Цветок лазоревый

     В давние времена жила в казачьем городке, в высоком тереме дочь атаманова – Настасья. Мать ее рано померла, отец – то в делах-заботах войсковых, то в боях славных. А Настасью воспитывала нянька, татарка. Когда-то, давно, взял ее в плен будущий атаман, да не продал, а ввел в свой дом. Верой и правдой служила она ему, а когда у казака родилась дочь, а жена вскорости умерла, стала она нянькой для девочки.


     Выросла Настасья и превратилась в настоящую красавицу: высокая, красивая, сильная. Коса, черная как смоль, ниже пояса, глаза карие веселые да задорные, а губы алые насмешливые да… надменные. Огорчало отца то, что была она уж больно гордой да своенравной. Слова отца ни во что ни ставила. Всегда поступала по своему. Всё  Войско готово было по первому слову своего атамана сделать так, как велит он, но только не его  родная дочь. Делала все, как хотела. Сколько ни пыталась нянька приучить ее к женским работам – шитью, рукоделию, домашнему хозяйству, ничему не хотела учиться Настя.


     Зато любила, когда отца не было дома, оседлать коня, выехать в степь и скакать во всю прыть по высоким  травам наперегонки с сухим степным ветром. Любила Дон переплывать и делала это так, что хлопцы-казаки угнаться за ней не могли. Хмурился отец, когда рассказывали ему об этом, но поделать ничего не мог – своенравна и не послушна была дочь, и, хоть и любила отца, всегда всё делала по-своему.


     Но вот, однажды, на Покрову, когда  городок отмечал самый любимый праздник, когда яркая и богатая ярмарка гудела на всю округу,  когда  малиновый звон колоколов разливался над  городком да над широким и вольным Доном-батюшкой, устроил атаман скачки для молодых казаков: чтобы выявить – кто самый ловкий в седле, самый быстрый в езде, самый меткий в стрельбе. Победил незнакомый молодой казак. А когда призвал его атаман для награды – вручать шашку добрую -  сорвал «казак» шапку, а то Настасья – озорница. Хохочет: всех вокруг пальца обвела. Разгневался отец, что в балаган доброе дело превратила:         
     - Все, хватит, на следующую Покрову быть тебе замужем!


Прилюдно, при всем честном казачестве сказал. Знали казаки – не шутит атаман: сказал – так и будет. Знать, лопнуло терпение у атамана, коль так сказал. Ведь весь городок знал, что любит он дочь свою безмерно, души в ней не чает.

     - Год тебе даю, Настасья. Коль не приглянется тебе за год ни один парубок, выдам тебя замуж за кого сам пожелаю!


     Да только Настасья собой бы не была, если бы как все девчата-казачки выбрала бы себе парубка, да дала ему понять, что люб он ей. Стала она насмешничать да хлопцам испытания разные устраивать.


«Куражится, девка,  - не к добру» - качают головами старые казачки.


     А о ту пору и зима разыгралась. Подошла Рождественская ярмарка. Опять гудит городок, опять звон малиновый радует сердца казаков. Скрипят по морозному снежку каблучки молоденьких казачек, а за ними  - степенно поскрипывают  начищенные до блеска  военные сапоги молодых казаков.


     Из соседнего хутора привез на ярмарку свой товар молодой кузнец. Хороший товар – быстро распродался Федор, пошел покупать матери в подарок полушалок павловский – краше его ничего нет, да-к ведь и мать у него одна. Одна она его без отца воспитывала – погиб муж ее, когда сынку и года не было.

 Ходит Федор в рядах – глаза разбегаются – не знает, какой и выбрать. Оторвал глаза от платков и обмер – стоит перед ним красавица, платок багряный примеряет. Увидела, что он на нее смотрит, и расхохоталась:

     - Что смотришь, хлопец, платок так понравился, али я? – и опять хохочет.

     А он и ответить ей ничего не может. Только глаза ее жгучие самое сердце его жгут, да губы алые с места сдвинуться не дают.  Влюбился  в Настасью – то ведь она была.


