Гипноз

Гипноз

Лучше всего шла корнейчуковская «Путаница». Зал заходился от хохота, когда пузатые мужички-утята, потирая болтающимися галстуками потеющие лысинки, исполняли мою команду: «Мы хотим, как лягушата – квакать…»
В конце я выводил их из транса. Проснувшиеся артисты удивленно осматривались и смущено улыбались, чувствуя, что пропустили что-то важное. Их скорее настораживали, чем восхищали бурные аплодисменты. Многие зрители плакали. От смеха, разумеется.
В кулисах ждала толпа страждущих. Знаете, я привык: высохшие мадонны с больными детьми на руках; бабки, пахнущие мочой и смертью; удивленные собственным визитом ко мне большие чиновники; нервные жены, подталкивающие в спину испитых благоверных… Бывали случаи с инвалидными колясками или носилками. Но я ж говорю – привык. Уже не страшно. Иногда почти смешно. Когда, например, присутствует умирающая от неразделенной любви девочка лет семнадцати или - немногим реже - бледный юноша того же типа.
Я не вникаю. Почти бегом прохожу сквозь коридор живой депрессии, быстро и категорично покачиваю головой и скрываюсь в гримуборной. Я не жестокий. Просто я не врач, понимаете?
Крепкий чай. Семь минут отдыха. Не больше – все равно спокойно посидеть не дадут. Настраиваюсь. Выхожу незамеченным. К гостинице люблю пешком. Меня никогда никто не узнаёт. Я не Мессинг, но этому научился. Собственно, в такие полчаса-час получаю возможность подышать атмосферой новой для себя местности. Утром мы, как правило, в дороге. Днем - надо расположиться в номере и настроиться перед концертом. Хотя если гастроли длятся дольше одного дня, у меня бывает больше возможностей познакомиться с достопримечательностями. Иногда я заворачиваю в какой-нибудь ресторанчик. Если там не слишком людно и уютно на мой вкус. В этом плане я придирчив…

…Говорит, пришла на мой концерт случайно. А я сразу заметил ее. Она сидела сбоку в первом ряду и сосредоточенно наблюдала за тем, что творили мои подопечные. Тонкая и натянутая, как струна. Со взглядом испуганной птицы. Вокруг смех. Только ей одной не весело. Смотрит, точно сама гипнотизирует. Или понять пытается. А что тут понимать?!
Меня насторожил ее взгляд. У меня внутри все прямо подобралось, если честно. Интуиция? Хотите, назовите так. Я выворачивался наизнанку, лишь бы вызвать – не улыбку, что вы! – хоть тень оживления на бледном личике. Ближе к финалу отчаялся и сказал себе: пациентка. Сейчас встречу ее за кулисами. Может быть, даже в инвалидной коляске. Совершенно зря. Она не поддается гипнозу. Во всяком случае, моему – точно. Говорю же: я не Мессинг и даже не Эриксон.
Но за кулисами ее не было. И вообще никого не было. Я почувствовал облегчение, почти счастье…
Вы знаете, что такое счастье? У меня бывает так: просыпаешься в темноте, уверенный, что скоро утро, что через пару часов ждет директор, или агент, или заказчик, или машина, или врач. А ты уже знаешь, что начался приступ, что нужен укол, что трудно пошевелиться. И встреча уже не важна, поскольку не возможна. Хочется чинно сложить руки на груди, чтобы удобно потом втыкалась свечка... Недобитым ужом ползешь из-под одеяла, включаешь на кухне свет, выискиваешь под кучей журналов аппарат. Обречено бросаешь взгляд на будильник, понимая, что за лишний час спокойного сна готов отдать оставшиеся годы жизни. А там, на выщербленном циферблате - половина второго, к примеру. Спать и спать. От сердца отлегает. И аппарат показывает норму, при которой никаких действий не требуется – ни уколов, ни капель. Ощущение приступа – это, оказывается, просто настроенческое что-то.
Вот тут ты и чувствуешь себя человеком, случайно выигравшим поездку на Бали. Я бы даже сказал – счастливчиком себя чувствуешь.
А других таких моментов у меня почти не бывает.
Во всяком случае, я сейчас припомнить не могу…
Хотя когда-то же было по-другому...
В детстве, наверное…

