Цена вопроса. Глава 13. Грань

Чувство тревоги заворочалось где-то в желудке, противно расползаясь по всему телу, толкнулось в сонный мозг, запульсировало в висках. Всеми силами, стараясь удержаться на краешке сна, Анна поглубже зарылась головой в подушку. Но мысль, что в ее жизни случилось что-то очень плохое, возможно даже непоправимое, неотступно сверлила. Тревожила неизвестность с работой, вчерашнее до обидного нелепое объяснение с Сергеем, которое ставило жирную точку на ее робких, еще не оформившихся мечтах.
Но ведь и это не все, не все… Анна словно от резкого толчка мгновенно села на постели. Мама! Ну, конечно, сегодня же суббота! Она должна навестить маму в больнице.
Васька, всем своим видом демонстрируя упрек, как изваяние, неподвижно сидел подле кровати и немигающим взглядом в упор смотрел на Анну. Какое дело было ему до ее неприятностей, если в углу сиротливо маячила пустая миска. Иногда Анне казалось, что кот не даст свалиться ей ни с депрессией, ни с еще какой-нибудь другой хворью, потому что его желудок   было святое. Кот должен функционировать нормально, и точка!
Анна неожиданно улыбнулась. А и в самом деле, сейчас надо просто умыться, позавтракать и накормить Ваську, и пусть будет, что Бог даст. Надо принимать жизнь такой, какая она есть, и не опускать руки. А неприятности? Да, она о них подумает, непременно подумает, но, как говорила известная героиня Маргарет Митчелл - «завтра».
- «Дружба – это круглосуточно, хоть пожар, хоть урожай», - открывая кошачьи консервы, подхватила она песню, которую передавали по радио.
Радио она теперь слушала вместо телевизора. В ее комнатушке висел на стене старый допотопный приемник, который и был теперь для Ани окном в мир. И хотя в настоящем окне мир теперь олицетворял тесный двор-колодец с серо-желтыми обшарпанными стенами и редкими лучами солнца, жизнь продолжалась. Ее ждала мама.
- Пока, друг Василий! Привет? Передам, – и Анна, прихватив мешки для продуктов, вышла за дверь. Предстояла нелегкая процедура поездки в психиатрическую лечебницу в Удельное.
Когда Анна заходила на охраняемую территорию больницы, дыхание перехватывало от суеверного ужаса. Ей казалось, что она, переступая черту ворот, перешагивает некую границу параллельного измерения, попав за которую однажды, можно застрять навсегда. За этой чертой немыслимым, непостижимым образом оказалась ее мама, и поэтому она (черта) проходила теперь и по ее, Аниной жизни, перечеркивая, если не все, то многое, очень-очень многое.
Анна шла по прибольничному парку, невольно вспоминая, как же все случилось. Эти воспоминания накатывали на нее каждый раз, когда она приезжала сюда. Надежда на то, что Татьяну Игоревну увезли по недоразумению, растаяла, как только Анна добилась беседы с лечащим врачом.
- Доктор, - умоляюще просила девушка, - скажите, что с мамой? Она же уважаемый человек на кафедре, преподаватель. Ей находиться здесь никак невозможно! Поймите, она не может без работы.
- Анна Дмитриевна, - как только она  улучила минутку и неловко сунула конверт с деньгами, вполне уважительно заговорил врач. - Ваша мама перенесла очень сильный стресс. Смерть мужа в ее возрасте – невосполнимая утрата. Не удивительно, что у нее началась реактивная депрессия, а это очень тяжелое, к тому же затяжное заболевание.
- Когда я смогу забрать ее домой? – Мозг отказывался воспринимать слова врача, а диагноз пугал, но практически ни о чем ей не говорил.
- Поймите, голубушка, - врач посмотрел на нее сочувственно как на свою пациентку. - Вашу маму привезли на скорой, по заявлению соседей. - Он мельком заглянул в историю болезни, - у Татьяны Игоревны был приступ агрессии. Она угрожала беременной соседке. Вот заключение врача скорой помощи - «нуждается в принудительном лечении». Давайте вернемся к разговору еще через месяц.