      А та стала и ему проверку устраивать. Все выполняет Федор.
Вот пришел он в очередной раз, говорит:

    - Выполнил все, что ты велела. Выходи за меня замуж. Люблю я тебя, так люблю, что сердце от любви разрывается.

     -Так я ведь тебя не люблю, - говорит девушка. И опять хохочет, смотрит на него насмешливо.

     - Выходи, Настасья, моей любви на двоих нам хватит!

      - Вот что, Федор-кузнец, выполни мое последнее желание. Выполнишь – выйду за тебя. Нянька моя в детстве мне  рассказывала, что есть где-то на земле Цветок лазоревый. Краше его не  сыщешь. На заре звенит он звонче колокольцев серебряных, малиновый звон лето приближает, а по красоте соперничает тот цветок с зарёй алой.  Тот, кто владеть тем цветком будет – счастье получит необыкновенное.


     - Уж не сказки ты мне рассказываешь? Не избавиться ли от меня хочешь?

     - А хоть бы и сказки! Коли любишь, как говорил, – цветок добудешь! – Надменно проговорила красавица, поднялась и ушла в дом.

     И только старая татарка, что слышала весь разговор, горестно покачала ей вослед головой.


     Плачет мать Федора, чует беду сердце материнское, да поделать ничего не может – видит, как извелся сын, страдая по жестокосердной красавице. Простился Федор с матерью и лишь тронулся по весне лед на Дону, ушел искать Цветок лазоревый.


Долго шел Федор, пока однажды не увидел идущую к нему по степи женщину в длинном платье, с тяжелой русой косой вокруг головы и с глазами цвета весенней травы.

     - Что ищешь молодец в степи?

     - Ищу Цветок лазоревый, краше которого нет.

     - Зачем тебе такой цветок? – усмехнулась женщина.


Вздохнул казак:
     - Любимая моя, Настасья, атаманова дочь, обещала замуж за меня выйти, коли принесу ей Цветок лазоревый.

     - Что ж, – говорит женщина, -- есть у меня такой цветок. Пойдем со мной.

     -  Кто же ты такая, коли у тебя есть цветок, которого никто не видел? И как мне тебя величать?


Усмехнулась женщина:
     - А ты не сомневайся, Федор, коли говорю, значит есть. А звать меня можешь Хозяйкой.
Подняла она веточку терновую, что в руках держала и легонько взмахнула, как будто показала куда идти. Только уж дороги той Федор не узнал – привела Хозяйка Степи его в чертоги свои сказочные. И видит он - растет цветок красоты неописуемой – алой головкой покачивается и от этого звон идет серебряный и от звона того хорошо и радостно на душе, боли и тревоги уходят. А в душе человеческой рождается радость неземная – любовью называемая.
 
     - Позволь взять мне цветок лазоревый, Хозяйка! Ох, как нужен он мне!


     Усмехнулась Хозяйка:
     -Что ж, бери, коли нужен.- И тут же лицо ее строгим стало – Только помни, Федор-кузнец: легкого счастья не бывает. Не простой это цветочек: принесет он счастье и любовь всем, кому ты его покажешь, и только один человек – тот, кто сорвет этот цветок, будет наказан. Сам Цветок накажет его – в тот момент, когда сорвешь ты Цветок лазоревый, заберет он твое сердце любящее.


Лишь на мгновение задумался Федор.
     - Нет, не смогу жить без Настасьи. Не смогу вернуться без Цветка лазоревого. Дозволь сорвать, Хозяюшка, и будь что будет.


     Сорвал Федор цветок и в руке своей он еще краше ему показался. Вот только кольнуло у него в груди и как будто оторвалось что-то. Поблагодарил он Хозяйку, да так не выпуская Цветка из рук до любимой своей дошел. Отдал он ей цветок, и лишь только не стало его в  руках Федоровых, почувствовал он усталость необыкновенную. Едва до дома дошел. Обнял он свою матушку, а на большее и сил нет – лег на лавку и замер – не живой и не мертвый. Мать слезами обливается, хуторяне хмурятся да руками разводят.


