Глава 16

После странного визита Арамиса Гримо ждал чего угодно и потому не удивился, что граф куда-то собрался на ночь глядя. Плохо было только то, что собирался он, как на войну: пистолеты, шпага, крепкая, добротная одежда.
Конюх получил приказание проверить лошадей и если надо, сводить их к кузнецу. С лошадьми все оказалось в порядке и около шести часов, когда стало темнеть, граф сел в седло.

Гримо, как это уже бывало не раз, понятия не имел, куда они едут.
Они помчались в сторону Шомона, но объехали его стороной, направляясь к границе между Берри и Туренью. Граф старательно избегал больших дорог и крупных поселений. Ночевать они остановились в крохотной деревне, когда уже была глубокая ночь. Если граф опасался, что за ними могут следить, то мог быть спокоен.
Небо настолько плотно обложило тучами, что темнота была почти абсолютной.
Утром, едва рассвело, они снова отправились в путь. Хоть граф и ехал быстро, но Гримо понял, что он бережет коней, не хочет их загнать. Значит, ехать еще далеко. Он по-прежнему выбирал не самые оживленные дороги, даже если приходилось делать лишних пол-лье. Время от времени граф справлялся у местных о том, как лучше проехать, но Гримо напрасно прислушивался. Из этих разговоров он понял только, что минуя Марш, они направляются дальше – в Лимузен. Граф каждый раз спрашивал про новый город или поселок и Гримо так и не понял, куда они направляются.

Путешествие было не из легких.
Дождь то усиливался, то стихал, но совсем не прекращался ни на минуту. Правда, иногда это было даже приятно, когда на разгоряченное от скачки лицо проливалась освежающая влага, но когда дождь припускал, приятного было мало. Гримо подумал, что он за всю жизнь столько не мылся, как за эти дни, проведенные под хмурым осенним небом. Ему казалось, что дождь промыл его всего, внутри и снаружи, смыл не только дорожную грязь и усталость, но и мысли и чувства и он уже не способен ни думать, ни понимать что-либо, а может только бездумно погонять коня, не сводя глаз со скачущего впереди графа.

После полудня четвертого дня у Гримо захромал конь – одна из подков еле держалась. Путникам пришлось заехать в первую попавшуюся деревню. Трактира, чтоб остановиться, там не было, а местный житель, встретившийся на пути, только развел руками:
- Вам, Ваша милость, надо в Ла Траверс. У нас и кузнеца нет, а там Вам помогут. Тут недалеко.
Лошадей пришлось пустить шагом, чтоб поберечь хромающего коня.
Они потеряли много времени, пока добрались до Ла Траверса, нашли трактир, нашли кузнеца,  сговорились насчет работы. Гримо с тревогой поглядывал на то, как граф хмурится, но хозяин только этим и ограничился. Он ни с кем не ругался и вообще, к удивлению Гримо, был непривычно осторожен.
Ожидая, пока кузнец сделает свое дело, граф расположился в трактире, заказал обед и, как бы между прочим, стал расспрашивать трактирщика. Он упомянул, что направляется по делам в Овернь, но имеет достаточно времени, чтобы путешествовать не спеша,  в свое удовольствие и раз уж оказался в этих краях, то хотел бы посетить Тюлль, осаду которого виконтом де Тюренном так красочно описал Агриппа д'Обинье.
- Когда я выезжал из Лиможа, мне сказали, что дорога займет не более двух дней, даже того меньше.
Трактирщик вежливо выразил удивление:
- Простите, Ваша милость, отчего Вы выбрали этот путь? Из Лиможа на Тюлль ближе через Ле Вижан, а не через Нексон.
- Нексон? Я проезжал его. Ты хочешь сказать, что я свернул не в ту сторону?
Трактирщик развел руками. Граф старательно изобразил недовольство:
- И куда мне теперь?
- Ваша милость может ехать дальше до Сент-Рьекса, а потом свернуть налево и добираться до Узерша, а уже оттуда до Тюлля, но…
- Но?
