Цена вопроса. Глава 12. Небыть

Плечо сильно онемело. В висках пульсировало глухой болью, а горечь и сушь во рту напоминали выжженную солнцем пустыню. Сергей попытался шевельнуть затекшей рукой и почувствовал, что он… не один?
С усилием разомкнув глаза, он в тусклом утреннем свете увидел Марину, удобно устроившуюся на его плече. Память возвращалась вспышками, и с каждым мгновением на душе становилось все отвратительней. Явь действовала удручающе. Наступающий день в виде безмятежно спящей в его постели Марины ничего хорошего не предвещал.
Он ведь сам ночью позвонил ей. Зачем? Похотливый старый осел!.. Сейчас Марина проснется и потребует наконец-то определиться с их дальнейшими отношениями.
Он лежал, боясь шевельнуться. Так, ощутимо придавленный ее шикарными сексапильными формами, он не только чувствовал себя раздавленным морально, но и понимал, что попался в ловушку, которая может захлопнуться в любой момент. А хуже всего было то, что ему это даже нравилось.
- Се… ёжик, - Марина, сонная соблазнительная, прижалась плотней, - это была восхитительная ночь!..
Рука щекотным дразнящим движением скользнула вниз.
Тело предательски откликнулось на призыв. Марина, изящная и гибкая, как ненасытная кошка, становилась то дерзкой, раскрепощенной, властной, то послушной, податливой, ласковой. Нежное грудное мурлыканье сменилось учащенным дыханием, потом сдавленным стоном и, наконец, блаженным всхлипыванием.
Мозг вспыхнул, взорвался, и Сергей опустошенный упал в смятые влажные простыни. Восхитительный секс, как хороший спорт, вернул самообладание и силы.
- Марин, сколько времени? - стараясь не дышать на нее отвратительным перегаром, спросил он, тихонько отползая к краю кровати.
- А ты спешишь? – с капризной ноткой в голосе спросила она, - сегодня выходной, и времени всего-то полдесятого.
- Ну, милый! А давай сегодня весь день проведем в постели. Ну как раньше.
- Полдесятого? – Сергей резко сел, - Софи! Как она?
- Ёёжа, ну девочка взрослая, она не будет мешать, - Бесстыдно раскинувшись на постели, Марина томно жмурилась. Темнеющее лоно на фоне ослепительно мраморной чистой кожи соблазнило бы любого. Но прежде всего дела, и Сергей решительно потянулся к брюкам.
- Марина, не сердись только, езжай домой. Хорошо? Ко мне сейчас еще по делу должны приехать.
- Сёржик, - быстро сменила она тактику, - счас! Кофе сварю. Я мигом! Тебе надо быть в форме.
И уже одетая в шелковый полупрозрачный пеньюар, она выскочила из спальни. Сергей и моргнуть не успел. Взять да и жениться, что ли?
И он побрел в душ.

Платье, которое вчера еще так радовало, сегодня раздражало. Этот ужасный карамельный цвет был тусклым, грязным, отвратительным. Вчера еще красиво струящаяся легкая ткань сегодня свисала с плечиков жалкой тряпкой.
Это был ЕЕ жалкий вид. Это был цвет ЕЕ беспомощности, страха. Те мужчины дышали на нее чесночными тошнотными парами, и она не могла ни отодвинуться, ни оттолкнуть, ни закричать. Что-то мерзкое, животное было в их развязности, грубости. При одной только мысли, что эти люди могли дотрагиваться до нее или могли задумать гадкое чудовищное невозможное, Софи содрогалась от ужаса. Тогда она умерла бы!
Платье – молчаливый свидетель ее унижения! Никогда больше она не наденет его! Софи так и не поняла, зачем ее увезли и держали в незнакомом месте, но ощущение, что она прикоснулась к чему-то низменному, неприличному душило. Платье надо срочно выкинуть!
Брезгливо, двумя пальчиками, словно дохлую крысу, которых она смертельно боялась, Софи сдернула платье с вешалки и опустила в мусорную корзину.
С облегчением вздохнула и распахнула дверцы шкафа.
«Вот это, – рука сама потянулась к вешалке, - лазурно-голубое, как небо в солнечный день!»
Платье приятно легло на плечи, грудь, подчеркнув тоненькую талию, и пышными фалдами юбки спустилось на стройные ноги. София слегка покружилась перед зеркалом, и хорошее настроение робко выглянуло из ее глаз, ставших под цвет платья почти голубыми.