      Настасья приняла Цветок лазоревый, на окно его поставила в своей горнице. А наутро проснулась от звона серебряного. Улыбается казачка, радостно у нее на сердце. Видит – за окном заря алая занимается и цветок чудесный головкой своей вздрагивает – зарю приветствует звоном серебристым.


     Вдруг тревожно, беспокойно стало на душе у  Настасьи. Подошла она к цветку, смотрит на него, а самой кузнец молодой вспоминается. И чем больше  на цветок смотрит атаманова дочь, тем неотступней мысли ее о Федоре, тем милее он ей, тем дороже.

     День проходит, другой, третий, а от него никаких известий нет. Тогда послала она татарку, няньку свою верную, проведать, отчего не приходит свататься Федор-кузнец. А как узнала про беду, что с ним приключилась, забилось сердце в груди, да так, как никогда не билось, да так, что и не знала она, что может оно биться. Места себе не находит красавица. Смотрит на нее татарка горестно, да седой головой качает.

     Еще три дня проходит. Не ест и не пьет Настасья. Совсем извелась. Тогда приготовила нянька-татарка ей снадобье на терпких травах степных  и дала испить: «Поспи, деточка, успокойся». Выпила она и заснула коротким тревожным сном. То ли сон, то ли явь, идет по степи к ней женщина – точь-в-точь как мать свою она представляла – высокая, красивая, с русой косой вокруг головы уложенной, с зелеными, как весенняя трава в степи глазами. Смотрит она на Настасью строго:

     -Загубила ты кузнеца, Настасья. По жестокосердию своему загубила. Теперь лишь ты ему сможешь помочь. Лишь ты одна.

     И исчезла. Вскинулась казачка, сна как не бывало. Лишь слова те звучат у нее в ушах.
Подошла она к Цветку лазоревому, качает он головкой своей прекрасной, звон раздается серебряный, да только не улыбается, глядя на него, Настасья:

      -Вот ты какой, цветочек! – шепчет, – Что ж, коли я виновата, мне и исправлять.


     Пошла она в отцовы покои, все ему рассказала и сказала о решении своем идти искать лекарство для Федора кузнеца. Долго молчал старый казак. Затем обнял дочь любимую, снял со стены боевую шашку и подал дочери:

     - Никогда в беде она меня не подводила, дай Бог и тебе жизнь спасет! А еще возьми коня моего боевого.

     Сходила Настасья и на могилу матери, взяла горсть земли с нее, а старая татарка зашила эту землю, как у казаков водится,  в мешочек, ладанку, и привесила ко кресту на груди  своей любимой воспитанницы.


     Подвязала Настасья косу тяжелую в узел,  убрала ее под шапку, надела одёжу мужскую, легко вскочила на коня и отправилась в дорогу. Видели, как ложку брали, да не видели как до рта донесли – быстрей ветра ускакала казачка.

     Вот много, мало ли времени проходит  - Бог хранил девушку – ни худых людей, ни злых зверей не встретила она на своем пути.    Сменяется равнина холмами, а затем  горы выросли на ее пути. Ничему не научилась, не хотела учиться в родительском доме атаманова дочь – ни еду готовить, ни раны лечить, ни одежды зашить не могла.  Да дорога и нужда всему ее научили -  и кремневыми кумушками огонь добывать, и еду нехитрую готовить, и одежду изорванную в дороге дальней починить, и раны лечить, что в дороге всегда неизбежны. И чем дальше идет Настасья, тем сильнее ее любовь, тем больше тоскует ее сердце, вспоминая молодого кузнеца.


