Круиз по стиксу продолжение 28

Врач равнодушно скользнул глазами по ее лицу. Не узнал – догадалась Марина. У него сотни людей проходят перед глазами, разве всех упомнишь…
На экран компьютера он смотрел куда внимательней!
- Вы у нас уже были?
Надо же! Лицо не узнал, а опухоль на экране показалась знакомой!
Марина молча протянула ему его прошлое заключение. Он быстро пробежал его глазами.
- Увеличилась… Почему вы не легли на обследование? Шутите с огнем! Два месяца тянули…
- Я пришла, - прошелестела Марина.
Он наконец заглянул в ее лицо.
- Послезавтра приезжает Вольский из Киева, это время его очередных консультаций. Я хочу, чтобы он вас посмотрел. Завтра  же ложитесь в отделение.
- Кто такой Вольский? – спросила Марина.
- Вольский – это бог. У него чутье. Я его попрошу принять вас.
- Спасибо… - прошептала Марина.

Странно, но она успокоилась. Значит, все гораздо серьезней, чем она думала. Значит, все ее худшие опасения подтвердились. Но она не боится. Уже не боится. Жребий брошен. Послезавтра… Послезавтра…
Вишневые деревья стояли в белых облаках. Марина притянула ветку к себе.
Соцветия – как семья. Вот  юные бутоны. А эти – в разгаре цветения. А вот те – те уже осыпались. Умерли.
Все – чередой. Во всем. Смерть нужна – иначе где поместить всех живых? И никто не протестует. Цветы вянут и безропотно осыпаются. Листья опадают смиренно и величественно. И только человек упирается, хочет продлить свою жалкую жизнь!
Максим и Вовка!.. Как их оставить?!
Максим смеется: все окажется ерундой. И так уверен в этом, что даже она поверила. Не отсюда ли это теперешнее спокойствие?
Два дня прошли деловито и спокойно. Значит, человек все-таки может собираться перед опасностью? Откуда силы берутся? Значит, и тогда она бы так  вела себя, еще не истомленная двухмесячными терзаниями?
 
Она пришла с самого утра. Равнодушно протянула руку и смотрела, как капает ее кровь, а девушка-лаборант собирает ее в стеклянную трубку…
В палате тучная женщина сморкалась и плакала: опять высокий сахар! Она уже много дней лежала на этой кровати у окна, а улучшение все не наступало. Но женщина надеялась, верила, но сетовала, что выздоровление наступает медленно.
Марина оглядела ее расплывшуюся фигуру, подумав, что ей не выкарабкаться. Одного взгляда в зеркало достаточно было бы. Но женщина не верила зеркалу. Она верила в жизнь и плакала сейчас, что эта жизнь медленно ее оставляет…
А я готова  - подумалось Марине.
И что бы завтра не сказали – она готова. Плакать здесь, в палате, не будет. Выпрашивать утешение и обман, что одно и то же, не будет. То, чего она боялась – не случилось.
Но никто не заметил ее решимости. Все жалели тучную женщину и не находили ее поведение постыдным. Скорее, непонятными и постыдными была Маринина сдержанность и гордость. И оскорбительным – ее молчание.
Больна – и не жалуется?!
Все повернулись к тучной женщине и утешали ее. Все слова казались Марине глупыми, лживыми и ненужными, но женщина ловила их, верила им. Даже улыбнулась.
Марину не замечали. А что ее замечать, если она даже не сказала, что смертельно больна, что страдает и боится? Гордячка! Ну, и пусть остается наедине со своей гордостью…
Вошла сестра и вызвала Марину. Палата даже не обернулась, когда она выходила.
А может, я не вернусь?!
А надо было сказать об этом…

