Цена вопроса. Глава 14. В Отрадном

Задумавшись, Сергей едва не проехал указатель на Отрадное.
События вчерашнего дня не оставляли его ни на минуту. Перед глазами то и дело всплывал обезумевший взгляд Микаила. Зная же его упертый нрав, Сергей ясно понимал, что тот не отступится и будет добиваться Софи любой ценой.
Тревога за дочь становилась все отчетливей, а она, тонко улавливая настроение отца, притихла и, казалось, всю дорогу дремала.
Возникшая между ними недосказанность, некоторая отстраненность после визита старшего Ажаева смущала и беспокоила привыкшую к доверительным отношениям Софи. И не зная за собой никакого проступка, она тем не менее терзалась чувством вины, мучилась догадками, но расспросить отца никак не решалась. Стыд душил только при одном воспоминании, каким обжигающе откровенным взглядом смотрел на нее отец Дени. И от всех этих переживаний Софи хотелось расплакаться.
Между тем, день обещал быть погожим! Еще невысокое, но не по-осеннему яркое утреннее солнце то и дело выглядывало из-за крыш домов. Оно просвечивало сквозь изрядно поредевшую листву и слепило прямо в глаза через ветровое стекло, но Сергей, даже не пытаясь закрыться, все внимательней вглядывался в родные до боли места.
«Тихий, как сон» город детства – скромный дачный городок под Петербургом, одетый в легкое кружево последнего листопада, навевал грусть и сентиментальность.
- Надеждинская, - прочитал он вслух название улицы, сам не зная зачем.
- Приехали? – рассеяно спросила Софи.
- Нет еще, просто по этой вот самой улице мы с соседскими мальчишками в школу ходили. Понимаешь, я тут каждый камешек, каждую тропинку, каждое деревце знал.
- А теперь?
Сергей задумался:
- Нет, пожалуй, - он помолчал, - уже нет. Ведь и изменилось многое за столько лет. Ты думаешь, здесь всегда такие массивные ограждения были?
София пожала плечами. Она не имела ни малейшего представления, о чем говорит ей отец.
- Раньше заборы были низкие, чуть больше метра и прозрачные. Сколачивали их из таких тоненьких дощечек, штакетника или натягивали по периметру участка тонкую металлическую сетку-рабицу. Вся жизнь соседей была на виду. Посмотри, вот тут жили Шишовы. У них был шикарный яблоневый сад, а сейчас не знаю, кто там живет...
- Па, а зачем они бутылки битые по всему верху забора зацементировали? – перебила Софи, - чтобы мальчишки яблоки не воровали?
Сергей посмотрел на ощетинившееся битым стеклом сооружение, но ответить не успел. Софи вдруг радостно подскочила на сидении и вся подалась вперед:
- Наш дом!
Впереди показался высокий деревянный забор. Между красными кирпичными столбами ровно выстроились в два ряда в шахматном порядке аккуратно выструганные доски, выкрашенные светло-желтым пинотексом. Играя прозрачными тенями, падающими от деревьев, солнце умыто отражалось в ярко-малиновых металлических колпаках-шляпках, кокетливо надетых на кирпичные столбы. И все это веселое живописное разноцветье на фоне соседних изгородей-крепостей, пугающих мрачностью, радовало глаз.
«Хорошо, что отец не послушал», - подумал Сергей, вспомнив, что настаивал на массивном заборе из природного камня.

Не успел БМВ затормозить, как дверь в воротах широко распахнулась, и в ее проеме собственной персоной с веерными грабельками в руках показался Иван Николаевич. Он весь лучился улыбкой, которая играла в глазах, просвечивала сквозь усы.
- Дедушка! – София стремглав вылетела из машины и повисла у него на шее. – Как ты узнал, что мы приехали?
Расцеловав деда, с криками «бабушка!» она уже неслась к крыльцу, на которое в наскоро наброшенном на плечи платке, выбежала навстречу ей Вера Юрьевна.
- Услышал! Услышал, как машина подъезжает.
Отец не спеша отставил в сторону грабельки с налипшими на зубья листьями и заключил сына в основательные долгие, по-мужски крепкие объятья. Вдохнув родной запах, в котором смешались свежесть сада, тепло дома, привкус знакомого с детства табака Сергей обрел привычное чувство защищенности. Только здесь, на этом островке земной жизни, которую, свято охраняя, сберегли для него отец с матерью, он мог испытывать такие ни с чем не сравнимые чувства. И наполнившись ими до краев, боялся теперь расплескать.