- Доктор, мне больно.
Она перехватила меня на улице, когда я не ожидал подвоха. Шел себе в отель. Открыл зонт под накрапывающим дождем. Благо, идти близко – только площадь пересечь. В ее городе – теперь он навсегда останется для меня  Еёгородом - все выглядит как игрушечное. Дома, светофоры, цветники, площади… Каждая мелочь так четко прорисована в кокетливой рамочке городской реальности, что настоящий проливной дождь, с его бушующей бесформенностью, кажется здесь невозможным. Апокалипсисом, я бы сказал. Уж тем более - на фоне этого города неуместна девушка со взглядом испуганной птицы.
- Детонька, - говорю ей ласково, - я не доктор! Как вы меня узнали?
Непонимание на ее лице.
- Видите, вы не поддаетесь гипнозу! Вам надо настоящего доктора, понимаете? Сочувствую.
Я пошел.
Она осталась.
На площади под дождем.
Я вернулся.
- Слушайте, вы без зонта? Давайте провожу вас до остановки.
Она, кажется, не расслышала. Развернулась и побрела прочь, наступая на разливающиеся лужи, выходящие из асфальтовых берегов, как игрушечные моря. Стянутый с шеи, зажатый в птичьей ладони шарф тянулся длинным розовым следом по мокрой мостовой. Розовое на грязном. Это оказалось выше моих сил. И я ее догнал.
- Послушайте, вы же намокнете. Простынете и заболеете, - сказал я в два открывшихся вопроса вместо глаз. – Поднимите шарф. Чего вы хотите?
Она рассеяно посмотрела на розовую тряпочку под ногами и начала наматывать ее на неразжатый кулачок.
- Да, как-то холодно, - прошептала она, - я хочу забыть.
Чего-то в этом роде я и ожидал.
- Что забыть? – спросил я ее.
На улице тем временем совсем стало черно. Декорации исчезли. Где-то в тучевой утробе заворочалась попытка громыхнуть литаврами перед фортиссимо дождевого оркестра.
- Идите домой, встретимся завтра, - предложил я. – У меня еще два концерта в вашем городе.
Она не пошевелилась.
- Вы слышите? – перекрикнул я разразившийся гром.
- Мне некуда, - разлепила она губы в наступившей на секунду тишине.
И я знал заранее, что она так скажет.
- Пойдемте, - сказал недовольно.
Я ненавидел себя за слабость, за отступление от раз и навсегда принятых правил.
В гостинице мне пришлось дать ей свой банный халат и организовать горячий чай. Вызванной горничной я вручил пакет с ее вещами и спросил нельзя ли их высушить. Пожилая поджарая Лилия в ответ сухо и понимающе поджала губы. Слишком понимающе, на мой взгляд.
Пока Лилия шла по коридору девушка заснула, утонув в облюбованном мной только для себя глубоком кресле. Поджала под себя птичьи лапки. Я послушал ее ровное дыхание и ходики на стене. Вышел в коридор. Надо было куда-то идти. Не сидеть же в собственном номере со спящей незнакомой девицей. Я решил спуститься в ресторан, чего-нибудь съесть и заказать ужин для бездомной.
Проходя по коридору, я заметил, что в комнатушке для персонала открыто. Надо спросить, когда высохнут вещи и где их можно будет забрать. До моих ушей совершенно четко донеслось:
- Высушить ее вещи... ты представляешь? Как?! – это Лилия спрашивала вторую горничную. Уж не знаю, как ее звали.
- Неужели он ее привел?
- Да! Я видела собственными глазами.
- Что же теперь будет?
- Какая разница, что будет? Он сказал: высушить ее вещи.
- Ну, так суши, - неуверенно ответила напарница Лилии.
- Ты думаешь, вещи привидений можно гладить утюгом?
- Ох... если их можно намочить дождем, потом снять и уложить в пакет, то, наверное, можно и утюгом. Ты уверена, что это она?
- Сходи, убедись сама! Я не первый год в этом городе живу. Тут ее белье. Я не буду его утюгом. Засуну в сушилку.
- И то дело. Помнется, правда.
- Переживет!
Стоять и подслушивать было неловко. Я не понял из этого разговора ничего. И еще я не понял главного: почему Лилия сказала о привидениях? Это местный сленг?
Решение пришло само. Я даже не успел принять его, как уже стоял посреди каморки горничных. Лилия успела включить сушилку на стиральной машине. Ее мерное жужжание мне не мешало. Только способствовало. Обе девочки легко поддались, почти сразу вошли в транс.
- Кого я привел в номер? – спросил я у Лилии.
- Отражение, - ответила она.
- Что значит отражение?
- Возвращение волны излучения при ее падении на поверхность, имеющую показатель преломления…
В школе Лилия хорошо учила физику.
- Вы сказали, моя гостья - привидение? – перебил я.
Лилия запнулась.
- Привидений не бывает, - выдала она вдруг.
- Но вы только что так назвали ее!
Лилия молчала, ее плотно сомкнутые веки и ровное дыхание выдавали глубокий сон.
- Почему вы назвали ее привидением? – я давно не занимался гипнозом в целях допроса. Очень давно. Потерял всякий навык. Правильные вопросы не нащупывались с первой попытки.
- Потому что ее нет в реальности.
- А что же есть?
- Отражение в дождевых каплях.
- Как же вы объясните, что я сперва увидел ее в концертном зале, где дождя быть не может?
Лилия странно улыбалась во сне. Потом ответила:
- Когда собирается дождь, он есть везде, и она отражается.
- Отражением чего она является?
Лилия вздрогнула. Я с нажимом повторил вопрос. Я нервничал – кто-то мог идти по коридору и случайно заглянуть в полуоткрытую дверь.
- Наших мыслей… - неуверенно предположила она.
Я повернулся ко второй горничной.
- Откуда вы знаете эту девушку?
- Она всегда появляется перед дождем, - отрапортовала та.
- Вы тоже считаете, что она привидение?
- Вам же сказали, привидений не бывает! – она перечила мне в состоянии транса. Ее гипноз был неглубок. С ней лучше не продолжать.
- Считаете до десяти и просыпаетесь, - скомандовал я им. – Все помните до того момента, перед которым заснули.
Быстро вышел и налетел почти на самом пороге на директора отеля. Его лоснящаяся круглая физиономия глупо расплылась в улыбке, он вскинул ладошки, испуганно защищаясь – мол, не гипнотизируйте меня!
- Прошу прощения! Господин гипнотизер, вы желаете узнать нечто? Давайте поговорим.
Я понимал, что испытывать неловкость должен я, а не он; что теперь он будет думать, что я использую гипноз при каждом удобном случае. Но это не так! Впрочем, какая разница? Сегодня я дал слишком много поводов для слухов, и всех свидетелей не загипнотизируешь…
- Только не надо вводить меня в сон…
- У меня мало времени, - сухо ответил я, позволяя заискивающе взять себя под локоть и направить по коридору к лифту.
- Вы куда-то торопитесь? – поинтересовался мой собеседник.
- Хотел заказать ужин в ресторане.
- Вам принесут в номер, - пообещал директор.
- Я предпочел бы поужинать без своей спутницы в общем зале, - перебил я его. – Впрочем, ладно. Принесите в номер девушке что-нибудь на ваш вкус, а мне - отварную курицу и свежую овощную нарезку.
- Что-нибудь выпить?
- Разве что гранатовый сок. Если есть.
- Конечно, есть.
- Тогда литровую бутылку.
В уютном кабинете с тяжелыми песочными портьерами - хотя я бы лично предпочел для них зеленый цвет - он сперва отдал по телефону команду насчет ужина. Потом уселся за стол напротив меня, расположился на массивном стуле для посетителей, и сложил мягкие пухлые руки на столешнице. Уставился масляным взглядом, ожидая, когда я начну спрашивать. Или объясняться. В своем кабинете он вернулся к роли хозяина, задающего правила игры. Я, не спеша, закинул ногу на ногу и внимательно посмотрел ему в глаза. Он испуганно отвел взгляд. И почти сразу же заговорил:
- Судя по всему, вы не знаете, кого… м-м-м… пригласили к себе в номер?
Быстрый вопросительный взгляд на меня. Я не пошевелил и бровью.
- Вы ведь в нашем городе впервые…
Что ж, для тебя, дружок, это и впрямь убедительное объяснение. Дальше…
- У нас ее знают все.
Поконкретнее, сколько можно тянуть, раз уж ты вызвался помочь неопытному гастролеру?!
- Э-э-э… Вы верите в колдовство?
Опять взгляд, не то спрашивающий, не то просящий. На этот раз я решил его приободрить устно:
- Многие уверены, что я колдовством и занимаюсь.
- Ах да. Понимаю. Вы только не считайте меня сумасшедшим. Вы же получили подтверждение, что ее видят многие, - он отчего-то перешел на шепот и чтобы я его лучше слышал, стал склоняться ко мне через тяжелую столешницу. – Ее видят все! Никто никак не может объяснить этого феномена! Поэтому принято считать ее отражением наших мыслей в дождевых каплях, понимаете?
Вы бы поняли? Я - нет.
- Мысли у всех разные, - туманно ответил я ему. – А девушка все время одна и та же, судя по узнаванию.
- Да? – почему-то радостно удивился он. – Какая же?
Я молча смотрел на него.
- Не гипнотизируйте меня! – вдруг взвизгнул он.
И не думал, если честно.
У него дрожали руки. Он подтянул к себе графин и попытался налить воды в стакан. Она расплескалась по деревянному массиву благородного цвета махагон. Он тут же брезгливо отодвинул стакан. Поспешно вытер капли рукавом пиджака. Видно, что в этом городе не любят воды.
- Что происходит? – очень серьезно спросил я его.
- Ничего, - он как-то сник, сдулся, как вчерашний воздушный шарик. – Просто я зря затеял этот разговор. Знаете, вы… идите. Вы все равно скоро уедете. А гостья не причинит вам вреда.
Я помолчал. От недоумения. Но он прав – я все равно скоро уеду. И это прекрасно, если гостья не причинит мне вреда. Поэтому, поразмышляв, я встал, кивнул ему и удалился. В дверях он вдруг окликнул меня:
- Скажите, она – блондинка?
Я замешкался на секунду и отрицательно покачал головой.
- А моя – блондинка. Голая. Как Мерилин Монро, - вздохнул он.
Потрясенный, я вышел прочь.