- Что я могу для нее сделать сейчас? – доводы эскулапа повергли в шок, - есть у вас отдельные палаты?
- Есть у нас платное отделение, но оно дорогое, - врач оценивающе осмотрел ее сумочку, задержался взглядом на пальце с колечком с небольшим изумрудиком, на дрожащих от волнения руках.
- Я найду деньги, обязательно. Только обеспечьте, пожалуйста, самый лучший уход, – словно заклинание произнесла Анна.

Если «лицом» дома принято считать санузел, то лицом или таким своеобразным эталоном регионального здравоохранения является психиатрическая больница.
В коридорах лечебницы в нос бил смешанный запах кислой капусты, медикаментов, хлорки и хозяйственного мыла - так пахло человеческое горе, безысходность. Анну не покидало ощущение, что она находится на кладбище. Это и было не что иное, как кладбище надежд. Люди, некрасивые заторможенные с пустыми бесцветными лицами, неприкаянными потерянными тенями жались к стенам коридоров.
«Несчастные, которых предала душа, - с болью думала Анна всякий раз, оказываясь в этом приюте безумия, и тиски отчаяния сжимали ее сердце.
Перед дверью в мамину палату ею всегда овладевало щемящее чувство вины, смешанное с жалостью и беспомощностью.
Мама, сникшая, безучастная, тупо глядя в одну точку, сидела на кровати.
- Мамочка, - едва сдерживая слезы, сказала Анна, - я пришла.
Татьяна Игоревна перевела отрешенный взгляд на дочь. Губы едва шевельнулись, узнала.
- Анюся, – дрогнули безжизненно лежащие на коленях руки.
- Мамочка! Родная моя, любименькая! – Анна бросилась к этим самым дорогим рукам, роняя пакеты, сумку. Упала перед ней на колени, прижалась к холодным пальцам, пытаясь расшевелить, согреть дыханием и разбудить, наконец, уснувшую страшным летаргическим сном ее бедную истерзанную душу.
- Анюся, я домой хочу. Забери меня домой. – Она не сказала ничего нового. Эту фразу Анна слышала каждый раз, когда навещала мать. Мама не плакала, словно совсем разучилась плакать, и от этого делалось еще горше и страшней. В ее неестественно сухих глазах не проскальзывало и тени эмоции, только пустота и безразличие.
- Уже скоро, мамочка, скоро, - от своего голоса Анне становилось как-то спокойнее. Она уговаривала не только маму, но и одновременно убеждала себя, что действительно скоро все у них будет хорошо.
- Врач сказал к Новому году, - обнадеживая их обоих, говорила Анна, - а до него совсем немного осталось. Потерпи, родная моя.
Она распаковала гостинцы и, помыв фрукты, выбрала и вложила в руки матери самое румяное и солнечное яблоко. Татьяна Игоревна не отреагировала, только все смотрела куда-то, только ей самой ведомое, сквозь Анну, сквозь яблоко, в никуда.
Аня до сих пор так и не решилась поговорить с мамой о том роковом дне, когда новоявленный родственник вызвал скорую и отправил ее сюда, навсегда лишив социума. Ведь однажды побывав в психиатрической больнице, человек выходил оттуда с клеймом «сумасшедший». Ощетинившееся общество готово встать стеной на свою «защиту» от бесправного и выброшенного на обочину жизни человека.
Они никогда не вспоминали о существовании Константина. У Анны складывалось впечатление, что сознание мамы блокировало воспоминания и любую информацию об этом человеке, и сама никогда не напоминала ей.
В прощальный поцелуй Анна вложила столько нежности и тепла, что ей даже показалось, как легкий румянец пробежал по маминым щекам.

Врач принимал родственников в кабинете.
- Максим Леонидович, - Анна привычно положила перед ним заранее приготовленный конверт с деньгами, - почему маме не становится лучше? Отчего такая заторможенность? Она же всегда была веселая, шутила, ее любили все студенты и преподаватели!
