Цена вопроса. Глава 9. Дени

«Можно вывезти чеченца из аула, но куда ты вывезешь аул из чеченца?»
(чеченская поговорка).

В центре Петербурга на Владимирском проспекте в номере люкс небольшого пятизвездочного бутика-отеля Голден Гарден, картинно развалившись на комфортабельном диване, сидел молодой человек.
Полон скрытого разочарования взгляд его был устремлен в экран телевизора. Палец машинально жал на кнопки пульта.
Мелькали значки программ, сменялись картинки.
Все как всегда, Россия полная контрастов, парадоксов, несуразмов...
Управлять эмоциями, держать себя в руках было не так уж просто. С тех пор как позвонил отец и сказал, что девушку придется вернуть, Дени Ажаев находился в пограничном состоянии между смятением и стыдом.
Мысль, что он теперь опозорен и выглядит смешным в глазах всех, и своего отца, и всего рода, терзала его. «Ты не можешь украсть даже барана» – таково самое страшное оскорбление для чеченца.
Дени рассеянно переключал программы.
- К две тысячи пятнадцатому году власти обещают расселить весь ветхий фонд, – бодро отрапортовал диктор.
Показывали какой-то загнивающий город в глубинке, с покосившимися от времени и бесхозяйственности домишками, бараками, то ли Кострому, то ли Пермь. Название он прослушал.
«Ну да, ну да... Предвыборная кампания идет полным ходом. И до пятнадцатого года еще надо дожить», - Дени щелкнул пультом.
На экране появилась киношная картинка просторных благоустроенных апартаментов. В холле за широким обеденным столом сидела простая российская семья. По шикарной лестнице спускалась модно одетая красотка, между прочим рассказывая, как хорошо поплавала в бассейне после сна.
«Сериал», - догадался Дени, пульт щелкнул еще раз.
Полуобнаженная дама с томным видом натягивала кружева на стройную ножку.
Дени немного задержался на рекламе чулок.
- Хватит это терпеть! – внезапно заорал «ящик», отчеканивая каждое слово, и мгновенно на весь экран высветилось – «ЛДПР».
Парень невольно усмехнулся. К партии Жириновского он всерьез не относился, много лозунгов и трепа.
По питерской программе показывали впечатляющих размеров очередь на Московском проспекте. Он прибавил звук.
- Чтобы все желающие смогли приложиться к самой главной христианской святыне, поясу Пресвятой Богородицы, храм будет работать круглосуточно. Все верующие…
Дени раздраженно выключил телевизор. Настроение почему-то испортилось еще больше.
Дени Ажаев - старший из четырех сыновей депутата Государственной Думы Российской Федерации, двадцатилетний студент МГИМО, владелец небольшой фирмы в Москве, представитель верхушки самой образованной золотой молодежи российского общества, до глубины души был преданным сыном чеченского народа. Несмотря на то, что всю свою осмысленную жизнь парень прожил в Москве в светском обществе, вдалеке от аула, где вырос его отец, он с молоком матери впитал все обычаи, догмы, правила своих славных, гордых, несломленных веками, непобедимых предков.
Кодекс чести мужчины – нохчалла был святым для него. Он должен был быть лучшим среди лучших. С самого детства Дени знал, помнил о том, что он мужчина, и поэтому ему запрещено ошибаться. Если ему случалось ошибаться, он никогда не признавал ошибок и никогда не просил прощения. Он всегда был прав.
Дени вспомнил, как еще ребенком упрямо настаивал на своем, чего бы это ему не стоило, и злился, прекрасно понимая, что виноват и выглядит глупо.
Он вспомнил пацана из детского сада, куда какое-то время водили его родители, и даже теперь разозлился, потому что тогда из-за него попал в дурацкое положение. Дени отобрал у мальчишки кубики, а когда белобрысый русский свиненыш стал забирать их обратно, ударил того кубиком по голове. Рана была небольшая, и кровь быстро остановилась, но перепуганная молоденькая воспитательница захотела заставить его извиниться. Тогда Дени целый день простоял в углу, но геройски молчал. Он так и не извинился. А пришедший за ним отец поднял такой крик, что воспитательница зарыдала и отказалась от своей затеи.
И сейчас, вспоминая этот случай, Дени вновь почувствовал гордость за себя. Он был прав, и отец гордился им.
Он мужчина и не имеет права проигрывать. Дени набрал номер отца.
- Я не приеду, пока не добьюсь своего! Я не отступлюсь от нее, отец!
- Я знаю, Дени. Ты джигит, - сердце Микаила затрепетало от гордости. Дени был первенцем и любимым его сыном.
– Хочешь, я попробую договориться с Горюновым еще раз? – неожиданно предложил он.
- Я не верю, что он согласится, - с сомнением ответил Дени, - Софи писала, что отец хочет, чтобы она сначала получила образование.
- Я скажу, что мы дадим ей такую возможность, - голос Микаила звучал ободряюще, - думаю, что Горюнов сейчас будет сговорчивей. Спесь с него сбили основательно.
- Отец, вы дружите? – Дени давно хотел, но не решался задать этот вопрос.
- Дружба, сынок, может быть только между нохчи, чеченцами, и кодекс чести тоже. Предать и обмануть неверного это правильно и почетно. Они наши враги, и всегда ими будут. Запомни это!
- Но?..
- Нет, Дени, никаких но. Даже то, что Софи его дочь, ничего не значит. Она всего лишь женщина. И ты ее получишь. По нашим законам согласие родителей невесты не значит ничего.
Дени впитывал каждое слово. На душе светлело.
- Ты не считаешь, отец, что я слабак?
- Я горжусь тобой, сын. Я сам дважды украл твою мать.
- Но она любит тебя.
- Любит, сын. – Он снова помолчал, - завтра я прилечу. Ничего без меня не предпринимай. Сиди в гостинице.
Они распрощались.