Девушка сидела переодетая, застегнутая на все пуговицы плаща на краешке кресла. Аккуратно сложенный банный халат лежал рядом, как послушное животное.
- Доктор, я хочу забыть, - выговорила она, едва я шагнул за порог.
- Забудьте, - устало разрешил я ей.
Она вскинула на меня благодарные глаза и подскочила на ноги.
- Спасибо, доктор! – почти бегом вылетела прочь. Я живо вообразил, как она несется по коридору вприпрыжку, радостно размахивая руками. Выглядывать и убеждаться в точности представленной картины, было лень. Я давно ничему не удивляюсь. Я устал. Все, чего хотелось после напряженного вечера – спать. Да, перед этим еще поужинать. Я принял душ, переоделся в халат, не хранящий тепла и запаха ее тела, будто ее и не было, будто она - и вправду привидение.
И вот я с наслаждением погрузился в глубокое кресло. В дверь деликатно постучали, и официант вкатил маленький столик с нарезанной курицей, овощной нарезкой и гранатовым соком.
- А второй заказ? – поинтересовался я у парня, пока он заполнял высокий фужер.
Он буднично пожал плечами.
- Так привидения же не едят…
- Привидения или отражения? – предпринял я вялую попытку уточнить.
- Какая разница? – искренне не понял он.
Я расплатился, оставив ему положенные чаевые, и после того, как он исчез за дверью, с удовольствием пригубил сок. Он напомнил мне вкус вина… как тогда… на море… Жаль, что мне уже нельзя алкоголя.