- Не волнуйтесь, Анна Дмитриевна, - конверт плавно перекочевал в ящик стола. - Все идет по плану, наблюдается положительная динамика. – Он говорил спокойно, размеренно, словно на сеансе психотерапии, - скоро переведем под амбулаторное наблюдение. Скорее всего, как мы с вами уже раньше говорили, к Новому году.
- К Новому году, – как загипнотизированная повторила Анна. Прозвучало это как-то вымучено, устало, неуверенно.
Разве теперь она знала, что ждет ее к этому времени. И вряд ли теперь она сможет взять кредит в банке на льготных условиях для покупки квартиры, который обещал ей Горюнов. Теперь она даже не знала, сможет ли оплатить услуги адвоката, который занимается продажей их доли квартиры на Кутузовской.
Анна вышла из больницы совершенно опустошенная и обессилено опустилась на скамейку в больничном сквере. Как же ей сейчас не хватало папы или просто надежного мужского плеча.
Отчего-то вспомнился Сергей. И сейчас как никогда его образ был недосягаемым эфемерным ускользающим. Что-то непоправимое случилось вчера между ними, то, чего не исправить никогда… И от жалости к себе Анна неожиданно громко всхлипнула.
- Сырости, детонька, хватает в нашем городе, - тут же бесцеремонно рядом устроился немолодой мужчина.
Анна обратила внимание, что одет он в приличную солидную серую куртку с меховым воротником, утепленную кепку, добротные ботинки. Только растянутые в коленях спортивные брюки выдавали в нем пациента.
- Не возражаете, если разделю с вами скамейку?
- Сидите, пожалуйста, - Анна собралась было встать и уйти, но следующая фраза удержала:
- Никто не знает, какова цена вопроса, и за какие свои или чужие грехи мы платим.
- Простите? – Анна вдруг передумала уходить и сквозь слезы с интересом взглянула на незнакомца.
- Георгий Васильевич, - представился он, - в прошлом, можно сказать, неплохой бизнес-аналитик нефтяного рынка. Мои расчеты много лет приносили хозяину хорошую прибыль, - он грустно помолчал, потом, неожиданно повеселев, добавил, - ныне же я философ и бомж.
Чем-то этот человек располагал к себе. И ей показалось, что он знает ответ на ее вопрос.
- Я Анна.
Он кивнул:
- Однажды я сошел с ума, - и, не дожидаясь ответа, продолжил, - да-да, это случилось однажды утром. Тогда меня вызвал к себе босс. Внезапный мировой кризис все мои долгосрочные расчеты по рискам свел на нет. Хозяин был на грани разорения. Когда я зашел, он неподвижно стоял ко мне спиной и смотрел в окно. И что вы думаете я увидел, когда он повернулся ко мне лицом?
Анна устало кивала, улыбаясь своей заученной вежливой улыбкой.
- Хотите - верьте, хотите - нет, но вместо лица у него была морда гиены, а из пасти извергался настоящий огонь.
- Но это вам только показалось, - Анна подумала было, что он шутит.
- Если бы! – Георгий Васильевич перевел дух и с самым серьезным видом продолжил, - мне пришлось схватить кувшин с водой для полива цветов и плеснуть ему в морду! Конечно, тут же прибежали два охранника! Представьте себе, примилейшие такие бультерьеры! Преданные, прикормленные с ладони, но в любую минуту готовые перекусить глотку любому. Даже хозяину.
- Уволить! - вопила гиена, - немедленно!
И я, не дожидаясь пока на меня набросятся, выскочил из кабинета и бросился бежать. Страх не покидал меня. Я шел по коридорам офиса и к своему ужасу видел то жадных до крови волков, то шакалов, лижущих ноги сильным мира сего, то баранов, тупо подставляющих бока для стрижки. Везде правил его величество инстинкт! Зависть, лесть, ложь, лицемерие! И слюна свисала у них с челюстей, прямо как у собак Павлова - рефлекс на деньги и власть. И я понял, что именно это и делало их животными, деньги и власть!