     Вот, видит она, вдали на горизонте горы высокие до самых небес поднимаются. Думает – надо отдохнуть. Стреножила коня, отпустив в высокую траву, прилегла сама. Лишь только легла, видит опять идет по степи к ней женщина с глазами цвета весенней травы, та, что являлась ей дома. Подошла к ней женщина и говорит:


     - Что ж,  Настасья, помогают тем, кто сам себе помогает. Трудная впереди у тебя дорога. Нелегкие испытания тебя ждут. Но коль сильна твоя любовь – все выдержишь. Помни: огненную реку поможет перейти то, что всего дороже казаку; горы сдвинет  то, ради чего казаку и голову положить не жалко, а не пожалеешь красы девичьей – любую  пропасть преодолеешь.


     И исчезла, как и не было ее.


 Пошла дальше девушка. Дошла до гор. До небес поднимаются каменные исполины,  да только путь к ним преграждает огненная река. Высоко в небо взвиваются огненные языки, жар идет от берегов ее такой, что подойти невозможно, гул и треск от огненного потока далеко разносится. Остановила коня Настасья, задумалась.
«Как она сказала? Огонь смирит то, что всего дороже казаку. Что всего дороже?» Вспомнила она песни да сказы, что часто слышала от отца, вспомнила, как, уходя в поход и приходя с него, отец и его казаки всегда первым делом к Дону-батюшке спешили – водицы испить, да окунуться в его родные воды. Достала из сумы воду донскую, что в дорогу брала и брызнула в бушующий поток. И сразу притихла река огненная, смирилась и пропустила Настасью.

   Стала она подниматься в горы. Круты подъемы,  опасны горные тропы. Осторожно ступает конь, понимает, как легко в горах сорваться с кручи в пропасть. Да вот беда – уперлась тропинка в гору. Слева – ущелье, справа – обрыв, а тропинку как будто кто-то перегородил высокими горами. «Горы сдвинет то, ради чего казаку и голову положить не жалко». Вспомнила Настасья, что деды ее голову сложили на поле бранном. Вспомнила, как часто слышала от  казаков, что если умереть суждено, то лучше такой смерти, за свою землю родную, они не знают. Достала она ладанку с родной землей, что к крестику нательному был привязан, и бросила землю на скалы. И лишь коснулись они их, со страшным грохотом расступились горы и пропустили отчаянную всадницу.


     Едет она дальше. Все выше и выше, все круче и опаснее ее путь. И вдруг резко оборвалась тропинка – пропасть впереди такая глубокая, что голова кружится вниз смотреть. Задумалась Настасья. «Не пожалеть красы девичьей…».  Не колеблясь, сорвала она шапку с головы, освобождая тяжелую косу. Взмах шашки и краса девичья в руке осталась. Бросила Настасья ее через пропасть и превратилась она в мост. Перешла по нему на другую сторону казачка и поехала дальше.


  Горы с высоты своей с удивлением смотрят на одинокую путницу, пробирающуюся между ними все дальше и дальше, выше и выше.  И вот высоко она уже поднялась, уже выше облаков путь ее лежит. И видит впереди поляну. А на поляне той камни разбросаны белые. Хочет она дальше ехать, а конь не идет. Храпит, копытом бьет, а дальше идти не хочет. «Что ж, знать, здесь заночевать придется».

    Солнце к закату, в горах темнеет быстро. Спешилась она. « А камни – то, какие странные – думает, – сколько ехала, таких нигде не видела». А как последний закатный луч коснулся тех камней, показалось атамановой дочке, что как будто светятся те камни изнутри. Тряхнула она головой – надо же такое покажется!

     Нашла казачка себе место для ночлега между двумя камнями - большим, замшелым, и  поменьше, белым-белым, и легла ночевать. Заснула Настасья и вдруг сквозь сон слышит - камни, те,  что рядом с ней, разговаривают:


«Что ж, навсегда мы камнями останемся»? Тяжелый вздох раздался: «Наверное, так. Еще никому не удавалось освободиться». «Почему?» «Надобно сразиться храбрецу с всадниками, да не простыми. С каждым ударом шашки стареть на двадцать лет будет  воин, решивший освободить сердце возлюбленного».