...Она снова появилась через неделю. Я увидел ее во дворе пансионата, где мне предстояло провести еще полдня. Этот городишко был совсем не похож на Еёгород. Хотя тоже маленький и заштатный. Но не упорядоченный, а небрежно раскиданный, пыльный и бестолковый, как добрый дворовый пес без ошейника.
Моя знакомая тоже изменилась. С ее лица ушла трагедия. Она сидела на лавке, грызла яблоко и весело болтала босыми ногами в розовых шлепанцах.
- Жарко? – спросил я ее вместо приветствия, кивая на шлепанцы.
- Ага, - согласилась она, похрустывая яблочной плотью. – Скоро лето.
- Скоро.
- Вы мне очень помогли.
- Чем?
- Я не помню.
- А, ну да…
- Доктор, - попросила она, - можете сделать так, чтобы у меня не было бессонницы?
- Вы не спите?
- Иногда сплю, - улыбнулась она, а неделю назад ни о каких улыбках в ее исполнении не могло быть и речи!
- Но мне снятся исключительно кошмары…
Что я мог ей сказать?
- Спите спокойно, - сказал.
Она засмеялась. Поднялась и ушла. Сторож у ворот шлагбаума равнодушно проводил ее взглядом.
- Знакомая? – спросил он у меня. Я кивнул.
- Хорошая, - оценил сторож. – Толстая.
- Да? – не удивился я.

