реабилитации. Сначала загляни ко мне.
-Хорошо.
Мельниченко резко повернулся и пошёл к выходу, повторяя на ходу: «Ретрограды! Пескари проклятые… Премудрые!» Больше никогда в таком расстройстве чувств Рожнов не видел академика Мельниченко.
Эммануил Рожнов пришёл на другой день, как договаривались, сразу в кабинет академика. Приёмный экзамен по литературе и русскому языку он сдал на «отлично» и был зачислен на первый курс института ядерной физики. А через год пришла повестка из районного военкомата. Его вызывали на приписку, а это значило, что парню пора было уходить на службу в армию. Но его оставили в покое. Из-за болезни матери Эммануил получил отсрочку. Призвали только на следующий год. После окончания вуза пошёл работать в школу. Потом началась учёба  в аспирантуре, а после защиты кандидатской диссертации Рожнов был временно откомандирован  в Афганистан на испытания вакуумных зарядов.



                Глава шестая

                УТРО  В  «СОСНОВОМ  БОРУ»

Ибо Пророк сказал: «Никогда не
подчиняйтесь тому, в ком нет
следов разума».

К.Г.Ю н г. Таинство
 воссоединения.

В двухместном номере коттеджа, куда поселили Эммануила Рожнова, прибывшего из реабилитационного центра на отдых и долечивание, одна кровать пустовала и во втором, и в третьем заезде. По личному распоряжению главврача санатория сюда никого не поселяли: так было приписано в путёвке - обеспечить полноценный отдых. Каждое утро он вставал вместе с солнцем, как и советовал ему его друг Юрий Котлов, знавший толк в жизненном распорядке. Делал гимнастику, потом прогуливался по парку, по окрестностям, порой уходил по тропинке к местной речушке и, искупавшись в холодной утренней воде, возвращался в палату, предварительно выпив стакан минеральной воды из естественного источника.
Ты приходила к нему почти каждый день и всегда находила предлог: проверить, плотно ли закрыты марлей форточки - от комаров; не кончились ли выписанные врачом таблетки; не опоздал ли отдыхающий на очередной вызов к лечащему врачу или к обеду. Эммик уже привык к такому  вниманию со стороны персонала и считал это дело само собой разумеющимся. О том, что это было следствием твоего особого к нему расположения, он мог только догадываться. После очередной ранней водной процедуры Эммануил,  посвежевший и поздоровевший, сел на кровать и только сейчас заметил на противоположной стене, над пустой, заправленной, кроватью картину художника Шишкина «Утро в сосновом бору». Утро! В «Сосновом Бору» - так назывался этот дом отдыха санаторного типа. Неожиданно пришедшая в голову ассоциация развеселила его, и он от души, первый раз за много дней, громко рассмеялся. В дверь снаружи постучали.
-Входи, входи! – продолжая хохотать, пригласил Эммик, зная, что пришла ты.
В последние две недели он часто видел тебя, привык как к родному человеку, совершал свои длительные вечерние прогулки уже не один, а вместе с тобой. Ты ему нравилась. Не только как добрая и заботливая медицинская сестра. Эммануил тебя не помнил. Как ни старался, не мог припомнить, где это он встречал тебя, такую симпатичную девочку. Для него всё-таки ты была и оставалась ещё маленькой, смазливой девочкой. Он смотрел на тебя жадными мужскими глазами, которых ты повидала за свою короткую жизнь множество, но этот взгляд был особенным: он давал тебе надежду.
-Что это с вами, Ма… Мануил……
-Эммануил, сестричка! - продолжая хохотать, помог тебе отдыхающий выговорить его имя.
-…Эммануил Аркадьевич?
-Ха-ха-ха! Ничего, ничего, не обращай внимания. Это – утро, прекрасное утро в «Сосновом Бору».
-Да уж! А вы не забыли, что записались на экскурсию? На 10 часов. Автобус уже ждёт нас у главного корпуса.
-И ты поедешь?
-А как же! Поеду, - сказала ты, пытаясь скрыть своё удовлетворение от предстоящей экскурсии в лесной массив, к месту гибели первого космонавта Гагарина. Не трудно было догадаться, что сам космонавт тебя мало интересовал.
-Так не забудьте же! – предупредила ты, уходя, но на секунду остановилась и уже в дверях сообщила: - А там вам письмо. Без обратного адреса…
Когда ты увидела  Эма  в санатории, - а эта  встреча произошла у лечащего врача, - ты чуть не померла от страха. И  он  как будто бы узнал тебя: долго с нескрываемым любопытством и восхищением разглядывал, словно что-то припоминая. А может быть, это тебе показалось? Сколько их, мужчин, вот так смотрело на тебя с восхищением и вожделением! Они и тут не дают проходу. Больны, больны а, видно, не смотрят на болезнь, когда в голову ударяют гормоны… После его первого знакомства с лечащим врачом, ты заглянула в историю болезни, и когда он, прибывший на отдых новенький, покинул кабинет, спросила у врача:
-А он… нормальный,  Капитолина Сергеевна?
-Нормальный, нормальный. Только вот чуть-чуть отдохнёт и подлечится,  и всё будет в порядке. А пока в первую очередь ему надо выйти из состояния ретроградной амнезии. Ты, Эля, присмотри за ним. Какой-то он странный…
-Странный Эм, - вырвалось у тебя.
-Что?
-Нет, нет. Это я так. Про себя…
«Ох, как бы я хотела знать, от кого это письмо. А вдруг – от женщины? Целый месяц никто не писал! И этот смех… Нет, тут что-то неладно!» - размышляла ты по дороге к столовой, куда уже начинали стягиваться отдыхающие…
Письмо было от Юрия Котлова. Короткое и сумбурное, что не было похоже на выдержанный характер шамана. Эммануил перечитал его дважды, повертел в руках конверт, посмотрел на штемпель и перечитал ещё раз: «Привет, дружище! Прости, что так коротко пишу тебе. Объясню всё при встрече. Жди меня в субботу утром в «Сосновом Бору». Это очень важно. Твой друг Юрий Котлов, Ыерген-ган Коотлек»
 Прежде чем успел он что-то сообразить, на пороге появился Юрий.
-Ну, вот, застал. Слава Богу!
-Да в чём дело?
-Слушай меня внимательно! Наш общий знакомый Юзеф Полоньяк, бывший иностранный студент стажёр…
-Не помню, не помню. Всё из головы выскочило!
-Это неважно. Главное - сейчас он руководит астрофизической лабораторией в Иллинойском университете в Штатах. Он приглашает нас для совместных исследований по обнаружению нейтрино в космических лучах. Эм, дружище, это наш с тобой шанс. С их техникой и новейшим электронно-лазерным оборудованием мы можем чего-то добиться. Соглашайся!
-О чём речь! – сухо произнёс Рожнов, тоном давая согласие на поездку в Штаты. – Ты сделал правильный выбор.
-Мы сделали! – уточнил шаман.
-Мы, - согласился Эм. – Когда выезжаем?
-В следующем году. А, может быть, и позже. Пока не оформим все выездные документы.
-Это меня устраивает. К тому времени, надеюсь, я получу диплом кандидата наук.
-А теперь – самое главное. В длительную командировку отпускают только семейных.
Эммануил весь обратился вслух.
-До ноября следующего года каждый из нас должен обзавестись собственной семьёй, в смысле, жениться. Естественно, жёны остаются здесь под присмотром.
-Ну, и что ты решил делать, друг мой?
-Сегодня же вечером я улетаю самолётом в Красноярск.
-Да-а… Информация к размышлению.
-Ты пойми…
-Нет, нет, я всё понял! А сейчас – пошли на завтрак и там, в столовой обсудим конкретно, что делать дальше.
-А ты не догадался, почему я так спешно вылетаю к себе на родину?
-Да, конечно. А, впрочем, могу и ошибиться…
-Я уже дал телеграмму, чтобы встречали меня там и готовились…
-Всё равно, пошли со мной. И не уедешь отсюда до тех пор, пока не посетишь одно место. Вместе со мной. Мы должны быть там. Я договорюсь с водителем – в автобусе кресло для тебя найдётся.
В начале одиннадцатого выехали на экскурсию. До того массива в лесу, где трагически оборвалась жизнь первого в мире космонавта и его товарища, ехать пришлось недолго. Сначала ехали по асфальтированной дороге, затем свернули на просёлок, и автобус затрясло на ухабах и выбоинах. Прибыли к месту назначения в срок. Экскурсовод приступил к своему делу, собрав в кружок отдыхающих у стелы, поставленной на месте катастрофы. Фотограф налаживал свою аппаратуру. Юрий Котлов, «тунгусский шаман» Ыерген-ган остался вместе со всеми у воронки, а Эммик отделился от группы и быстро пошёл вглубь леса, словно пытался найти там осколки врезавшегося в землю реактивного истребителя. На самом же деле при виде места катастрофы его вдруг замутило.
