Ширин

Ширин!

ты любила меня
так любила
так сильно
так всею собою
так по своему
так безраздельно
так по собственнически
так любила
 все же любила
любила

и растворялась вся во мне
и меня в себе растворяла
и опутывала
и отягивала
и вливалась
и инъекции себя делала

да что ты только не делала
делала
что бы закрепиться
себя во мне закрепить
и всегда и всё  ведь лишь добра желая
лишь добра
всегда

и настолько сильно  ведь любила...  настолько страстно...  что чуть не удушила
собою
да, любовью своею
переросшей  как-то незаметно в желание навсегда завладеть
быть
слиться
стать
переросшей

иногда я ощущала себя мухой в твоей паутине...  маленькой такой и немощной, сильно запутавшейся мушкой в лапах мощной и мудрой паучихи...
а иногда... иногда мне было так вольготно в руках твоих...  и так спокойно... как ни у кого и никогда не было... никогда больше...
особенно когда мы засыпали обе на кровати на твоей и  совсем совсем рядом , и дышим друг другу в лицо и ты прячешь свою вставную челюсть в деревянную хохломскую коробочку на туалетном столике, и  так сильно при этом стесняешься, что сердце мое просто разрывается от любви...  к тебе любви...
а потом мы читали...  болтали... и иногда так с ночником и засыпали..  рядышком-рядышлом...  и рука моя на твоей груди затихала каждый раз...
и вот оно и было такое  – спокойствие и счастье....

сколько всего понамешено было...
сколько...
и свобода, и удушение, и полет, и любовь, и страсть, и родство, и ревность, и собственность, и лесть ,и сражение, и победа, и поражение  и отсутствие битвы тоже...
о сколько же всего...

помнишь, ты вернулась как-то из  Астрахани из поездки на теплоходе, а я тебя так ждала... так просто  до боли в сердечке своем детском ждала... а ты чем-то другим заниматься стала... удивительно, да? может проучить меня за что-то хотела, а может еще что – не знаю...
и потом, когда наконец позвала меня и повела торжественно  так и важно к холоильнику, в котором на тарелочке с золотиской каёмкой возлежал  важный такой, царственный, блестящий весь из себя  и посверкивающий бутерброд с черной икрой, то  такая злоба и обида  на тебя обуяли меня - на бутерброд этот сраный, на тебя, вместо того, чтобы исскучавшегося человека обнять и к себе прижать , его таааак долго мастерившую,  что единственное, что я из себя выдавить смогла «Я теперь не могу черную икру!!!! Как же вы меня достали все» и развернувшись на пятках убежать домой, дверью входной сильно пресильно хлопнув.... и там дома разрыдаться конечно же уже по полнй...
в том числе и мечтами и слюнями по бутерброду тоже... второстепенными, но все же... в основном по раздраю конечно, но вот так вот
ведь ты же знаешь - я не любила  никогда таких игр – что б подождать, потянуть, и лишь потом подозвать и выдать, в рассчете на благодарносит побольше или просто в рассчете...
жизнь в рассчете не любила никогда и люблю...
терпеть не могу...
невыносимо просто..
я же вся сразу и по полной тут... и или бери меня всю целиком, или не бери совсем... но не так, что в час по чайной ложке...
не так...

и ты же знала это всегда...
да и сама...
сколько  не пыталась в нее, в жизню такую рассчетливуюи удобную и практичную влиться, все бесполезно было...
а за неудавшиеся попытки свои расплатилась ты конечно сполна...
и жизнью сыновей не особо сложившейся...
и несчастливым браком своим
и депрессией и болезнями всяческим......

много чем...
много много чем заплатила ты за свое высоконосное «не хочу, не могу, да и не особо надо» к себе и к жизни, Ширин....

а теперь  уже – и вообще всем....


обнимаю тебя, Ширин!
спасибо тебе за все!
будь там где ты есть
всею собою будь
живи...
летай...

обнимаю крепко, Ширин!
 и тепло очень...

люблю!


JB
07:02:2013