Петербургская история

                I
Улица была мокрой и скользкой одновременно, такой, какими обычно бывают городские улицы в этот перходный от зимы к весне период. Подтаявший грязно-бурый и изжелта-серый снег был собран по краям тротуара, чем напоминал своеобразные баррикады. Куда-то мчались люди, стремительно проносились мужчины с кожаными портфелями, женщины в не по сезону теплых, меховых шапках, молодые люди, веселые и не очень. Вся эта разнообразная пестрая толпа неустанно перемещалась с одной улицы на другую, потом через мост, в метро, в автобусы, заходила в кафе, магазины, столовые, аптеки – пестрая толпа на фоне мартовской распутицы.
Она была частью этой толпы, но не сливалась с ней. Объемный соболий воротник, на голове – мягкий белый платок. Её звали Ларисой Павловной и было её ни много ни мало 19 лет.
В свои 19 Лариса была студенткой филологического факультета одного из лучших вузов Петербурга, давала частные уроки литературы, истории и русского языка школьникам, лицеистам и гимназистам, любила и была любимой. Каждый вечер ждал её в просторной двухкомнатной квартире дома на Фонтанке серьезный и по-отечески заботливый Михаил Осипович Берштейн, профессор философии, имеющий весьма раздражающую Ларису Павловну привычку в минуты волнения поправлять очки и нервно кашлять. Квартира их была воистину прекрасна – великолепный вид старого Петербурга открывался из окон, в которых юная хозяйка сознательно не меняла старинные деревянные рамы; обстановка внутри была воплощением уюта – рояль, мягкие, обитые бархатом, кресла, дубовый резной шкаф, изысканные занавески из легчайшего тюля и старательно вышитые Ларисой белоснежные салфетки на круглом, внушительных размеров столе.
Более всего в этом оазисе спокойствия и благоденствия Лариса Павловна любила обширную библиотеку, собранную на протяжении более чем века семьей Михаила Осиповича – в дождь или снег не было для юной Ларисы приятнее удовольствия, чем удобно усесться с ногами в кресле и почитать горячо любимых ею классиков.
А Михаил Осипович более всего любил её. И более всего хотел её счастья, потому и предложил ей переехать к нему около полугода назад, потому и всячески поощрял её тягу к знаниям, к искусству. Еженедельно посещали они театр, выставки, концерты. Лариса Павловна обожала пьесу «Три сестры», считая её вопреки традиционному мнению, энциклопедией русской жизни. Она обожала Чехова и потому красивая пара не пропускала ни одной постановки по пьесам её любимого автора.
Михаил Осипович не любил Чехова, но любил ощущать на себе одобрительные, восхищенные, а иногда и завистливые взгляды.
«Михаил Осипович! Эта прекрасная особа – ваша дочь? Мои восхищения!»
Или же – «Господин Берштейн! Вам несказанно повезло – ваша дама не только необычайно красива, но и необыкновенно умна!»
Да, ему, человеку, разменявшему пятый десяток очень льстило присутствие рядом совсем молоденькой, но такой обаятельной и воспитанной девушки.
А она уважала его. Да-да, именно уважала: за ум, за интеллект, за положение в обществе. Но о любви не было и речи. Что такое любовь она пыталась понять на протяжении последних двух-трех лет, но ответ никак не приходил.
Если бы ни один случай.
    
                II
Это было летом, в один их тех знойных деньков, который мы обыкновенно вспоминаем со словами «Да-а, вот когда хорошо-то было!» каждую зиму. Солнце светило высоко и ярко с самого раннего утра. Лариса Павловна ни на минуту не заснула в ночь накануне – все лежала и думала, о происходящем вокруг, о людях, о Михаиле Осиповиче и их странных отношениях. Кто она ему? Жена? Они не расписаны. Любовница? Она совсем не любит его. Содержанка? От последнего слова Лариса Павловна даже слегка подернула загорелыми плечиками и перевернулась на другой бок. Как унизительно!