Он вспомнил Афганистан, подбитый «стингером» вертолёт и себя с рассечённым осколком лицом от самого виска к  нижней части левой щеки. Эм пришёл в сознание только на пятые сутки. И сразу же обнаружил, что ничего не помнит из того, что с ним когда-то было, но хорошо помнит недавние события. Командование поспешило сообщить матери, что её сын погиб при исполнении служебного долга. Третьего инфаркта она не перенесла. Так и похоронили её без него, её единственного и любимого сына, её помощника и утешителя.
С тех пор прошло два месяца. Рана вновь заныла. Чтобы не упасть, Эммик обнял ствол толстой берёзы, прильнул к нему лбом и так застыл на несколько минут. Но тут он услышал за спиной мягкие, робкие шаги и почувствовал на своей спине чей-то пронизывающий взгляд.
-Ох, как бы я хотела быть на её месте! – ничего не понимая в случившемся, прошептала ты и дотронулась ладонью до его плеча.
Эммануил повернулся спиной к дереву, и ты отпрянула, увидев его помутневший взгляд. Он протянул к тебе обе руки и тихо сказал:
-Иди ко мне…
Ты бессознательно повиновалась, и, как лягушка к ужу, скакнула вперёд.
-Ты меня любишь? – спросил он.
От этих слов у тебя перехватило дыхание. Ты быстро закивала головой, но, сообразив, что этого сейчас для него недостаточно, с жаром выпалила:
-Люблю! Люблю! Давно люблю! Ещё с тех пор, Баран ты Непомнящий! – и заколотила кулачками по его груди, сама не заметив, как перешла на «ты».
Он схватил тебя за плечи, встряхнул, отодвинул от своей груди и заглянул в твои полные счастья глаза.
-Выходи за меня замуж…
У тебя от этого неожиданного предложения чуть не подкосились ноги. Эммануил обхватил тебя крепко за талию и не дал упасть.
-Ты согласна стать моей женой? – задал он вопрос.
-Да!
Как ты могла не согласиться! «Чумной Эм» был первым мужчиной, который сделал тебе предложение. Первым! Другие были не в счёт. Только его образ ты носила в своём сердце с того памятного вечера в деревне Охабино, когда приезжала к бабке Алёне «попиться парного молочка и подышать свежим воздушком». Ты обожала Эма, как обожала его твоя подруга Антонина и как обожали его все деревенские девчата. Как служанка, как раба, ты готова была следовать за ним на край света, лишь бы быть рядом с ним, смотреть ему в глаза, слушать его. За прошедшие годы многое в твоей жизни изменилось. Детская влюблённость постепенно таяла и рассеивалась, но обожание осталось. Оно с новой силой наполнило твою душу, когда ты встретила Эма здесь, в санатории. Тело твоё принадлежало всем мужчинам, а душа была с ним.  Это обожание, смешанное с какой-то патологической жалостью, и привело тебя сейчас к нему.
Ещё полчаса назад на тебя накатывалась блажь, и ты спрашивала себя: «надо ли тебе идти за ним или нет?» Будет ли это правильно, особенно после того случая, который произошёл на выпускном вечере в медицинском училище? «Будет! - твёрдо сказала ты себе. – Все так живут, а чем я плоха?» Осознание правильности жизни приходило к тебе каждый раз вместе с ощущением удовольствий, не требовавших от тебя никаких усилий. В этом и было твоё понимание женского счастья. Оно давалось тебе твоей пленительной красотой, из-за которой сохли мужчины и без всяких усилий с твоей стороны попадали к тебе в плен. Они были твоими все. Но это была не та жизнь. Она не была связана ни с восторгами, ни с любовью. Она текла размеренно и правильно по второму руслу, не нарушая главного – твоего обожания Эммика.
Ты умела угадывать желания мужчин. Ты умела удовлетворять их раскованно и легко. За это они и ценили тебя больше всех. Но никто не хотел связывать с тобою жизнь, и никто из них, прошедших через твои руки, не захотел на тебе жениться. «Но почему? – спрашивала ты даже у серьёзных, как тебе казалось, поклонников. - Чем я хуже других? Я, что, не такая красивая? Я, что, уродина?» - «Красивая. Даже очень. Только, знай, красивая жена – чужая жена»- «В каком это смысле? Ты любишь другую, чужую жену?». - «Нет. Никого я не люблю. Просто, так говорят о красивых женщинах. Они общие. Им одного мужика всегда мало».
Иные же после того, как получали своё, хвастались перед друзьями и самодовольно, чего ты им никогда не могла простить, ехидничали. Такие вот они, мужики, сволочи! Могла ли ты признаться сейчас ему в том, что ты совсем не та женщина, которая ему нужна. Ты считала, ты наверно, правильно считала: в его положении и в его возрасте об этом не спрашивают. А что, собственно, произошло? Произошла банальная история, каких в наши дни не сосчитать. На том выпускном вечере ребята почти до бесчувствия напоили тебя шампанским, смешанным с апельсиновым соком, затащили в анатомичку и по очереди надругались.
Всё было бы шито-крыто, - и не в таких переделках бывала ты раньше, - но вот в самом начале учебного года в медицинском институте, куда ты с большим трудом поступила, тебя начало тошнить прямо на лекциях, и ты поняла, что забеременела. Поняла это со страхом, потому что уже не могла определить, если бы даже и захотела, кому предъявлять претензии и кто отец твоего будущего ребёнка. Из института тебя отчислили - за пропуски занятий без уважительных причин. А кому бы ты созналась? Единственный человек, кто мог тебя понять в этой щекотливой ситуации, была твоя любимая и любящая тебя бабка Алёна. Когда ты приехала в Охабино с «пузом» и твёрдым намерением сделать аборт, - твоя подруга из училища работала тут акушеркой, - Алёна без особой радости, но и без великой печали сказала тебе в наставление:
-Мужики, доченька, все – идолы. Им от тебя ничего, кроме этого, не надо. Не первая ты и не последняя. Что ж, видно, такая твоя планида.
И глубоко вздохнула.
-А что значит «планида», бабуль?
-Судьба, значит, твоя такая.
Неудачно сделанный аборт, - ты потеряла много крови и чуть не умерла, - заставил бабку Алёну поволноваться и отвезти тебя в город, в больницу. Врачи поставили страшный диагноз, о чём ты никогда никому не скажешь:  бесплодие второй степени.
Ты прижалась ещё сильнее к разгорячённому телу «чумного Эма» и проговорила:
-Баран ты мой Непомнящий! Жалкий ты мой…
-Непомнящий, непомнящий! - дважды повторил Эммануил и привычно потёр ладонью лоб.
Его глаза вдруг посветлели, взгляд стал сосредоточенным и осмысленным, как и прежде: к Рожнову неожиданно возвратилась память.
-Вспомнил! Это ведь ты была тогда в деревне? Ты?
-Я.
-И это тебя я выгнал из класса за невыученный урок?
-Да! Да! Да! - чуть не закричала ты от восторга.
-И, конечно, ты писала мне тогда письма…
-Не письма, а письмо. Одно только письмо. Ой, какие мы были тогда дуры! А письма моего ты так и не получил?
-Не получил. Мне мама говорила, чтобы я взял письмо, которое пришло без обратного адреса. Когда я хватился, его уже на маминой тумбочке в больнице не было. Наверное, выбросили санитарки, убиравшие палату.
-Я знаю. Только это не санитарки. Письмо взяла Антонина, моя деревенская подружка. Она тогда была в тебя влюблена без памяти. Поэтому и устроилась в больницу, чтобы ухаживать за твоей больной матерью. Взяла письмо и не вернула. Только потом призналась.
К остальным отдыхающим вы возвращались уже вместе, а на следующий день Эммануил Рожнов покинул «Сосновый Бор».
Ровно через две недели ты, уволившись из санатория, вернулась в Селеноград. Через три месяца после подачи заявления в загс, вы поженились. Рожнов начал работать над темой докторской диссертации, а тебя устроил провизором в фармакологическом центре, открытом недавно при институте. Хотел, видно, чтобы ты  была всегда рядом.  Не получилось…