С первым же глотком звенящего чистотой прозрачного воздуха легкие Сергея наполнились, расправились. Он задышал светло и радостно. Напряжение исчезло, и впервые за последнее время к нему пришла, наконец, уверенность в собственных силах. Сергей понял, что непременно найдет выход из сложившейся ситуации.

Как только Сергей шагнул в ворота, он увидел это чудо двадцать первого века. Дом!
Дом, который отец, проявив недюжинное упрямство, не поддавшись в свое время ни на какие уговоры сына, не позволил снести.
«А я еще ого-го! Герой!» – словно говорил «старик», всматриваясь в молодого хозяина своими кристально чистыми глазами-окнами, нарядно обрамленными светло-желтыми резными наличниками на розово-пряничном фоне стен.
«Посмотрим, посмотрим», - мысленно ответил ему Сергей, словно тот был живой.
«Старая гвардия не сдается!» - дом радовал глаз хорошей горделивой выправкой. Построенный еще в шестидесятых годах прошлого столетия, он среди помпезных соседских вилл выглядел трогательно старомодно, словно затерявшийся во времени. Ухоженный ровный с резными светлыми под цвет наличников колоннами на крылечках, расположенных по обе стороны фасада, он был похож на крепкого кряжистого солдата.
Конечно, внутри него была сделана перепланировка и евроремонт. Он уже совсем не напоминал тот дом детства с холодным туалетом и круглыми жестяными печками, но сохранилось основное - дух.
Он также дышал пирогами, борщами, теплом углей, правда, уже не в печке, а в камине, чистотой и уютом. И это был запах матери.
Мама терпеливо ожидала на крыльце.
Сергей поспешил к ней. Сжал в ладонях такие родные руки, протянутые ему навстречу, прижал их к своим щекам.
Мать и сын...
Достаточно было взглянуть в их засветившиеся навстречу друг другу глаза, в которых было так неисчерпаемо много любви, чтобы понять, насколько они близки. Пронзительно нежный свет проникал в душу и, преломляясь в самых неприкосновенных уголках ее, устремляясь обратно, выплескивался в родные глаза.
Не отрываясь, он всматривался в это самое дорогое на свете лицо, словно навсегда хотел впитать в себя бесценные мгновения соприкосновения сердец.
Горечь обожгла душу при виде новых морщинок.
Это не укрылось от мамы. Она все читала в его глазах, которые, знала, никогда ей не лгали. Сейчас они оба понимали, что она сдает, что старость неумолима и уже вцепилась своими жесткими корявыми пальцами, взяла в тиски и теперь не отпустит. И только Богу известно, свидятся ли еще.
Он сгорел бы от боли, если бы не внезапно выступившие слезы, защитной пеленой размывшие резкие границы сознания. Мама, внезапно ставшая в его глазах такой маленькой и хрупкой, безотчетно укрылась на его груди.
- Мокрого дела нам только не хватало! – чутко отреагировал Иван Николаевич. – А ну-ка, внучка, помоги деду листья убрать! Не сегодня–завтра праздник Покрова. Снег выпадет! – он старался прятать смущение, но голос предательски дрогнул.
Тем не менее главное было достигнуто, обстановка снова стала простой и непринужденной.
- Пойдем, Сонечка, в дом, - Вера Юрьевна снова захлопотала. - Там твои сапожки, курточка попроще, переоденешься. - Да, не долго, - обратилась она к мужу, - обед скоро! Стол уж накрыт. - В голосе зазвучали строгие учительские нотки.
Из дома доносились восхитительные ароматы знаменитых ее щей, жаркого, выпечки.
Сергей посмотрел на Софи и в какое-то мгновенье не узнал ее.
Из чопорной леди, вымуштрованной английской школой, она, словно оттаяв, легко преобразилась в непосредственную румяную, пышущую здоровьем, до мозга костей русскую деревенскую девчонку. Согретая любовью, мгновенно впитавшая в себя чистоту тут же поглотившей ее без остатка атмосферы, она чувствовала себя здесь своей, долгожданной родной. Ее щебет слышался то в доме, то во дворе. Счастливыми звенящими нотками смех плескался в воздухе, заполняя все вокруг.
Он многое бы отдал, чтобы этот смех звенел подольше в его жизни.

Вопреки всеобщему оживлению Сергею неожиданно захотелось побыть одному. Старый сад располагал к этому как нельзя лучше. Еще не везде убранные листья, сверкая на солнце утренней росой, влажно прилипали к подошвам, источая пьянящий грибной аромат.