- Так большой крюк выходит.
- Можно иначе?
- Да, напрямую, через лес. Если бы не дождь… За лесом будет Шато-Шерви, а там уже рукой подать до Ле-Вижанской дороги.
Атос сделал вид, что думает.
Гримо тщетно пытался понять, зачем граф морочит голову трактирщику. Там, где они ночевали, он уже подробнейшим образом расспросил про дорогу и прекрасно знал про развилку после Лиможа.
Гримо не сомневался, что граф вполне сознательно свернул на Нексон, оставив Ле Вижан в стороне, так к чему эта комедия? Почему не ехать прямой дорогой на Тюлль, если им надо туда?
Это если им надо именно туда…

- Шато-Шерви… - граф попробовал слово на вкус, - я доберусь до темноты?
Трактирщик озабоченно поглядел в окно:
- Неба совсем не видно, да и темнеет рано. Но если Ваша милость не будет нигде задерживаться, то, пожалуй, и доберетесь.
- Хорошо, - Атос встал.
- А как же обед?
- Не буду терять времени. Это тебе, - он бросил на стол несколько монет.
Кузнец уже окончил ковать коня, и они смогли отправиться немедленно.

В лесу их ждал неприятный сюрприз. Местность была заболоченной и если в сухую погоду местные находили тропинки, почти не тратя времени и сил, то осенние дожди превратили в болото практически весь лес. Кони стали вязнуть, каждый шаг давался им все с большим трудом.
Гримо тревожно поглядывал на графа – если они заберутся в лес достаточно далеко, то назад можно и не выбраться. Во всяком случае, коней они точно потеряют.
К тому же, стремительно темнело, и они попросту могли заблудиться в незнакомом месте. На небе нельзя было разглядеть ни звезд, ни луны – ничего, что хоть как-то могло помочь сориентироваться.
Гримо слышал, как граф тихо выругался, прежде чем дать знак повернуть назад.
Сколько они потеряли времени, блуждая среди мокрых деревьев, Гримо не знал, но когда они выбрались из леса, у него было чувство, что уже глухая ночь – настолько темно и тихо было вокруг.
Они выехали из леса слишком далеко от Ла Траверса, так что возвращаться туда не имело смысла.
Граф погнал коня вперед.
Гримо мысленно согласился, что хоть какая-то деревушка должна попасться на пути, главное теперь не сворачивать с дороги.
Они ехали еще примерно час, когда впереди показалось что-то похожее на жилье. Ни в одном окне не горел свет, но в середине единственной улицы Гримо заметил какое-то движение. Граф тоже увидел и направился туда.
Возле дома копошился человек. Он пытался сесть на коня, но никак не мог взобраться в седло. Стремя держать было некому, а стоять и спокойно ждать, пока человек заберется на обрубок дерева, вбитый в землю, конь не желал.
Насколько сумел разглядеть Гримо, у человека в руках был какой-то сверток, а одежда свисала почти до земли.
Услышав топот копыт, человек оставил свои попытки и повернулся к всадникам. Когда Гримо подъехал к нему вплотную, он понял, что перед ним священник:
- Ваше преподобие.
- Добрый вечер, сын мой.
- Ночлег.
Священник не стал возмущаться спартанской краткостью речи неизвестного и ответил вежливо и приветливо:
- Вы можете переночевать у меня. Прошу, господа.
Он первым вошел в дом и поспешил к камину, чтоб разжечь огонь. В камине еще тлели угли, видимо его недавно загасили.
- У меня небогато, - улыбнулся священник, - но все лучше, чем под открытым небом.
- Большего нам не надо, благодарю Вас, - поклонился граф.
- Вот, - кюре показал на стол, где лежала какая-то снедь, накрытая грубой льняной салфеткой, - если господа проголодались, не побрезгуйте. Там – комната, кровать одна, но Ваш слуга может переночевать тут, в кресле.
- Благодарю, Ваше преподобие, Вы просто спасли нас, иначе ночевать нам на дороге.