Глава седьмая

ЭРДЭНЭТ

Где снег, сверкая, падает на нас
И каждая снежинка на ладони
То звездочку напомнит, то кружок,
То вдруг цилиндриком
Блеснет на небосклоне,
То крестиком опустится у ног;
В воротах Азии, в объятиях метели,
Где сосны в шубах и в тулупах ели, -
Несметные богатства затая,
Лежит в сугробах родина моя.

Н. З а б о л о ц к и й .  Родина.

    Мужчина стремится во всём к 
непосредственному владычеству над вещами
или посредством уразумения, или одоления
их. Но женщина всегда и во всём обречена
только на посредственное господство,
именно посредством мужа, каковым она
только и может обладать непосредственно.

А.Ш о п е н г а у э р. Афоризмы и максимы.

  За эти три с половиной месяца многое изменилось и в жизни молодого эвенкийского шамана Ыерген-гана Коотлека. События произошли, может быть более значительные, чем за все предыдущие десять лет. Ыерген-ган повзрослел и возмужал. Его плоское лицо с выдававшимися скулами в умеренном климате средней полосы округлилось и потеряло часть своей природной пигментации. Всё это придавало ему притягательную очаровательность; женский пол тянулся к нему сердечным расположением, и многие его сверстницы, студентки института ядерной физики и просто проживавшие в Селенограде девушки мечтали затащить в постель  красивого «азиата». Но и только. Никто из них не имел серьёзных намерений, никому и в голову не приходила мысль оженить на себе Ыерген-гана. И он чувствовал это, сознавая, что им, всем этим соблазнительницам, он нужен из чистого женского тщеславия и любопытства. Встречи были часты. Даже с женщинами лёгкого поведения. Но пыл его давно охладел, тронутый не мужской физической слабостью: Ыерген-ган не видел среди крутившихся вокруг него особ женского пола достойных серьёзного внимания. Ни одна из этих легкомысленных ветрениц не могла вытеснить из его сердца образ той девочки, которая была предназначена ему с детства в жёны его племенем. И она знала с шести лет, что вырастет до совершеннолетия и станет женой ему. Звали её Эрдэнэт.
«Что такое  женщина? – размышлял на досуге Ыерген-ган. - Величайшая  тайна  Мироздания! Неповторимый  шедевр Природы!  Начало  Жизни!  Всё  это  так.  Но  что  такое  женщина  по  самой сокровенной сути своей,   знает только сама женщина. И сколь бы  много  мужчины ни сочиняли и  сколько  бы  невидимых миру слез ни проливали - им не дано приоткрыть завесу над Тайной тайн». Что бы на сей счет ни говорили,  какие  бы  изощренные  теоретические  гипотезы  ни выдвигали, какие бы вдохновенные гимны ни пели, лучше  всего об этом сказала одна безымянная эфиопская женщина. Не потому ли слова ее  оказались настолько просты и точны, что в самое сердце поразили сразу  двух  известных ученых - этнографа Лео Фробениуса и психолога  Карла  Юнга.  Цитируемое  ими обоими  откровение  настолько  удивительно  по   своей   житейской глубине, что сам он не мог удержаться оттого, чтобы не воспроизвести его в своей памяти:
   «Откуда мужчине знать, что такое жизнь женщины.  Жизнь  женщины  и  жизнь мужчины - это далеко не одно  и  то  же.  Так  назначено  Богом.  С  момента рождения и до полного увядания жизненных  сил  мужчина  не  меняется.  Даже впервые познав женщину, он остается тем же, кем был до этого. Ее  же  первая
близость с мужчиной раскалывает надвое. В тот день женщина становится другим человеком. Так было всегда. После  ночи,  проведенной  с  женщиной,  мужчина уходит. Его жизнь и тело  остаются  неизменными.  Женщина  же  зачинает.  По сравнению с бездетной женщиной, женщина-мать -  другой  человек.  В  течение девяти месяцев она носит в своем теле плод одной ночи. Появляется нечто, что уже никогда не покидает ее жизнь.  Теперь  она  мать.  Она  -  мать,  и  она останется ею, даже если ее ребенок умрет, даже если умрут все ее  дети.  Ибо
было время, когда она носила  под  сердцем  дитя.  Это  чувство  никогда  не покидает ее душу. Даже когда дитя мертво. Всего этого мужчина не  знает;  он ничего не знает. Он не знает, как меняет  женщину  познание  любви,  как  ее меняет материнство.     Он и не может ничего этого знать.   Только    женщина    может
знать это и говорить об этом. Вот почему мы не можем позволить нашим  мужьям руководить нами. Женщина может только одно - уважать себя. Всегда оставаться порядочной.  Она  обязана, -   ее   природа   такова, -   всегда  оставаться девственницей,  и  всегда  быть  матерью.  Перед  каждой  близостью   -   она девственница, после каждой  близости  она  -  мать.  Так  можно  определить, хорошая она женщина или нет.
   Так восславим же величайшее чудо Мироздания  -  Женщину,  ее первозданность, волшебную красоту,  магическую  притягательность,  блаженную нежность, житейскую мудрость и нечеловеческую жизнестойкость! Склоним головы перед Женщиной-Матерью,  Женщиной-Возлюбленной,  Женщиной  Великой  Богиней, культ которой, однажды зародившийся еще в незапамятные времена матриархата, за тысячи лет своего существования достиг  воистину  космических  масштабов. Мать-прародительница или, как гениально выразился Лукреций Кар, "Мать всех Богов и  праматерь  нашего  тела",  во  вдохновенном  сознании  многих   поколений превратилась и в Мать Сыру Землю,  и  в  Мать-Родину,  и  в  Мать-Вселенную».
Еще в начале нынешнего  века  из  российских  газет  можно  было почерпнуть, к примеру, следующие сведения: "Из всех учений христианства учение о целомудрии и  браке  оказало  всего менее влияния на жизненные привычки крещеных самоедов, тунгусов и  проч.  Из села Яркина в северной Сибири один  наблюдатель  писал:  "Чувство  стыдливости здесь, по-видимому, совершенно отсутствует.  Все  отправления человеческого организма совершаются публично. Того, кто не привык к такому  образу  жизни, все, что он должен здесь видеть и слышать, настолько унижает и оскорбляет  в собственных глазах, что он готов презирать себя и весь мир.  Это  отсутствие стыдливости  еще  более  поддерживается  тесным сожительством   женатых   и холостых. Половая зрелость, по-видимому, наступает здесь раньше, чем где  бы то ни было". Гостеприимство заключает в себе, между прочим, и обмен женами". Но всё это было не более, как сущей фантазией, родившейся в голове тогдашнего сибирского  «наблюдателя».
   Эрдэнэт приходилась двоюродной сестрой Ыерген-гану – в среде таёжных охотников кузен-кузенные браки постепенно стали вытесняться браками смешанными, но на род Коотлека это не распространялось. Род шаманов должен был вечно блюсти обычаи древних тунгусов и бурят, а по этим обычаям запрещалось видеть невесту до свадьбы, считалось, что злые духи в эти минуты подкарауливают суженых и становятся между ними, насылая несчастья. Теперь ей уже шестнадцать лет, она зрелая девушка, а он, спешивший сейчас на собственную свадьбу, даже и не видел её…
   Впрочем, Ыерген-ган не был бы Коотлеком, «разговаривающим с духами», если бы, уезжая на Большую Землю, не оставил о ней  в своём сердце памяти. Только в этом он никому не признается, даже если бы его стали пытать огнём. Даже самому родовому доброму духу Коа! Смолчит. Хоть врать и утаивать проступок перед старшими – не к лицу охотнику, но пусть же за этот проступок он один отвечает перед Небом и Луной. Дело в том, что в посёлке, где жил шаман, молодёжь всегда подшучивала над будущими молодожёнами ради потехи. Женщин это не касалось. Они были приучены терпеть мужей и ухаживать за ними. Они обязаны были заботиться о муже, добытчике и покровителе, кто бы он ни был. Этот закон соблюдался строго. Он был заложен чуть ли не в генах каждой женщины, но молодому парню, которому разрешалось смотреть на чужую невесту и вообще на взрослую женщину, было кого с кем сравнить: тут были и милые, симпатичные мордашки, а чаще – вымотанные тяжёлой работой в совхозах, морщинистые и большезубые, порой даже отвратительные типы.
   И вот, чтобы не оставлять у будущего мужа никаких сомнений насчёт внешнего вида его спутницы жизни, парни и взрослые расписывали его будущую половину во всех черных красках. Не обошла эта участь и Ыерген-гана. Ох, что ему только о ней ни говорили! И нос-то у Эрдэнэт крючком, загнутый к подбородку так, что при еде приходится его держать одной рукой; и пальцы-то у неё на руках и ногах обтянуты перепонками, как у диких гусей; и зубы-то у неё выступают вверх, как клыки у вепря; и горб-то у неё больше его спины… Послушать их, так можно было от отчаяния повеситься на первой сосне! Но Ыерген-ган не стал никого слушать. Перед самым отъездом он тайком пробрался в соседнее стойбище, где по его расчётам проживала сестра старого шамана Коотлека и вместе с нею её шестилетняя дочь Эрдэнэт, предназначенная в жёны молодому охотнику.
Два дня и две ночи прятался в кустарниках Ыерген-ган, наблюдая за играми самых маленьких девочек. Их было тут около десятка, но та, которую со страхом ждал он – горбатая и с крючковатым носом – не появлялась. На третий день начался сильный дождь, и дети вновь высыпали из своих домов, чтобы веточками прокладывать путь ручейкам. Все они казались довольно симпатичными и как бы на одно лицо, потому что постоянно усаживались на корточки, вновь поднимались, бежали с визгом и смехом к другому ручейку, и невозможно было присмотреться ни к одной из них.
-Эрдэнэт! – раздался женский голос из ближайшего чума. – Не вымокни!
   Девочка, которую назвали по имени, возилась у ручейка отдельно от своих подружек, её сразу Ыерген-ган и не заметил. Она повернула голову на голос и улыбнулась: счастьем светилось её лицо… Детским счастьем. Сердце Ыерген-гана бешено заколотилось, и он закрыл глаза, как будто именно в эту секунду вдруг понял, что обычай не разрешает ему смотреть на свою избранницу. Но, нет, не потому он закрыл тогда глаза – ему хотелось унести с собой в душе этот образ и так, чтобы всю жизнь Эрдэнэт-девочка оставалась с ним и согревала ему сердце. Когда он открыл глаза, её уже не было на том месте. Насквозь промокшая  Эрдэнэт упорхнула домой…
   Ыерген-ган вернулся в посёлок, унеся с собой в душе образ будущей невесты и её очаровательную улыбку. Это была улыбка не уродины, а самой настоящей красавицы, и оттого, что она была ещё в детском возрасте, эта её красота показалась ему небесной, а милая детская улыбка больше никому в его душе не оставила места.
С Эммануилом Рожновым сейчас они были в разных местах, за тысячи километров друг от друга, но, в общем-то, думали об одном. За эти последние десять лет они почти не разлучались, хотя учились в параллельных потоках и выбирали разные темы для дипломных проектов и кандидатских диссертаций. Котлов специализировался по метеоритной астрономии, а Рожнов продолжал «гоняться» за нейтрино, выбрав себе направление для исследования, которое тут в институте ядерной физики считали совершенно бесперспективным.
И всё-таки оставались они вместе. И работали над темами вместе. Эммануил отличался острым аналитическим умом, умел находить связи, причинные связи между явлениями, когда, казалось бы, сама мысль о подобных связях была парадоксальной и абсурдной. Юрий Котлов продолжал поражать всех своей феноменальной памятью и широтой ума, разнообразием научных и просто житейских интересов. Абстрактная мысль угнетала его, и тут он не мог угнаться за своим другом. Его ум не склонен был доискиваться конечных причин, зато он выигрывал в обобщениях и тем самым был весьма полезен Рожнову. Окончательно в этом убедился Эм, когда встретились они в коттедже  санатория. Рожнов мгновенно вспомнил, что привело его в весёлое настроение.
-Ты обратил внимание на картину?
-А как же! Шишкин. «Утро в сосновом бору».
-Ха-ха-ха! – снова рассмеялся Эм. – Утро… Утро!
-«Утро в сосновом бору»… Ну и что? Не понял шутки.
-Ладно. Всё, дорогой мой. Никакой шутки нет. Всё на своих местах! И утро… В «Сосновом Бору».
Сидя уже за столом со своей невестой, Ыерген-ган припомнил этот случай  и всё еще никак не мог понять, в чём был подвох. Такой он был, Юрий Котлов. А для гостей, собравшихся в местном ресторане окружного центра, шаман Ыерген-ган Коотлек теперь уже не был одним человеком, а воссоединившимся с другой, женской, душой. Луна воссоединилась с Солнцем, и стали они, найдя друг друга в этой жизни, одним человеком в двух лицах: он - известный теперь и на Большой Земле учёный Юрий Алексеевич Котлов, и она – красавица из всех красавиц эвенкийского народа Эрдэнэт Коотлек-Уланова.
Дед невесты, а теперь и молодой замужней женщины, совсем древний и неграмотный охотник Кучум Уланов, то есть Красный Кучум, сидел за столом на почётном месте. Своё прозвище, Улан-Кучум, он получил ещё в годы гражданской войны, будучи проводником у красных сибирских партизан. Гордость за внучку, а больше за внучатого племянника, распирала его тщеславное существо и не давала усидеть на месте.
-А ты нам расскажи, Ыерген-ган, чему обучился на Большой Земле! О твоих медалях тут, у нас на родине, мы уже знаем…
И Кучум посмотрел многозначительно в сторону не менее старой, чем он, гостьи. Все повернулись в её сторону. Это была специально приглашённая на свадебные торжества любимая учительница Ыерген-гана Татьяна Петровна Зарайская. Учительница русского языка и литературы. Это она научила его чисто говорить и без ошибок писать на русском языке.
Это она привила ему любовь к родному эпосу и русской художественной классике, особенно к Пушкину. Вот почему он всего «Евгения Онегина» знал наизусть. Татьяна Петровна для него была полным воплощением пушкинской Татьяны. Только благодаря Зарайской этот эвенкийский школьник перечитал почти всю школьную библиотеку, начиная прямо по каталогу от Я до А. Именно в таком порядке… А когда встретил в тайге впервые Ивана Степановича Мельниченко, попросил составить ему список самых главных произведений мировой литературы. И каково же было удивление мальчика, когда первым в этом списке он обнаружил Александра Сергеевича Пушкина. С Эрдэнэт они уже договорились: своего первенца они назовут Александром, а второго сына – Иваном.  Так было записано в Книге Судеб. Так и случилось. Но на вопрос старого Кучума надо было отвечать. Ыерген-ган взял бокал с шампанским, поднялся со стула, и его первые слова ошеломили и озадачили гостей. Всех, кроме Татьяны Петровны Зарайской, которая, поняв жест своего ученика, даже прослезилась. Шаман декламировал великого русского поэта, но всем казалось, что это он говорит о себе:

Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой
И назовёт меня  всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Т у н г у с,  и друг степей, калмык!

-Ты что это говоришь, что говоришь, - запричитал Кучум, не знавший этих стихов, да и вряд ли знакомый с произведениями великого русского поэта. – Сам сочинил? А?.. Почему «дикий тунгус»? Какой дикий, зачем дикий? Зачем так писать и говорить о нашем народе? Мы народ не дикий, мы народ мудрый…
-Да, да, мудрый. Только слова эти были написаны сто пятьдесят лет назад великим Пушкиным. О нас написаны слова эти.  С большой душой и любовью к нам.
-Ах, Пушкин? Пушкин… Ну, прости нас. А я думал, что это ты написал такие красивые стихи.
-Напишу! – пообещал Ыерген-ган.
Нечаянно вырвавшееся обещание он всё-таки сдержал. Подарил шаман Коотлек эвенкийскому народу на его родном языке целый сборник стихов и песен. И это, видимо, тоже было записано в Книге Судеб. И стало реальностью…
Юрий Котлов вернулся в Академгородок только в конце года, в то время, когда Эммануил уже расстался со своей холостяцкой жизнью, и в его доме хозяйничала ты, гордая тем, что ты теперь законная жена законного мужа.




     Глава восьмая

«HOMO  SAPIENS»  И   «HOMO  LUDENS»

 

  Даже в самом развращенном государстве
есть лишь весьма и весьма небольшое число
женщин, отличающихся публичной 
невоздержанностью, если брать эти слова
в их прямом смысле. Утрата добродетели
всегда предшествует публичной невоздержанности,
 но никогда не следует за ней.

К.А.Г е л ь в е ц и й. О человеке.