Нестерпимо захотелось вернуться в детство, где не было в его жизни ни лжи, ни подлости, ни лицемерия. Теперь же они стали постоянными спутниками, и он отдавал себе отчет, что это плата. Он давно платил душой, совестью. Это была цена больших денег и власти, цена измены принципам, всему тому важному, настоящему, лучшему, что было заложено в него родителями, предками.
Молнией пронзило осознание того, что расплата могла быть гораздо страшней. Он с ужасом вспомнил о том, что только что чуть не потерял Софию. Дрожь волной пробила все его внезапно обмякшее тело, холодный пот крупными каплями покрыл лоб. Сергей автоматически ухватился рукой за ствол ближайшего дерева, прижался к нему, прислушиваясь к глухим неровным ударам сердца.
Небо кружило встревоженной птицей, беспрепятственно пропуская солнечные лучи сквозь почти обнаженные ветки клена. А старый клен, как друг, поддерживал своим могучим стволом и, казалось, о чем-то нашептывал ему, слегка качая ветками. Кора дерева была немного шершавой теплой. А ведь они были почти ровесниками – он и клен.
- Как же мы с тобой похожи и как же изменились, и у меня уже седина, - сказал побледневшими губами. И показалось, что тихий звон внутри ствола был ему ответом.
Они оба встречали осень своей жизни, еще вполне крепкие полные сил, но уже потрепанные жизнью, умудренные опытом.
Сергей помнил этот клен тоненькой веточкой, который вырос как сорняк в самом неподходящем месте сада, в кустах малины. И отец, обрезая старые побеги, уже раскрыл секатор, готовый в любую секунду оборвать зародившуюся новую жизнь, перекусить нежный ствол с тремя бледно-зелеными листиками. Этот стебелек с таким упорством тянулся к солнцу и так хотел жить, что пятилетний Сережа не выдержал и схватил отца за рукав куртки:
- Не надо! – ребенок держал отца изо всех сил, - он же живой!
- Малыш, это он пока такой маленький и беспомощный, - растерялся отец, рука застыла в воздухе, - а вырастет и закроет много солнца другим растениям, сливам, яблоням.
Но Сергей не отставал от отца, и тому пришлось подыскать место в саду для нового жильца. Теперь вот стройный красавец с мощным стволом и раскидистой кроной радовал глаз. И Сергей с детства верил, что клен его слышит и понимает.
- А может быть и вправду пора? Столько лет я не мог позволить себе полюбить.
Он вспомнил заплаканные глаза Анны, бирюзой сверкнувший в них упрек.
Зачем только обидел, когда так по-глупому сделал ей предложение...
Господи! Так нелепо! Обидел… Чурбан бесчувственный! Не подумал и обидел. И стыд – давно атрофировавшееся за ненадобностью чувство, настигло его словно трепетно влюбленного подростка.
- А-ня, - зачем-то вслух произнес он ее имя, словно поверяя клену некую зародившуюся в душе тайну. И еще раз:
- А-нна…
- Пааап! – звонкий голос дочери прервал уединение, заставил встрепенуться, - ты где? Покачай меня!
- Давай по очереди! – живо откликнулся он, наперегонки с дочерью торопясь к старым деревянным качелям, прилаженным между двух берез на турнике.
Когда-то в детстве с мальчишками-дачниками, приезжавшими в Отрадное на все лето, они крутили колесо на этих качелях. Надежные, крепкие они манили и сейчас еще раз испытать радость полета.
Взлетая, казалось, к самому солнцу, они качались. Они просто качались, и бездонное небо, ликуя, стремительно летело им навстречу. И весь мир ликовал вместе с ними.
А в доме ждал обед, приготовленный заботливыми руками Веры Юрьевны. Стол был покрыт нарядной белоснежной скатертью, это тоже не ускользнуло от Сергея. Родители ждали их приезда как праздника.
Сервировка по высшему разряду, блестели начищенные приборы, сверкали, искрились хрусталем бокалы.
В центре стола важно возвышалась супница. Первое блюдо уважалось в их семье, считалось главным. Мама привычно по-домашнему суетилась, хлопотала.
Волнуясь, комментировала каждое свое действие:
- Вот хлебушек! Сонечка, поставь, пожалуйста. Соль! Как же без нее… Ни один стол не обходится. А вот яблочки свои. В этом году мало уродилось, но поесть хватит. Хватит. Морсик-то, морсик! – и она несла запотевший хрустальный кувшин с аппетитным брусничным напитком. - А огурчики! Ах какие хрустящие да ароматные насолила. Ну ни у кого таких нет!