В семь утра она резким движением встала с кровати (надо заметить, что спала Лариса обычно в спальне, в то время как г-н Берштейн раскладывал бархатный диван в гостиной), выглянула в окно и поняла, что не может больше находиться в этой квартире ни минуты. Облачившись в длинное, из невесомой ткани, белое платье и широкополую соломенную шляпку, Лариса Павловна тихо покинула дом на Фонтанке и отправилась бесцельно бродить по улицам. Опомнившись некоторое время спустя, девушка обнаружила себя в районе Гостиного Двора. Вокруг было удивительно шумно, толпы людей появлялись из ниоткуда. Мужчины и женщины – молодые и почтенного возраста, с плакатами, картонками и флагами – нескончаемый поток счастливых лиц продвигался куда-то вдоль по улице. Были и совсем маленькие детишки, и студенты высших учебных заведений, и члены профсоюзов, и ветераны войн – совсем разные по социальному, культурному, возрастному цензу люди.
Лариса Павловна вышла на тротуар и мгновенно слилась с общей, бодро и уверенно шагающей в неизвестном направлении массой.
- Куда вы идете? Что происходит? – поспешила поинтересоваться она у молодого вихрастого паренька лет 18-ти с огромным, красным флагом.
- На митинг, барышня, все на митинг! Долой жуликов из власти! – последнюю фразу парень крикнул так, чтобы все в радиусе как минимум десяти метров могли услышать и поддержать его. Спустя менее чем минуту молодой активист исчез в толпе.
Это было не первое мая, не день России и даже не день Народного Единства. Что заставило всех этих петербуржцев выйти на улицы своего города с плакатами, оставалось для растерявшейся девушки загадкой.
Ярко развивались флаги – красные, белые, российские, имперские, советские; разворачивались гигантские транспаранты, соперничающие друг с другом в оригинальности и жесткости сатиры. Людей становилось все больше и больше и вот уже Лариса Павловна оказалась зажатой в этом мощном человеческом потоке.
«Петербург – город трех революций» - задумчиво произнесла она, вспоминая лекции по истории и долгие разговоры о судьбе России зимними вечерами с Михаилом Осиповичем.
«Будет четвертая, вот увидите!» - ответил ей над самым ухом незнакомый мужской голос.
Она обернулась. Молодой человек, хорошо одетый и с огромным фотоаппаратом в руках шел прямо за ней и весело улыбался.
- Но зачем? Разве люди не знают, к чему это приводит? – на лице девушки выражалось откровенное недоумение, - Разве они не научены историей? – Ларисе пришлось говорить намного громче, поскольку шум, музыка и лозунги ораторов где-то во главе колонны заглушали её речь.
- История учит, если речь идет не о России. У нас все иначе. Дух бунта, революции заложен в нас генетически. – молодой человек уже практически кричал, чтобы донести свои слова до Ларисы Павловны – Для русского человека революция – это образ жизни, это порыв души.
«Даешь честные выборы!» - скандировала толпа. Лариса Павловна обернулась, чтобы ответить своему собеседнику, но с разочарованием обнаружила, что потеряла его из виду.
«Даешь честные выборы!» - еще громче поддержала многотысячная колонна оратора. Лариса уже не видела, где они идут, все еще не понимала куда, но выбраться из непрерывного потока не представлялось никакой возможности.
Ей становилось плохо. Не привыкшая к шумным мероприятиям и душным толпам, девушка пыталась протолкнуться мимо людей куда-нибудь в сторону, на тротуар, но не могла – рассерженные горожане окружали её со всех сторон.
И тут все замерло.
«Что там происходит?» - спросила Лариса Павловна у стоящей перед ней высокой, уже не молодой женщины.
«Сейчас сам митинг будет, выступать будут. Депутаты даже, быть может. Посмотрим…»
И действительно, где-то вдалеке зазвучала речь, а затем опять дружные лозунги протестующих.
Послышался шум настраивающихся микрофонов, какая-то музыка.
Но вдруг – невероятный крик, свист, шум.
«ОМОН! Бежим! Сейчас крутить будут!»
Многотысячная толпа хлынула в разные стороны. Люди толкали друг друга, бежали, кричали, некоторые продолжали выкрикивать лозунги. Несколько крупных мужчин в надлежащей форме начали выборочно выхватывать из людского потока парней и девушек, мужчин и женщин. Лариса Павловна стремительно бросилась в сторону близ стоящего храма, купола которого разглядела через головы убегающих.