Цепь связанных между собой каждодневных негативных эмоций может довести здорового человека до сумасшествия, во всяком случае, - и это уже точно, - обеспечить ему надолго депрессивное состояние. Если бы Эммануил Рожнов дал волю этим эмоциям, если бы он позволил им овладеть собой, то, наверное, уже давно положил бы голову на рельсы. Но всегда, как только к горлу подступала гнетущая тоска, он находил в себе спасительную нишу и в этих случаях полностью отдавался старинным книгам, которыми была богата его великолепная библиотека. Рука бессознательно тянулась к тому, что могло ещё больше разбередить его душу, но он всё равно брал с полки книгу и углублялся в чтение.
 Вот и сейчас эта рука машинально сняла с полки  старый экземпляр книги Льюиса Моргана, раскрыла так же машинально на первой странице, и Эм сразу же остановил своё внимание на описании брачных связей в древнем обществе. Все знатоки первобытного общества, - историки, этнографы, антропологи, - согласны были с высказанной кем-то мыслью, будто на первой ступени дикости в обществе господствовал матриархат. Возможно ли это? Странно, подумал Эммануил,  что видный исследователь древнего общества, почти всю сознательную жизнь проживший среди ирокезов, не разобрался в сути вопроса и согласился с такой сумасбродной теорией.
 Сейчас, когда он сам попал в подобную ситуацию, и его медовый месяц давно закончился,  эти  мысли, став навязчивыми,  сами собой возникали в голове, вытесняя его раздумья о предстоящей поездке в Штаты. С тобою он живёт вот уже полгода, если не больше, а никаких признаков того, чтобы ты стала матерью, нет. Что  за чертовщина! Может быть, афганская трагедия в нём убила эту способность - быть отцом. Как-то раньше он не думал об этом, а сейчас, словно подгоняемый неведомыми демоническими силами, стал болезненно подозрителен, вспыльчив и груб. Все эти вопросы, ранее его не тревожившие, начинали занимать значительную часть его времени, отвлекая от научных занятий. Он даже не мог себе объяснить, почему  это его сейчас так беспокоило и раздражало.
В конце концов, думал Эммануил, в обычном человеческом окружении, которое соглашалось и освящало уже сложившиеся брачные отношения, как данность, никому, кроме любящих друг друга существ разного пола, до чужого семейного счастья не должно быть дела. Но не тут-то было! Всегда находится какое-то мерзопакостное третье лицо, не только третье, а и четвёртое, и пятое, и десятое, для которого чужое счастье вонзается в душу чёрной завистью, и это мерзкое создание, - и одно, и другое, и третье, и пятое, и десятое, - всегда стремится отравить жизнь счастливой семье своим беспардонным в неё вмешательством. Женщина, как считалось, всегда была в этих делах виновницей, и именно против её так называемой слабости и были придуманы мужчинами суровые правила, запрещавшие ей откликаться на лесть и посулы.
  Эммануил успел уже где-то прочитать, что так именно и жили люди в древности и в средние века. Да, они знали в этом толк! Но как много несуразностей всё же возникало от применения гражданского права, особенно в суде над женщинами, погрязшими в разнузданном беспутстве! Когда в Риме был издан закон, сильно ограничивавший  имущественные права женщин, они протестовали против него только тайным образом, при помощи подставных наследников. Не то было при издании другого закона, которым запрещалось римским матронам носить золотые украшения. Женщины тогда восстали открыто, буквально осадили сенат, и, несмотря на энергичные усилия сурового Катона,  закон был вскоре отменён.
Гельвеций даже попытался найти причину в таком падении нравов. По его мнению, половина рода человеческого, пребывающая в рабстве, - а это он говорил о женщинах! - отвечает на своё подневольное положение своеобразно. Она как бы мстит мужскому полу за униженное положение, но мстит таким образом, что виноватыми оказываются во всех случаях именно мужчины, а не они, женщины. 
    В первые месяцы после возвращения в Селеноград из «Соснового Бора» ты даже и не замечала более чем  странного поведения своего благоверного, а его новые предпочтения относила к жажде познания мира.  Тебе было интересно бродить вечерами по пустынным улочкам городка и слушать удивительные рассказы Эммануила о тайнах звёздного неба. Это была его любимая тема. Но она же была и продолжением тех сказок и небылиц, которые остались у тебя в памяти с детских лет, когда ты вместе со своими взрослыми подружками убегала от бабки Алёны слушать «чумного Эма». О звёздах он готов был говорить с тобою всю ночь. Но он словно переродился, и язык его не слушался. Эммик уже был не тот. Он был взрослый и серьёзный человек, и ты казалась ему уже не маленькой девочкой, и даже не школьницей, которой когда-то он преподавал физику. С тобою он предпочитал молчать. Душу его в эти минуты переполняли чувства, ему не свойственные, а вовсе не идеи о строении Вселенной. И всё-таки, когда ты настаивала, он соглашался поведать тебе её тайны.
-Ну, хорошо, напросилась – слушай. И не перебивай!
-Не бу-у-уду! – нараспев произносила ты, плотнее прижимаясь к его плечу.
-Смотри, сколько над нами звёзд! Вот эти пять сверкающих точек - созвездие Кассиопея. А вот там, на тёмном фоне сереет вытянутое к горизонту их бесчисленное скопление, называемое Млечным Путём. Нам кажется, что все эти звёзды, мерцающие над нашими головами, по крайней мере, большинство из них, никакого отношения к Млечному Пути не имеют. Но на самом деле это нам только кажется. Все эти звёзды, в том числе и наше Солнце, и мы с тобой на нашей планете Земля, все мы находимся внутри Млечного Пути.
-А почему мы их видим удалёнными от него?
-Это обман зрения. Все эти небесные тела разных размеров по мере удаления от нас в перспективе сливаются в то, что становится для нашего взора серой массой, а близкие к нам звёзды всегда ярче далёких, и их видимые расстояния друг от друга представляются нам огромными.
-Ох, как это интересно! – зевнула ты.
Тебе хотелось бродить и бродить с ним, но ты пока не понимала, зачем ты здесь и что тебе от него нужно. И что в тебе к нему сейчас больше – обожания или жалости. Патологической жалости или оставшейся с юных лет полудетской влюблённости.
-Так вот, - продолжал Эм читать тебе лекцию по астрономии, - все звёзды, которые мы видим, образуют гигантскую звёздную систему, или Галактику. В ней более сотни миллиардов звёзд, подобных нашему Солнцу. И половина из них имеет, примерно, такие же размеры, как наше Солнце.
-И кто только считал их! – охрипшим от дремоты голосом произнесла ты.
-Звёзды распределены неравномерно в нашей Галактике…
-А что, есть и не наши галактики? – перебила его ты.
-Есть. И их очень много.
-Сколько же?
-Порядка десяти миллиардов таких галактик, как наша. Они и образуют метагалактику.
-Ого-го!
-Наша Солнечная система, - продолжал Эм, - очень удалена от центра Млечного Пути.
-А что там дальше, за всеми этими, как их…
-Что находится за пределами метагалактики, мы знать не можем. Оттуда на землю не приходят никакие сигналы.
-Вот это да!
-Самая близкая от нас область метагалактики - Туманность Андромеды.
-Туманность? А почему туманность?
-Так говорят астрономы. На самом же деле все эти туманности не что иное, как гигантские скопления звёзд. Расстояние до них исчисляется в два с половиной миллиона световых лет. Оттуда к нам летят загадочные частицы. Иногда их называют космическими лучами.
-Они летят прямо на нас?
-Не совсем. В сутки на Землю падает бесчисленное множество таких частиц, и поймать их невозможно.
   Эм сделал ударение на слове «невозможно», словно предчувствовал тщетность своих усилий в погоне за нейтрино.
- Всегда что-то падает и что-то возносится, - философски заключила ты.
-Верно. Но эти частицы не могут вознестись. Они пронизывают нашу Землю, не задерживаясь в её недрах.
-А эта твоя… частица… тоже падшая?
-Падшая? – вдруг задумался Эм. – Гм… Падшая.  В этом есть смысл.
-Какой такой смысл?
-Такой.  В священных книгах развивается эта тема и есть разные толкования тайн падения. Разумеется, метафорические толкования. В теологии значатся два таких падения. Первое – это восстание Архангелов и их «падение». А второе – «падение» Адама и Евы после того,  как они вкусили плод от древа познания.
-Яблоко?
-Да. Яблоко, которое Бог запретил срывать с яблони и есть. Вкусив яблока от древа познания, Ева дала вкусить его и Адаму. В Священном Писании змий прельщает женщину, но именно женщина прельщает мужчину, и оба они включены в кармическое проклятие.
-А что значит «восстание архангелов»? И почему оно называется «падением»? Расскажи об этом.
-«Падение» - это аллегория. Восставший против Бога Сатана, один из красивейших и мудрейших Архангелов Божьих, был побеждён водителем небесных воинств Архангелом  Михаилом. Зло было побеждено и загнано в подземелье. Но Сатана периодически появляется. И тогда Бог вновь посылает на него своё воинство во главе с архангелом Гавриилом и загоняет опять в преисподнюю. Такова древняя легенда.
 Всходила ярко рыжая луна, постепенно, по мере продвижения по небосклону меняя свою цветную окраску на серебристо-белую. И тогда начинался ликбез о происхождении Луны и её загадочных движениях. Ты слушала Эммануила, как пророка, сошедшего с небес, и твоя низменная душа наполнялась страхом при одной только мысли, что вот так, в одночасье, ты можешь его потерять. Потерять, как дорогую вещь, которая тебе и не так-то нужна, но которую ты не хотела бы видеть в руках других женщин. Нет, это нельзя было назвать ни влюблённостью в него, ни возникающей при этой мысли ревностью. Тебе просто хотелось, - и порой это хотение доходило до болезненной страсти, - быть рядом с ним и чувствовать себя частью его существа. И всё. И только.
    После первой ночи, проведённой с тобой, Эм  дал себе понежиться в постели и впервые не спешил по делам в свою лабораторию, как это он делал регулярно изо дня в день. Париж стоил мессы! Ты была его первой женщиной, и всё случившееся этой ночью было для него важным. Оно укладывалось в его голове в картину нормального времяпровождения – всё было на своих местах, и тот порог, за которым ещё вчера стояла неизвестность и неопределённость, он уже перешагнул. Он лежал довольный, уставший и успокоенный. Он смотрел на тебя сбоку, и рука сама собой тянулась к твоему лицу, щекам, подбородку и шее. На его тёплой ладони оставалось, как память, ощущение мягкой, бархатистой кожи. И от этого прикосновения, и от твоих наполненных счастьем глаз   в его душу входило чувство, которое невозможно было описать;  именно оно скрепляло то самое  единение, отчего сердцу становилось тепло и сладко.
-Какая же ты красивая! – сказал он, наконец, притронувшись указательным пальцем к кончику твоего носа.
  Эммануил не давал себе отчёта, как он страшно опоздал с этими словами, сказанными в твой адрес, потому что для тебя они были пусть и приятны, но услышаны далеко не впервые. Ты, пропустив их мимо ушей, дёрнула губой и скорчила самодовольную мину:
-Да  уж!
  В этом  «да уж!» звучало не только твоё признание собственной женской силы, сводившей с ума мужчин, но и скептическое отношение к данному тебе природой дару: «А что я получила от своей красоты в жизни? Одни несчастья! Уж лучше бы быть некрасивой, да счастливой» Но эта мысль лишь на доли секунды прожгла твой мозг, всё-таки ты не была совсем глупенькой девочкой, ты разбиралась кое в чём, ты  умела быть с мужчинами ласковой и общительной. «Нет, - всё же решила ты, – пусть уж я останусь такой, какая есть!» С красотой легче получать удовольствия от жизни, а ты к ним так привыкла. Нет, уж лучше быть красивой, чем  уродиной.
-И дети у тебя должны быть красивые, - как бы отвечая на твои мысли, тихо сказал Эммануил.
«Только не надо детей трогать! – хотелось тебе закричать. - Ещё будут ли они!?» Но ты, конечно, не стала об этом говорить, а привычным тоном, который был списан Рожновым на женский инстинкт, спросила:
-Тебе было хорошо со мной?
Эм ничего на этот вопрос не ответил. Он просто повернул твою голову, притянул на свою подушку и прижался губами к твоему уху.
-Что-нибудь не так? – еле слышно произнёс он первое, что пришло ему на ум.
Ты улыбнулась, и лицо твоё от этой мягкой улыбки стало ещё более милым и привлекательным.
-Ты рычал, как зверь, - пояснила она, или думала, что пояснила, свой вопрос.
-Ласково рычал во мне твой ласковый зверь.
-Мой… Эммануил Аркадьевич. Мой.
-Зови меня Эммиком.
-Ладно, Эммик. Жалкий ты мой…
Ты прильнула лбом к его виску и его щеке, обезображенной не глубоким, но достаточно заметным шрамом.
-Кто это тебя так?
-Это «душманы» оставили на мне зарубку.
-Больно было?
-Н-нет… Не помню.
«Это кстати, - пронеслась у тебя в голове сатанинская мысль. – Можно будет на него спихнуть свою яловость».
Помолчали.
-А знаешь, - вновь заговорил он, - у меня такое ощущение, будто все эти тридцать лет я жил на необитаемом острове, как Робинзон Крузо. Один. А теперь вот у меня появилась своя  «Пятница».
Ты хихикнула, недоверчиво посмотрев в его глаза, и произнесла без тени ревности дежурную фразу:
-У тебя в институте, наверно, семь таких «Пятниц» на неделе.
Эм оценил твой юмор и в тон тебе ответил:
- Семь не семь, а одна есть.
-Да? Может, скажешь, как её зовут?
-Её зовут  н е й т р и н о.
-Ну, хватит смеяться. Скажи, честно.
-Честно. Нейтрино.
    Ты ещё раз испытующе и пронзительно посмотрела ему в глаза: правду говорит или шутит? Но вопросов больше не задавала. Не задавала потому, что сама боялась встречных вопросов. Женитьба поломала чётко спланированный распорядок жизни Эммануила Рожнова. Он стал замечать, что времени для научных занятий, - а это было его основное дело, - стало катастрофически не хватать.
    Напрасно он старался убедить себя в том, что этого не может быть, что на тебя и на общение с тобой он отводил не больше двадцати минут в день, ну, от силы, часа два. А выходило на деле, что потеря была ощутимой. Раньше он и в часы досуга умудрялся выкраивать минуты, чтобы записать новую мысль, а теперь даже в процессе работы в лаборатории думал о тебе. Думал о том, почему для тебя дверь в его сердце оказалась лишь приоткрытой, и ты, как ни старалась, не могла проникнуть на ту половину его души, которая тебе должна была бы принадлежать по праву. Напрасно и ты думала, что заняла в этой душе свою нишу; тяжёлый груз прошлого мешал тебе проникнуть туда, и ты так и осталась в передней, потому что твоей половины для него у тебя уже не существовало, она была занята, и в ней поселился давно разлагающий твоё сердце червь.