«Софи…», - мысли сладко наполнились ее чистым образом.
Сердце забилось глуше, тяжелей и медленней. Дени никак не мог смириться с тем, что девушку пришлось вернуть ее отцу. Если бы Софи провела всего лишь одну ночь в доме его друзей, которые и помогли совершить этот старинный чеченский обычай, она уже к утру считалась бы его женой, и назавтра была бы в Москве, в доме его родителей.
Но Горюнов, этот почти добитый хитрый лис, поднял шум и поставил под удар все их планы.
Дени ни за что не отпустил бы так давно желанную добычу, но ослушаться отца, который позвонил и сказал, что так надо, не посмел.
Он смолоду хорошо усвоил, что живет во враждебном обществе, что если не ты, то тебя. Кодекс чести на всех не распространялся. Здесь действовали другие законы – волчьи, и кто не подчинялся им, погибал, поэтому Дени доверял отцу как старшему в семье и старался ни о чем не спрашивать.
По большому счету ему не ведомо было, любит ли он Софи и вообще, что такое любовь. Но она была самая лучшая из всех девушек, которых он только знал, а он был лучшим из джигитов. Софи должна была принадлежать только ему.
Ее милое обаяние преследовало с тех самых пор, как он увидел ее совсем маленькой девочкой. Светлой сказочной принцессой она снилась ему ночами. И когда вдруг представлял себе, что она там, в Лондоне, общается с другими парнями, он готов был грызть землю от злости. Дени даже представить себе боялся, что кто-то также мечтает о ней, дотрагивается до нее и может осквернить. Он не мог больше откладывать. Он должен был жениться.
Конечно, она даже не догадывалась, что он уже все решил за них двоих, решил на правах мужчины и только ждал случая. А когда Софи в очередном письме сообщила, что приезжает на юбилей корпорации, он ничего не подозревающей девушке в ответном письме назначил «марие ахар», то есть место встречи. По их обычаям это означало, что как только девушка выйдет к нему, а его друзья увезут ее, то она вышла замуж «дуда амар».
Похищение к тому же как нельзя лучше дополняло захват бизнеса ее отца. Это должно было окончательно деморализовать Горюнова и ускорить процесс передачи дел.
Дени не мог не знать, что по российским законам похищение человека является уголовным преступлением, но, рассчитывая на связи отца, был уверен в своей безнаказанности. Он больше не мог откладывать.
Чеченец должен жениться при первой возможности! Это было если не законом, то правилом нохчи.
Его не смущало также, что Софи Горюнова русская, ведь им позволялось взять себе в жены девушку любой национальности, любого вероисповедания. Дени даже предварительно согласовал свой выбор с муфтием в центральной московской мечети, где и собирался получить благословение.
Да, он всегда знал, что Софи будет его женой. И это не обсуждалось. Она должна была родить ему сыновей-джигитов и дочь-красавицу.
Поводов думать, что и он ей нравится было достаточно. Девушка отвечала на его письма, а самое главное и решающее было то, что однажды в день его совершеннолетия позволила поцеловать себя. Вкус этого поцелуя спустя два года он помнил так ощутимо, словно это было вчера.
Гостей тогда было много, и никому, собственно, не было дела до молодежи. Они в перерывах между шашлыками, застольями, концертами, саунами, рыбалками и другими развлечениями, пока взрослые обсуждали дела, просто вольно носились по газонам парка, а когда становилось тесно и там, бежали в расположенный рядом лес.
- Денииии! – звенел ее голосок, - догониии! - и гибкая тоненькая, словно красивая дикая лань, мелькала между деревьями.
Останавливалась, обхватывала ладонями ствол какого-нибудь дерева, оборачивалась на него завороженного и смеялась, но лишь он приближался, срывалась и уносилась дальше.
В Софи тогда влюбились сразу три кавалера. Ей оказывали знаки внимания, нарасхват зазывали в свои игры, но больше всего ей нравилось общаться с ним - Дени.
Он умел рассказывать о фантастических странах и чудовищах, удивлял сюрпризами, которые она должна была найти по заранее нарисованным стрелкам.
Софи была как мальчишка-сорванец, длинноногая, с худенькой стройной шейкой, озорная и смешливая. Ей хотелось шалить, играть во что-нибудь очень подвижное, и вела она себя с ним по-приятельски наравне.
Но в то же время что-то необычайно нежное и хрупкое было в девушке. Когда Дени вдруг это замечал, сердце билось чаще. Он робел, смущался и сердился на себя.
Он догонял ее просто потому, что ему это безумно нравилось. Это было весело, как игра.
- Ой! – она внезапно остановилась, - ручей! – и добавила, - широоокий. – И еще, помолчав, - Прыгнем?
Покачнулась и чуть не упала в воду. Он едва успел подхватить ее за талию.
Кровь горячо прихлынула к голове, и в следующий миг он неожиданно резко и сильно притянул Софи к себе.
Ее губы обожгли прохладой, невинной свежестью, еще чем-то новым непостижимым безотчетным вечным. Дыхание перехватило, и неизвестно, что он сделал бы в следующую секунду, только она, смеясь, вырвалась и побежала в сторону дома.
- Это мой самый первый поцелуй в жизни! – перед тем как войти во двор девушка остановилась и серьезно посмотрела ему в глаза, - но, Дени, ты почему это сделал?
Тогда он не смог ей ничего объяснить. Немногословный по характеру, как и положено мужчине–чеченцу, он просто взял ее две ладошки в свои и сказал:
- Вырастешь, поймешь.
И вот прошло два долгих года…