«Сволочи! Вы за все ответите!» - доносилось со всех сторон.
«Фашисты! Диктаторы!»
Никогда еще Лариса Павловна не чувствовала себя столь беззащитно. Пробегающий мимо мужчина со свернутым транспарантом случайно задел её маленькую сумочку – цепочка порвалась и замшевый клатч пал на асфальт, обнаружив все свое содержимое. Девушка судорожно начала собирать ежедневник, телефон, кошелек и другие личные вещи обратно, а люди проносились мимо, толкали её и листки из кожаной книжечки в красном переплете безжалостно разносились по площади.
Чей-то озлобленный крик «Хватай!» оглушил Ларису Павловну и она почувствовала на своем локте сильную мужскую руку и толчок в спину.
«В автозак её погружай!» и несколько мужчин потащили её, юную, худенькую девушку в грязную машину, стоящую неподалеку и уже до отказа забитую молодыми и не очень людьми.
Оглушительный крик – и больше она ничего не помнила.

                III
Очнувшись, Лариса Павловна огляделась вокруг.
Голова кружилась, белые и темные пятна мелькали перед глазами. Около минуты она пыталась сообразить, что произошло. Послышались чьи-то шаги.
«Наверно, я сильно ударилась головой» - подумала она. Холодная рука опустилась ей на лоб, и Лариса подняла затуманенные глаза. Какие знакомые черты! Конечно, это был он, тот самый харизматичный фотограф в толпе митингующих. Пелена начала отпускать её глаза и она смогла подробнее разглядеть это открытое, умное лицо. Тонкие черты, сверкающие глаза, такие, какие бывают лишь у людей, по-настоящему любящих жизнь, темные взъерошенные волосы. Фотоаппарата при нем уже не было.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он несколько встревоженным голосом.
- Неплохо, спасибо. Где мы?
- Не переживайте, все успокоилось. Мы за храмом.
И действительно, еще раз оглядевшись, Лариса Павловна поняла, что они находятся во внутреннем дворе того самого храма, к которому она пыталась пробежать сквозь нескончаемый поток людей. Было настолько тихо, что все, происходящее некоторое время назад казалось каким-то безумным сном.
- Они хотели забрать вас, видимо, приняв за одну из провокаторов. Но теперь все хорошо, я вовремя схватил вас за руку и увел. А потом вы потеряли сознание. Я так испугался! Где вы живете? Давайте я вас провожу!
Лариса Павловна долго и внимательно вглядывалась в лицо молодого человека. Оно действительно внушало доверие. Девушка попыталась встать, но чуть было не потеряла равновесие, голова вновь закружилась.
Молодого человека звали Дмитрием. Дмитрий являлся студентом пятого курса факультета журналистики, но еще со второго регулярно писал для различных оппозиционных изданий Северной Столицы. Острый ум и высокий уровень интеллекта позволяли молодому публицисту подмечать несовершенства и просчеты в деятельности государственных мужей, проводить блестящие параллели и обнаруживать вопиющие факты произвола во всех сфера жизни общества. Да, Дмитрия действительно ценили как одаренного журналиста! Кроме того молодой человек увлекался фотографией, но никогда не снимал на заказ. Он был убежден, что в постановочных фотографиях нет души.
В этот день он проснулся рано и спал очень плохо – постоянный самоанализ и угрызения совести не давали его мозгу отдохнуть. Вот уже два месяца он встречается с Вероникой, эффектной и веселой барышней, которую он совершенно не любит. Но как сказать ей об этом? Он считал, что сказать прямо было бы слишком жестоко, а каких то явных аргументов за то, чтобы прекратить эти бесполезные отношения у него не было.
И вот, он наконец поднялся с кровати и выглянул в окно. Раздавался какой-то шум непонятного происхождения. Шум усиливался и наконец замелькали многочисленные люди, веселые и не очень, молодые и пожилые, с транспарантами и воздушными шарами. Зрелище было настолько захватывающим, насколько непривычным. Как истинный любитель живых, жизненных фотографий, Дмитрий схватил свою аппаратуру и беззвучно покинул квартиру с мирно спящей на мягчайшей кровати красавицей-Вероникой.