                Глава девятая

         РАЗГОВОР   НАЧИСТОТУ

     Брак - это обещание двух людей,
мужчины и женщины, иметь  детей  только
друг от друга. Тот из двух, кто не исполняет
этого обещания, делает грех, от которого
 всегда ему же самому бывает хуже.

Л.Н.Т о л с т о й.  Исповедь.

- Честно   говоря,   я   не   большой   любитель   подобных вечеринок, - признался Эм, поднимаясь на пятый этаж крупнопанельного дома.
   - Мы не надолго, - поторопилась успокоить его ты. - Просто покажемся, и все.
   Он согласился без особого энтузиазма.
   -Я совсем не против. Буду рад познакомиться  с  твоей подружкой. - И добавил с некоторым,  не свойственным ему,   лукавством: -Если она такая же красивая, как и ты, то, возможно, мы останемся у неё до утра.
   Ты неожиданно громко рассмеялась.
   - Если хочешь знать, у нас с нею вообще нет ничего общего!
-Так уж и ничего?
-Да.
-Ничего-ничего?
-Правда.
-Но ведь вы дружите еще со школьной скамьи!
   Он ошибался, но ты не стала его разубеждать. В школе вы учились в параллельных классах. Ты, общительная и шаловливая, была  у всех на виду, в то время как Соня Шатрова, тихая и замкнутая, предпочитала одиночество и  никогда  не  заводила дружбы  с  одноклассницами.  Теперь, когда вы вновь встретились после нескольких  лет  разлуки,  ты поняла, что Соня изменилась  до  неузнаваемости.
   -Что так поздно? - поинтересовалась она, когда вы переступили порог её комнаты.
   Ты улыбнулась с извиняющимся видом:
-Лучше поздно, чем никогда.
   Раздевшись, ты огляделась и с облегчением отметила, что просторный, тонущий в полумраке зал вовсе не так велик, как тебе показалось вначале. Как же давно ты не бывала на подобных вечеринках!
Эммануил не стал вам мешать и вышел на балкон. Постепенно вы разговорились.
     Пока Рожнов разглядывал с балкона городской пейзаж,  ты  вспоминала школьные годы, а Соня с какой-то странной нежностью слушала тебя.
   -Мне всегда казалось, что ты страшно самолюбива и  смотришь на всех свысока, - сказала ты и добавила: – Сонечка, какими мы были тогда дурами! Просто уму непостижимо. Ты тогда во всей школе была самой красивой и какой-то не по годам взрослой.
   Слушая тебя, твоя подруга  чуть  не  расплакалась.
 -Если бы  кто-нибудь  знал, - тихо сказала она, - какой  одинокой  чувствовала я себя. Боже мой, Эля,  как я завидовала тебе, и как мне хотелось иметь хоть капельку твоей смелости! С детства меня учили скрывать свои чувства. Помнишь…
  Соня робко повернула голову в сторону балкона.  Эм в это время, почти безучастный к вашему разговору, скрестив руки на груди, стоял истуканом и  как будто ничего не слышал, но на самом деле он прислушивался к вашему разговору, стараясь не упустить из него ни одного слова.
   Ты мгновенно поняла  тревогу подруги  и поспешила ее успокоить, махнув в сторону Эма рукой:
-Помню, помню…. Ты не обращай внимания, ему нет дела до наших с тобой переживаний.
- Слёзы лила в подушку, а признаться так и не смогла. Сил не хватило. Теперь вот жалею, что была такой трусихой. Я правда трусиха, Эля? Правда?
   Ты улыбнулась своей обворожительной улыбкой и еле заметно кивнула, что, видимо, должно было означать: «Правда, правда».
   Ты хорошо помнила, как Соню, еще совсем маленькой, взяли на воспитание из детдома    чужие люди, её приёмные родители. Отчим был известным тренером футбольной команды, а мать,  проводившая  время  в праздности, не позволяла себе ничего более обременительного, кроме периодических скандалов с соседями из-за уборки лестничной площадки. Но дома приёмные родители Сони были людьми очень сдержанными  и  никогда  не  позволяли своим эмоциям выплескиваться наружу. Соня не помнила случая, чтобы они спорили или хотя бы разговаривали на повышенных тонах. Неодобрение выражалось здесь леденящим молчанием. Когда  Соне  исполнилось десять лет, это молчание пугало ее намного сильнее, чем  любое  самое резкое замечание. Это не прошло для нее бесследно.
   Как любой послушный ребенок, Соня быстро научилась угождать родителям,  предупреждая все их желания и ожидания. Грязное лицо или руки,  неопрятное платье были непозволительны, не говоря уже о драках, бурном выражении эмоций или слез. В награду за послушание Соня получала все,  что хотела. Родители просто нахвалиться на нее не могли.
  Сколько же ей было лет, когда она вдруг сообразила, что в ее возрасте странно не иметь друзей? Вместо них на ее день рождения всегда собиралось много гостей - приглашение в столь респектабельный дом считалось в городке  большой  честью.   Она казалась настолько уравновешенной, что производила впечатление не по годам взрослой девушки.  Жизнь ее была столь же однообразной, как и унылой. Идеальная дочь, безупречная в поведении, чистенькая, аккуратно одетая, с вежливой улыбкой на  губах...
   Взрыв мужского и женского хохота вдруг неожиданно заглушил ваш разговор. На лестничной площадке громко смеялись. Кто-то из пришедших произнёс:
-Вот мы и дома! Заходите…
  Этот голос показался тебе очень знакомым.   Ты инстинктивно, словно от удара плетью, съежилась: «Боже, неужели это он?»
   Шум в ушах не позволил тебе дослушать до конца его  последние слова.  Поначалу    ты    не поверила своим ушам, думала, что тебе всё это послышалось. Ты не хотела верить.     Дверь в комнату открылась так резко, что ты вздрогнула. Теперь у тебя не оставалось никаких сомнений: это был  он, все такой же, огненно рыжий, неотразимый и незабываемый.Как ты ни  старалась,  как  ни гнала от себя бессонными ночами образ этого рыжеволосого мужчины с гибким телом, ты не смогла его забыть. Если бы ты  только знала, что встретишь его здесь, никакая сила на свете не смогла бы  тебя сюда притащить.
   - Так вот где вы прячетесь!
   Ты отвернулась к подруге, бледная, как полотно. Соня вопросительно посмотрела на тебя:
   - Что с тобой, Эля? На тебе нет лица.
   - Ничего, ничего. Просто у меня немного разболелась голова.
   - Нет, нет! Ты что-то от меня  скрываешь. Говори уж всю правду – это он?
   Пересохшими губами ты еле выговорила:
   -Да.
   -Я сразу это почувствовала. И давно вы знакомы?
   -Давно, - уклончиво ответила ты. – А вы…
   - Мы просто друзья. Его совсем недавно перевели сюда из Питера. Он вдовец. Его жена умерла в прошлом году от рака.
   Ты  была ошеломлена.
   - Не может быть!  И ты с ним…
   - Ничего подобного. Мы едва знакомы. Он провел пару выходных с  моими приёмными родителями, и мы как-то пообедали вместе, сходили в театр... Вот и все.
   Ты сочувственно покачала головой.
   - Это называется свиданиями, Соня. Ты просто еще этого не поняла.
   - Ты сама ничего не понимаешь, - запротестовала Соня,  чувствуя  себя не в своей тарелке.
   - Случайные знакомства временами бывают очень опасны. А  ты  слишком  красива,  чтобы  внушать  только  платонические чувства.
Соне стоило некоторого труда  сохранять  на  лице беспечную  улыбку.
-Чувства не интересуют ни его, ни меня. Он мне нравится, но,  поверь,  не более того. Пойми, жизнь не сводится только к замужеству. 
   - Ты просто сама не понимаешь, в какой капкан ты попала.
   Соня бросила на тебя обиженный взгляд и криво улыбнулась.   Вдруг прямо у вас над ухом раздался громоподобный голос рыжеволосого мужчины:
   - Ну, и что это вы тут расселись? Почему не гуляете?
   Ты резко вскинула голову, чувствуя себя так, будто по твоим  натянутым, как струна, нервам прошлись зубьями пилы. Лицо твоё было смертельно  бледным.