- Господи! – суеверно воскликнула Анна, - как страшно!
- Но на этом мое помешательство не закончилось, – мужчина, похоже, вошел во вкус, - я бросил машину и пошел домой пешком. Я шел и боялся смотреть в лица прохожим. Я боялся увидеть их нечеловеческую сущность. Одна мысль согревала меня, что моя жена, моя Альбиночка скоро прижмется ко мне, приласкается, и мир обретет свои прежние очертания.
Он вдруг надолго замолчал. Анна почувствовала неловкость, ей захотелось как-то утешить, успокоить его:
- А я верю, - сказала она некстати банальную фразу, - что хорошие люди есть, и их много.
И когда уже казалось, что Георгий Васильевич не проронит более ни слова, он заговорил:
- Зачем только я открыл дверь своим ключом, - вырвалось с болью. – Самка! Похотливая самка! – крайнее волнение отразилось на лице, - я стоял и смотрел… А они даже не обращали на меня внимания. Что она выделывала в нашей постели! Эта урчащая от удовольствия кошка и волосатая грубая мартышка!
Анна поймала себя на том, что слушает с интересом.
- А как вы сюда попали? – зачем-то перебила она.
- А? Да… Я устроил погром в этой берлоге разврата, моей бывшей квартире, и жена вызвала скорую.
- Но здесь же, за решеткой еще страшней! - Анна знобко поежилась.
- Да, здесь находятся люди с треснутыми котелками, и не грех над этим посмеяться. На самом деле весь мир потихоньку сходит с ума. Зато только здесь я наконец-то снова увидел человеческие лица. Вспомнил, что рожден людьми и в человеческом обществе. Я вспомнил, что знал законы чести и совести, жил по этим законам, был хорошим другом, и у меня тоже были настоящие друзья. Мы делились последним, у нас был один велосипед на целый двор…
Их больше не стало... Кто-то сбежал за границу, потеряв последнюю надежду устроиться на работу, кто-то начал пить и отравился паленой водкой, кто-то просто умер... Их много умерло просто оттого, что стали ненужными.
- Психиатрический диагноз – клеймо на всю жизнь, - Анна озвучила мучающую ее мысль, - как с этим жить? Почему люди сходят с ума?
- Это другая история, девочка. Простите, Анна, - поправился он, - «Сойти с ума не каждому дано, на это еще как минимум нужен ум», – процитировал он кого-то. – Грань между нормой и болезнью условна. Оглянитесь по сторонам. Разве нормально ненавидеть, завидовать, уничтожать, травить человека только за то, что он больше любим, удачлив? Нормально ли обогащаться, обворовывая близких? Где та грань нормы? А психиатрия - это самая молодая темная, то есть совсем не изученная область медицины. В психиатры идут самые слабые студенты, которые не тянут на серьезные медицинские специальности. Вот и изобретают диагнозы, основанные на шутовских и знахарских методиках. Выписывают всем подряд психотропные препараты, которые подавляют личность, отравляют все внутренние органы, ставят опыты над подобными себе. Современным психиатрам больше нечего предложить, как и врачам далекого прошлого, рекомендовавшим от всех болезней кровопускание. Кто-то склонен считать шизофрению вирусным заболеванием, до сих пор спорят о методах лечения, признавая иные бесчеловечными. Нет такой науки - психиатрия!
- А почему вы сказали, что только здесь увидели человеческие лица?
- Вот здесь и увидел. Только человек с нормальными человеческими чувствами способен потерять разум от того беспредела, в который мы погружаемся все глубже. Да какой же человек не сойдет с ума и выдержит то, что сделали с его Родиной, родителями, поднимавшими эту страну непосильным трудом? Дочерями, продающими себя, сыновьями, если не пущенными на пушечное мясо, то подсаженными на наркотики. Общество бесчеловечно, если насилуют его детей и выбрасывают на помойку стариков.
- Грустно, - только и смогла ответить Анна.