- Где вы учитесь? – поинтересовался Дмитрий. Его определенно заинтересовала личность новой знакомой.
- В СПБГУ, на филологическом. А вы?
- Я – журналист. Непременно напишу о сегодняшних событиях. Эти люди шли на площадь с мирными намерениями, им просто надоел произвол властей. А как их разгоняли! Сколько задержанных! И ладно бы только мужчин. Но я своими глазами видел, как доставалось пожилым людям, молодым девушкам и даже какой-то беременной женщине.
- Да, это ужасно…- задумчиво сказала Лариса Павловна. – Меня это расстраивает, а еще больше огорчает безысходность ситуации.
- Но безысходности нет! – воскликнул Дмитрий. – Выход есть всегда! Нужно говорить об этом! Писать! Разоблачать! Не сидеть дома у телевизора! Нужно объяснять людям, что это ненормально, что нужно действовать!..

Долго еще разговаривали эти молодые, умные, интеллигентные люди. Спорили и смеялись, кричали и переходили на шепот. Лариса Павловна чувствовала себя намного лучше и они уже два часа как неспешно прогуливались по набережной, затем свернули на одну из центральных улиц. Время мчалось стремительно, и вот, когда начало темнеть, юная Лариса наконец взглянула на часы.
-  Боже мой! Уже десять доходит! Что я скажу Михаилу Осиповичу?
-  А кто это? – Дмитрий запнулся, осознав, что, наверное, вопрос был задан слишком резко и бесцеремонно. – То есть..простите. Я понимаю, это не мое дело.
- Да ничего, это мой… муж. – при мысли о нем Ларисе Павловне, почему-то, стало грустно и настроение совсем испортилось. Он даже не позвонил, не поинтересовался где она и с кем! А ведь покинула квартиру Лариса ранним утром, когда все еще спали.
- Мне пора. – шепотом сказала она, резко развернувшись на каблучках своих замшевых туфелек.
И, не дожидаясь ответа, убежала по направлению к ближайшей станции метро.
- Мы еще увидимся? – крикнул ей вслед Дмитрий, но, так и не получив ответа, раздосадованный, пошел домой.

                IV

Улица была мокрой и скользкой одновременно, такой, какими обычно бывают городские улицы в этот переходный от зимы к весне период. Подтаявший грязно-бурый и изжелта-серый снег был собран по краям тротуара, чем напоминал своеобразные баррикады. Куда-то мчались люди, стремительно проносились мужчины с кожаными портфелями, женщины в не по сезону теплых, меховых шапках, молодые люди веселые и не очень. Вся эта разнообразная пестрая толпа неустанно перемещалась с одной улицы на другую, потом через мост, в метро, в автобусы, заходила в кафе, магазины, столовые, аптеки – пестрая толпа на фоне мартовской распутицы.
Она была частью этой толпы, но не сливалась с ней. Объемный соболий воротник, на голове – мягкий белый платок. Её звали Ларисой Павловной и было её ни много ни мало 19 лет.
Она шла домой, но на лице её было выражение глубокой скорби и необъятной печали. Арестован! И за что? За то, что писал, что думает. За то, что указывал на промахи и недочеты. За то, что выражал свою жизненную позицию.
Они так и не виделись друг другом после той летней, совершенно случайной встречи. Она избегала свиданий с ним – зачем? Михаил Осипович был бы в ярости. И даже не из-за того, что она влюблена в другого, не из-за того, что проводит с ним время. Из-за его рода деятельности – журналист, оппозиционер! Ходит по улицам, размахивает плакатом! И она, прекрасная, юная девушка, созданная для того, чтобы блистать красотой и умом на светских мероприятиях, в кино, в театре, на выставках – будет уподобляться этому  «революционеру»? О нет, Михаил Осипович не позволил бы этого! Да и она понимала, что хочет спокойствия, благополучия, а не обысков и тасканий с одной съемной квартиры на другую.