    Мужчина возвышался над тобой, словно статуя, отбрасывающая длинную темную тень. Вдруг он   склонился прямо к  тебе и сказал с ехидной усмешкой: 
   - А мы, кажется,  уже знакомы.
   Это было сказано специально для Сони, только для Сони, и в его    глазах, разглядывавших твоё  бледное,  окаменевшее  лицо, засверкала надменность.
   - Знакомы? - пронзительно переспросила ты, хватаясь за  спинку дивана. – Когда это мы познакомились?
   На тонких губах мужчины заиграла торжествующая улыбка.
   - Когда? - переспросил он. - Ты уже не  помнишь? Неужели меня так легко и просто забыть?
   Тебя спасло только появление рядом с тобой Сони.Подруга внимательно наблюдала за этой странной сценой, разыгрывавшейся у неё на глазах. Еще немного, и они вцепятся друг другу в горло, сообразила вдруг она.
  В эту минуту в комнату с балкона вошёл Эм.
   - Пойдем домой, - сказал он, видя, что приход незнакомого мужчины привёл тебя в замешательство и сильное расстройство.
   - Да, уже поздно, - согласилась  ты,  хотя  не  имела  ни малейшего представления о времени.
    - Я принесу твой плащ.
   Да, да, надо уходить! Немедленно… Но стоило только тебе об этом подумать, как из спальни выплыла собственной  персоной Соня   и  направилась прямо к тебе.
   - Может, кто-нибудь объяснит мне, что    происходит?  -  прошипела она.
    - Извини, я не...
   Ты не договорила. Вы оделись и быстро удалились.
На улице, по дороге домой, между вами завязался не очень приятный для тебя разговор.
   - Я не большой специалист по части неожиданных встреч, - начал Эм. – Можешь ли ты мне что-то объяснить? Это тот самый мужчина?
- Я и  не  чаяла его когда-нибудь еще раз увидеть, - с трудом выдавила из себя ты эти слова.
   - Ведь ты же была еще школьницей! Что за отношения были у тебя с этим типом?  - спросил Эм.
  Но ты ещё не была готова отвечать на такие вопросы. Ты шла молча.
   - Может быть, всё-таки  поговорим? - предложил он.
   - Извини, мне не до этого.
   Ты ничего сейчас  не испытывала, если не считать некоторого смущения и стыда.
    - Неужели ты до сих пор не набралась  смелости посмотреть  правде  в глаза?
    - Ну, что ты на меня так смотришь?! Как будто я в чём провинилась.
    -Интересно, кого ты сейчас обманываешь? Меня или  себя? Ты ведь никогда никого не любила. Разве я неправ?   Ты просто воспользовалась моим безвыходным положением.
    -С какой стати, позволь спросить?
    -Не знаю. Может быть, был у тебя какой-то расчёт. Не знаю. 
    - Это неправда! У меня и в мыслях ничего такого не было!
    Эм посмотрел на тебя с недоверием.
   - Мне почему-то кажется, что  ты перепутала меня с кем-то.  Возможно, с тем рыжим типом.  Это не так?
   - С каким типом?  - тупо спросила ты.
   - Да, с этим нахалом,  который приходил   в гости к твоей  подружке. 
   - Прекрати! - выкрикнула ты. – Ты  просто меня к нему приревновал! Ко мне он не имеет  никакого  отношения!
   - Разве? Разве ты не  пыталась устроить свою жизнь с ним?    
   -Нет. Боже упаси.
   Тебе вдруг вспомнились грязные намеки и насмешки твоих  сокурсниц в училище сразу же после того злополучного вечера,  и тебя передернуло. Но выводы, к которым пришел Эм, беспокоили тебя  сейчас много больше этих стыдливых воспоминаний, сокрытых в глубине души.
   - Я влюбилась в тебя гораздо раньше, поверь. А с этим, как ты говоришь, типом, у меня ничего не было, - не моргнув глазом, солгала ты. – Да,  я его и не любила вовсе. Так, познакомились случайно. Один раз встретились и всё! Поверь. Клянусь тебе, что ничего между нами серьёзного не было.
   - Свежо предание, - протянул Эм, явно не веря ни одному твоему  слову. – Главную роль в моей драме ты отвела, конечно, себе.  Я был настолько наивен, что, не разобравшись, даже заставил  тебя поверить в то, что я от тебя без ума. Ну, разве не так?
    - Ты никогда не хотел понять меня, - в твоём голосе проскользнули нотки обиды.  -  Я  так боялась...
-Чего же ты боялась, скажи, пожалуйста?
     -Я  была слишком  молода. Мне не к кому было прислониться, и в этом был виноват ты! Ты не ответил на… моё письмо.
     Это был первый серьёзный разговор с  выяснением отношений, разговор, который посеял между вами первые ростки отчуждения. Эм был абсолютно прав, но тебе-то от его правоты не становилось легче. Всё-таки в тебе шевелилось ещё чувство вины и заставляло тебя иногда страдать от того, что ты не сказала мужу всей правды. В шестнадцать лет ты мечтала лишь о счастливом и беспечном романе.  Семейная жизнь и материнство вовсе не входили в твои планы. Но, столкнувшись с  обстоятельствами, которые были сильнее тебя, ты смирилась и, не в силах сопротивляться, поплыла по течению.   
 Если бы в ту первую с ним  ночь  ты  не была  такой раскованной и безразличной, если бы под маской покорности сумела внушить ему мысль о чистоте и стыдливости, все могло бы сложиться совсем иначе. К несчастью, к великому несчастью, твои самые худшие опасения оправдались. «Это было, - говорила ты себе с горечью. – И это больше уже не повторится». Ты даже не представляла себе, насколько последствия твоего легкомысленного шага,  - чему ты до того не придавала никакого значения,  - могут быть для тебя такими серьёзными.   Не удивительно, что ты скоро потеряла уважение к себе самой. 
    Рожнов не менее тебя мучился душевной болезнью, как мучаются больные физическим недугом, зубной болью, например. Только эта боль сидела где-то под сердцем, она была совершенно реальной, а не придуманной им болью.  Было о чём задуматься и тебе. А стоило ли вообще огород городить и продолжать это совместное существование, тягостное и неопределённое. За два года совместной жизни, - и ты не могла понять, почему это происходило именно с тобой, - ты не чувствовала с его стороны особого расположения и особенных, предназначенных для близких людей знаков внимания, ты не услышала от него ни одного ласкового слова.  Ты забыла, когда он звал тебя по имени, словно ты у него в доме была бездушным роботом. Дорогая, любимая, милая – ты забыла, что когда-то эти слова существовали для тебя и грели душу. Теперь ты от них была полностью отринута, как смертельно больной человек от кислородной подушки. В конце концов, тебе надоело копаться в своей прошлой жизни, и ты для себя решила полностью и окончательно: пусть будет что будет! Никто не застрахован от неприятностей в личной жизни, а твоя личная жизнь, как-никак, протекала обеспеченно, спокойно и, на удивление всем, гладко.   
    Конечно, пока речь не шла о разрыве отношений,  и Рожнов никогда бы не согласился на это. Потому что  знал, что есть в его жизни с тобой своя прелесть и своя выгода, по крайней мере, та, что даёт ему возможность не нанимать прислуги и не искать для ночных бдений случайных и, возможно, более тупых и более грязных женщин. А ты все-таки была для него близким человеком, к которому он привык за эти первые годы супружеской жизни и от которого он получал всё необходимое, что нужно одинокому мужчине: и заботу, и уход, и ласку – ведь ты всё-таки была когда-то медицинской сестрой, сестрой милосердия. Но самое главное достоинство было не в этом, а в том, что ты спасала его от одиночества. Рожнову чудилось иногда, что прежняя спокойная и размеренная жизнь возвращается, но это были только его мечты, подогреваемые невесть откуда взявшейся ностальгией. 
 