- Да ладно, - не выдержал Иван Николаевич, - хватит уже, все на столе, садись, неугомонная!
И как самую великую драгоценность, он нежно обнял ее за плечи и бережно усадил рядом с Софией.
«А ведь они до сих пор любят друг друга…» – промелькнуло в голове Сергея, и от этого так хорошо стало на душе.
- Давайте за встречу, - отец по-хозяйски откупорил вино, - водку-то мы ни-ни, а вот сухенького бывает на радостях. Да и полезно, говорят, в нашем-то возрасте, - словно оправдываясь, говорил он, наливая сначала сыну и внучке, а потом уж им с женой. – Пригубите по глоточку. Больше-то нельзя за рулем, - рассудительно добавил он.
- Сереженька, - после вина мама слегка раскраснелась, осмелела, - ты жениться-то не надумал еще? Вон и Сонечка выросла. Смотришь, скоро и ей жениха пора подыскивать.
Между тем торжественно открылась супница, и пьянящий аромат наваристых щей защекотал в носу.
- Дааа, - замялся Сергей, но домашняя обстановка все более располагала к откровению, и он решился, - есть на примете девушка. Вот хочу посоветоваться с вами, благословите, может быть? Если, конечно, она согласится.
- Это кто ж за тебя да не согласится? – искренне изумился отец, - что нынче такие парни на дороге валяются?
- Дедуль, - вдруг вмешалась разомлевшая от свежего воздуха и сытного обеда Соня, - да, конечно, согласится! Марина любит папу.
- Марина? – Вера Юрьевна задумалась, - морская значит. Красивое имя. Я так когда-то дочку мечтала назвать, да парнишку родила. Вот теперь наконец-то и будет у меня дочка.
Сергей замолчал, закрылся и больше на эту тему за весь визит не проронил ни слова.
А после чая с яблочными пирогами, которые просто сами таяли во рту, Сергей по традиции пригласил отца на партию в шахматы. Да и посоветоваться пришло время.
- Пап, поговорить надо очень серьезно. Плохие у меня дела. Софию надо спрятать. Рискованно ей в России оставаться.
- Рассказывай, - сразу посерьезнел отец, - все подробно, без утайки. Мне можно, - успокоил он, напрягшегося было Сергея.
Мужчины говорили долго, продумывая и просчитывая все возможные варианты действий. Но по всему выходило, что самое безопасное отправить Сонечку к матери в Израиль. Учебу в Лондоне можно было отложить на год.
Отец предложил было, чтобы внучка пожила у них, но Сергей сразу же отмел эту идею:
- Думал я об этом, пап. Но здесь ее найдут. Знают они про наш дом. Да и вам с мамой теперь здесь небезопасно. Хочу вот и вас перевезти к себе, в Комарово. Там хоть охрана, тревожные кнопки. А здесь и защиты-то никакой. Забор – одна видимость.
- Дааа, - протянул отец, - ты только матери не говори, сердце ей не рви. Сдает ведь. И так вся истерзалась по тебе. Хоть телевизор не включай. Там застрелили, там ограбили... А ты-то у нас видная фигура. А ей уж почти семьдесят…
Помолчал о чем-то и сказал, точно отрезал:
- Да и не поедем мы никуда отсюда! На всю жизнь не набоишься. Так что этот разговор и не затевай. Сонечку увози, а мы как-нибудь.
Сергей, зная упрямство отца, не стал с ним спорить, но решил организовать все-таки охрану дома без его ведома.
- Что же это сын получается? Это такую, значит, жизнь вы строите, где человек, как мусор на свалке, ничего не значит и ничего не стоит?
Ну что он мог ответить на это? Горечь с примесью собственной вины за целое обманутое поколение не раз скреблась на сердце, когда он думал о родителях.
- Пап, а тебе ведь семьдесят пять через месяц, – Сергей с гордостью посмотрел на отца, - юбилей! Но ты же герой еще! А? Вон как граблями-то машешь.
- Ты не видел еще, как я по крыше ползаю! – поддержал отец, и они рассмеялись.
- Да ладно тебе. Пойдем к женщинам. А то я не успею на свою любимицу насмотреться.
По дороге домой София, не выпускавшая из рук пакет с бабушкиными пирогами, уставшая, разомлевшая от воздуха, от обилия любви и разносолов, задремала. Сергей же продолжал напряженно думать, ему надо было решить еще много вопросов и не ошибиться.