Но только теперь, получив известие о его аресте приходило осознание совершенной ошибки.
Милая! Ну наконец-то! Я уж собирался идти искать тебя! – несколько наигранно, но все же не без волнения в голосе воскликнул Михаил Осипович, когда она, с порозовевшими от холода щеками и в мокром белоснежном платке, вошла в их уютную квартиру.
Заученными движениями снимая пальто и вешая его в большой дубовый шкаф для верхней одежды, она думала, как бы не выдать своего расстройства.
- Ты устала? На тебе нет лица!
Лариса Павловна взглянула своими пустыми, бездонными глазами на растерянного мужчину и вдруг откуда-то в ней нашлось столько нежности и любви, а может быть горя и страха, что она подбежала к нему и повисла на его широких плечах, облаченных в темно-серый твид.
- Моя девочка, скажи, что случилось? Тебя обидел кто-то? Я помогу, я разберусь!
«Обидел, но не меня, а самого прекрасного, самого честного и прямолиненого человека на свете!» - хотела закричать она, но лишь всхлипнула, сильнее прижавшись своей мягкой, розоватой щекой к его, гладко выбритой.
«Случилось! Жизнь кончена! Как же я была глупа! Я обманываю человека, говоря, что люблю его, обманываю себя, пытаясь найти подтверждения любви, которой давно уже нет, да и, по правде говоря, не было! Я должна была быть с ним, с Дмитрием, и в горе и в радости, поддерживать его!» - проносилось в её голове.
И опять – слезы.
Спустя десять минут она уже сидела в своей комнате, удобно устроившись с ногами в кресле и размышляла, как дальше жить. «Найти Дмитрия, попытаться помочь ему, а если не выйдет, ехать за ним!» - мелькнула в Ларисиной голове сумасшедшая мысль. «Но как?..» - противоречил ей здравый смысл – «Бросить все? Институт, работу, прекрасную квартиру на Фонтанке, общество, возможность блистать на приемах и всевозможных мероприятих, финансовую свободу? В один миг, из-за человека, с которым виделась всего один раз, и то, полгода назад! Он уже и думать-то обо мне забыл!»
Лариса Павловна сделала небольшой глоток кофе и подошла к зеркалу, расположенному на прямо противоположной стене.
«Я так молода, хороша! Я заслуживаю счастья! Но счастье ли жить с человеком, с которым даже спишь в разных комнатах?» - подумала она вглядываясь в свое отражение.
Раздался стук. Это был Михаил Осипович. Его крайне огорчало и вводило в глубочайшее заблуждение странное поведение еще недавно веселой и беззаботной девушки. У него даже было какое-то дурное предчувствие – хоть он и неоднократно заявлял, что никаких предчувствий, интуиций и прочего попросту не существует, что это все выдумки людей.
Он постучался повторно, но ответа вновь не последовало. Тогда он вошел так, без разрешения, тихонько приотворив дверь.
Лариса Павловна стояла у зеркала и задумчиво разглядывала черты своего лица.
- Ларисочка, - начал он, усевшись в одном из роскошных кресел у двери, - Ларисочка, твоя странная перемена в настроении наводит меня на мрачные мысли. Если это как-то связано со мной – тут он по обычаю кашлянул и поправил очки – То будь добра, скажи, в чем и когда я провинился перед тобой?
Она не оборачивалась. Так, в мертвенной тишине, прошло чуть больше минуты. Наконец, Лариса Павловна заговорила:
- Михаил. Миша… ты так много делаешь для меня. Я знаю, как ты любишь меня, - тут она запнулась и, встретившись взглядом с Михаилом Осиповичем, вновь повернулась к зеркалу – Ты любишь меня. И всегда готов помочь мне, я знаю, как ты великодушен! Но послушай: в данный момент все куда серьезнее. Дело касается не меня, а одного моего..знакомого, - вновь заминка, кровь прилила к её лицу.
- Так, так. Это твой однокурсник? Его отчисляют? – Михаил Осипович в одно мгновение стал воплощением серьезности и строгости.