Почему-то подумалось, что сегодня выходной, и папа, конечно, дома, и они непременно поговорят обо всем на свете. Ведь за эту трудную неделю так много накопилось событий. Софи наконец-то расспросит его о работе, бизнесе и расскажет о Дени. Как же она не права, что не рассказала о нем раньше. Папа непременно все понял бы.
По дому витал приятный аромат кофе. Папа! Сердце радостно встрепенулось, и Софи легче бабочки впорхнула в кухню.
Но вместо отца чужая женщина хозяйничала у стола, нарезала булку и кидала ее в тостер. Софи заметила приготовленные две кофейные чашки. Кофе на двоих?.. На папу и на эту женщину в коротком пеньюаре. Уголки губ недоуменно опустились вниз. Похоже, она тут лишняя, и Софи, пока ее не заметили, тихонько выскользнула вон.
Она брела по огромной квартире из комнаты в комнату, одинокая маленькая девушка, до которой совсем никому не было дела.
Даже Люся сегодня была выходная. Она не позовет сегодня к завтраку и не будет мило, по-доброму ворчать, что «ребенок» плохо кушает, и что от нее уже остались одни глаза и кости. Софи грустно улыбнулась, к Люсе она была сильно привязана. Та являлась воплощением домашнего уюта и тепла.
«Воот, - пальцы коснулись крышки пианино, оставляя след, - а здесь Люся забыла вытереть пыль. Надо посмотреть, где та хранит свои тряпочки».
Как же давно она не садилась за инструмент!.. Сердце легонько дрогнуло.
Софи вдруг потянуло притронуться к таким знакомым клавишам. Коснуться души инструмента, услышать ее и рассказать, и излить в ответ свою душу. Обо всем: как она ждала, мечтала, любила, обожала всех вокруг, бесконечно верила, и как вчера ей было больно и страшно все это потерять… навсегда.
Сначала пальцы, разогреваясь, нетерпеливо пробежались по клавишам, словно поздоровались. Потом Софи начала играть уверенней пьесу за пьесой.
И вот уже набегающие волны Лунной Сонаты постепенно накрыли ее с головой. Погружаясь все больше в магию музыки, она полностью растворялась в ней.
Очертания реальности расплывались, стирались, уступая место блаженному, высшему, неземному наслаждению. Душа грустила, плакала, радовалась тихой радостью и снова грустила. И столько в этих божественных звуках было грез, мечтаний, ожидания чего-то неизвестного нового желанного.

Марина попыталась что-то сказать вышедшему из душа Сергею, но он решительным жестом пресек ее попытку:
- Тсс! – прижал палец к губам.
Когда играла Софи, в доме все замирало и превращалось в слух.
А девочка играла. Мелодия лилась за мелодией, пальцы то замирали, то быстро набирали скорость. Душа говорила, и любые слова не могли бы сказать больше.
Сергей внимал ее чувствам с замиранием сердца, с болью и радостью одновременно.
Звонок домофона утонул в мелодии Полонеза Огинского. Сергей на цыпочках подошел к двери и впустил Микаила.
- Здорово, друг! – шумно приветствовал тот, но тут же смолк.
То ли лицо Сергея было каким-то не в меру отрешенным, то ли слегка удивило присутствие Марины, только Ажаев замолчал.
«Па-пам!» – Врезалось в уши.
Аккорд был такой эмоциональный, что у него что-то оборвалось внутри и ухнуло вниз. Мощный поток музыки влился в сердце стремительно и властно. И дальше он сам, уже не в силах сопротивляться, не понимал, что с ним происходит. А сердце, как разогретый пластилин, стало мягким и податливым.
Микаил словно загипнотизированный, не раздеваясь, прошел мимо Сергея, Марины, дошел до комнаты, где играла Софи, и остановился в дверях, ошеломленный, оглушенный, потрясенный. Знакомая и одновременно незнакомая мелодия слетала с легких пальчиков девочки-феи и прямиком врывалась, впитываясь в его кожу, в его мужскую грубую суть. Музыка с непостижимой силой притягивала к светловолосому ангелу, чаровнице, нежные легкие кисти рук которой словно парили в воздухе, то взлетая, то опускаясь на клавиши.