Священник смущенно улыбнулся:
- Это самое малое, что я могу сделать.
- Но я не смею отнять у Вас постель, я устроюсь здесь…
- Не волнуйтесь, сударь, Вы не стесните меня. Напротив, я вынужден просить у Вас прощения, что оставляю здесь одних. Но меня призывает мой долг.
Гримо видел, что граф едва находит в себе силы поддерживать разговор. Гримо тоже бы с большим удовольствием завалился спать, а не стоял, выслушивая вежливое бормотание священника.
- Вы собирались ехать? В такую пору?
- Мне надо в Ла Траверс, к умирающему.
- Туда добрых полтора часа пути, если не больше.
- Да, знаю. Медлить нельзя, бедняга, скорее всего, не доживет до утра. Они прислали мальчишку, я его уже отправил, а сам пока собрал все, что нужно для соборования. И, как видите, моя задержка оказалась кстати – иначе Вы бы не нашли ночлега на сегодня.
Священник снова застенчиво улыбнулся:
- На все воля Божья, все, что ни делается, делается по воле Его. Располагайтесь, как Вам будет удобно, а мне пора.
Гримо, повинуясь знаку графа, вышел вместе с кюре. Он придержал стремя и помог священнику взгромоздиться на коня.
- С Богом, - священник перекрестил Гримо и дернул поводья.
Его силуэт растаял в темноте раньше, чем затих топот копыт.

Гримо вернулся в дом и обнаружил, что граф уже лег.
Он не расстилал постель и не раздевался, а попросту растянулся прямо на одеяле и мгновенно уснул.
Гримо усмехнулся: «Да, Ваше сиятельство, поистратили Вы силы. Раньше, в мушкетерах, после таких скачек Вы шли за стол – пить. Ну, оно и к лучшему, может хоть так образумитесь. Все-таки не двадцать лет, поберечься надо. Правильно сказал кюре – все, что ни делается, оно к лучшему. Бог знает –  для чего, а нам об том думать незачем».
Самому Гримо для ночлега оставалось кресло в единственной комнате, которая была в доме кроме спальни. Ему это не очень понравилось. Он бы с большим удовольствием отправился на конюшню. Там можно зарыться в сено, расправить ноги и руки и это куда лучше, чем корчиться в кресле. Но он должен быть возле графа, так что придется терпеть.
Гримо смерил кресло недовольным взглядом – укладываться ему не хотелось. Он посмотрел, что оставил кюре на ужин и подумал, что есть ему, пожалуй, хочется больше, чем спать.
У кюре были припасены два больших хлеба, совсем свежих, немного сыра, несколько луковиц и пара бутылок вина. Тут же была большая глиняная посудина с остывшей похлебкой.
Гримо взял хлеб и лук, рассудив, что графу лучше оставить сыр. Похлебку он разогревать не стал, отпив просто через край миски. Вряд ли граф захочет это пробовать, так что стесняться нечего.
После еды Гримо почувствовал прилив сил. Холодная похлебка вместо того, чтоб разморить его, наоборот взбодрила. Наевшись, он пошел проверить как там граф.
Атос уже не спал и, едва услышав шаги Гримо, сразу встал.
Они давно не нуждались в словах, и Гримо достаточно было просто показать на стол, чтоб граф понял, что его ждет ужин. Он ответил благодарной улыбкой. Забота Гримо тронула его: хлеб был аккуратно нарезан, кусок сыра выложен на тарелку, а рядом поставлена непочатая бутылка вина.
Только начав есть, Атос понял, как проголодался. Свежий хлеб был восхитителен – ароматный, с какими-то травами. Местный сыр оказался мягким и неожиданно очень жирным. Едва съев половину куска, Атос почувствовал, что больше не может. Он бросил взгляд на неоткрытую бутылку: «Я совсем забыл про вино. Не зря говорят, что лучший повар – это голод. Черт, как было вкусно».