На концерте мне казалось, что все происходящее – только сон и что он мне уже снился. Много, много раз. Возможно, у вас тоже так бывало…

В следующий раз она мне приснилась.
- Как вы, доктор? – спросила.
- Хорошо, - сдержанно кивнул я ей. – Что-нибудь еще?
Она грустно улыбнулась:
- Зачем вы так?
- Как?
- С вами нельзя просто поболтать?
Я задумался.
- Просто поболтать можно с кем угодно. Но я не люблю.
- Жаль. Тогда давайте помолчим о чем-нибудь.
- О чем?
- О чем хотите.
- Кто вы?
Она молчала.
- Кто? Вы? – повторил я.
Она виновато отвела глаза.
- Тогда на море… Вам ведь тоже очень нравилась эта женщина, правда?.. Я могла быть вашей дочерью. Или после… Сколько раз повторялось это «после» и никогда не сбывалось!
Она Усмехнулась:
- А зачем вы сделали кастрацию бедному Джокеру? Как минимум, я могла бы родиться кошкой. Я могла бы отражаться, а не отражать.
- Я не спрашиваю, кем вы могли быть. Я хочу понять, кто вы есть…
Она подняла на меня полупрозрачные глаза.
- Не знаю, доктор. Расскажите мне, кто я.
- Я?! Рассказать - вам?!
Улыбнулась. Наивно. Или насмешливо.
- Ну да.
Хорошо. Я, возможно, себе только снюсь. Я сижу в сумашедшем доме. А девушка – мой психиатр. Ищет способы пробиться к моему чертовому подсознательному. Как такая версия? Очень распространенная, кстати, в популярных триллерах…
- Вы не понимаете, как все серьезно, - грустно сказала она, исчезая.
- Еще вы, оказывается, похожи на улыбку чеширского кота, - сказал я. Готов поклясться, что слышал, как она хмыкнула напоследок.

Граница внутри, отделявшая меня от внешнего мира, дала трещину. Прореха в ней зияла искушающим пятном. Тоннелем в никуда. Или выходом куда-то. Этот выход - или вход? - надо заделать до вечера. Иначе концерт не состоится.
Но он не может не состояться!
Даже если дождь.
Даже если апокалипсис.
Нельзя нарушать привычный ход вещей.
Нельзя снимать принятые на себя обязательства.
Есть контракт. Люди купили билеты. Отменили дела. Понимаете?
- Это их проблемы. А у меня – могут быть свои, – бормотал я, рассматривая в зеркале отражение, чистящее зубы. Отражение усмехалось не моей усмешкой.

Давно, там, на море все было красное… Красные камни. Коричневато-бордовые срезы прибрежных скал. Ржавый песок. Шезлонги на пляже в пурпурную полоску.
Конечно, там были и другие цвета – голубое небо, зеленая вода у побережья, а подальше – свинцово-синяя. Белый поп-корн. Янтарное пиво. Женщины в пестрых бикини. Не помню. Просто знаю, что все это было. А в памяти - темно-вишневое платье. На бретельке через одно плечо. Второе плечо было голым, душистым и смуглым. От него шел тонкий теплый запах, когда мы танцевали под розовый блюз, и мне казалось, что я вижу эту музыку, могу ее тронуть пальцем. Или дунуть, чтоб летела на оранжевый закат за бортом чуть покачивающейся палубы. Глаза моей партнерши были похожи на вишни. Блестящие. Переспелые.
«Я могла бы быть вашей дочерью…»
Не могла. У меня аппарат и уколы. У меня приступы. И еще – у меня концерт вечером.
…Вино заполняло рот густым и сладким. Оно мне не нравилось. А женщине в вишневом платье - наоборот. От вина кружилась голова. И мне это тоже не нравилось. А ей – опять-таки наоборот. По-моему и по-ее – сплошное несовпадение. Она смеялась, и вишни ласково прятались глубже. Мне было не до смеха, но улыбаться получалось легко и даже искренне. Категорически не нравилось, что кружится голова. Но было очень приятно, что хорошо ей…
Утром я уехал. Она смотрела, как обманутый ребенок, пока я шел к машине с чемоданом. Позорно сбегала прочь пыльная дорога за стеклом такси…