Она вся была будто соткана из звука, И он, завороженный, околдованный, точно прирос к месту. Исчезло все! Его ничего больше не связывало с прошлым, и не важно было, наступит ли будущее, а важно было только здесь и сейчас. Только она одна была во всем мире!
- Это Свиридов. «Метель», - сквозь пелену затуманенного сознания услышал он голос Сергея.
- Па-па-ра-пам!!! - с новой свежей неудержимой силой влилось в сердце, душу, и та, страстно откликнувшись, излилась в ответ. Усталость многих лет жизни извергалась, вулканизовала из него непрерывным потоком. И вместе с тем, с болью, в муках, корчах и страданиях обновлялась душа, которая умирая, возрождалась и начинала дышать чисто, легко, молодо. И он чувствовал, что и не жил прежде до этого мгновения, до этой девочки, тоненькой, звучащей надрывно и страстно струны.
А музыка раненой птицей взмывала к потолку, билась о стены и окна, плакала и просилась на волю. Разбиваясь на мелкие брызги, осыпаясь, она снова взмывала вверх и чем-то горячим обжигала глаза. Микаил ощутил, что он, сильный гордый, закаленный жизнью, уверенный в себе, немолодой мужчина, плачет.
Он еще не мог дать определения тому, что с ним происходит, но уже осознавал, что есть некий конец и есть начало, и что между ними пропасть. Та пустота, небыть, в которую он стремительно, безнадежно теперь падал. Падал так головокружительно сладостно, прижимая к себе вожделенный нежный образ девушки, без которой жизнь его отныне была бессмысленна.
Он видел только ее профиль, только светлый локон, спадающий на юное бледное лицо, но воображение уносило его дальше в бесконечность.
Музыка оборвалась внезапно. И стало так тихо, словно вместе с музыкой замерла вселенная. В этой кромешной тишине Микаил услышал глухой и неровный стук своего сердца.
Хлопнула крышка пианино. Софи встала, обернулась. Глаза их встретились, и в первое мгновение ужас отразился в ее лице. Страстный пожирающий взгляд, как приговор, казалось, вот только что поглотил ее всю сразу, вместе со всеми девичьими мечтами и грезами. И стало отчего-то стыдно и страшно, словно она стоит перед ним совсем голая, как вчера перед зеркалом в ванной.
Дыхание перехватило, хотелось бежать и хотелось плакать. Взгляд мужчины, увлажненный слезами, молил и жалил одновременно.
Это же отец Дени!
Жар обжег щеки. Вымуштрованная воспитанием, она легко присела в реверансе и, смутившись, смешавшись, вихрем выскочила из комнаты. Обдав Микаила ароматом свежести и молодости, и еще чего-то необъяснимого, желанного очаровательного, она слегка коснулась его подолом платья-облака. И Микаил пропал.
Видение исчезло, а он все продолжал стоять в дверях, изо всех сил стараясь рукой удержать сердце, готовое вот-вот сорваться с некоего крючка и бухнуться тут же на пол. Повидавшее на своем веку старое сердце джигита могло не выдержать. Он, оглушенный и навсегда плененный, не слышал, что вокруг него хлопотали Марина с Сергеем, усаживая на стул.
 - Мика, друг! – перепуганный голос Сергея доносился откуда-то из другого знакомого, но уже чужого мира, в который Микаил не хотел возвращаться, отчаянно сопротивляясь. Ему было так упоительно сладостно и хорошо, что если бы ему сказали, что это сама смерть, он все равно бы не отказался от нее.
- Да, что с тобой, наконец? – изо всех сил тряс его Сергей, - Марина, там в аптечке, спроси у Софи, есть сердечные капли.
- Коньячку бы немного, - наконец выдавил из себя Микаил.
- Да с дорогой душой, приятель, - обрадовался Сергей, - пойдем ко мне в кабинет! Ну и напугал же!
Он попросил Марину разогреть завтрак и поесть вместе с Софи, а сам, заботливо придерживая Микаила за локоть, провел к себе в кабинет.

Микаил смотрел, как играет коньяк в хрустале, пьяня уже одним своим запахом и видом. И словно раздумывая, крутил бокал в руке, будто готовился сказать тост или что-то очень важное для него, для них с Сергеем. Ведь встретились они, конечно, не просто так, есть важный разговор, и есть серьезная проблема. Сергей терпеливо ждал, когда тот заговорит.