Пить ему не хотелось и он отодвинул бутылку: «Да ладно, не думаю, что стоит давиться местной дрянью, Лимузен никогда не отличался хорошим вином».
После ужина Гримо раздел графа и уложил в постель. Раздеться пришлось почти донага, потому что одежда была насквозь мокрой и Гримо разложил и развесил вещи где только смог – на комоде, на открытой дверце шкафа, на колченогой грубой табуретке. Он еще раз пожалел, что придется ночевать в кресле – на конюшне, в теплом сене он бы живо обсох, а так придется мучиться в мокром. Не барин – догола не разденешься. Хорошо еще, что они одни, можно не церемониться.
Гримо еще повздыхал, но дел больше не было, так что хочешь не хочешь, а пора было ложиться.
В этот момент то ли Бог услышал вздохи Гримо, то ли еще что, но со двора явственно донесся топот копыт.
Гримо схватился за нож и мысленно выругал себя за то, что оставил пистолеты в кобурах, притороченных к седлу. Наверняка приезжие зайдут сюда – сейчас это единственный дом на всю деревню, где в окне есть свет. Конечно, граф ехал окольными путями и старался запутать возможных преследователей, но если же они все-таки напали на след, то ничего хорошего не жди.
«А я, дурак, оставил пистолеты!» - еще раз выругал себя Гримо, сжимая рукоять ножа и настороженно глядя на дверь.
Дверь отворилась, и вошел молодой человек. Даже если бы у незнакомца не было шпаги, Гримо достаточно навидался, чтоб понять, что перед ним дворянин.
Чуть ниже среднего роста, достаточно изящный, он был одет в неприметный дорожный костюм. Шляпа надвинута так низко, что невозможно разглядеть лицо.
Молодой человек откашлялся. Он все время покашливал, как будто был слегка простужен.
- Хм…  добрый вечер. Мне сказали – это дом священника?
- Да, Ваша милость.
- Где твой хозяин?
Гримо сделал жест, показывая, что господин спит. Голос у молодого человека был звонкий, несмотря на легкую хрипоту и Гримо подумал, что он специально покашливает, пытаясь придать голосу низких тонов.
«Юнец, - хмыкнул про себя Гримо, - хочет казаться взрослым».
Незнакомец прошел к камину и протянул руки к огню, даже не сняв перчаток. Плащ и шляпу он тоже не снял.
«Невежа, некому научить манерам», - пренебрежительно подумал Гримо.
- Мне…  хм-хм… нужен ночлег.
Сказано это было таким тоном, что скорее походило на распоряжение, а не на просьбу.
- Есть какая-нибудь еда?
Гримо насупился. Молодой человек вел себя как хозяин. В доме у графа Гримо быстро поставил бы нахала на место, будь он хоть сто раз дворянин. Но здесь они тоже были гостями.
Гримо откинул салфетку и указал на хлеб и остатки сыра.
- Отлично!
Молодой человек уселся за стол. Он снял только одну перчатку, чтоб можно было брать хлеб. И плащ и шляпа по-прежнему не давали как следует его рассмотреть. К тому же он сел спиной к огню и опустил голову на руку, прикрывая лицо.
Дверь снова скрипнула – это пришел слуга молодого дворянина. Он тоже был укутан в плащ и лицо его пряталось в тени широкополой шляпы.
Гримо усмехнулся: «Не похоже, чтоб они следили за графом. Сами прячутся. Юнцы какие-то, набедокурили, наверное, с красотками, вот и пустились в бега. Слуга, похоже, совсем молоденький».
Тем временем слуга тоже подсел к столу, не снимая ни плаща, ни шляпы.
«Ну и манеры! – поднял брови Гримо. – Хотя каков хозяин, таков и слуга».
Он подумал, что надо пойти предупредить графа, но будить хозяина не хотелось, и Гримо топтался на месте, не зная, как поступить.

Граф вышел сам.
В рубашке, кое-как заправленной в наспех натянутые штаны и в камзоле, наброшенном на плечи. Он придерживал расстегнутый ворот, но увидев, что в комнате одни мужчины, опустил руку.