…Или после?…
Нет. До…
До - был Артур со своими денежными проблемами. И мне надо было узнавать у его клиентов информацию… Я не мог не помочь Артуру. А потом оказалось – этих людей убивали. Только не надо со мной говорить об этом! Знаете, что чувствует человек, у которого восемьдесят процентов тела - ожог третьей степени? У меня сожжено четыре пятых души…
Артур никому не причинит больше зла. Хотя я не смог его убить. Возможно - должен был, и с моей стороны это было бы милосерднее.

…Где-то неспешно продолжает жить город с игрушечными палисадниками…

Мы встретились уже в столице. Девушка-отражение вышла из поезда метро. Увидела меня, улыбнулась, как старому знакомому.
- Вы меня преследуете?
- Да, - просто улыбнулась она.
- Зачем?
- Посмотрите, - вместо ответа она протянула мне руку. На худом неровном пальце поблескивало витиеватое колечко. Дешевейшая из бижутерий.
- Что это?
- Колечко.
- Вижу. И что?
- Оно настоящее, - заговорщически сообщила она. – Я сама купила два дня назад на деньги, что вы мне дали.
- Очень мило, - похвалил я, мучительно пытаясь вспомнить, когда мне довелось давать ей денег.
- Вы не понимаете, - перебила она нетерпеливо. – Это не мое кольцо. Оно – из вашего мира. И оно на мне держится. Два дня.
Она отвела руку в сторону, полюбовалась на кольцо на своем пальце.
- Послушайте, потусторонняя леди, если вы… как бы это сказать… не отсюда, то зачем вам - сюда?
- Вы не хотите, чтоб я была здесь? – бросила она на меня укоряющий взгляд. Он так разительно напомнил мне море, что пришлось поверить: да, она могла бы быть моей дочерью.
- Мне все равно. Но я не хочу, чтоб вы меня преследовали.
- С вами я обретаю четкость, - призналась она. - У меня внутри сплошная бесформенность. Я устала от этого. Вы – очень хороший гипнотизер. А главное вы умеете творить формы. Очерчивать границы. Проявлять индивидуальность. 
- Что бывает с вами, когда меня нет? – мне было трудно удержать сарказм. Я так устал от сумасшедших.
- Тогда… - она болезненно сморщилась и запнулась, - формы другие. И все как в тумане. Такое чувство, что я размазана по пространству, по времени. И люди… Люди, которые меня творят… Нет, я все понимаю! Они не виноваты… Но то, что они создают, бывает… отвратительно… Я стараюсь, я всегда стараюсь соответствовать. Потому что по-другому…
Она сникла, опустила голову и плечи.
- Ну? Продолжайте. Что - по-другому?
Она закрыла руками лицо. По-другому ее нет. Она – галлюцинация. Моя. Или чья-то.
Как мы боимся бесформенности! А она – вот.
- Посмотрите на меня.
Она подняла измученное лицо.
- Давайте договоримся: по-другому – тоже ничего не меняется. Вы – есть. Сами по себе, – четко проговорил я ей. Она улыбнулась…

Я отвернулся от ее улыбки и направился прочь. Никто ни за кого не в ответе. Каждый – всего лишь сам за себя. Переступаешь это правило, и вот опять твои границы рушатся.
Мне удалось сделать несколько шагов, спрятаться от девчонки в толпе, прежде чем позволить себе рухнуть – рассыпаться, расплыться, размазаться галлюцинацией по времени и пространству…

…Вечер. Лежу на траве, прорастаю корнями во влажную сытую землю. Во мне отражается небо.