  Слышит Настя их разговор, горько у неё на душе. Страшно, а отступиться не хочет. «Что ж, раз судьба такая… Сама погубила кузнеца, сама и наказание понесу».


   Вот глухой ночью слышит топот на тропе горной. Видит -  Черный всадник на черном коне едет. Выехала  навстречу ему Настасья. Обнажила шашку. Сошлись на тропе. Всего один удар  и исчез всадник. Настало утро – видит Настасья  едет по тропе Красный всадник на красном коне. Уже не взлетела, а с трудом села в седло казачка, ощутила, как тяжела шашка отцовская боевая – старше ведь на двадцать лет стала. Всего один удар  - и исчез всадник. Да только чувствует –  много меньше сил у нее стало. Тяжело опустилась с седла и только одна мысль у нее – только бы сил хватило на третьего всадника.


     Вот и солнце высоко поднялось – видит девушка едет по тропе Белый всадник на белом коне. Садится Настасья в седло. «Только бы рука старческая не  подвела, хватило бы сил на удар» - думает. Вот и Белый всадник напротив. Всю силу вложила в удар казачка. Исчез всадник. Да только и у нее силы иссякли. Не соскочила, а соскользнула она с коня. И сил подняться уже нет – совсем старухой стала красавица казачка. Конь стоит рядом, голову низко опустил – все понимает мудрое животное.

     А всего в шаге от казачки камень лежит круглый белый. Упала на него Настасья, зашлась в плаче, горючими слезами омыла камень тот. И от слез тех пошли по камню трещинки, на глазах стали расти и – враз треснул горюч-камень и развалился на мелкие кусочки. И в миг этот, далеко-далече отсюда, на  хуторе у кузнеца Федора  кольнуло в груди, а затем застучало-зазвенело, как колокол в Благовест, сердце его любящее. И сразу вспомнил он Настеньку, зазнобушку свою своенравную, гордячку неосторожную…


      Долго ли так лежала Настасья – не помнила, только собралась с силами, и когда конь верный опустился к ней, взобралась на него и доверилась ему полностью. Вместо косы девичьей ветер  седые пряди развевает, морщины избороздили когда-то красивое лицо, руки старческие дрожат. И только глаза остались молодыми. Да только нет в них насмешки и гордячества. Мудрыми стали глаза, столько повидавшей и настрадавшейся казачки.


     Долго ехала Настасья. Вот впереди и степь родная. Навстречу ей всадник едет. А ближе подъехал, видит – кузнец Федор ее встречает. Встретились. Долго смотрел он на старуху. По глазам узнал любимую, помог на землю спуститься, обнял бережно. Стоят они обнявшись, горькие слезы  стекают по лицам их, падают на землю донскую, а вокруг степь ковыльная  под ветром серебрится. Тут вложил в руку  Настасьину Федор Цветок лазоревый, тот самый, что счастье большое обещал, да не предупредил, что большое счастье нелегко дается…


     И вдруг, выскользнул цветочек лазоревый из Настасьиных рук старческих, немощных. А как только земли степной коснулся, сразу прирос к ней корнями, как будто здесь и рос. И в миг этот почувствовала Настя, что сила к ней возвращается, как будто снизу, от земли идет. Смотрит на нее Федор – глазам не верит – морщинки исчезли с лица любимой, пряди седых волос, что ветер минуту назад развевал, вновь косой тяжелой девичьей стали, а руки белые его лебедушки на плечах у него лежат. И только глаза остались такими, как были – мудрыми. Да только такие ему еще больше по сердцу.


     Поженились Настасья и Федор на Покрову. Весь казачий городок был на той свадьбе. Радовались казаки за своего атамана, а пуще за дочь его да кузнеца Федора, что нашли они счастье свое большое нелегкое.


     А по весне, когда ласковое солнце согрело землю, вся степь покрылась цветами чудесными лазоревыми, и уж ни у кого больше прекрасный цветок не отнимал сердца любящего. Как будто Настасья и Федор своей любовью сняли заклятье с цветка сказочного.