Алексей Павлович, врач, который осматривал Марину, завел ее в кабинет.
Там возле экрана аппарата УЗИ сидел, откинувшись на стуле, пожилой красавец с роскошной бородой, чуть подбитой проседью. Картинно поправив еще густые вьющиеся волосы, он окинул Марину веселым взглядом и задержался на ее лице.
- Аскольд Станиславович, я прошу осмотреть эту больную. Там узелок слева, и он стремительно увеличивается.
Вольский небрежно пробежал глазами историю болезни.
- Марина Ивановна… - прочитал он. – И почему это у всех красивых женщин такие нелепые отчества?
Марина вздрогнула. Но момент был упущен, не успела обрезать… да и другие мысли занимали ее сейчас…
Что-то скользкое прикоснулось к ее горлу, и на экране возникли тени. Часть ее, Марины. Она краем глаза взглянула туда. Но что можно понять на этой картинке?
- Н-да… Контуры подозрительные… Почему вы не сделали гистологию? – обратился он к Алексею Павловичу.
- Пациентка, простите, сбежала, - улыбнулся тот, разряжая обстановку.
- В самом деле? – Вольский повернулся к Марине, рассматривая  ее лицо. – С вашей здешней экологией только сбегать! Вы, наверное, часто болели в детстве?
- Да. С рождения. У матери была тяжелая беременность, и меня еле выходили.
- Похоже на то. Как долго вы живете в этом городе?
- Полжизни.
- А первую половину?
- Не здесь. В Лесном. Там экология получше.
- Да, действительно, там хорошо! – неожиданно согласился Вольский. – А знаете, Алексей Павлович, я ведь был в этом Лесном! Отличное место! У меня там был бурный роман!
- У вас везде романы, - поддакнул Алексей.
Марина достала платок и вытерла горло. Вольский продолжал разглядывать экран.
- Нехороший узел!.. Знаете, как ее звали? Тамара!.. Среди Ксюх, Галек, Надь и прочих – одна Тамара на весь поселок! Красавица! Пшеничная коса до пояса и очи долу!.. Только ее мамаша!.. Не поверишь, Леша, ночью удирать пришлось!
Марина окаменела.
Они еще что-то говорили, смеясь, потом Вольский повернулся к ней.
Глаза его мгновенно изменились – стали внимательные, серьезные. Марина заглянула в них, и ей показалось, что она смотрится в зеркало.
- Душенька, я не хочу вас ни пугать, ни слишком обнадеживать. Завтра возьмем пункцию из этого образования, и ответ решит все. Если опухоль доброкачественная, я уверен, мы вас вылечим без хирургического вмешательства. Лечение длительное, но такие узлы иногда исчезают. А если ответ будет неблагоприятный – тогда нужна срочная операция. Думаю, и в этом случае все обойдется… Вы не должны бояться.
Марина молчала.
- Вы меня слышите? – насторожился Вольский. Марина разлепила спекшиеся губы:
- Алексей Павлович, вы не могли бы на минуту оставить нас?
- Конечно, конечно! – заторопился тот и быстро вышел. У Марины мелькнула мысль, что он ушел, чтобы не быть свидетелем, как Марина передаст заезжему медицинскому светилу деньги за консультацию. А чего бы еще, в самом деле, ей надо было остаться с ним наедине?
Вольский с интересом рассматривал ее, игриво развалившись в кресле. Он ждал. Марина молчала.
- Что вы хотели? – наконец не выдержал он.
Марина глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду.
- Я так счастлива, - медленно начала она, с трудом подбирая слова, - я так счастлива, что это, наконец, случилось… А ведь я могла бы прожить всю жизнь и так и не встретить вас…
- Хм… - улыбнулся польщено Вольский, и взгляд его стал насмешливым.
- Мне хотелось хоть раз заглянуть вам в глаза, и спросить, что вы чувствовали, когда среди ночи сорвались, бросив шестнадцатилетнюю девочку… Вы поняли, что натворили?
- Вы о чем это? – подобрался Вольский.
- Я всю жизнь вас ненавидела. А теперь я ненавижу себя. Вы хоть понимаете, на какую жизнь вы обрекли и ту девочку, и ее дочь?!
- Какая дочь, истеричка? – подскочил Вольский.
- Мне противно думать, что в моих жилах течет ваша кровь. Я готова вскрыть себе вены, чтобы слить эту гадость. Боже мой! – схватилась за голову Марина, - я и не знала, что я – Аскольдовна! Мать ни разу не помянула ваше имя. Язык сломаешь – вот и все, что я знала о вас.
- Ты… Ты?
- Да, я. Я – дочь Тамары, той самой, от которой вы бежали сломя голову. Которую злые дети  в селеньице, где все про всех знают, дразнили байстрючкой.
Вы знаете, что пережила моя юная мать, какого позора она натерпелась? Вы сломали нам обеим жизнь – и ей, и мне. Какое счастье, что я могу вам это сказать!
- Не может быть… Ты…
- Можете проверить. Она до сих пор живет там. Вы должны помнить это место.
Если бы вы знали, как мне хотелось иметь отца! Но вас – не хочу. Ненавижу.
Ненавижу вас. Ненавижу себя, что произошла от такого наглого породистого кобеля. Мать травилась. Еле выжила. Лучше бы – не выжили мы обе, чем такая жизнь, какая была  у нас.
- Подожди… - он схватил ее за руку, но она вырвалась и почти выбежала из кабинета.

Палата продолжала утешать тучную женщину. Марина вошла и стала собирать вещи. Все оглянулись с завистью на нее.
- Выписали?
- Да, - ответила Марина.
- Мы так и поняли, что у вас не может быть ничего серьезного. Зря вы так волновались.
- Я не волновалась, - ответила Марина, складывая больничную постель.
- Ну да! Всем жить хочется! – оскалила беззубый рот худая старуха на соседней койке.
- Ошибаетесь, - ослепительно улыбнулась Марина. – Не всем.
Она вышла под возмущенный ропот. Навстречу по коридору бежал Алексей Павлович.
- Что вы такое сказали Вольскому? – крикнул он ей.
- Правду, - пожала плечами Марина и пошла к выходу.