Глядя на гневно сдвинутые брови, Гримо представил, как «приятно» было согревшемуся и обсохшему графу снова натягивать на себя сырую одежду.
Молодой дворянин ничуть не смутился. Он довольно развязно заявил, что они тоже будут ночевать здесь, потому что дом священника единственное место, на которое им указали. Больше в этой деревне нет ничего пригодного, чтоб принять на ночь дворянина, застигнутого непогодой.
- Как Вам будет угодно, - сухо ответил граф. – Только имейте в виду, здесь лишь одна кровать. Там.
Он указал на комнату, из которой только что вышел.
- Это все, на что Вы можете рассчитывать.
Молодой человек ничего не ответил и только как-то странно хмыкнул. Гримо показалось, что он сдерживает смех. Графу, видимо, тоже так показалось, потому что его тон стал очень холоден:
- Я оставлю Вас. Я тоже весь день не сходил с седла и хотел бы как следует выспаться. Сделайте одолжение – не шумите. Устраивайтесь, как Вам будет угодно, но поживее.
Молодой человек наклонил голову в знак согласия, но Гримо показалось, что он сделал это только для того, чтоб скрыть усмешку.
Гримо сделал шаг за хозяином, но граф раздраженным жестом показал, чтоб слуга оставил его одного.
Незнакомцы не обращали на Гримо никакого внимания. Слуга ел, а господин стоял у камина и нервно потирал руки.
«Чего я жду? – спохватился Гримо. – Вот законный повод уйти ночевать на конюшню. Даже граф не сможет меня упрекнуть. Я ему сейчас без надобности, а утром пораньше встану, всего делов-то».
Закрывая дверь, он еще успел услышать насмешливую реплику молодого дворянина:
- Ну, он у меня попрыгает!
Гримо только покачал головой: «Вот нахал! Не на того нарвался. Сам допрыгаешься. Как бы на полу спать не пришлось, дурень».

Гримо отлично устроился. Сена было достаточно, сверху он укрылся попоной и скоро уже мирно храпел, под негромкое пофыркивание лошадей.
Гримо никогда не был соней, да и граф не привык залеживаться в постели, так что слуга обычно поднимался рано.
Проснувшись, он вышел во двор. Там было тихо. Во всей деревне по-прежнему не горело ни огонька, а небо было огромным сплошным черно-серым пятном – ни луны, ни звезд.
Гримо засомневался, не слишком ли рано он поднялся, он чувствовал, что не совсем отдохнул и с удовольствием завалился бы еще на часок-другой.
Часов у него не было, да и в такой темноте он все равно бы ничего не увидел.
Он пошел в дом.
Дверь была не заперта, и Гримо про себя выругал слугу приезжего дворянина: «Болван, даже засов задвинуть не додумался. Если бы я был таким лопухом, меня бы уже в три шеи прогнали».
Слуга-лопух спал в кресле, натянув на себя плащ. От двери тянуло холодом, а от прогоревшего камина – жаром. Парень скорчился, плащ сбился, и укутанными были только голова и плечи.
Гримо пожалел дурака и расправил складки. Почувствовав тепло, слуга сразу расслабился, расправил спину и тут же выпростал одну ногу из-под плаща.
«Как есть – дурень. Шел бы лучше со мной на конюшню, выспался бы как следует. А тут даже не распрямишься. А тот, значит, вместе с графом в комнате. Как бы граф не прибил его, за наглость».
Гримо было любопытно, что граф сделал с нахальным молодым человеком. С одной стороны не было ничего зазорного в том, чтоб отдать половину постели такому же уставшему путнику – они оба здесь гости и оба в одинаковом положении. Но Гримо привык мыслить военными категориями, а у военных кто пришел первым, тот и занимает дом для постоя и теперь Гримо разобрало любопытство: «Неужели граф его впрямь на полу спать оставил?»
Он осторожно приоткрыл дверь в спальню, успокаивая себя тем, что ему надо узнать, встал граф или еще рано.

