В пункте приёма белья

В ателье по приёму от населения белья в стирку вошёл мужичок лет шестидесяти, в дешёвеньком чёрном пальто из хлопковых тканей, в вязанной обтёртой шапочке, в сатиновых брюках, напоминавших семейные трусы, и ботинках, абсолютно не подходивших к сезону. В левой руке он держал бумажный свёрток средних размеров. Карманы его пальто топырились, словно туда набили тряпок, а руки были больше обычного разведены. Закрыв за собой дверь, он откашлялся, поздоровался и встал в очередь, которая состояла всего из одной женщины, укладывающей сдаваемое имущество на весы. Положив бумажный свёрток на столик, стоящий тут же, в приёмной, мужичок ещё раз кашлянул, вытянулся и молча стал рассматривать обстановку комнаты.

Служащих в данный момент было двое. То были давно стареющие женщины, и они служили своему предприятию честно и преданно просто потому, что это теперь оставалось для них одним из единственных занятий в жизни, да и обеспечивало небедную старость, так как к зарплате прибавлялась пенсия. (А вот воровать-то на их работе, честно скажем, было нечего.) Им было за шестьдесят, но держались они достойно и выглядели неплохо. Одна, полная с уложенными, наполовину седыми, тёмными волосами, сидела в отдалённости, за столиком, лицом к окну и спиной к клиентам, что-то подсчитывая на счётах и записывая в
журнальчик, а вторая, худая, в очках, похожая на кавалеристку Гражданской войны из старых фильмов, с крашенными в рыжий цвет завитыми короткими локонами, выглядывавшими из-под шапочки, которая была в моде послевоенных лет, небрежно попыхивая папироской, принимала бельё.

Мужичок оглядел полки, мешки с бельём, лежащие на полках и на полу, стены, потолок, окно, заглянул краем глаза в мусорное ведро, где лежало несколько окурков от папирос, искуренных рыжей, и его взгляд остановился на длинном, но не богатом листьями фикусе. Посмотрев на него более внимательно, он решил завязать разговор с женщинами, работающими в ателье.

– А вы зря держите фикус – это опасно, – пояснил он. – Смертоносное растение.

Длительное молчание.

– Почему же? – не поворачивая головы произнесла женщина, сидевшая у окна.

– Вы что, не знаете? Удивительно? Совсем неграмотный народ. Фикус – пожиратель кислорода. Его никто не держит в маленьких помещениях, – разъяснил мужичок. Он мгновенно раскраснелся и покрылся потом.

– Пусть стоит: никому не мешает, – остановила его женщина у окна.

Клиент замолчал, да к тому же подошла его очередь.

– Номер вашей метки? – задала свой обычный вопрос рыжая. На работе эта женщина общалась с клиентами немногословно и только по делу своей службы. Разворачивая бумажный свёрток, мужичок находился в задумчивости и, не расслышав вопроса, назвал свою фамилию.

Рыжая повторила свой вопрос в той же интонации.

– А-а, – клиент тряхнул головой, затем кашлянул. – Сейчас, сейчас. – Доставая наволочку и ища на ней метку, он долго крутил и разглядывал её, пока не нашёл то, что искал. Потом, показав метку женщине, положил наволочку на весы. Затем положил ещё две наволочки. За наволочками пошла простыня, двое кальсон и несколько полотенец, которые мужичок вслух разделял на вафельные и махровые. Все его операции делались слишком медленно: искались метки, укладывалось бельё. Три метки оказались наполовину оторваны, и лишь просьбами и уговорами две вещи прошли, но третью, это было полотенце, вернули назад.

Когда бельё завязывалось в простыню, клиент вновь попробовал разговориться:

– Всё-таки вы его выбросьте.

Женщина, считавшая на счётах, повернула на этот раз голову и поглядела на человека крайне удивленно:

– Право, что привязались к растению. Никуда мы его не денем. Фикус давно уже здесь стоит, и мы к нему привыкли.

– Э-м-м, – мужичок надул щёки, но после секундного замешательства чуть наклонился вперёд и, блеснув глазами, предложил, – а, может быть, вы подарите мне какой-нибудь листик, на рассаду.

Женщина у окна отложила ручку, полностью повернулась к клиенту лицом:

– Нет уж. Так каждый просить будет и всякому давай?.. Вы посмотрите, и так сколько листьев пообломали, – она указала на участки ствола фикуса, совершенно лишённые зелени.

– Вам с крахмалом или без? – вставила вопрос рыжая.

– Без... У-у. У меня аллергия от него, понимаете. – Мужичок резко перешёл к другой теме и заговорил более оживленно. – Не переношу совершенно. У меня не только от крахмала аллергия. Но это пустяк, а вот у жены... – тут он начал очень долго рассказывать про свою жену, объясняя и доказывая, говоря всё быстрее и быстрее, видимо, боясь, что ему не поверят или же попросят замолчать, решив, что дело вовсе не в аллергии, а в том, что ему жалко доплачивать за крахмал.

Но для служащих этого ателье любой ответ клиента был вполне обычным, да и сам клиент имел полное право выбора, не делая при этом никаких комментариев.

Маленький свёрток наконец-то перекочевал на полку, мужичок заплатил деньги, получил сдачу и квитанцию. Рыжая закурила очередную свою папиросу, её напарница продолжала считать на счётах, а мужичок стоял и глядел на всё это с грустью, вроде о чём-то жалея, и, как бы невзначай, вместо прощальных слов, произнёс:

– Вы бы себе какой-нибудь праздник устроили, что ли?..

В тишине небольшой комнатки тихо раздавались удары счётных костяшек, к потолку поднимался папиросный дымок, еле слышно заскрипела половица.

А за окном к концу близился февраль, весна стучала копытом, готовясь сорваться с места и уйти в галоп, принося людям тепло, свежий ветер и новую жизнь.

_
1983? Воронеж.