- Нет, не совсем. Мы почти не знакомы, это очень долгая история. Но я должна ему помочь!!! А сделать это без твоей помощи у меня не выйдет.
- Да что же такое, говори в конце концов! – господин Берштейн, не любивший долгих предисловий, начинал злиться.
- Он арестован по сфабрикованному делу, это всем понятно! Ему грозит до семи лет колонии! Ни за что! Он журналист и просто писал, что думает, а не как им нужно! – сказала она, пожалуй, даже слишком эмоционально. И вновь слёзы выступили на её темно-карих глазах и какой-то комок потступил к горлу. Лариса мысленно отчитала себя за такую чувствительность и плаксивость, а затем попыталась незаметно протереть глаза краешком белоснежного платочка. Зачем она сказала это Михаилу? Чем он ей поможет? «Все испорчено» - пронеслось в голове и она бессильно рухнула в кресло напротив.
- Так, так…арестован, журналист…наверное из тех, кто последнее время по площадям шатается, вместо того чтобы работать и учиться? Вечно недовольные приспешники западных спецслужб!
- Он не такой! Не смей так говорить! – еле слышно сказала Лариса Павловна. Она уже тысячу раз пожалела о том, что затеяла этот разговор.
- Конечно, не такой! Как тебе вообще в голову взбрело познакомиться с ним? А теперь еще и думать о такой чепухе, как его арест! Арестован – значит так нужно! Меньше знаешь – крепче спишь. Или тоже захотела в колонию? Я не узнаю тебя, Лариса, честное слово! Всегда такая умная, интеллигентная, знающая себе цену, а тут вдруг – такая чушь! Чем недовольны люди, вроде этого твоего знакомого?- с каждым словом Михаил Осипович вскипал все больше и больше и уже практически переходил на крик.
- Ты, конечно, ничего не поймешь! Для тебя главное спокойствие и эта иллюзия стабильности! – пожалуй, через чур дерзко кинула в ответ Лариса. Она вскочила с кресла и решительными шагами направилась к выходу. Михаил Осипович не пытался её остановить, он также был слишком взвинчен. Лариса с шумом удалилась, хлопнув старинной, выкрашенной в белый дверью с такой силой, что кусочки краски сверху отлупились и пали на паркетный пол.

                V
Когда она вышла из дома было около семи вечера. В квартире её ничто не держало – идти первой на перемирие с Михаилом Осиповичем она не собиралась, а он чувствовал себя в данном случае абсолютно правым и, соответственно, также не желал извиняться. Лариса Павловна медленно, со скучающим видом пошла вдоль по улице, пиная время от времени мелкие камушки носом своим кожаных ботиночек. «Какая я глупая!» - отчаянно воскликнула она в пустоту и подняла к небу свою бездонные глаза. Небо было вечернее, практические черное, беззвездное и суровое. Ни одного человека не было видно, набережная будто вымерла, несмотря на не поздний час.
«Где его теперь искать?» думала она. «Ведь я даже не знаю, где его держат! Да и захочет ли он меня видеть?». Множество вопросов проносилось в кудрявой голове Ларисы, но ни на один она не находила ответ. Пройдя еще пару кварталов она заметила небольшое оживление возле маленькой кафешки. Идти было некуда и она, не долго думая, направилась в сторону скопления людей.
У маленькой кофейне читал стихи высокий, уже далеко не молодой, мужчина. Читал он громко, четко, эмоционально и экспрессивно. Люди уютно расселись вокруг импровизированной сцены в красных креслах, попивали вино и курили. Кто-то стоял чуть поодаль, кто-то наблюдал с улицы, через окна. Лариса Павловна решила пройти в зал кафе и заказать бокал красного, чтобы немного отвлечься от мрачных мыслей.
Она заняла маленький круглый столик у окна и подозвала официанта. Мужчина продолжал декларировать стихи со сцены. Это было сложные, сбивчивые стихи, с множеством авторских слов и иностранных терминов. Оглядев гостей заведения девушка заметила, что многие потихоньку разговаривают о чем-то своем, кто-то откровенно смеется нам чтецом, а кто-то вообще разговаривает по телефону. Её же необычная поэзия заинтересовала и, сделав большой глоток сухого красного вина, она решила непременно познакомиться с оратором поближе.