В спальне было совершенно темно. Единственный слабый свет проникал из комнаты, где был Гримо – от тлевших в камине угольев.
Гримо прислушался.
Он различил ровное, спокойное дыхание графа – тот крепко спал. Потом послышался едва различимый сонный вздох. Уже не граф.
«Голос прямо женский, такой нежный. Над ним, наверное, все дружки смеются – девчонка!»
Молодой человек завозился, устраиваясь поудобнее, и снова сонно вздохнул. Звуки шли от кровати.
«Неужели пожалел мальчишку?»
Гримо сделал шаг вперед и наткнулся на валявшуюся рубашку. Он усмехнулся, представив, как рассерженный граф на ходу стаскивал с себя влажное белье, швыряя его, куда попало. Вообще в быту граф был очень аккуратен, но следить за одеждой это обязанность слуги, к тому же, его изрядно разозлили, заставив подняться с постели.
Гримо сунул рубашку подмышку, решив, что положит ее на столе, возле камина, чтоб как следует просохла. Затем вытянул шею, стараясь разглядеть кровать. Идти дальше он не рискнул, опасаясь разбудить спящих. Похоже, он действительно слишком рано встал – граф спит, как младенец.
Гримо не без труда различил в тени полога черноволосую голову господина.
Нахальный мальчишка был почти незаметен под одеялом – таким маленьким и изящным он был. Видно было только длинные волосы, свисавшие с края кровати.
«Ну и лохмы отпустил! – подивился Гримо. – Мало голос тонкий, сам невысокий, так еще и волосы как у женщины! Мода что ли такая?»
Мальчишка лежал слишком близко к графу, практически уткнувшись лицом ему в грудь.
Гримо поморщился. «Оно, конечно, так теплее, но как-то не слишком прилично. Правда граф спит, все равно ничего не видит. Ну и я ничего не видел».
Он вышел из спальни и поплотнее прикрыл за собой дверь.
«Сейчас положу белье и пойду досыпать, что-то я совсем рано вскочил».
Гримо расправил рубашку и озадаченно уставился на пышные кружева. Это явно не принадлежало его господину. Полотно совсем тонкое, а кружев столько, что у графа на всей одежде столько не сыскать.
«Это мальчишкина. А он тогда что, голый спит?»
От одной этой мысли у Гримо пересохло в горле.
«Нет, это уж слишком. Может на нем еще какая нижняя рубашка есть», - поспешил он успокоить себя, старательно отгоняя мысль о том, что граф тоже одет ненамного больше.
Он оставил кружевное безобразие на спинке кресла, где спал слуга незнакомого дворянина и поспешно вышел из дома.
«Ничего я не видел. Я глупый слуга, которому не положено совать свой нос в господские дела. Если этот молодчик носит почти дамское белье и сам слишком похож на женщину, меня это не касается».
Снова заснуть ему не удалось. Он долго ворочался, в голову лезли всякие мысли, которые заставляли его сердиться. В конце концов, Гримо не выдержал и встал.
Он проверил лошадей, оседлал их и вывел во двор.
«Теперь надо графа разбудить. Он собирался в этот Шато-Шерви еще вчера попасть, так с утра быстренько и доедем».
Гримо вернулся в конюшню и собирал свои вещи, когда его окликнули. Это был граф. Полностью одетый и готовый ехать.
- Все? – только и спросил он.
Гримо кивнул.
Граф был сосредоточен и, как показалось Гримо, зол.
Возможно, его сердило то, что снова зарядил дождь.
Во всяком случае, Гримо предпочел думать, что причина именно в этом. Ну, или в том, что они остались без завтрака. Или в том, что одежда не успела как следует просохнуть…
Мало ли у графа может быть причин, чтоб сердиться?
Гримо не хотел знать, какая из этих причин истинная – его вполне устраивало, если граф сердится на дождь.
Да, пусть будет так – граф сердится на дождь и Гримо этого достаточно.