- Отдай за меня Сонечку, - сказал и удивился. Словно это был не его голос. Это разве собирался сказать? За этим разве приехал? Слова вырвались сами не зависимо от его разума и воли. Словно в нем жил теперь другой человек, новый, который управлял мыслями, чувствами, всей его жизнью. И только он, тот, был теперь главным.
Наступила оглушительная тишина. Они оба не верили своим ушам.
- Мика, тебе плохо? Может быть, тебе врача надо? – Сергей недоуменно воззрился на гостя. – Она ребенок! А ты женат! Старый перечник! – он все еще надеялся перевести сказанное в шутку.
- Моя жена - не твоя забота, - сразу посуровев, отрезал Микаил, - я ее не обижу.
- Допустим, не моя. Но дочь моя! И пока я жив, тебе, дурной кобель, пальцем не дам до нее дотронуться. – Разговор явно назревал не из приятных, - говори, зачем приехал? Мы вроде о деле собирались потолковать. Или я чего-то не догоняю?
- Это и есть мое дело, Сергей. – Микаил, повертев бокал, понюхал и с наслаждением пригубил коньяк, - если согласишься, не обижу как родственника. Часть бизнеса верну. Дочь твою королевой сделаю. Мир к ее ногам брошу! – Он внезапно перешел на страстный хриплый шепот! - Все! Все что только есть лучшее - ей!
Глаза его горели каким-то бешеным огнем. И Сергей с ужасом осознал, что тот не шутит, что дикая, неуправляемая страсть бушует в его крови.
Микаил тем временем одним глотком выпил налитый коньяк, потянулся к бутылке и налил себе сам по края. Выпил залпом:
- По русскому обычаю, друг Сергей, и не закусывая! Давай со мной! - и снова потянулся к бутылке.
Сергей едва успел выхватить ее из горячих ладоней Ажаева. Только не хватало, чтобы он нажрался тут у него как свинья.
- Что, жалко? – пьяно продолжал выкрикивать Микаил, - а еще говорят, что русские хлебосольный народ! Выпьем, давай, говорю!
- Послушай, наконец, меня, - твердо пресек его попытки вырвать коньяк Сергей, - я все понял. Значит так! Ты тварь и предатель! Ты меня обвел вокруг пальца, как щенка, и обокрал! И сейчас ты пойдешь вон! А о девочке моей забудь раз и навсегда. Не видать тебе ее как своих ушей! – И он поднялся, давая понять, что разговор окончен.
- Нееет! – Не успокаивался Микаил, - да я тебя! – он немного подумал, - засажу!
- ВООН! – Сергей еще никогда так не кричал. Дрогнули и зазвенели бокалы на столе.
И он схватил Микаила за грудки.
На шум прибежала Марина.
- Вызывай охрану снизу! Закрой Софи в комнате! – орал Горюнов.
И не понятно было, кто кого дубасит. Наконец Сергею удалось вытолкать Микаила в прихожую, куда уже вбегал охранник. При виде того, оба успокоились.
- Все, уходи! Видеть тебя не хочу!
- Не хочешь по-хорошему, - сверкнул глазами Ажаев, - будет по-плохому. Все равно будет по-моему!
Глоток сырого промозглого питерского воздуха немного охладил пыл Микаила, и он набрал номер Дени.
- Жду тебя в аэропорту через час. Летим домой. – Сухо сказал он.
- Па? – Дени явно не терпелось что-то спросить, но голос отца был такой суровый, что тот не решился, отложив разговор до встречи.
- Дени, ты понял? Домой! – и он отключился.

- Паап? – Сергей почувствовал легкую, почти невесомую ладошку на плече, - что случилось? Зачем приезжал отец Дени?
- Да считай, что проездом, просто так, – он погладил ее пальчики, поднес к губам, вдохнул запах, - ты помнишь, что мы завтра к дедушке с бабушкой собирались? Они там ждут, готовятся. Иди, позвони им, спроси, что захватить из вкусненького.
Марина чувствовала себя чужой. Она наблюдала за этим единением двух людей, и тоска входила в ее одинокое сердце. Она чувствовала себя ненужной и стареющей. Наступало время других девочек, таких как эта соплюшка.
От Марины, конечно, не укрылось, как этот грубый горец растаял при одном только виде малолетки. София мешала ей. София мешала им с Сергеем. Марина была теперь совершенно уверена, что если бы не она… Сергей давно женился бы. И она, Марина, была бы его самым родным человеком.

Продолжение следует.