После второго бокала на сцену вышла дама в сильно декольтированном черном платье и запела высоким, слегка картавым голосом какую-то известную песню на французском языке. Чтец ушел со сцены и на лицах многих присутствующих выразилось откровенное облегчение, девушки стали кокетливо улыбаться, а мужчины намного громче обсуждать свои «насущные проблемы». Голос певицы невероятно раздражал Ларису Павловну, но уходить она не спешила, так как все еще надеялась завязать знакомство с этим исполнителем необычных стихов. А он как раз направлялся в её сторону.
- Вы, наверное, единственная из всего этого сброда, кто действительно заинтересованно слушал меня! – сказал он заговорческим тоном и слегка улыбнулся.
Лариса Павловна улыбнулась в ответ. Вино стало давать о себе знать и она чувствовала себя уже намного лучше.
- Ваше имя? – уже в полный голос поинтересовался мужчина и уселся в красное кресло напротив.
- Лариса. Мне действительно понравились эти стихи, они очень необычны! Это вы пишете?
- Да, я. Но обычно я говорю всем, что это стихотворения моего друга, поэта, который сам стесняется их зачитать. Вот такая история!..Люди не понимают этого творчества. Может быть они и правы, и мне не стоит писать. Мне показалось, что у вас что то случилось – вы такая грустная!
Лариса Павловна слегка рассмеялась и немного неестественно махнула рукой: «Да так, ерунда!»
Потом они танцевали. Танцевали долго и весело, под французские песни никому не известной вокалистки с декольте. Она смеялась до слез от его историй, а он восхищался её красотой, грацией, осанкой и манерами. Её синяя атласная юбка развевалась в такт музыке, аккуратные ножки изящно скользили по гранитной плитке пола. Чтец делал ей бесконечные комплименты и то и дело шептал «Petit bebe! Красавица! Ты лучшая!». Тяжелые мысли постепенно улетучивались и все, что казалось серьезным и значительным, становилось каким-то глупым и бессмысленным. «И впрямь, зачем мне этот Дмитрий? Оппозиционер! За что он борется? Разве жизнь не прекрасна? Разве не все у нас, молодых, есть, что можно желать? Я молода, красива, образованна, меня любит прекрасный человек, Михаил Осипович, а я схожу с ума из-за какого-то журналиста, которого видела лишь единожды и то, это было абсолютная случайность!» Времени было уже далеко заполночь а она все танцевала и танцевала, забыв все и всех: арест, Дмитрия, его статьи, разговоры с Михаилом Осиповичем да и его самого она тоже, казалось забыла.

VI

Улица была мокрой и скользкой одновременно, такой, какими обычно бывают городские улицы в этот переходный от зимы к весне период. Подтаявший грязно-бурый и изжелта-серый снег был собран по краям тротуара, чем напоминал своеобразные баррикады. Куда-то мчались люди, стремительно проносились мужчины с кожаными портфелями, женщины в не по сезону теплых, меховых шапках, молодые люди веселые и не очень. Вся эта разнообразная пестрая толпа неустанно перемещалась с одной улицы на другую, потом через мост, в метро, в автобусы, заходила в кафе, магазины, столовые, аптеки – пестрая толпа на фоне мартовской распутицы.
Она была частью этой толпы, но не сливалась с ней. Объемный соболий воротник, на голове – мягкий белый платок. Её звали Ларисой Павловной и было её ни много ни мало 19 лет.
Прошло чуть менее недели, и она окончательно забыла Дмитрия. К тому разговору они с Михаилом Осиповичем больше не возвращались.
Она была счастлива! Она – умная, красивая, интеллигентная, воспитанная – у нее есть всё! И какое ей дело до этих борцов за справедливость? Да и нужна ли она вообще, эта справедливость?
Весело перебежала Лариса Павловна через дорогу и направилось в свою уютнейшую квартирку на Фонтанке. А на одном из фонарных столбов вдоль набережной развивалась грязновато-белая ленточка, безуспешно сопротивляясь силе ветра.