Глава десятая

ВСТРЕЧА В РЕСТОРАНЕ

Теперь у баб, как у банкротов,
Желаний больше, чем расчётов,
И муж, влезающий в долги,
На положении слуги.
Что сбережёт жена, припрятав, -
Всё для любовников и сватов.
Забыта честь, потерян стыд,
С утра до ночи дом открыт.
Я скряга стал, и я за скряг,
я за мужчин, я бабам враг.

Г ё т е. Фауст.


   Оглушительный звон и грохот металла о металл, сопровождаемый  потоком  цветистой брани, разбудили тебя воскресным утром. Ты сонно взглянула на будильник. На целый час раньше твоего обычного пробуждения! Даже Эм,  всегда любивший вставать рано, не имел дурной  привычки  просыпаться  в такое время, да ещё с таким диким шумом и руганью, на что он, казалось, не был способен. Обычно просыпаясь рано, он выходил на улицу и  любил  долго наблюдать  за  восходом солнца, считая тех, кто не разделял его восторгов по поводу неба, окрашенного в розовые цвета, безнадежными конформистами и заскорузлыми обывателями.
   Ты выбралась из постели  и  отправилась  на  разведку.  К своему изумлению, ты застала Эммика на кухне  жарящим  бифштекс  и  кипятящим кофе. Уж такого-то ты никак от него не ожидала. Шум был такой, что  ты подумала, уж не решил ли он сделать пристройку к дому и не  принялся  ли за работу с самого раннего утра. Такое не подходило его характеру, но, чем чёрт не шутит!
   - Доброе утро! – с улыбкой приветствовал он тебя. - Надеюсь, я тебя не разбудил?
   - Да что ты, - недовольно проворчала ты. - Я  сплю  спокойно,  даже тогда,  когда по дому носятся лошади, грохоча копытами.
   Он продолжал безмятежно улыбаться, как будто ничего  и   не произошло.
   - Ну, я не виноват, что ты напихала в духовку как попало тарелки и  чайники. Они-то и  грохнулись, как только я открыл дверцу. Прошу к завтраку!
Не одевшись, как была в халате, ты села за стол и стала ожидать, соображая, что бы этот жест со стороны Эммика мог означать. Но в голову ничего не приходило. А ты проголодалась. Со вчерашнего дня во рту у тебя не было ни росинки, и ты даже пожалела, придя домой из кафе, что так опрометчиво себя наказала. Бифштекс выглядел очень аппетитно, а кофе  был изумительно ароматен.
-А ты, оказывается, умеешь готовить вкусные вещи! – с нескрываемым удивлением произнесла ты, застёгивая халат на все пуговицы.
   -Настоящие мужчины, - польщённый похвалой, сказал Эм, - могут позволить себе заглянуть на кухню  не  только  в поисках пива.
  Ты придирчивым взглядом оглядела его с ног до головы. На  нем  была  тщательно  отутюженная  рубашка, праздничные брюки и висевший поверх всего этого сногсшибательного наряда украшенный оборочками фартук. Другие мужчины выглядели бы смешными в таком виде, но только не Эм. Ты не могла отвести от него глаз, как ни пыталась сосредоточиться на плите и шипящем бифштексе. Легкая дрожь пробежала  по твоему позвоночнику, но ты попыталась убедить себя, что  причина этой внезапной дрожи не он, а то, что ты  всегда любила хорошо поесть и всегда балдеешь  от аромата  жареного мяса.
    Продолжая улыбаться, он скользнул взглядом по голубому, вылинявшему халатику, который ты преднамеренно  достала  из дальнего угла шкафа. Он был  толстым,  теплым,  удобным,  и  обычно  ты приберегала его для тех случаев, когда болела и когда  не  ожидала никаких гостей.
   -  Не  пора  ли  тебе  одеться, дорогая?  -   вдруг предложил Эм, переворачивая бифштекс на сковородке.
   Он удержался от замечаний по поводу твоего наряда, по поводу  теней под  глазами, свидетельствовавших о недосыпании.  К своему удовольствию, ночью ты обнаружила,  что  пытаться  заснуть, когда он находится рядом в постели, все равно, что  пытаться  остаться сухой, когда внезапный весенний дождь застанет  тебя  посреди  городской площади. 
    - С какой стати я стала бы одеваться?  Праздник у нас был вчера, а нынче будни, -  безразличным тоном сказала ты и отправила в рот увесистый кусок бифштекса. – О-о!  Вот это вкуснятина! Вот это я люблю.
-Не ешь так много.
-А что такова? Боишься, располнею?
-Нет. Сегодня мы пойдём к моим друзьям.
От одной мысли о том, что он потащит тебя через весь город к своим друзьям, у тебя похолодела кровь. Если простой обед в кафе был просто неприятен, - ты почему-то избегала заведений такого типа, - то визит к его друзьям, которых ты не терпела, стал  бы настоящим несчастьем. 
    - Не лучше ли  нам остаться  дома и посмотреть телевизор или послушать музыку?- с надеждой в  голосе предложила ты, хотя телевизор не включала неделями, а музыку не терпела, потому что просто не понимала её.
   - У нас будет достаточно времени на это потом.   Пусть все узнают, что я еду работать в Штаты! Публика наша будет в восторге. Впрочем, как знать. Кроме нас с Котловым, эта поездка, пожалуй, никого из моих коллег  и не интересует.
   «Так вот откуда у него появилось такое игривое настроение!» - подумала ты и с досадой посетовала на мужа:
-Почему же вчера не сказал, что едешь в Америку?
   - Вчера? - весело заговорил Эм,  когда  вы вместе уселись за столом. - Вчера у нас с тобою не было времени поговорить.
-А сейчас оно появилось?
-Да. Что  ты  собираешься делать  все это время?
-Как это? О чём ты спрашиваешь?
-Меня не будет с тобой год, а то и два. Чем собираешься заняться?
   - Постараюсь не скучать.
   - А конкретнее?
   - Я все еще работаю в аптеке.
   - А что ещё?
   - Теперь я уже заведующая отделом, - отпарировала ты, однако  это не произвело особого впечатления на него.
   - Не  блестяще.   Но всё-таки есть карьерный рост. 
 - Не смей делать таких замечаний о моей работе. Все работы хороши.
   - Так ты не собираешься поступать в институт?
   - Собираюсь. На вечернее отделение.  Так хотелось бы получить высшее образование, но я  не уверена, что  смогу  ездить  на  занятия  в  Москву каждый день. Это так утомительно.
   - Ты могла бы переехать туда на время учебы.
   - Ага, - с сарказмом откликнулась ты.  -   И где мы возьмём столько денег? Мы же не миллионеры!
   -Я тебе помогу.
   " Не нуждаюсь я в твоей помощи! До сих пор прекрасно обходилась  без нее. И теперь обойдусь", - хотелось тебе сейчас крикнуть, но ты, взяв себя в руки, промолчала.
-Ну, как знаешь, - согласился он, не дождавшись от тебя ответа на его предложение.
    Ты встала, собрала посуду со стола, сложила ее в раковину и  пустила воду с такой силой, что она плеснула тебе в лицо.
   - Не будем обманывать себя, - наконец, заговорила ты.  -   Так что не стоит начинать то, чего мне не закончить.
   Он усмехнулся:
   - А ты всё-таки попробуй.
   -  Никогда!  -  воскликнула  ты,  резко  хлопнув   ладонями   по
разделочному столику с такой силой, что задребезжали чашки, висевшие  на крючках над раковиной. Оставив Эма наедине с грязными  тарелками,  пока не поддалась желанию разбить  их  все  об  пол,  ты поспешила  в спальню,  чтобы  подготовиться  к предстоящему визиту к его друзьям.
    Ты надела  свое  лучшее    платье. Ярко желтое, оно   шло к твоему лицу и, по словам Эма,  делало  тебя похожей на  ходячий  солнечный  свет.  Ты  никак  не  ожидала  от  него подобного  поэтического сравнения,  но  он  убедил  тебя,  что   платье,  действительно, потрясающе.
   Одевшись,   ты   вернулась   в   гостиную,   где уже находился Эм,  с нетерпением ждавший тебя. Фартук он  сменил  на синий костюм со своими инициалами в виде монограммы на  кармашке  и  на ярко красный галстук в полоску. Синий пиджак, под стать  брюкам,  был  безупречно выглажен тётей  Верой ещё неделю назад.   «Черт побери! -   подумала ты о муже -    Он выглядит таким же красивым  и обаятельным, как в день нашей свадьбы. Может,  даже  лучше. И что мне только, дуре набитой, надо. Права Соня: мужчина он, конечно, потрясающий!»
    Таково было твоё открытие.
   Не прошло и  часа,  как  вы уже  сидели  вместе  с  его  друзьями в одном из дорогих ресторанов. Это было где-то на окраине городка. Эм часто заходил сюда, чтобы отдохнуть и подкрепиться. В ресторане к вашему столику вдруг развязной походкой подошёл рослый детина.
   - Эй, приятель! Как поживаешь? - воскликнул незнакомец,  хлопнув  Эма по плечу с такой силой, что все его  тело  пришло  в движение. – Не помнишь, наверно, меня, а?
     -Не помню. А что такое? В чём дело?
   - Ну, и ладно. Не к чему нас, сопливых, помнить. Пошли за наш столик, пропустим по паре пива? А? Уважь по старой памяти.
  Ты испугалась, что Эм, не  узнавший в незнакомце бывшего своего ученика, Лёшку Бугая,   даст ему затрещину и выставит вон  из ресторана. Но он  примирительно ответил:
   - Как-нибудь в другой раз, парень. Не сейчас.
   - Понял, понял, - понимающе согласился Бугай и отошёл к своему столику. - Еще увидимся.
   Ты заметила озабоченность, промелькнувшую в глазах Эма. Они  как бы вопрошали, где и когда он видел этого неприятного скользкого типа.
   - Пойдём танцевать! – поспешила ты отвлечь его от этих мыслей.
   - С удовольствием.
    И ты потащила  его на середину зала, где пары уже танцевали медленное танго.
     Пока  он, танцуя,   наблюдал за окружающими,  сзади подошла твоя подруга и закрыла тебе глаза ладонями. Разумеется, ты никак не рассчитывала на появление здесь Сонечки Шатровой.
   - О, Эля, дорогуша! - воскликнула она, обдав вас облаком духов, и запечатлев звонкий поцелуй на твоей щеке. - Я и не подозревала, что ты в городе!
   Эм с опаской взглянул на тебя и наградил Сонечку  той  самой улыбкой, которую он дарил всем женщинам еще в эпоху, когда  они  жили  в одном квартале. Ты ничего не могла поделать с тем,  что  ему  нравились  всякие  женщины,   и  что  их притягивало к нему, как частицы металла к магниту. Однако тебе-то  это  не могло  понравиться,  тем  более,  когда   его   ироническая улыбка   была предназначена твоей подруге.
   - Соня,  ты  совсем  не  изменилась  и  все  еще  выглядишь  как картинка! - воскликнул он.
   - Эльвира, твой муж настоящий дьявол. Но ты ведь и сама это знаешь.
  Музыка прекратилась, и вы, постояв минуты две в круге посетителей, всё ещё продолжавших танцевать, пошли к своему столику. Вместе с вами пошла и Соня.  Ей уж очень хотелось узнать, почему её подруга в тот памятный вечер так внезапно исчезла с вечеринки, даже не предупредив никого. В этом, как ей казалось, крылась какая-то тайна, и Соня решительно подступила к тебе с вопросом:
-Эля, почему ты тогда так внезапно покинула нашу компанию?
- Так… Голова разболелась.
  Больше она не стала с нею обсуждать свои проблемы. У неё и, действительно, от присутствия в ресторане Лёшки Бугая внезапно разболелась голова. Она потянула Эма за рукав к выходу, и вскоре, вы, извинившись перед друзьями, покинули ресторан.
      


                Конец первой части


Рецензии